Хмурое утро середины сентября он встретил, сидя на табурете за кухонным столом. На столе торжественно, но одиноко стояла бутылка 40-градусной со свёрнутой головкой, но не початая, пустой стакан и закрытая банка кильки в томате. Чистая, на удивление, пепельница и пачка «Примы» с коробком спичек на ней довершали этот натюрморт. Он в «семейниках», майке и тапках на босу ногу почесал (со скрежетом) небритую щёку и, тоскливо ожидая, посмотрел на приоткрытое окно. Тучи собирались на мокрый шабаш, солнцем даже не пахло.
Упала первая капля дождя на подоконник, следом разрезал тоскливое одиночество звук пенопласта по стеклу.
- Да входи уже, чёрт с тобой - сказал он, не двигаясь с места, всё так же глядя на окно.
Сначала появился хвост, он змеёй проскользнул между открытыми створками, потянул одну из них на себя, а вторую открыла когтистая лапа, и вот он уже во всей «красе» сидел на подоконнике, скрестив ноги и похрюкивая.
- Спасибо за приглашение, Хозяин!
- Какая разница, пригласил бы – не пригласил, всё равно зайдёшь! Спасибо, что не множишься, можно сфокусироваться.
- А то! - ухмыльнулся чёрт, – работа у меня такая - и множиться, и появляться в самый «ненужный» момент, ты же сам понимаешь… или Он рассказывал, да?
- Тебе какая разница, что я знаю, что не знаю? Пить будешь?
- Наливай!
Черт хвостом ловко подхватил горячительное и плеснул в гранёный ровно до краёв. Когтём лапы поддел крышку кильки, как лазером срезал, пододвинул ему. Сам, так же хвостом, поднёс остатки водки к волосатому пятаку и так вдохнул, что было видно, как алкоголь зелёной струйкой утёк из бутылки в это рыло. Человек передернулся, будто это он сейчас без закуски замахнул полный стакан, даже позывы на рвоту пробежали два раза от желудка вверх.
- Присоединяйся!
Он мотнул головой, помолчал и спросил:
- Ну и к чему всё это: приходишь, безобразницу устраиваешь, прошлый раз голой бабой пришёл, мало того, что выпить предлагал, так ещё и блуд… Фу, пакость!
- От чего же пакость? Зря отказался, тебе бы понравилось, тем более хотел! Ответь от души, честно, хотел же?!
- А я что железный? Да, хотел! И может даже … но с настоящей, а не с тобой, пакость рогатая!
- Да ладно, разницы то никакой: с соседкой продавщицей, начальницей или со мной, всё одно – наслаждение…!
- Ты говори, да не заговаривайся! Нет разницы, это как, в самом деле?!
- Конечно, лукавым клянусь! И нарисовал пятиконечную себе на пузе.
- Понятно, врёшь. Что с тебя возьмёшь? А я вот тебе сейчас «Отче наш …»! Как тебе?
Чёрт, обидевшись, встал, на прощание махнул хвостом и сказал, исчезая:
- Читай, читай! Масла на сковороду подливай…
Тяжесть и тоска постепенно отпускали.
- Может, удастся хоть часок поспать? – подумал он, укладываясь на старый диван и закрывая глаза.
Уснул.
Разбудил его … да нет, он сам проснулся, услышав тихое пение, как мурлыканье котёнка на груди, настроение поползло вверх, и улыбка растянула его небритость. На кухне всё сияло, и не только от его электричества. Всё было прилежно убрано по местам, бутылка выглядывала горлышком из мусорного пакета под раковиной.
Ангел:
- Ты бы прекращал, раб Божий, распыляться, всякую гадость в дом пускаешь и усугубляешь! Хотя пару дней уже ни-ни!
- Ты бы чаще приходил, и нечисть отвадилась бы сама собой!
- Сами собой только вши появляются, а ты не вспоминал бы о нём, а тем более не разговаривал, вот тогда бы я вообще не уходил, а то «… сейчас «Отче наш …»! Как тебе? …» - передразнил. - Вот, как видишь, даже этого хватило, чтобы выспаться, да и на мой визит осталось немного.
