12. Падшие ангелы
Вечером, часов в одиннадцать, он уже лег спать, когда жена принесла мобильник.
— Вечно бросаешь телефон, где попало, — недовольно сказала Алена и ушла в гостиную, а из трубки послышалось:
— Привет, не узнали? — Егор действительно не узнавал голос. Мужской мягкий, веселый. — Это вы что, спите, что ли? Это Сольден.
— Здравствуй… те, нет не сплю, что вы, Семен Викторович, рад вас слышать.
— Ладно, спите, спите, но завтра в одиннадцать должны быть у меня. Все. Пока.
Короткие гудки в трубке постепенно будили. Надо же, думал Катенин, неужели нашел? Так быстро! Всего три дня прошло, как он вернул деньги. Егор опять с восторгом вспомнил момент возврата долга. Когда он входил в парадную Солдена.
Его ждали, потому что охранник только взглянул на его паспорт и не стал даже звонить хозяину — пропустил. И кариатиды, казалось, смотрели на него с удивлением и восхищением. И в шикарной обстановке интерьера двухуровневой квартиры Сольдена он уже не чувствовал себя маленьким человечком.
— Здравствуйте, Семен Викторович.
— Здравствуйте, здравствуйте! Я так понял, что вы хотите вернуть взятое?
— Да.
Он посмотрел в ежедневник, видимо, вспоминая имя Катенина, и бодренько потирая руки, сказал:
— Весьма кстати, Егор Михайлович, весьма кстати. Мне как раз сейчас нужны деньги, — и уже не удержавшись, похвастался, — хочу купить автосервис, еще один.
— Хорошее дело, — сказал Егор, разворачивая сверток с деньгами. — Здесь триста тысяч основного долга, и вот еще пятнадцать тысяч — проценты за месяц. Пересчитайте, пожалуйста.
— Мы договаривались на пятнадцать? — спросил Сольден.
— Ну да, пять процентов в месяц — это пятнадцать тысяч. Прошел ровно месяц и три дня. Ну за три дня вы сами скажите сколько, я тут же отдам.
— Да ладно вам, этого достаточно.
Егор заметил блеск в его глазах, когда тот перебрасывал пачки долларов в полиэтиленовый мешок, попутно, словно бы взвешивая их. Считать он не стал.
— Я вам верю, — улыбаясь, сказал Сольден, мягко взяв Катенина за локоть, — давайте займемся более приятным делом. Прошу к столу.
В соседней комнате стоял большой обеденный стол, резные фигурные ножки которого, несмотря на массивность, казались невесомыми. На столе стояла бутылка коньяка, по-видимому, очень дорогого, Егор даже марки такой не знал, бутылка сухого вина, два бокала, тарелочка с нарезанными ломтиками лимона и ваза с фруктами. Семен Викторович положил полиэтиленовый мешок с деньгами на стол, разлил коньяк по рюмкам и посмотрел на Егора.
— Ну, что ж, Егор Михайлович, за знакомство?
— Неожиданный тост, — улыбнулся Егор, — мы, вроде, знакомы уже месяц.
— Нет, нет, я настаиваю: знакомлюсь только с честными людьми, хозяевами слова. А вы только сегодня это доказали.
Сольден взял мешочек со стола и закрыл его в шкаф: «Пусть это не стоит между нами».
— Я же за рулем, Семен Викторович!
— А, ну да, этого я не учел. Ну ладно. Итак, за людей — хозяев своего слова. На них держится страна и мир.
Он глотнул коньячка и взял лимонный ломтик.
Егор клял себя за принципиальность. Чего было не выпить. Все шло так хорошо, так легко и непринужденно. Казалось, и Сольден, и этот шикарный стол со всем, что на нем находится, витают невесомо. Это было настроение. Настроение, которое случается раза два—три в жизни, когда без видимых на то причин человек вдруг понимает: хорошо!
Сольден был очень коммуникабельным. С ним можно просто помолчать, и это не было в тягость. И еще: Семен Викторович хороший психолог, поэтому «заходить издалека», «готовить собеседника» здесь не проходило. Надо брать «быка за рога». Егор собрался с духом и начал.
— Семен Викторович, у меня к вам предложение.
