НА СНИМКЕ: Здание бывшего Александрийского дворца в Нескучном саду, которое занимала Академия наук СССР (Ленинский пр. д.14). Академик М.А. Лаврентьев был вице-президентом АН, и здесь в 1959 году находилось представительство Сибирского отделения АН СССР, куда я и пришёл за направлением на работу.
Приехав в Москву утром, мы остановились у моего двоюродного брата Миши Качана (Михаила Бенциановича), а я сразу поехал сначала в Министерство Высшего и Среднего специального образования за направлением на работу и, получив его, отправился в Академию наук на Ленинский проспект. Представительство СО АН было на первом этаже. Меня принял кто-то из Управления кадров Сибирского отделения АН и попросил заполнить анкету.
Мне пришлось довольно долго ждать, пока её «изучали». Я-то по простоте душевной думал, что мне сразу выдадут направление и скажут адрес, куда надо ехать. Откровенно говоря, я рассчитывал, что мне дадут в качестве подъёмных немного денег, хотя бы на проезд из Москвы в Новосибирск.
То, что дальше произошло, явилось для меня полной неожиданностью. Немолодой полноватый человек из отдела кадров по фамилии Лушников сказал мне, что направление мне было выдано по ошибке, что в Институте гидродинамики, куда меня направили, свободных мест нет.
– Но Институт гидродинамики подал официальную заявку, меня распределили туда на работу, значит, свободные места были? – недоумевал я.
– Всё укомплектовано, – был жёсткий ответ.
– Что же мне делать? У меня семья, маленький ребёнок. Мы спланировали нашу жизнь, снялись с места, выписались из Ленинграда, отправили вещи малой скоростью в Новосибирск, даже мебель, – настаивал я.
Но всё было бесполезно, у человека, говорившего со мной, был равнодушно-холодный взгляд, и я заметил, что он выражал ещё и удивление, как это я не понимаю таких простых вещей.
– Вы можете снова обратиться в Управление кадров Вашего Министерства, выдавшего Вам по ошибке направление, – сказали мне напоследок.
Здесь я должен разъяснить тебе, мой читатель, смысл произошедшей сцены. При советской власти все выпускники высших учебных заведений распределялись в обязательном порядке на работу.
Три года после окончания ВУЗа нужно было отработать там, куда пошлют. Исключения делались для немногих, нужны были веские причины, чтобы получить «свободный» диплом, но тогда надо было устраиваться на работу самостоятельно.
Я получил «распределение на работу», и оно обязывало меня работать три года в Институте гидродинамики СОАН.
Обязывало меня, но, как оказалось, не обязывало Институт гидродинамики принять меня на работу.
Почему они от меня отказались? Это не составляло для меня никакого секрета. Я уже знал, кожей почувствовал, что они меня не взяли, потому что я еврей. Я это знал с первой минуты, когда мне отказали. Это было написано на физиономии кадровика. Они отказывали, придумывая любой предлог, и никогда не говорили правды, потому что формально антисемитизм считался в Стране Советов преступлением.
– Обращусь к академику Работнову, который говорил с моим заведующим кафедрой Анатолием Исааковичем Лурье и просил у него молодых специалистов, – думал я, – он же заместитель директора Института.
Однако секретарь в приёмной сказала, что Юрий Николаевич Работнов находится в Академгородке. А Эдуард Иванович Григолюк здесь не бывает. Член-корреспондент Григолюк был заведующим отделом прочности, где я должен был работать.
Что было делать. Всё было против меня.
– Тогда к самому академику Лаврентьеву», – решил я.
Михаил Алексеевич был за границей.
– Он прилетит через три дня, но здесь будет только один день, а потом улетит в Новосибирск, – видимо, из-за моего расстроенного вида секретарь прониклась ко мне сочувствием.
Говорить пока было не с кем. Был уже вечер, и я поехал домой, где с нетерпением меня ждали Любочка и Миша.
– Типичный случай, – сказал Миша, – они тебя не возьмут. Плакал твой Академгородок.
Миша работал главным специалистом в одном из оборонных институтов радиотехнического профиля.
– В таких институтах, – продолжал Миша, – много секретной тематики, и евреев туда не берут. Я слышал, что Институт гидродинамики и сам академик Лаврентьев занимаются использованием взрыва в мирных целях. А где мирные, – там и военные. У него могут работать евреи, но только те, кто уже работает там.
