Воспоминания о раннем детстве

Исаев Вадим Геннадьевич
               
 
        Интересно устроена человеческая память! Иногда помнишь то, что было 70 лет назад, как будто произошло это вчера, а иногда не помнишь даже того, что было действительно «только вчера». Моя же память вообще уникальна. В детстве я с большим трудом учил даже стихи. Уже и мать, и моя сестра ( на 6 лет моложе меня ) выучили, слушая как я бубню, стихотворение, а я всё не могу его запомнить. Тут стоит вспомнить актёров, которые заучивают огромные нерифмованные тексты. Преклоняюсь перед ними. Была у моей памяти и такая особенность: то, что я вечером не мог выучить, легко воспроизводил утром. Это для меня сказано: «Утро вечера мудренее». В последнее время я всё чаще стал вспоминать своё раннее детство, которое прошло у меня в маленьким польском провинциальном городке Серадзь, что расположен на реке Варта.  А занесло нашу семью туда так.
 
      Отец мой в 1945 году был офицером – преподавателем Воронежского среднего училища связи, которое было ещё в 1941 году эвакуировано в Самарканд. К 1945 году в Польше была своя армия, но не было учебных заведений, где бы готовили военных связистов. Правительством было решено его создать в городе Серадзь. На первых порах, пока не созданы свои кадры, преподавали в созданном училище советские специалисты.  По этой причине в 1945 году мой отец оказался в этом польском среднем училище связи.  А в 1946 году отец привёз в Серадзь меня и мою мать. В Узбекистане  я овладел узбекским языком и лопотал на нём с местной ребятнёй. В Польше пришлось быстро осваивать польский язык.
 
       Практически все офицеры  училища и их семьи жили в одном большущем ( по крайней мере, мне так казалось) доме. Дом имел в плане форму буквы «П». В отличие от буквы боковые грани были небольшими. Основную часть дома представляла «перекладина» буквы «П» . В левой части «перекладины» была арка для въезда во двор дома. Продолжением дома был забор, который вместе с домом образовывал прямоугольник.  К правому дальнему углу забора наискосок примыкал окоп, частично засыпанный . В самой правой части окопа  в войну был дот. Мы, пацаны, ковыряясь в засыпанном окопе, доте, находили бывшее немецкое  оружие и даже боеприпасы к нему. Впрочем, в одном из подвалов нашего дома мы отыскали целую гору оружия, касок. Но оружие было без деревянных частей, отвоевало своё. Да что там стрелковое оружие! Недалеко от нашего дома, по дороге к училищу, на правой обочине стояли разбитые немецкие танки. Многие пацаны, и я в том числе, залезали внутрь танка. Не знаю, как мои товарищи себя в них чувствовали, а меня охватил ужас. При попытке осмотреться внутри, я постоянно обо что-то ударялся то головой, то другими частями тела. Я ещё тогда подумал: а как же здесь размещались взрослые? У меня возникло ощущение, что меня здесь раздавит, нужно быстрее выбираться из танка, что я проделал. Больше меня никогда не тянуло посидеть в танке. Даже, когда я сам стал военным и мне предоставилась возможность посмотреть внутреннее оборудование советского танка, я предпочёл на слово поверить, какое оно замечательное. Детские впечатления привили мне иммунитет на всю оставшуюся жизнь. С тех пор мне танкисты представляются, как самоубийцы.
 
        За те два года, что наша семья прожила в Серадзи, особенно ярко запечатлелись несколько событий .  Первый из таких случаев был очень печальный. В одной польской семье, проживающей в нашем доме, были два мальчугана лет двух и четырёх. И вот в один из дней эти мальчуганы надумали развлечься тем, что старший из них предлагает младшему отойти подальше во двор и они поочерёдно будут бросать друг другу крышку от большой консервной банки. Старшему, видимо, раньше приходилось видеть как хорошо планируют такие крышки. Младший был ещё совсем не богат на идеи. Но идея старшего  оказалась для младшего роковой. При первом же броске злосчастной крышки она угодила младшему прямо в лоб. Парень рухнул как подкошенный. И тут началось… Мать скоро узнала о происшествии и начала бегать по соседям с просьбой дать йоду. У них дома его не оказалось, а мальчонке нужно было срочно обработать ранку.
 
