Л Ю Б А Н Я
Люба – девочка из нашего 2-А класса, но все зовут её Любаней. А мальчишки даже прозвище придумали Любаня-бабаня. Только учительница, Настасья Ивановна, зовёт её Любой. Обидное прозвище – не самая большая беда в судьбе Любани. Больше всего её жизнь огорчает врождённый недостаток – она боится щекотки. Ребятишки знают, чего она больше всего боится, и постоянно пристают.
В давние-давние времена, когда кино было исключительно чёрно-белым, когда в космос ещё не летали и не имели представления о том, что такое мобильник, учебные занятия в школах заканчивались 18 мая и всех отпускали на летние каникулы. Последние дни занятий были для учеников самыми счастливыми в году.
Известно, что перед каникулами у мальчишек и девчонок повышенная шаловливость и озорство. На перемене в классе стоял шум-гам, а ученики носились сломя голову, играя в догонялки. Любаня тоже бегала, но притомилась и присела за парту, на краешек скамейки, отдохнуть. Случайно я заметил, что она сидит, и вспомнил, чего она боится. Подбежал к ней, легонько оттолкнул от края скамейки, сел и протянул руки туда, где у неё щекотка. Любаня взвизгнула и дёрнулась прочь от меня. Между нами послышался треск рвущейся материи. Мы оба вскочили и с ужасом заметили, что платье, на край которого я нечаянно сел, порвалось, образовав большую дыру. Любаня торопливо присела и заревела. Любят девчонки реветь по каждому поводу!
Прозвенел звонок на урок, в класс вошла Настасья Ивановна. Заметила ревущую Любаню.
- Люба, что случилось? Чего ты плачешь?
- Мне платье порвали.
- Кто порвал?
Мокрой от слёз рукой Любаня показала на меня.
Настасья Ивановна подошла к пострадавшей, посмотрела на платье, покачала головой и повернулась ко мне. Её лицо не обещало мне благодарности.
- В угол,- она показала на угол, куда мне надлежало встать. – Будешь стоять до тех пор, пока тебя Люба простит.
Покорно я встал в угол за печкой. А Любаня ревела и приговаривала:
- Как я теперь домой пойду?
Настасья Ивановна тоже поняла, что наказала меня слишком мягко. Она принесла из учительской иголку с ниткой, подвела Любаню и приказала мне: «Зашивай дыру».
Меня ожидал позор: на виду у всего класса, мальчишек и девчонок, зашивать платье на девчонке. Я представил, как будут надо мной смеяться, да ещё и кличку какую-нибудь обидную придумают. Но делать нечего, учительница стоит рядом и ждёт. Взял я иголку, присел, посмотрел на рваную дыру и вдруг увидел. Увидел всё, что девчонки прячут под платьем. Я замер, поражённый интригующей картинкой, смотрел, не в силах отвести взгляд. Любаня заметила мой подозрительный интерес, стыдливо присела и заголосила.
- Настасья Ивановна, не надо, я сама зашью.
Учительница отобрала у меня иголку, отослала Любаню за парту, а меня предупредила:
- До конца учебного года ты будешь теперь каждый день носить Любину сумку с учебниками из школы до её дома. Понял? И смотри у меня, не вздумай отлынивать!
Признаться, я не сразу сообразил, какое унижение меня ожидает. Любаня жила на другом конце села. Мне предстояло улицей, мимо своего дома, на виду у всех, тащить следом за Любаней её сумку. Меня же засмеют!
Но Любаня на другой же день меня простила. А я пожалел, что меня освободили от наказания. Какой-то появился во мне непонятный интерес к девчонкам и к Любане особенно.
К О Л О С К И
В конце 40-х годов урожай зерновых с колхозных полей убирали, в основном, уже комбайнами. Только на неудобных участках жали конными жатками или вручную, серпами. Комбайны того времени были громоздки и несовершенны. После них оставалось немало неубранных колосков. С такой потерей урожая боролись просто: следом за комбайном собирали колоски. Эту работу выполняли школьники. Поэтому, как только начиналась уборка, учеников со 2-го по 4-й классы организованно, под руководством учителей, выводили в поле, собирать колоски.
