- Нужно затушить костёр, - сказал я.
- Извольте, я отвернусь.
Я вспыхнул до корней волос:
- Вообще-то я имел в виду, что…
Она рассмеялась беззвучным смехом Холмса:
- Все мальчишки тушат костры одинаково, доктор, а вы - только выросший мальчишка. Я отвернусь, - и пошла прочь - неторопливо, но уверенно, быстро потерявшись в темноте.
Затушив костёр - увы, именно так, как это делают мальчишки - я догнал её.
Она не обернулась, шла, опустив голову. Вдруг сказала куда-то себе под ноги:
- Я только теперь вспоминаю - странно, что это всё стёрлось из памяти: я вас видела на похоронах матери. Вы выделялись из всех. Особенно когда люди обнажили головы. У вас красивые волосы, доктор. Я помню: светило солнце, и ваши волосы тоже светились, как будто над вашей головой горел нимб. Я хотела увидеть отца и искала его глазами, а увидела вас рядом с ним. Странно, что я забыла и не сразу узнала вас при встрече.
- Так вы… - растерялся я, - вы знали, кто ваш отец?
Она ответила странно - сначала покачала головой, потом обернулась и пристально посмотрела на меня - луна была почти полной, и я хорошо видел, как в лунном свете блестят её глаза.
- Почему вы думаете, что мать послушалась его и никогда мне ничего о нём не рассказывала? Шерлок Холмс… - она произнесла его имя так, словно пробовала на вкус. - Это не тот человек, родства с которым нужно стыдиться. Особенно в дни его славы, - в её голосе послышалась нескрываемая горечь и, пожалуй, обида.
- Я никогда о нём так не думал, - сказал я, помолчав. - Иногда он меня злил, но чаще я просто восхищался и благоговел. А слава была логически неизбежной при его таланте и уме. Айрони… Он просто не мог себе позволить привязанностей при его образе жизни, при его профессии. Как только он позволил себе самую малость, он… он погиб. Я сейчас думаю, что навязывать ему свою дружбу, а потом и все прочие чувства к нему было страшной ошибкой с моей стороны.
- Какая чушь! - резко сказала она, останавливаясь и оборачиваясь - так, что теперь наши глаза находились точно напротив. - Ваше горе лишило вас рассудка, дорогой доктор! Жить без привязанностей, жить совсем без эмоций - да как это вообще возможно? Вы просто не соображаете, что говорите. Даже сейчас, сейчас, живя воспоминаниями, вы не находите смысла, спиваетесь, опускаетесь на самое дно, а если бы у вас и воспоминаний не было? Зачем тогда родиться?
- А у вас разве нет друзей? - удивлённый её жаром и почувствовавший внезапное прозрение спросил я. - Из слов вашего директора я понял, что вы пользуетесь популярностью.
- Популярность - ещё не откровенность. Кому она нужна, кроме честолюбцев? Я действительно, пользуюсь ею в прямом смысле слова. Употребляю к своей выгоде, я имею в виду. Я - дочь шлюхи, - в её голосе появилась ядовитость. - Положим, я не стыжусь своей матери, здесь меня прилично содержат, и мой опекун платит за меня немалые деньги. Положим, ни дети, ни преподаватели даже не знают ничего о моём происхождении, - она так по-взрослому сказала «дети», хотя имела в виду, по всей видимости, и своих однокурсников тоже. - Но уже то, что мой опекун скрывает его, красноречиво говорит о его отношении к этому долгу крови. Возможно, он не питает ко мне неприязни, но я - досадная обуза, и он явно не питает нежных чувств к памяти моей матери, да и к моему отцу - не факт. Так что, хотя я и пользуюсь доверием, даже чрезмерным, пожалуй, за свою сдержанность и свои оценённые им умственные способности, но не любовью. Понятия не имею, кем я выгляжу в глазах сверстников и учителей, но знаю, что меня для них окружает ореол таинственности, и это раздражает ещё больше, чем моё - чего уж греха таить - порой вызывающее поведение. Но я не такая, какой кажусь опекуну и не такая, какой кажусь остальным - это всё только маски. А дружба не терпит масок и закрытых дверей. Я живу внутри, не пуская никого вовнутрь, и поэтому не могу вторгаться вовнутрь к кому-то другому. Никто не виноват - так сложилось. Но так уже сложилось, и этого не изменить - до тех пор, по крайней мере, пока я буду оставаться в привычной мне среде.