      Я не знаю, нашла ли бедная мать йод, но через пару дней весь двор был свидетелем похорон несчастного мальчугана. Приехал катафалк, как в фильме «Весёлые ребята», вынесли маленький гробик и мы невольно увидели, чем могут закончиться детские шалости. Это была первая смерть, которую я видел в жизни.
 
      У меня к тому времени появился товарищ из нашего дома. Звали его Збышек Пивцевич. Судя по его фамилии, корни у него были белорусскими, но он был у нас поляком. Был он чуть моложе меня. В том возрасте одним из любимых моих занятий было мастерить из бумаги фигурки солдатиков, всяких машин. Для этой цели мы ходили в магазин и покупали  листы с нужными изображениями. Видимо, после такого похода в магазин мы со Збышеком возвращались домой. И вдруг я увидел на тротуаре деньги. Я поднял их и стал разглядывать. Купюр было две: на одной красовалась «5» , а на другой была «1». Цифры от «0» до «9» я знал и знал, что «5» больше «1». Но на купюрах кроме этих цифр были нули. Я сообразил, что чем длиннее число, тем оно больше. В нашем случае после «1» и «5» стояло соответственно 3 нуля и 2 нуля Какое это в итоге число мы не понимали, но понимали, что это – большие деньги. Я, по сути интуитивно, понял, что 1000 больше 500 и поделился со Збышеком, отдав ему 500, а себе взяв 1000 злотых. На нашем пути домой нам попался киоск, где продавали всякую всячину и в том числе – конфеты.  Мы решили со Збышеком полакомиться. Он подошёл к киоску первым, протянул продавцу свою купюру и говорит: « Мне еден цукерек» (« Мне одну конфету», польск.). Продавец протянул Збышеку одну конфету. Я решил быть умнее и сказал: «Мне кило цукерек» и показал на прилавке эти шоколадные конфеты. Продавец взвесил мне килограмм (или , если и не килограмм, то всё равно много), уложил всё это в бумажный кулёк и мы со Збышеком довольные пошли дальше домой. Збышек довольно быстро расправился со своим «цукеркем» и стал с завистью смотреть на мой кулёк. Пришлось мне опять делиться с другом.
 
      Домой мы явились перемазанные шоколадом. Не знаю, как встретила мать Збышека, а моя, узнав, что мы купили конфет на найденные деньги, тут же всплеснула руками: « Я так и знала! Так вот куда девались мои деньги! А я их обыскалась».  Она схватила полотенце и давай меня им охаживать. На моё счастье вскоре примчалась мать Збышека и рассказала, что она видела, как какой-то прохожий на улице обронил эти злосчастные деньги. Она же была во дворе и с прохожим её разделял забор, а на её крики мужчина не прореагировал. Мы же со Збышеком через какое-то время нашли эти деньги. Так что у моей матери никто деньги не брал. Через какое-то время мать свои деньги нашла, тем самым свершилось полное моё оправдание. Но мне от этого легче не стало, т.к. меня заподозрили в воровстве.
 
      Напротив нашего двора располагался польский лицей. Мальчишки с нашего двора и лицеисты нередко «воевали» друг с другом. Мы набирали в подвале немецкие каски, оружие, перелезали через наш забор и с криками и стрельбой из пугачей неслись к лицеистам во двор. Учителя лицея шарахались от нас и кричали нам вдогон какие-то нехорошие слова. Бывало и наоборот: лицеисты перелезали через наш забор, вторгались на нашу территорию и «бой» проходил в наших окопах. При этом мы посыпали «противника» градом камней. Впрочем, «противник» делал то же самое. Позже, уже в Варшаве, проходили подобные баталии, только камни заменяли снежки. Наши девчонки лепили снежки и складывали их в рядочек, а мальчишки подбегали «к пункту боепитания», хватали «боеприпасы» и вновь устремлялись на «врага».
        Однажды летом жители нашего дома утром были разбужены звуками духового оркестра. Взрослые приникли к окнам, а малышня высыпала во двор. Оркестр расположился под окнами, где проживал начальник училища полковник Ратушняк. Оказалось, что у поляков есть такая традиция – так отмечать день рождения большого начальника. Хорошо это или плохо – не мне судить. Но что это экстравагантно -- это факт.
 