В очередной день мы, мальчишки и девчонки разных классов, собрались в школе и шумливой толпой двинулись в поле. На этот раз, вместе с учительницей, нас сопровождал сам директор школы, Сан Саныч. Сан Саныч – бывший фронтовик, инвалид (на одной ноге у него протез), мужчина грузный и суровый, даже деспотичный. Боялись его не только ученики, но и учителя. Сам он ничего не преподавал и навряд ли имел представление о педагогике, зато был крепким, изворотливым хозяйственником.
Собирать колоски – работа не обременительная. Собирая пропущенные комбайном колоски в мешки или в корзины, ученики играли в догонялки, гонялись за перепелятами, разоряли мышиные гнёзда и находили другие забавы. Собранные колоски относили к комбайну. Работали, обычно, часов до двух-трёх без обеда, а потом организованно возвращались в село.
День был жаркий. Мы зажарились, устали, проголодались и с нетерпением поглядывали на Сан Саныча, ожидая команды об окончании работы. Наконец долгожданный сигнал поступил, побросали мы собранные колоски в комбайн и дружно рванулись к селу. Хотелось бежать, чтобы скорее оказаться дома, но Сан Саныч, опираясь на свою инвалидную трость и переваливаясь с ноги на протез, шагал изнуряюще медленно.
Вот и школа. Перед тем, как отпустить всех домой, учительница сделала контрольную перекличку. И в это время выяснилось, что Сан Саныч потерял резиновый наконечник со своей трости. Где потерял, когда потерял – никто не знает. Беда! Сан Саныч быстро принял меры. Тут же назначил пятерых мальчишек и приказал:
- Идите в поле той же дорогой, по которой мы возвращались, внимательно смотрите и ищите наконечник или на дороге, или в поле. Пока не найдёте – не возвращайтесь!
Среди назначенных оказался и я. Мы с завистью смотрели, как мальчишки и девчонки разбегаются по домам. Им повезло, их ждёт обед, а нам, голодным и усталым, надо плестись опять в поле, найти злополучный наконечник и повторить весь путь назад.
- Разве его теперь найдёшь? – горестно сказал один.
- Не найдёшь, - подтвердил другой.
- Надо разбегаться по домам, - предложил третий.
- А Сан Саныч? Он же нас… - засомневался четвёртый.
- Он нас запрёт в дровяном сарае, мы умрём там с голоду, и никто не узнает, что мы умерли. Будем лежать там голодными и мёртвыми до зимы, когда придут за дровами, - объяснил пятый.
- Надо искать! – решили все вместе. Лежать мёртвыми и голодными никто не хотел.
Понурив головы, устремив ищущий взгляд под ноги, мы шли по тем же дорогам, дорожкам и тропинкам, по которым только что возвращались из поля. Ничего не нашли. Дошли до поля. Теперь оно казалось очень большим, даже больше, чем было с утра. Искать здесь наконечник – напрасный труд. Но делать нечего, надо искать. Походили, побродили по полю, поворошили кучки обмолоченной соломы – пусто. Посидели, погоревали и решили идти назад: будь что будет.
Опять внимательно смотрим на дорогу, ищем. До села дошли, и школа уже недалеко, а наконечника нет. Похоже, не миновать нам голодной отсидки в сарае.
Проходим через овраг по мостику из деревянных жердей. Сзади всех плетётся Лёшка. Вдруг слышим его истошный крик: «Нашёл!». Он плашмя, будто споткнулся, упал на жердины моста и дрожащими пальцами что-то выковыривает из щели. Смотрим мы, действительно, между жердинами торчит директорский наконечник.
По селу мы бежали к школе, сломя голову и во всё горло орали: «Нашли! Нашли!». Сан Саныч принял нас в учительской. Посмотрел наконечник, одел на палку, постучал о пол, крякнул довольный и похвалил.
- Молодцы! За то, что нашли, я на всю неделю освобождаю вас от колосков. На всю неделю. А если кто спросит, так и скажите, что я освободил. Поняли? Марш по домам!