- Вы очень умная девушка, - сказал я. - И не только в отца. Что касается вашей матери, я знал Сони Терракойт ещё когда она была Сони Вальденброк. Поверьте, на свете нет и не было женщины умнее, добрее, тоньше, чем она. Вы ещё мало знаете жизнь, а жизнь - шутница, и самое нежное, самое поэтичное сердце может вложить в грудь бездомного оборванца, а самую любящую душу - в тело женщины из публичного дома. Возможно, она так шутит, возможно, она так учит, но это не так уж неслыханно.
Айрони усмехнулась - я не мог отчётливо видеть её лицо впотьмах, но она точно усмехнулась.
- Я ведь тоже знала свою мать, доктор, - сказала она. - Не так близко и не так хорошо, как, может, мне бы хотелось, но всё-таки это не такая терра инкогнита, как мой отец. И если я говорю «шлюха», то это констатирует род её занятий, а не душу. Я любила её и люблю до сих пор - то, что она умерла не может просто перечеркнуть то, чем она остаётся для меня в памяти. Но памяти мало. Я ведь не произвожу впечатления шестнадцатилетней? - вдруг спросила она, снова останавливаясь и поворачиваясь ко мне лицом.
- Вы выглядите и, тем более, говорите, как девушка постарше, - не мог не согласиться я..
- Будьте настороже, доктор, встретив человека не своего возраста, - сказала Айрони без улыбки - её глаза блестели в неверном ночном свете. - Он непременно зацепит вас своей несчастливостью. Бегите от таких людей подальше и не вступайте с ними в разговоры.
- Мне вовсе не хочется никуда бежать от вас, - проговорил я. - Даже, пожалуй, наоборот, я хотел бы оставаться в вашем обществе как можно дольше.
Я не кривил душой. Мне казалось, что между мной и этой слишком серьёзной девушкой сразу же образовалась некая незримая связь, составляющая теперь для меня некогда утраченный смысл жизни. Если бы я верил в реинкарнацию, я подумал бы сейчас, что две самые близкие мне души, две самые сильные мои боли вдруг сплелись в единое целое с третьей, не столь близкой, но тоже любимой, и возродились в этом ребёнке: мудрость и проницательность Холмса, серьёзность и искренность Мэри, парадоксальность и мягкая обречённость жрицы любви - Сони Вальденброк. Она говорила со мной, как с равным. Нет, она говорила со мной, как с младшим. И я чувствовал её право на это.
Я проводил её до спального корпуса и вернулся к себе в полном раздрае скачущих и мечущихся мыслей. Я ещё не знал, как, но чувствовал, что судьба моя будет теперь туго переплетена с её судьбой. И это был не просто поиск живой души - мой собственный непризнанный сын воспитывался на мои средства не так далеко отсюда, но он не вызывал у меня и десятой доли эмоций, испытываемых по поводу Айрони Мак-Марель. «А ведь это довольно мерзко, милый доктор», - подумал я. Нарастающее сосущее чувство заставило меня зажечь лампу и придвинуть к себе чернильницу и лист бумаги. «Дорогой мой мальчик, - написал я, корчась от собственной лжи. - Обстоятельства не позволяют мне забрать тебя домой прямо сейчас, но я очень хочу, чтобы ты знал, что я помню о тебе и люблю тебя всем сердцем. Никогда-никогда никому не позволяй не только сказать, но даже подумать о том, что ты никому не нужен. Ты только немного потерпи, и я непременно приеду к тебе. Твой отец».
Я запечатал письмо и надписал: «Дэниэлу Андересу. Частная школа Фолли. Эдинбург». Едва ли он уже умеет читать, но без фамилии и обратного адреса я ничем не рискую. Я вдруг подумал, что сейчас, как никогда, понимаю Холмса, тщательно скрывавшего само существование Айрони от кого бы то ни было. То, что дотянулось ко мне из прошлого, могло повредить и ребёнку, находящемуся на моём попечении. Следовало соблюдать осторожности. С другой стороны, хоть я и не испытывал любви к этому мальчику, появившемуся на свет тайно от меня и против моей воли, появившемуся на свет, как оружие против меня и моей жены, мне была сейчас невыносима мысль о том, что он станет говорить о себе так же, как говорила сейчас со мной дочь Шерлока Холмса. Я лучше буду обманывать его мнимой любовью, чем испытывать искренним равнодушием.
Вся эта сумятица в мыслях привела, наконец, к тому, что я, сражённый усталостью и не желая подниматься в камеру пыток, называемую моей спальней, заснул прямо за столом, и заснул так крепко, что разбудил меня только Мэртон, встряхнув за плечо.
- Вы что, нашли всё-таки спиртное? - резко спросил он, наклоняясь ко мне. - Начали свою карьеру с того, что опоздали на собеседование - директор прождала вас битые полчаса, а вы так и не появились.