      Кстати, я был однажды приглашен на день рождения дочери полковника – Светланы. Всё было как обычно: пили лимонады, ели пирожное, веселились, играли в какие-то игры, но в разгар веселья именинница вдруг заявила: «Уходите, все уходите. Мы с * будем играть.» В проёме дверей были оборудованы качели и Света решила, что будет качаться с *. Меня такой поворот возмутил, но делать было нечего и пришлось уходить в разгар веселья домой.
 
      А однажды меня среди ночи разбудила мать и предложила посмотреть в окно: напротив нашего дома полыхал пожар. Горела пекарня, в которой мы покупали хлеб. Огонь был ужасающей силы, в жизни позже я видел 2-3 сопоставимые по мощи пожара.  Первое впечатление от первого пожара было так сильно, что я не мог заснуть ни в ту ночь, ни в последующие одну или две ночи. Постепенно впечатления улеглись, но я до сих пор помню тот пожар.
 
     И наконец, хочу рассказать, как поляки празднуют Новый год. В нашем доме специального помещения, где бы можно было провести «мероприятие» не было. Подготовили для этой цели опять же подвал. Выбрали, наверное, самый большой, поставили там ёлку, украсили её. В отличие от наших ёлок, которые располагают в центре, чтобы можно было вести хоровод, в нашем случае она располагалась в углу. Не помню, была ли у польского Деда Мороза Снегурочка, а вот точно помню, что был Чёрт.  Он весь вечер мешал Деду Морозу, норовил уворовать подарки из мешка. Детвора шумно реагировала, подсказывала Деду о проделках Чёрта, хватала его за хвост и, конечно, все свои дела сопровождали громким криком.
 
       Запомнилось такое действо Деда Мороза. Надо сказать, что присутствовали на встрече, не только дети, их мамы, но, видимо, заранее предупреждённые , отцы. Дед Мороз произнёс такие слова: «Пан ** часто забывает про свою семью и поздно приходит домой. Поэтому я вручаю пани ** этот веник, чтобы она прутьями этого веника хлестала мужа, когда он опять поздно придёт домой. А пану ** я вручаю эти часы, чтобы он следил за временем и не засиживался на работе.»
 
       Вот так награждали именными часами за успехи в службе поляки. Теперь вспомните, как это делается у нас ( казённо и без участия общественности, келейно). Никакого сравнения!
 
      Было много других событий и воспоминаний о них, когда наша семья жила в Серадзи. Может быть они врезались в память потому, что произошла резкая смена обстановки, страны проживания, обычаев. Но польский язык я ещё немного помню, в отличие от узбекского, который забыл напрочь.

        Редактировал Комиссаров Ю.С.
 
         4.11.01.2017.

