Торео

               

                Торео.   
   
   
   
  Мне исполнилось пятнадцать лет. Я стремился быть сильным и не зависимым. Не зависимость я желал получить в первую очередь, от родителей.
 После окончания восьмого класса появилась мечта. Мне захотелось стать взрослым. Для осуществления ее, я решил начать зарабатывать деньги. Даже пытался курить. Мама была противником этой идеи.. Отцу, было все равно.
Наступила весна. Мы жили в районе Полярного Круга. Север Якутии. Айхал-маленький поселок. Шесть тысяч население. Вечная мерзлота. Зимой холод до шестидесяти. Лето короткое, пыльное, жаркое.
Когда мы прилетели маленьким самолетиком с Большой Земли впервые, меня поразили несколько вещей. Это отсутствие ночи. Летнее солнцестояние. Присутствие тайги. Еще в самолете я не мог оторваться от иллюминатора. И присутствие уличной грязи. В межсезонье она, грязь, превращалась в болото. Улицы были вымощены досками. Грубыми, сучковатыми, сколоченными в мостики. По ним передвигались школьники. Торопились работники к своим рабочим местам. Кимберлитовая порода придавала окружающему поселок пейзажу, красноватый цвет. От этого весь поселок имел немного не привычный, марсианский вид. В прочем переселенцы, к этому быстро привыкали.
Весной мне исполнилось пятнадцать лет. Мама неожиданно заболела. Подозрения были на инфаркт. Нужно сказать, что в этом возрасте я был личностью довольно эгоистичной. Сочувствовал маме и соболезновал ей. Но как это выразить, в каких словах, не знал.
 Мы сходили с отцом в больницу. Мама плакала. Я молчал и глядел в пол. На обратном пути к дому, признался отцу, что хочу устроится в этой жизни и для этого пойти куда – ни будь работать.
Отец трудился на фабрике по добыче алмазов. Помочь мне он ничем не мог. Посоветовал сходить в поселковую коммунальную контору. На следующий день я так и сделал.
Приняла меня женщина пожилого и очень добродушного вида. Выслушала мой бредовый рассказ, основанный на желании быть полезным обществу и семье. Рассказала о своем военном детстве.
 Задумалась, потом неожиданно что - то вспомнив, спросила;
- Ты где рос на Большой земле? В селе или в городе? Я ответил, что городок был маленьким настолько, что я не знаю, большое село или маленький городок. Тогда она задала вопрос прямо;
- Коров ты, когда ни будь, выпасал? Я ожидал многого, но коровы... У Полярного Круга....
Оказалось, руководство поселка решило провести эксперимент. Выписали с "материка" какую-то морозоустойчивую породу. На окраине поселка, построили длинный, барачного типа коровник. Он напоминал жилье, в котором обитали поселковые жители. Ничем практически не отличался. Поэтому органично вписался в поселковый ландшафт.
Паспорта тогда у меня еще не было. Пришлось брать письменное разрешение у родителей. Конечно же, я сам сочинил текст. Сам же и подписал. Военная женщина долго всматривалась в лист, вырванный из ученической тетради. При этом ее лицо издавало мученические мимические выражения.
 -Ну хорошо, боец! Завтра в шесть на боевой пост. Форма одежды рабочая. Вопросы есть? Вопросов у меня не было.
Просыпаться нужно было, в пять утра. Маленький подвиг. Прибыл к шести. Доярки собрались у стога сена. Это были тетки больших лет и размеров. К тому же они были добрыми и сразу же записали меня в разряд сына полка.
Материнский инстинкт проявлялся у всех доярок без исключения. На пример утром, когда рассвет только планируется природой, организм покойно дремлет, меня угощали молоком.
Кружка драгоценной жидкости парила и пахла густой теплотой. Чем - то давно забытым. На Северах коров никто не держал в хозяйстве. Да и хозяйства частного никто не имел. Дети, росшие безвыездно в таежных поселках, искренне считали, что молоко изготавливается из белого порошка. А помидоры растут в банках.
Поэтому парное молоко было роскошью, которую могли позволить себе только высокого полета начальники. Не всякая доярка могла прихватить с собой баночку драгоценной жидкости. О деньгах речь не шла. Они были не в цены.
Старшая доярка, женщина с явно выраженными чертами лица, командира дивизиона ракетных катеров. Звали ее,- Митрофановна. В прочем, она прошла войну от Киева, до Берлина. Служила в пулеметной роте. В начале своего пути она была вторым номером в пулеметном расчете. Войну окончила командиром отделения.
