Многие старожилы Череповца помнят, вероятно, нашумевшее в годы войны дело одного из офицеров Лепельского пехотного училища (оно в начале войны было передислоцировано в наш город) Николая Мироновича Кравцова. И вспоминают его, к сожалению, недобрым словом. А зря...
Впервые с Николаем Мироновичем я свиделся в сентябре 1973 года на встрече ветеранов 33 Гвардейской дивизии в Севастополе, где мне довелось быть вместе с ветераном этой дивизии П.Н. Никифоровым. А Н.М. Кравцов принимал участие во встрече в связи с тем, что его брат сражался в рядах дивизии и погиб в боях за Севастополь.
Когда Николай Миронович узнал, что я из Череповца, то забросал меня вопросами о городе, а под конец разговора сказал с грустью: «А многие горожане помнят меня, как преступника...». Во время следующей встречи он рассказал мне о своей удивительной судьбе.
Этот рассказ я и хочу поведать читателям. Вот она - судьба человеческая, без прикрас...
Ему хотелось быть военным. С детства. А в жизни получилось иначе. Окончил педучилище, стал работать в школе. Но мысль об армии, о кавалерии осталась. Время было неспокойное — на Дальнем Востоке стычка за стычкой. Настроение — ...если завтра война... Кравцову 21 год, в армию учителей не берут. Наконец, приняли в полк. Служил рядовым на Дальнем Востоке. Оттуда и был направлен в Рязанское пехотное училище. А зимой сорокового года в звании лейтенанта получил назначение в числе лучших выпускников в Лепельское пехотное училище командиром пулеметного взвода. В то время даже младшие офицеры уже понимали, что после «малой» финской быть войне большой.
...В 1941 году училище передислоцировали в Череповец. Семьи офицеров вырывались из-под Лепеля под бомбежкой. Война шла полным ходом. Училище готовило командиров взводов.
— Бывало, — вспоминает Н.М. Кравцов, — выводишь курсантов на занятия, а у самого ноги слабеют. Паек курсантам давали лучше нашего, офицерского.
Кое-как перебивался, понимал, что это еще не беда. Но терпеть нужду мог не каждый. Дежурный по кухне раз за разом докладывал Кравцову: «Товарищ старший лейтенант, сегодня недостача мяса и масла. По килограмму того и другого».
Кто взял? Оказывается, старшие офицеры майор Гаврилов и старший политрук Глотов — начальство, которому подчинялся Кравцов. Молчать не мог, и когда заговорил об этом с ними, оба сказали: «У тебя, Кравцов, тоже семья. Что делать? Жить надо. Бери и ты». Николай Миронович отказался, и между ними пролегла глубокая трещина. Они продолжали свое, пообещав Кравцову с глазу на глаз «обломать рога». Не думал Н.М. Кравцов, что среди офицеров найдутся две такие жалкие души. Написал вчерне докладную, но сразу не отдал, дел было много. Подходила к концу весна 1942 года. Красная Армия отступала, и курсанты недоуменно спрашивали: «Почему?» Отвечал, как и другие офицеры, которые знали, что такое правда и как она нужна людям, тем, кто завтра поведет солдат в бой, сам не дожив до двадцати.
Парторг знал о докладной, которая все еще была в кармане у Кравцова, и однажды сказал: «Напрасно. Вы упустили время... сегодня партийное собрание». А на повестке дня стоял вопрос о разборе персонального дела коммуниста Кравцова. Что за дело? Зачитали «факты»: о пропавшем бинокле, о каком-то ремне и далее в том же духе — чувствовалась работа тех двух сильных — Кравцову «ломали рога». Меньшинством (!!) голосов Николай Миронович был исключен из партии.
— А теперь пройдемте! — перед Кравцовым стоял человек из контрразведки. — Санкция на Ваш арест. Я должен произвести в Вашем кабинете обыск.
В эти минуты подумалось о подлоге. Две недели назад Кравцов был назначен помощником начальника учебного отдела и в своем кабинете с тех пор не был. Гаврилов и Глотов перешли в его подчинение и «поторопили» персональное дело, пока он не снялся с учета.
При обыске ничего крамольного не нашли (да его и не могло быть), но взяли под стражу, сняли ремень, сорвали знаки отличия, отобрали пистолет. Через две недели первый допрос, и Кравцов услышал:
— Вы обвиняетесь по статье 58 как политический преступник. Обучая курсантов, Вы занимались восхвалением сил фашистской армии.