— Рационализаторское? — пошутил Сольден, и тут же посерьезнел. — Я весь внимание.
— Хочу дать вам еще тридцать процентов. Не даром, конечно, нужна помощь.
— Наехал кто-нибудь?
— Нет, бог миловал. Мошенники….
И Егор рассказал ему историю с Татьяной. Когда он закончил, Сольден достал откуда-то сигару и закурил, а Егор непроизвольно, не отдавая отчета в своих действиях, одним глотком опорожнил свой бокал с коньяком. Причем никто из них не обратил на это внимания. Сольден молчал минуты три: задумчиво ходил по комнате. Наконец заговорил:
— Ты что, пацан?! — он погасил сигару в тарелке с лимонами, даже не заметив, что стал говорить Катенину «ты». — Триста тысяч! Вот так, взять и отдать какой-то бабе! Тебе сколько лет? Пятнадцать? Двадцать?
Я тебе так скажу: Если у тебя ум как у пятнадцатилетнего пацана — это беда. Твоя беда. Но если… — он вдруг улыбнулся, — но если у тебя вместе с тем и душа, как у пятнадцатилетнего — это твое счастье! Судя по тому, как ты «лихо» расправился с валютой — ты счастливый человек.
Егор тогда так и не понял, издевается Семен Викторович над ним или говорит серьезно. Еще два раза наполнялись бокалы и так же опустошались. После этого Сольден протянул ему руку, давая понять, что аудиенция окончена, и тихо сказал: «Я подумаю».
И вот — этот поздний звонок. Неужели Сольден нашел этих гадов? Скорее бы утро! Никак не уснуть!
Катенин заснул только к пяти утра. Будильник зазвонил в девять. Умывшись, наскоро перекусив, поехал к Сольдену.
Охранник предупредил: «Вас ждут, и там еще гости». Дверь открыл сам Сольден. Он был весь в белом: белый костюм, белая рубашка, белые ботинки и даже бабочка под горлом — тоже белая. Пожав руку Егору, он громко сказал:
— Проходи, Михалыч, проходи. У меня тут в гостях знакомый детектив сидит, — и жестом показал на сидящего за столом с рюмкой коньяка человека, — хочу поручить ему твое дело.
Они вошли в комнату с огромным резным столом, ту самую, в которой три дня назад пили за честных людей — хозяев своего слова.
— Знакомьтесь, — Сольден широким жестом показал на сидящего человека, — Александр Петрович Крапивин, очень опытный частный детектив.
Катенин протянул руку для пожатия и представился:
— Катенин Егор Михайлович — строитель.
Егор его узнал! Ну и молодец Сольден! Не прошло и трех дней…
— Еще какой строитель! — многозначительно поднял палец Семен Викторович. — На таких строителях стоит и стоять будет страна. И уже обращаясь к Егору, — Михалыч, вот я специально пригласил Александра Петровича, чтобы он из первых уст, напрямую услышал твою историю и постарался тебе помочь.
Егор понял, что столь фамильярное обращение призвано было подчеркнуть его амплуа закадычного друга.
Детектив отложил рюмку, встал, и молча пожал руку Егора. Он был по-мужски статен, взгляд полон достоинства, и если бы Катенин его не узнал, действительно мог подумать, что перед ним гений сыска. Светло-каштановые коротко стриженные волосы, торчащие ежиком, мощная шея, которой не видно было за воротом рубашки, но, которая ощущалась как поворотный механизм танковой башни… Круглое каменное лицо Крапивина выражало уверенность и спокойствие — супермен, да и только — хозяин жизни.
Сольден многозначительно посмотрел на Егора: Не узнал что ли? Это он — твой детектив! Егор закрыл глаза, дескать, понял, понял, не волнуйтесь…
— Видите ли, уважаемый Александр Петрович, — начал Катенин, обращаясь к детективу, — меня обвела вокруг пальца одна женщина. Цена этого обмана — десять миллионов рублей.
— Ну, я беру немного — всего от пяти до десяти процентов… Я специализируюсь на поиске именно женщин, — поспешил предупредить детектив.