Митрофановна была доброй души бригадиром. Строгая, даже можно сказать суровая. Но при всей своей "бронебойной" внешности, она обладала качествами курки - наседки. Ее боялись подчиненные и начальство. Авторитетов для нее не существовало.
Как-то раз, приехал проведать подсобное хозяйство, начальник управления комбината. Хозяин стройки. За ним, как и положено шла свита. К приезду высоких гостей, пришли плотники. Соорудили дощатые дорожки. Высокому начальству нельзя было замарывать ноги в коровьем дерьме.
Когда кортеж "уазиков" подъехал к коровнику, Митрофановна вышла на встречу. Подняла дощатый мостик, и демонстративно бросила его в выгребную яму. Делала это так, чтобы гости видели эти ее маневры.
"Хозяин" вышел из машины. Туфли тонули в грязи, которая перемешана была с коровьими фекалиями. Мать, такая кличка была у Митрофановны, протянула высшему начальнику сапоги.
 - Одевай сапоги, начальник! А свита твоя пусть в дерьме потопчется! Начальник взял у Митрофановны сапоги.
 - Ты, что же Мать, так гостей встречаешь? Хозяин переобулся и довольный шествовал к коровнику. Митрофановна стала перед свитой, руки в боки и говорит,
- Не гости они мне. Я все пороги обила. Просила, доски выписать. Ни в какую не подписывали. Вот теперь пусть знают, как нам здесь живется! Все посмеялись, но после этого никто с бригадиршей "воевать" не стал. Ее боялись на грани уважения. И вот эта наша командирша, как-то говорит мне.
- Валерик, каждое утро, ты будешь выпивать кружку молока, понял!? Я кивнул испуганно головой, в знак согласия. Не зная это приказ или предложение. Но понял, мне была оказана высокая честь. Правда, с одним условием. Свою кружку молока я должен был выпивать в присутствии всего коллектива работников дойного труда. При этом действии стояла благоговейная тишина.
Много лет спустя мне довелось прочитать рассказ Аксенова. Назывался он "двенадцать ножей в спину революции. Там собирались голодная интеллигенция. Кто-то один из собравшихся, рассказывал собранию о вкусностях прошлой жизни. А остальные, голодные и измученные революцией, наслаждались воспоминаниями.
И так, испив парного нектара, я приступал к обязанностям работника полей и лугов. К моему большому сожалению, ни лугов ни естественно полей, Север называемый Крайним, не предполагал. А гнал я своих подопечных буренок через громадную территорию свалки. По дорожке через терриконы производственных отходов и отходов человеческого общежития.
 За свалкой начинался ледник. Это было громадное поле, залитое льдом, Размером с три, а может и больше, футбольных поля. Лед был толщиной метра два- три. Верхний слой льда покрыт коркой, состоящей из грязи, мусора и прочей непотребности. За мертвым полем, как я его прозвал, протекала мертвая река. Название реки дал не я.
 "Саксалог", так называлась речушка, похожая на ручей . Быстрая, с ядовито черной водой. В переводе с эвенского языка - "мертвая долина".
Я был полководцем, начальником и императором над моими подопечными. Мое войско, мои подданные, поведения были скромного. Но, конечно же были исключения.
Например, буренка по имени Машка, ровно через два часа после прихода на исходные позиции выпаса, выдавала следующий номер. Она подымала свою прелестную морду к небу. Издавала такой утробный вой, что собаки, обычно нас сопровождающие, бежали прочь и больше не возвращались. Она же Машка, шла по направлению к коровнику. Шла она уверенно, как движется бронепоезд. Ее походка всем своим видом говорила, "я вас покидаю, мне жаль, но меня уже никто не остановит".
И действительно. Что бы я ни предпринимал, какие преграды бы ни создавал, она шла. Обходила все мои попытки ее остановить. При этом она издавала все тот же звук, которому позавидовала бы собака "Баскервилей"
Доярки знали об этой причуде. Мне сочувствовали. Но ни в какие сравнения с проделками Машки нельзя было ставить Яшку.
Яша, это бык. Неформальный лидер стада. Формальным лидером был, конечно же, я.
Как и положено, между формальным и общепризнанным вожаками водились несогласия. Эти несогласия переходили в конфликты, а иногда и военные действия.
Обычно Яшка шел за стадом. Всем своим видом он показывал, что идет он не со мной. Но со своими коровами. Меня же он, мягко говоря, презирал. Яков, был единственным быком в стаде и единственным быком в мире, которого я ненавидел. Я его не боялся, хотя рога этого монстра могли бы быть украшением праздничной корриды.