Военный трибунал 341 стрелковой дивизии судил Н.М. Кравцова. Те, кто выносил приговор — 10 лет лишения свободы — верили, что карается враждебная личность, а Кравцов утверждал, что совершилось беззаконие, и он совершит побег — на фронте докажет несправедливость этого. Все это было в Череповце, и по городу поползли слухи.
...За пределами зоны заключенные долбили землю. Вдруг один из них кинулся в сухую морозную метель, в темноту. Через некоторое время. Кравцов (а это был он) почувствовал, что побег замечен: в воздухе ракета, лай собак. Но побег продуман четко — собаки сбились со следа, погоня отстала. Он торопился в город, чтобы окончательно запутать следы.
К утру был на станции. На вокзале держался ближе к военным. Хотел, чтобы задержали они, но остановил милиционер.
- Документы! — а сам за кобуру — бдительный.
- Какие документы у дезертира? Раз попался — веди!
...С этого часа старшего лейтенанта Кравцова не стало — появился в его облике бродячий дезертир, носящий совсем другое имя. Он надеялся на то, что часть, которую назвал, существовала, но была разбита, и проверить документы невозможно. Не скоро, но дезертира в нем признали. Дорога на фронт открыта — пусть штрафником, но только бы сражаться.
На передовой, в штрафбате на Кравцова, как он ни прикидывался малограмотным, смотрели особо — от себя ведь не уйдешь — даже изменив биографию. В штрафниках был три месяца. И не только выжил, но и совершил подвиг — будучи руководителем группы, без оружия убил 5 немцев. Перевели в линейную часть. Воевал на самом переднем крае. Как-то после боя командир сказал Кравцову:
— За дело награду бы тебе надо, но ведь недавно из штрафной.
А у Кравцова в глазах не блеск Медалей, а туман плыл. Чужое имя носит. Может, того человека и в живых нет и вообще не было. Снять чужое надо. А как? Долго и мучительно думал. И решился... написать в Кремль. Написал три одинаковых письма разным адресатам, но адрес один: «Москва, Кремль...» Просил вызвать его, чтобы мог рассказать о пережитом. Одно из писем — на имя Верховного... Наивная мысль: мол, выберет минутку, прочитает письмо, вызовет...
Никто не вызвал, письма не дошли до адресатов. Снова беседы в штабах. Требуют написать то, о чем хотел рассказать. Долго сопротивлялся, Но «была не была» — писал и рассказывал. Забирают Н.М. Кравцова и снова изолируют от белого света. Так проходит зима сорок четвертого.
...21 апреля 1944 года ему показали документ, в котором говорилось об отмене приговора. Но радость оказалась не полной — бумага без Печати. Но в изоляции не стали держать и при таком документе — и поехал Николай Миронович на Карельский фронт рядовым. Первый номер минометного расчета. Ранение. Госпиталь. В ноябре вызов в штаб фронта.
Давно это было, — вспоминает Н.М. Кравцов, — но отлично все помню. В штабе протягивают мне руки и так светло смотрят в глаза: «Поздравляем, товарищ старший лейтенант, Вам возвращено прежнее звание». Вместе со мной радовался и начальник госпиталя — майор медслужбы Туманов. Его старожилы Череповца должны помнить— госпиталь сначала был в Череповце.
Война с Германией кончилась. Нас стали готовить к другой войне — с Японией. Начал я на Дальнем Востоке служить, там и закончил свой горький победный круг.
...Справедливость восторжествовала. Но сколько зла причиняют, порой нам низкие души!
Н.М. Кравцов сейчас живет в Воронеже. 10 лет служил в армии, 30 — работал учителем.
На этом можно было бы поставить точку, но мне хотелось найти свидетелей этой драматической истории. При встрече Н.М. Кравцов упомянул о делопроизводителе училища Веронике Пойгиной. Несмотря на оказываемое на нее давление, она говорила только правду.
Вероника — Вероника Ивановна Власенко — сейчас пенсионерка, долгое время работала секретарем управляющего трестом «Череповецметаллургстрой» Д.Н. Мамлеева. Она подтвердила рассказ Н.М. Кравцова, точнее, — то, что относилось к Череповцу.
Нашел я и еще одного свидетеля тех событий. Это бывший офицер училища Н.П. Дмитриев.
А. ДУБОВИЦКИЙ.
Источник: Газета "Коммунист"(г.Череповец). – 1991. – 9 мая (№ 36).- С.2,4-5.