— Дело не в деньгах, уважаемый. Дело в том, что эта женщина не виновна. Ее искать не надо. Надо найти тех двух-трех негодяев, которые толкнули ее на аферу. Это владельцы-благотворители из фонда «Рукопожатие». Слыхали про такой? — Егор внимательно посмотрел на детектива, — Энкин Михаил Львович и его помощник — некий Николай Викторович.
Крапивин напрягся после названия фирмы, но небрежно-внимательной позы не изменил. Внутреннее напряжение его проявилось в том, что он стал чаще переводить взгляд с Катенина на Сольдена. Из чего Егор сделал вывод, что тот его, наконец, узнал.
Катенин, как ни в чем не бывало, продолжал подробно рассказывать историю мошенничества Татьяны, отмечая про себя, что детектив уже понял, в какую ловушку угодил.
— Но самое главное, — сказал задумчиво молчавший все это время Сольден, гася сигару и обращаясь к Крапивину, — самое главное, что этих двух отморозков навел на моего друга ваш коллега. И, кстати, его тоже зовут Александром Петровичем! Какое странное совпадение, не правда ли?
— Да, действительно, странно, — покрываясь пятнами, пробубнил детектив.
Наступило неловкое молчание, во время которого Сольден разлил по рюмкам коньяк и придвинул их к каждому.
— Уважаемые мои гости, уважаемый Александр Петрович, насколько я понимаю, вы работаете давно детективом, а еще раньше работали ментом, в чине, если не ошибаюсь, капитана. Тогда еще у вас была семья: супруга и маленькая дочурка. Потом вы развелись и сейчас ведете жизнь «свободного художника». Отец ваш умер пять лет назад, но жива еще мать — очень вежливая и приятная женщина. Она проживает, насколько мне известно, где-то на Чайковского, недалеко от Дома офицеров. За десять лет работы частным детективом вы четыре раза меняли адреса и названия своей фирмы. Прямо детектив какой-то, не находите? Ну да ладно, я и сам без крылышек, и у меня бывали проблемы с законом.
Он поднял рюмку: — Хочу выпить за взаимопонимание. За то, чтоб мы трое друг друга правильно поняли, чтобы поняли, кто и что от кого хочет. Давайте выпьем за это.
Морщась от выпитого коньяка, Сольден продолжил:
— Дело не в том, дорогой Александр Петрович, что вы занимались мошенничеством, а в том, что мошенничество ваше коснулось вот этого золотого человека, моего друга.
— Да вы что, Семен Викторович! — возмутился детектив. — Вы что, думаете, что это я? Вы очень сильно ошибаетесь, уверяю вас.
— Ну, Александр Петрович, ну дорогой, ну что же вы! Мы же только что выпили за взаимопонимание. Мне показалось, что все всё поняли. Еще раз хочу разъяснить, что время горячих паяльников и утюгов прошло. Мы цивилизованные люди. Мы что, не найдем других методов для достижения взаимопонимания? Давайте прислушаемся друг к другу.
Он говорил тихо, вкрадчиво, уверенным и почему-то с нотками веселья, голосом. Егор на себе как-то почувствовал угрожающую интонацию этого веселого голоса, и сейчас не сомневался, что детектив тоже напуган. Поэтому решил «дожать» его, не изменяя тональности заданной Сольденом:
— Мне нужны только люди с «Рукопожатия». Считайте, что я ваш новый клиент и заказываю поиск тех двоих. Гонорар за этот поиск вы уже получили раньше, когда «обули» меня с поиском Евгении Сагатовой. Я забуду это «обувание», но, сами понимаете, не могу забыть потерянную тысячу баксов, поэтому и предлагаю считать их моей оплатой за новый поиск.
— Прошу учесть, — вставил Сольден, — что только в этом случае мы с моим другом забудем о старом, и вы сможете работать, как работали. Если же нет… Сегодня вы пришли ко мне сами, а в следующий раз ведь может быть и по-другому. И, потом, еще раз напоминаю, что время паяльников и утюгов прошло, но ведь другие-то методы остались. Вы прекрасно знаете их: есть родные люди, есть нелепые случайности, несчастные случаи. Я уж не говорю о таких экзотических, как закатывание в асфальт и в бетон. Задумайтесь над этим.