        Дополнение.
     Вспомнил ещё одно происшествие той поры. Во дворе нашего дома росла берёза, на которую я решил забраться. Я вообще любил лазить на деревья. Сверху дальше видно и на всё привычное смотришь как другими глазами. Так вот, пока я лез на берёзу, где то в пятку мне вонзилась заноза. Её я скоро почувствовал. так как пятка моей ноги стала распухать. И распухла она так, что я не мог ступить на эту ногу. Требовалась явно медицинская помощь.
     Мой отец раздобыл где то велосипед и повёз меня в санчасть своего училища.
Я уселся на раме велосипеда, а отец благополучно меня довёз до своего училища. Хирург мгновенно разрезал опухоль и заноза вместе с гноем вытекла. Опухоль быстро спала, а я надолго избавился от привычки лазить по деревьям.
     Моё знакомство с польскими хирургами продолжилось,когда наша семья уже проживала в Варшаве, а я стал учеником первого класса советской школы. Здание школы располагалось в двухэтажном доме рядом с каким то посольством ( не то советским, не то американским ). Там по двору важно расхаживали павлины и мы, пацаны, частенько на них заглядывались.
     Во время одного из перерывов я как раз и любовался павлинами в посольстве, когда прозвенел звонок на урок. Я помчался на второй этаж, мне оставалось повернуть за угол налево, где и был мой класс, как из за этого угла наперерез мне выбежал такой же пацан и мы столкнулись лоб в лоб. В результате у пацана на лбу появилась шишка, а у меня оказался рассечен лоб над правой бровью.
     Меня быстро сгребли в охапку, откуда то появилась машина и повезли в военный госпиталь. Дело в том, что родители школьников были в основном советские офицеры и шефство над школой вела Польская армия, руководство которой в то время состояло из советских же офицеров и генералов. Министром обороны ПНР в то время был Маршал Советского Союза Маршал Польской Народной Республики Роккосовский.
     В госпитале мне стали зашивать рассеченный лоб. Для хирурга это было рутинным делом и он быстро со своей работой справился. При этом он спросил советский ли я мальчишка, так как если б я был польским пацаном, то рёв бы был на весь госпиталь. При этих словах во мне поднялась волна гордости за свою страну. В самом деле, мне было больно, но я терпел и молчал, а после таких слов хирурга ещё и горд неслыханно.
     А госпиталь был за углом от моего дома и назывался Цепелек. ( Видимо от сокращения слов Центральна Польска Лекарня ). Так что в тот день на этом моя учёба закончилась и мне оставалось после "штопки" выйти из госпиталя, свернуть за угол и оказаться у себя дома.
     Позже, когда я учился в пятом или шестом классе и жили мы уже в другом доме со мной произошла новая история, которая тоже на долго врезалась мне в память. В то время и здание нашей школы было другим. Руководство Польской армии сделало нам подарок -- построило отменное здание школы. Во всей Варшаве наверное не было лучшего здания для польских школьников. В нашей школе был интернат для детей, чьи родители проходили службу вне Варшавы. Находился интернат в левом крыле школы и занимал все четыре этажа. Здание было в форме буквы "П". На первом этаже в средней части находилась столовая, на втором этаже -- зрительный зал, на третьем этаже -- спортивный зал. Была в школе прекрасная библиотека, врачебный кабинет и всё необходимое для учебного процесса. В правом крыле располагались учебные классы, а на первом этаже --гардероб. Поговаривали, что по задумке в школе должен был построен бассейн, но командование решило застраховаться от несчастных случаев, кои бывают на воде с малышнёй. Директором школы был цельный полковник, а два завуча майорами. Кстати преподавателем физкультуры был капитан Войска Польского ( Рышард Михайлович ).
      Всё сказанное не имеет значения в моей истории, просто захотелось запечатлеть всё это для памяти.
      В доме, где наша семья проживала в то время, было много семей офицеров и потому на занятия и домой нас - школьников развозил автобус. Вообще советские офицеры жили в Варшаве компактно в двух-трёх местах и потому можно было детей возить на автобусах. Самих же офицеров на службу возили персональные автомобили.
Так вот, когда школьный автобус подъезжал к нашему дому, ребятня ринулась к задней двери и перед самой остановкой автобуса выпрыгивала ещё на ходу. Это считалось шиком. И проделывалось это регулярно. В тот раз я тоже решил "шикануть". Но у задней двери было не протолкнуться и мне ничего не оставалось, как пристроиться для прыжка у передней. В конце концов я выпрыгнул, но неудачно -- я споткнулся о бордюр и упал. А автобус в это время делал поворот и задним колесом наехал на мою ногу. От перелома ноги меня спас чешский ботинок, который выдержал вес автобуса. Но моей ноге всё таки тоже досталось. Я поднялся и с трудом поковылял к своему подъезду.
       Не успел я зайти к себе домой, как раздаётся звонок в дверь. Это примчалась мать моего лучшего товарища тех лет Вовки Пилинского ( в наше время В.В.Пилинский - кандидат технических наук прфессор Киевского политехнического института )-- Анна Марковна. Она стала распрашивать мою мать, всё ли со мной в порядке. А моя мать ничего в тот момент и не знала о случившемся. В итоге матери порешили вызвать врача ( а вдруг у меня перелом или трещина ). Врач пришёл и сказал, что всё у меня в порядке, можно никак не лечить - всё само пройдёт, но если хотите, я пропишу вам лекарство, которое ускорит заживление ушиба. На том и порешили -- делать ножные ванночки для скорейшего выздоровления.
       Были, конечно, у меня и другие "приключения", но об этом -- в другой раз.

                В. Исаев. 7.12.2019.