Есть секретная директива, её на каждом предприятии знают, правда, немногие – директор, зам директора по режиму и кадрам, может быть ещё один-два человека, – евреев на работу не принимать. Ищи работу, Миша!
Я печально смотрел на Любочку. Вот так глупо начинается наша новая жизнь. Почему-то я чувствовал себя немножечко виноватым.
– Почему? – спрашивал я себя. – Почему меня не взяли на работу? Потому что я еврей? Никто не проверял, что я знаю, что умею и могу, какие у меня способности. Просто так, взяли и отказали, потому что в пункте пятом анкеты, которую я заполнил, было написано – «Национальность: еврей». Чувство вины быстро прошло, его сменило чувство ответственности перед семьёй. Ответственность, но не вина за те трудности, которые возникли?
– Всё преодолею, – подумал я вслух, – всего добьюсь. И будет у меня интересная работа, и будет жилье – всё будет.
– Я тоже верю в это, – сказала Любочка.
– Поезжай в Министерство высшего образования, – может быть, помогут.
Утром я поехал в Управление кадров Министерства, в отдел распределения молодых специалистов. Я протянул работнику отдела направление, которое получил только вчера и объяснил, что Сибирское отделение АН СССР от меня отказалось, т.к. в Институте гидродинамики не оказалось свободных мест.
Он взял моё направление, попросил подождать в коридоре и стал куда-то звонить.
– Он звонит им, – понял я. – Интересно, что они ему говорят.
Но я так и не узнал, как они ему объяснили по телефону свой отказ. Но, видимо, как-то достаточно убедительно для него, потому что он сказал мне:
– Да, они отказались от Вас. Они имеют право на это. Это не связано с Вами персонально, у них нет свободных мест для приёма молодых специалистов. Мы Вам можем предложить другие места на выбор: Коломенский тепловозостроительный завод, Курчатовский институт в Калининграде под Москвой и ещё вот тут (он назвал какое-то третье место на Южном Урале).
Я удивился: знал, что за названиями скрываются научно-исследовательские институты с секретной тематикой, но промолчал. А он продолжал:
– Поезжайте, поговорите с ними. Они тоже подавали заявки на молодых специалистов, но мы полностью их заявки не сумели удовлетворить.
Я готов был работать на любом из этих предприятий.
Разговор на тепловозостроительном заводе, куда я вначале поехал, был очень похож на разговор в Академии наук. Очень приветливо встретили.
– Да, нам очень нужны молодые специалисты с Вашим профилем подготовки.
И совершенно другое выражение лица после прочтения моей анкеты.
– К сожалению, у нас не оказалось свободных мест.
– Мой профиль не подошёл к профилю тепловозостроительного завода, подумал я
В Курчатовский институт был распределён один из студентов моей группы. Он уже начал работать, и у меня был его номер телефона. Я ему позвонил, и он меня встретил и провёл в бюро пропусков:
– Хорошо, что ты позвонил мне. У нас в отделе нехватает работников по нашей специальности. Много интересной работы.
Вызвали кого-то из отдела кадров. Снова улыбающееся приветливое лицо, снова анкета с её пятым пунктом, потом опять безразличное лицо со стандартным ответом:
– По вашей специальности у нас вакансий нет.
Мой однокурсник раскрыл рот от изумления.
Я понял, что никуда таким образом не попаду. Было ощущение, что искупался в дерьме.
– Вот он реальный мир, который отринает меня, – думал я. – Кадровики на то и существуют, чтобы поставить заслон евреям. Но чем же я отличаюсь от моих однокурсников. Чем я хуже их, что меня не берут на работу. Я думал, что государству нужны молодые способные научные силы. Я окончил институт с лучшими оценками, чем мой однокурсник, но его приняли на работу, а меня нет. Я патриот моей страны, я воспитан в стремлении принести пользу моей стране. Я готов отдать работе все мои силы, проявить все качества, на которые способен.
Но кому-то это совершенно не нужно. Значит, дело не в способностях. Значит, пусть задачи решаются медленнее или совсем не решаются. Им на это наплевать. Они просто не хотят принимать меня на работу, потому что в пятом пункте анкеты записано не «русский», а «еврей». Нет, от меня так просто не отделаетесь. Я буду бороться!