— Ну вот, Семен Викторович, — попытался пошутить детектив, — сами говорите о цивилизованных людях, и сами же пытаетесь меня запугать. Это не есть хорошо. Но все равно, я вас понял. Понял что вам надо, и хочу сказать, что постараюсь все выполнить.
— Нет, — возразил Сольден, — по-моему, вы ничего не поняли, данные об этих двоих мне нужны сейчас, а не «постараюсь выполнить». Поэтому, если у вас с собой нет таких данных, или вы их не помните, с вами сейчас поедут мои люди, и вы при них все найдете и выясните. По-другому быть не может.
В комнату вошли четверо молодых людей в костюмах и встали по обе стороны двери. Детектив задумался, но пауза длилась не более пяти секунд:
— Ладно, — сказал он глухо, — что тут юлить, они в Кировске. Советская, 29, квартиры не помню, на втором этаже. Да там дома-то все небольшие, двухэтажные — найдете.
«Да, — подумал Егор, — на вид крутой, а внутри гнилой: как он быстро сдался!»
Крапивин уже уходил, одетый, остановился нерешительно, посмотрел на Сольдена:
— Так я правильно понял, что мы с вами в расчете?
— Нет, неправильно, — Сольден встал и подошел к нему, — в расчете мы будем, когда покроем все убытки, вернем человеку его деньги и возместим (он сделал ударение на слове «возместим») моральный ущерб.
— И во что вы оцениваете моральный ущерб? — Интонация детектива от униженно-покорной перешла в язвительную.
— А чего ты волнуешься? — возмутился Егор. — Можно подумать, платить будешь ты.
— И он, в том числе, — сказал Сольден, глядя в глаза Крапивину. — Не переживайте, Александр Петрович, у нас еще будет масса времени, чтобы обсудить этот вопрос. А пока — до свидания, и дай вам бог, чтобы мы быстрее нашли этих «кидал», иначе…
— Стоп! — прервал его Катенин, — чуть не забыл самое главное: координаты Сагатовой. Вы ведь нашли ее, я знаю.
— Ребята, я же сказал, что все понял. Данные по Сагатовой у меня в компьютере, дома. Завтра же позвоню и все продиктую.
— Почему не сегодня?
— Да потому, что поздно уже! — нервно крикнул Крапивин, — посмотрите на часы, мне на работу надо, у меня встреча с клиентом!
Тут вмешался Сольден:
— Понимаешь ли, в чем дело, Александр Петрович, с сегодняшнего дня ты должен ставить интересы Егора Михайловича и мои выше любых работ, и, тем более, клиентов.
— Ну все, достали! — возмутился детектив, нервно открыл барсетку, достал оттуда записную книжку, полистал, вырвал листок, бросил его на стол и решительно пошел к выходу. Задерживать его никто не стал.
***
— Нет, что ни говори, человек — не падший ангел. Человек — это человек. И, честное слово, некоторым ангелам ой как далеко до человека. Человек, по-настоящему влюбленный, даст сто очков вперед в плане нравственности, честности и самопожертвования любому ангелу. Я не богохульствую, я рассуждаю об истине. — Егор крутил пальцами тоненькую ножку бокала и задумчиво смотрел на свое отражение в нем.— Главный вопрос в жизни человека: почему? Этот вопрос и стал движущей силой, приведшей питекантропа в состояние нынешнего хомо-сапиенса. Почему брошенный камень убил тигра? Почему огонь греет? Почему ее глаза как крылья птицы? Почему сердце колотится, когда она проходит мимо? Почему, почему? Почему?
— Ну, ты даешь! — Сольден смотрел на него долго и испытующе, затем, очнувшись, неспешно погасил сигару в хрустальной пепельнице с сидящим на краю в траурной позе хрустальным же ангелом. — Ты из какого века сюда попал, романтик? А? — Повернув голову, он опять пристально посмотрел в глаза Егору, как бы сканируя их на искренность. — Ты слеп? Не видишь, что творится вокруг? Взятки, поборы, рэкет, убийства — это совершают люди, которые раньше были ангелами.