Время от времени, наши отношения переходили всякие границы дипломатии. Яшка наклонял голову к земле, и наезжал на меня как бульдозер. При этом он издавал жуткие звуки. Один рог его был надломлен, но он норовил нанести удар своим громадным лбом в мою хилую и еще не окрепшую грудь.
Я обычно, бесстрашно уврачевался от удара и прятался за ближайшим деревом. Яшка при всей своей мощи, был неповоротливым быком. За время, когда он оббегал вокруг дерева, я мог не только укрыться, но и нанести ему пару, тройку ударов. Бил я его палкой, которая всегда была со мной. Удары наносил только в нос. Это самое болезненное место на теле этого "носорога" именно поэтому в ноздри быкам вставляют кольцо. Двух, трех ударов было достаточно, чтобы восстановить меня в правах лидера. Обычно этих ударов по носу хватало на день. На следующий день приходилось все повторять заново.
В виде профилактики, я иногда подходил к Яшке, с миленькой улыбочкой. Резко и быстро доставал из-за спины свою палку. Бил на отмажь с той максимальной силой, которая у меня была. Бил конечно в цель, т.е. в нос ненавистного животного. Яшка издавал вой, пятился и убегал прочь.
Покамест он пятился, я успевал нанести еще парочку ударов. При этом я как маньяк, получал неслыханное удовольствие от победы. Но так было не всегда. Победы были за мной, когда стадо находилось в лесной зоне. Когда мы двигались по территории свалки, по леднику, все было иначе.
Там спасением моим являлась трещина, или точнее разлом в леднике. Шириной он, был до двух метров. Мною преодолевался с ходу и легко. Яшка же добегал до границы разлома, разочаровано поворачивался ко мне хвостом показывая этим свое призрение к моей личности. Он так мог караулить меня часами. При этом коровы были предоставлены сами себе.
Так долго продолжаться не могло. Я должен был найти выход. Доказать, что человек я хоть и маленький, но все же царь над ими, зверями.
Думалось об оружии. Самым доступным был самопал. Целью моей, была конечно же защита. Но тайной мечтою, было убийство. Я, который и курицы зарезать не мог, решил Яшку убить. На смерть. На совсем.
Что бы, не жил и мне не мешал. Я понимал, что всех этих коров и его, Яшку рано или поздно пустят под нож и это немного оправдывало мое решение.
Самопал я делал из толстостенной трубы. Две недели, каждый вечер, держа в руках сверлильный патрон, тоненьким сверлом, дырявил отверстие для поджога.
Затем, знакомый сварщик заварил одну сторону трубы. Приклад я сделал из обрезка лиственницы. На первых же испытаниях рукоятку этого приклада оторвала сила отдачи. Самопал получился сильным словно пушка.
И вот однажды, я нарубил гвоздей, забил усиленный заряд спичечной серы и зарядил все это в свой убийственный инструмент. Оружие убийства положил в заплечный мешок, с которым ходил на выпас.
Затем сел писать приговор. Что бы, не выглядело это  банальным убийством. Процесс должен быть актом возмездия. За все мои страдания и позор, который чинил мне Яшка. И так я писал приговор.
               

                "Приговор"
«В следствии того, что Яков, являясь быком, наносит мне пастуху, позор и попытки убийства - приговариваю, Якова - быка к высшей мере наказания - расстрел. !»
Дальше, как и полагалась, шла подпись. Бумагу я так же, как и оружие положил в заплечный мешок.
Утром, следующего дня, проснулся с чувством великого свершения. Тайна так и "выпирала" из меня. Доярки это заметили. Одна из них спросила - "Влюбился, что ли?"
Вывел своих коров из коровника в полном молчании. Яшка понуро плелся за нами.
- Ну думаю чуешь, гад свою погибель! Только мы вышли на ледник, Яков наклонил голову, замычал, что есть мочи и понесся на меня.
Я тут же перепрыгнул за двухметровую промоину. Глубина расщелины была, как и ширина не менее двух метров. Яшка презрительно фыркнул и повернулся ко мне хвостом. Впрочем, он всегда это делал. Нас разделяли два метра пропасти.
Я не торопясь снял вещмешок. Там лежал обед. И не только. Достал бумагу - приговор.
Я знал, бык будет стоять не менее получаса. Зачитал приговор громко и четко произнося каждое слово. Что бы и коровы слышали и понимали, что сейчас настанет час возмездия.