Вернувшись в Москву, я заехал на центральный телеграф и позвонил в Ленинград моему заведующему кафедрой.
– Анатолий Исаакович, – сказал я ему, – меня никуда не берут.
Я ему рассказал о моих перипетиях, и он только кряхтел, слушая мой горестный рассказ.
– Возвращайтесь в Ленинград, – сказал он. – Я попробую помочь Вам.
Вернувшись к Мише домой, я ещё раз повторил мой рассказ ему и Любочке. Нам всё было ясно в создавшейся ситуации. Неясно было, что делать дальше. Мы решили, что Любочка с Иринкой, как и предполагалось раньше, отправится в Батуми к ее родителям.
Я же решил, поскольку до приезда академика Лаврентьева мне в Москве делать нечего, поехать в Ленинград и поговорить с профессором Лурье, а потом вернуться в Москву для разговора с академиком Лаврентьевым. Мы верили, что справедливость восторжествует, а Любочка верила в меня. И только Миша сказал, что надо принимать предложение профессора Лурье, устраиваться на работу в Ленинграде и позабыть о Сибири.
На следующий день я проводил Любочку с Иринкой до аэровокзала на Ленинградском проспекте. Оттуда они на специальном автобусе уехали в аэропорт. Я остался один. На душе «кошки скребли».
Потом я поехал на Ленинградский вокзал и взял самый дешёвый билет на поезд в Ленинград. Денег не было. Настроение было ужасное. Будущее, ещё недавно казавшееся светлым и ясным, теперь рисовалось в тумане.
– Неужели оставаться в Ленинграде? Здесь непросто будет получить интересную работу, добиться значительных успехов в науке, – думал я. – Своего жилья не будет много лет, – значит, мыкаться по съёмным углам. Сколько лет так жить? Любочке на работу будет устроиться трудно. Евреев с улицы не берут. А рекомендации никто не даст.
Я лежал на второй полке в комбинированном вагоне. И мысли одна горше другой приходили мне в голову.
Поезд шел долго, каким-то кружным путем, и прибыл в Ленинград поздним утром.
Приехал домой на улицу Восстания, там меня ждала телеграмма, – Любочка с Иринкой долетели благополучно. Папа был на работе. Я рассказал маме сложившуюся ситуацию. Позвонил на кафедру и выяснил, что Анатолий Исаакович будет завтра.
Анатолий Исаакович Лурье был участлив и озабочен.
– Вот адреса и телефоны, сказал он, – ты можешь пойти в любое из этих пяти мест. Тебя всюду возьмут и вряд ли будут придумывать причины, по которым тебя не будут принимать. Не посмеют.
Мне очень понравилось это «не посмеют».
Сегодня я уже не помню весь этот список организаций. Это были Институты и крупные заводы с СКБ (специальные конструкторские бюро). Среди них, видимо, не было оборонных предприятий.
Лурьёвское же «не посмеют», говорило о том, что и в сугубо гражданских предприятиях и организациях действуют «правила», установленные для приёма евреев на работу.
В списке был «Механобр», занимавшийся обогащением сырья (полезными ископаемыми), разработкой оборудования и т.п. Мне не хотелось этим заниматься, я мечтал о более «высоких» сферах науки.
Но я понимал, что для специалиста в области прочности или автоматического регулирования, каковым я был, расчётной работы там будет много. Рутинной работы. Мне же хотелось заниматься научной работой, – создавать новое, изобретать то, что ещё никто не сделал. Я хотел попробовать себя именно в этом. Я верил, что у меня это получится.
Тем не менее, я поехал на Васильевский остров, где находился «Механобр». Там мне тоже дали анкету, при этом процедура происходила настолько типично, настолько похоже на то, что уже трижды повторилось в Москве, что мне расхотелось заполнять анкету и отдавать ее кадровику. Мне показалось, что я ещё раз услышу стандартный ответ: «К сожалению, у нас нет вакансий для специалиста Вашего профиля». Я взял анкету и уехал домой.
– Зря ты не заполнил ее, – сказала мне мама. – Надо было попробовать, по крайней мере. С тебя бы не убыло.
– Ты сделал правильно, – сказал папа, – надо иметь гордость.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/01/12/563