- Чёрт говорил, что никакой разницы нет, что с ним в бабском обличии, что с соседкой и т.д.. Не уж-то правда?
- Конечно, правда! Даже лукавые иногда говорят правду, чтобы на ней, как на масле, кашу лжи пожирнее сварить!
- Не уходи от ответа, конкретизируй!
- Так всё просто: Даже если ты женат, это ещё так-сяк, и дети так-сяк, и жизнь так-сяк… но ежели венчаны перед Богом – всё, к вам все вопросы отпадают, у вас всё налаживается, а если ещё и в Храм посещаете – исповедь, причащение – вот здесь только успевай блага от Всевышнего на верёвочку вашей судьбы нанизывать, как бусы… Ну, и детей даёт, у них тоже Ангелы будут!
- А в чём дело-то? Я даже в Храм один раз заходил…
- Тебе что Храм – крытый рынок? Да ты когда на рынок заходишь – покупаешь что-нибудь, даже если не купишь – потрогаешь, понюхаешь, уйдёшь, а у тебя ещё долго память осязание и обоняние не отпускает, так ведь?!
- Ну, да…
- А ты в Храм заходя перекрестился двуперстно, ладно! Минут двадцать службы отстоял, и, как только Литургия началась, пулей выскочил! О чём ты думал в доме Божием? Ты даже не то, что о Господе или Деве Марии и святых, ты о своей душе не думал! А с какой ненавистью ты смотрел на служителей Слова?! Как ты их ненавидел! И после этого ты ещё о чём-то говоришь… Он и так, по милосердию Своему, не отворачивается от твоих беззаконий – МИЛОСЕРДНЫЙ!
- Так я же не знаю, как креститься, как молиться, я даже «Отче наш» не знаю, вот только началом и пугаю бесов!
- Оно понятно, бесам одного напоминания достаточно, но не всем.
Пока Ангел говорил, свет становился всё приглушённее, пока напротив него не оказался мерцающий силуэт, который вот-вот исчезнет.
Он начал торопливо, потому и сбивчиво, объяснять, что заходил в Храм в 90-е, не лучшие годы для России, и то случайно оказался в Крещение рядом, да полюбопытствовал скоплению народа…
Ангел почти растворился, и здесь его подбросило и, встав с табурета, он начал говорить, как читает первоклассник с «Букваря», так он «считывал» с подкорки:
- Отче наш, иже еси на небеси,
Да святится имя Твое,
Да придет царствие Твое,
Да будет воля Твоя,
Яко на небеси и на земли.
Хлеб наш насущный
Дай нам днесь
И остави нам долги наша,
Яко же и мы оставляем должником нашим.
И не введи нас во искушение,
Но избави нас от лукавого,
Ибо есть царствие Твое.
Сила и Слава во веки веков.
Аминь.
И на «Аминь» Ангел засиял и улыбнулся так, как в детстве, когда тебя обнимают и целует Мама, рядом Папа, большой и сильный, и ты точно знаешь, что с тобой ничего плохого не может случиться.
- Ну, вот и всё! Главное больше не ошибайся, и чаще приглашай меня, сам знаешь как! А остальное, ты сам знаешь, что делать. И если не видишь меня, это не значит, что меня нет рядом с тобой. Просите и дастся! Ищите и обрящите! Стучите и отворят!
И поцеловав его в голову, как отец в детстве, Ангел стал невидим, но свет так и искрился.
В первый раз за последние тридцать лет он заплакал так горько-горько, как обиженный ребёнок. Он плакал о тех тридцати годах, когда жизнь была пустой и бессмысленной, и чем дольше он плакал, тем легче становилось на душе и светлей.
Слёзы смыли всё наносное, не нужное, не настоящее.
Когда закончились слёзы, он пошёл в ванную комнату мыться, бриться перед походом в Храм и, заглянув себе в глаза через зеркало, заулыбался, сам окончательно расставив все точки над i.
Жизнь продолжалась!
Его любили!
О нём помнили!
Он был нужен!
И это всё было самым Главным.
03.12.2015г.