В правую руку взял оружие возмездия, в левую коробок со спичками. Яшка стоял и презрительно мычал. Явно он ничего не подозревал.
Я поднял руку. Прицелился. Долго и тщательно выбирал точку на теле быка. Мешал хвост, который летал вправо и в лево.
Целился я, в то место, которое прикрывает хвост. Это была самая уязвимая зона, как мне казалось тогда.
Яков производил хвостом ритмичные движения.  Влево, вправо. Снова влево, вправо. Я рассчитал время горения поджога, совместил с ритмом маха хвоста. Дал опережение.
Грохот произведенный выстрелом испугал не только коров, но и меня видавшего разные выстрелы из самопалов. Яшка принял заряд правой ляжкой. От мощного удара и боли, он упал брюхом на лед. Но тут же вскочил и помчался по направлению к коровнику.
 Чувству моего разочарования не было предела. Надо же! Промазал. Чуть левее и не побежал бы. А сейчас бежит жаловаться, гад! Нужно выдумать какую ни будь историю. Алиби называется. На случай убийства у меня были заготовки.
Я должен был сказать, что какой - то не знакомый мне охотник подстрелил Яшку, перепутав его с сохатым. Как мне казалось тогда, эта версия была очень убедительная.
 Когда я вернулся со стадом в коровник, доярки обступили меня допросом. У Яшки вся правая ляжка вспухла и сочилась кровью. Сам он лежал в стойле и тихо стонал.
Утробное мычание пробиралось в затаенные уголки моей души. Мне стало, его жаль. Я рассказал историю с охотником.
Мать - Митрофановна, долго молчала, затем попросила меня объяснить, как это охотник стреляет рублеными гвоздями?
Я молчал, что мне говорить? О наших отношениях с Яшкой знали все. Даже наши классные девчонки. В школе надо мной посмеивались и называли за глаза торео. Что означало тореадор.
В общем, меня не уволили, но утреннего молока лишили. От этого я возненавидел Яшку еще больше.
 Закончилась эта история с быком Яшкой и смешно и печально. Лето заканчивалось. Скоро наступала осень, школьная пора. Я должен был расставаться со своими, ставшими уже мне близкими, коровками и садиться за парту. Мне исполнилось пятнадцать и "гранит" науки был еще только надкушен. Яшка — это, конечно же, чувствовал и искал всякие возможности отмщения.
Случилось так, что у Якова наступила пора желаний. Эти желания он вымещал на моих, бедных коровах, которые ему смирно повиновались. Доярки, предупредили меня, что бы я в этот период был осторожен с быком. Я действительно опасался бурного поведения Яшки. Близко к нему не подходил.
Оставалось мне три дня, до моего увольнения. И вот, после выпаса, коровы заходили в коровник. Все шло как всегда, по "сценарию". Вдруг Яшка начал проявлять беспокойство. Возбуждение перешло в буйство. Он возжелал одну из коров, имя которой было - "Феня".
Феню мы завели благополучно в стойло. А вот Яшка был в ярости. Он бил копытом землю. Рогами рыл яму. При этом трубно и длинно мычал.
 Все бы может быть, прошло бы как всегда, благополучно. Нужно было дать время успокоиться быку. Но, очевидно, фарт, был на стороне Якова.
Я заметил, что на пригорок, недалеко от коровника, вышли две девчонки. Они с интересом наблюдали за нашей сценой. В одной из них я определил свою тайную симпатию. Девочка из параллельного класса. Конечно же, тайные желания и симпатии, сводят с ума не только быков.
Я взял свою палку и направился к Яшке. Доярки упрашивали меня вернуться в укрытие. Это как раз меня и "заводило". Подойдя к Яшке, я резко и сильно ударил его по носу палкой. В удар я вложил всю свою ненависть к этому скоту. Он начал пятиться. Я, вдохновленный победой, ударил еще.
 За моей спиной была выгребная яма, в которую ежедневно выливали все непотребности и отходы коровьего быта. Удара я не заметил. Все произошло мгновенно. Яшка бил снизу-вверх. Как бы поддевая меня своими рогами. Спасла меня моя маленькая, мальчишеская грудь. Удар пришелся лбом. Рога Яшкины оказались слишком широко посаженными.
 Очнулся в яме. Из гущи отходов, выглядывала моя голова и руки. Это меня и спасло от последующих Яшкиных атак. Но не от позора. В школе я приобрел авторитет, как бесстрашный тореро.