Эти бывшие ангелы привыкли все подстраивать под себя. А что тут такого, говорят они. Все в наших руках. У меня любовница? Соседи шушукаются? Так давай решим вопрос раз и навсегда: назовем любовницу женой, а наши отношения — гражданским браком. И пошло, и поехало… Зачем отягощать себя нелепыми обязательствами. Куда как проще: надоели друг другу — разошлись, как в море корабли. А между тем гражданский брак — это как раз тот, что заключается при свидетелях в загсах и дворцах бракосочетания, поэтому брак этот и регистрируется в актах гражданского состояния. А то, что они называют «гражданским браком» — надо называть вещи своими именами — есть не что иное, как сожительство, а в некоторых случаях, проституция.
Егор готов был спорить, но решил не проявлять большую пылкость, чтобы его не обвинили в «юношеском максимализме». Сольден, тем временем, продолжал.
— Ребенок рождается ангелом на этой земле, не на небесах, но, все равно, едва родившись, начинает падение.
— С земли на землю? — Егор усмехнулся.
— Именно! С Земли на землю. Потому, что планета Земля — это рай, а место, где мы все тусуемся от десяти до семидесяти-восьмидесяти лет — это ад. Да, рождаемся и падаем. Чем дольше живем — тем ниже падаем, пропитываясь воздухом лжи, предательства, коррупции и вражды. Этот наш Крапивин — он же родился хорошеньким мальчиком, ангелочком, и в головке его не было ни одной мысли о способах обмана себе подобных. Но уже тогда, когда его отец в стране тотального дефицита пытался достать для него особое козье молоко, делая какую-то уступку владельцу этого молока — уже тогда началось падение в наш ад.
- Ты вот, влюбленный, ответь на главный вопрос: почему приходишь в парикмахерскую, даешь парикмахеру чаевые? Или не даешь?
— А вы не даете?
— Даю. Но, при этом понимаю, что парикмахер — это парикмахер, а не философ-супермен, который дает фору ангелам. Именно с этого коррупция и начинается.
— Не понимаю, что плохого, если я, в знак благодарности, дал ему немного денег? Он же с меня не требовал их? Я сам дал! Это не коррупция.
— Коррупция, друг мой, коррупция. Будь уверен, с нее все и начинается. Тот чиновник, который требует за свою работу взятку в несколько миллионов, еще будучи «ангелом» получал от такого как ты или как я, «знак благодарности» — чаевые или какие-то другие преференции.
— Не скажите, вся Европа воспитана на чаевых, а коррупция там во много раз ниже, чем у нас.
— Не сравнивай нас с Европой. Там хорошо, где нас нет — знаешь такую поговорку? Так вот, этот твой парикмахер, или официант, или сантехник — все равно, он ведь будет ждать тебя в следующий раз, будет подобострастно заглядывать в глаза, задавать какие-то глупые вопросы и коченеть от мысли, что через несколько минут откроется твой коричневый кошелек, и он получит целых сто рублей! А после тебя придет другой клиент — не такой разухабистый, как ты, может, бедный пенсионер. Парикмахер уже знает, что чаевых от него не дождется. И, как ты думаешь, как он его будет стричь?
— Я не пойму. Вы что, уговариваете меня не давать чаевых?
— Нет, я просто на примере показываю, что мы с тобой, да и все люди на этой планете — падшие ангелы. Парикмахер делает свою работу. Стоимость ее мы заранее обговорили. Стало быть, он работает не даром. Теперь скажи мне, почему мы сами даем ему лишние деньги? Ты не знаешь?
— Знаю. В знак благодарности. От всей души.
— Не лукавь, прошу тебя, однажды дав «от всей души», мы теперь вынуждены давать постоянно, потому что они от нас этого ждут. Потому что если не дадим — будем чувствовать себя уязвленными, такими как все.
— Вот уж не думал, что богатые способны к самобичеванию! И все-таки я считаю, что чаевые и взяточничество — это две большие разницы. В первом случае он не просит — я сам даю. А во втором — с меня требуют. Это уже совсем другое дело.
Сольден разлил коньяк по рюмкам:
— Во-первых, никто с тебя не требует. Не хочешь — не давай, живи как ангел, безработным. Но я тебе все равно говорю: это звенья одной цепи. Давай. За падших ангелов, которые сами порождают взяточничество, а потом винят в этом всех — от президента, до Господа Бога.
(Продолжение следует)