Я поднял голову и посмотрел на него, стараясь окончательно прийти в себя.
- Я поздно лёг, - сказал я, наконец.
- Ну. строго говоря, вы вообще не легли - вы за столом уснули. Приведите себя в порядок сейчас же и идите извиняться перед вашей работодательницей.
- Мне не за что извиняться, - возразил я.
- То есть, как?
- Я заснул незаметно для себя, не ложась в постель, как вы сами заметили, и не проснулся вовремя. Человек не может контролировать своё пробуждение - не каждый человек, во всяком случае. Так в чём я виноват? У меня нет будильника - у меня, кстати, вообще часов нет.
- Послушайте, Уотсон, - мне показалось, что он едва сдерживается. - Может быть вы находите забавным подобное поведение, и разрушать свою жизнь очень весело, но альтернатива этой жизни у вас уж слишком не забавная.
- Мэртон, - сказал я. - Я ничего не пил. Я просто заснул. Была ночь. Я устал. К тому же, вы мне и не сказали, в котором часу госпожа директор назначила мне рандеву. И если я начну свою карьеру здесь с извинений за опоздание… Чёрт, Мэртон, да мне вообще претит эта карьера, я согласился вас слушаться только потому…
- Потому что вам пятки прижигает - вот почему. и потому что денег у вас ни гроша и перспектив никаких.
- А вы? - спросил я, глядя в сторону. - Из-за денег Шахматного Министра и потому что вас развлекает возможность проявлять свою власть, пусть даже над таким опустившимся отребьем, как я?
Мэртон побледнел и переменился в лице.
- Вот, значит, какого вы мнения обо мне, Уотсон… нет, я понимаю, мои манеры оставляют желать лучшего, и со стороны это, действительно, может выглядеть, как покушение на вашу свободу, тогда как… - он замолчал, и я понял, что это не от того, что он растерял все слова, а оттого, что побоялся вдруг, что голос изменит ему. Мне сделалось стыдно.
- Мэртон, дружище, простите меня. Я обозлился оттого, что вы заподозрили меня в нарушении нашего договора. Клянусь, я не пил, хотя не скажу, чтобы мне не хотелось. Я неважно себя чувствую, и в этом причина, должно быть, моего раздражения. Не думайте, что я не ценю вашего участия, просто…. просто здесь со мной случилась одна из тех встреч, что переворачивают все представления, рушат все планы, и я пока сам в полной растерянности и не знаю, чего хочу.
- Вы об Айрони Мак-Марель говорите? - понятливо переспросил Мэртон. - Действительно, крайне интересная особа. И крайне интересны мотивы, заставившие Шахматного Министра столкнуть вас.
- Столкнуть нас? - опешил я. - Мэртон, так вы думаете…
- Уотсон, я не слепой, - усмехнувшись, ответил он. - Клянусь Богом, мистер Майкрофт Холмс - достаточно влиятельный человек, чтобы обеспечить вам убежище в любом городе, в любом частном пансионе, но он выбрал именно этот. Пансион, где заканчивает учёбу некая юная особа, чьё лицо даже у меня пробуждает ассоциации и воспоминания - что уж тут о вас говорить!
- Давно вы поняли? - спросил я обречённо.
- Сразу, как увидел вас вместе. В этом году она закончит обучение и окажется одна в не очень приветливом мире. Я не думаю, что мистер Майкрофт Холмс имеет в виду принять её с распростёртыми объятьями.
- Думаете, мистер Холмс планирует использовать в качестве этих объятий меня?
- Мистер Мэртон поразительно мудр, - услышал я за спиной уже знакомый голос и чуть со стула не упал от неожиданности. Айрони умела ходить тем же совершенно бесшумным индейским шагом, как и её отец. - Он ловит всё на лету. Наверное, и врач преотличный. Например, скажите мне, мистер Мэртон, вы не пробовали лечить бородавки простым внушением?
От этого странного, но вполне невинного вопроса и без того выпуклые глаза Мэртона буквально выкатились из орбит, челюсть расслабленно отвисла.
- Кх…как? - выдохнул он. - Это вы?
Айрони сделала книксен.
- Но вы… девчонка! Вы не можете быть эмиссаром!
- В каком законодательном акте об этом сказано? - живо заинтересовалась Айрони, чуть наклонив голову к плечу.
- Но… но…
- Здесь красивая местность, - сказала Айрони. - Вы можете остаться, если хотите, но удерживать вас больше нет никаких оснований. Вы свою миссию выполнили.