«Неравный брак» 2004г
- Ой, пока, пока, пока!!! – дама бальзаковского возраста одной рукой держала сумочку, другой мобильник, третьей еще голосовала, четвертой уже открывала дверь моей машины, пятой жестикулировала, прощаясь с провожавшей ее спутницей, в глазах у меня поплыло и я не успел открыть рот, как она скороговоркой выпалила:
- Ленинградское восемьдесят восемь – сто! С праздником, Вас, кстати!
Несмотря на мельтешение перед глазами я ухватил суть: « Ленинградское шоссе, дом 88, за 100 рублей и заодно с 23 февраля Вас!»
- Садитесь, спасибо.
- Там, мне сказали, бильярд какой-то необыкновенный, я только не знаю где это.
- Я знаю.
Но она не слушала. Она уже набирала номер на мобильнике.
- Алло, Фая? А ты в курсе, что твой тесть – генерал? Да, да, да! Быстренько, быстренько, быстренько!.. Нет, не спит еще, я от него… Нет, ну с мобильника… Да мой Мурзик меня в бильярд позвал… Ну да, знаю, что первый час ночи, а что делать?.. Вот еще! Конечно нет! Сама тачку поймала… Ой, ну всё, целую! Пока, пока, пока!
И уже ко мне:
- Ну всё – я! Всё – я! Это издержки неравных браков!
- Не понял, с этого места поподробнее, пожалуйста.
- Ну вот смотрите. Мне тридцать лет, муж мой на пять лет меня моложе и мне приходится обо всех заботиться и всё помнить.
Я с трудом улавливал связь между «неравным браком» и необходимостью поздравить с 23 февраля Фаиного тестя-генерала. А моя пассажирка уже продолжала без остановки:
- Я вообще была замужем три раза. И все три раза, заметьте, удачно!
- ???
- Да, да! Вы слушайте, слушайте лекцию. Вообще я вывела формулу, по которой женщина должна выходить замуж трижды за трёх абсолютно разных мужчин. Первый раз – очень рано и по большой, огромной любви! Иначе потом всю жизнь будешь жалеть, думать, что упустила свой шанс, всех последующих мужчин сравнивать с тем, первым, и все будут казаться хуже. Жизнь пойдет насмарку, разовьется комплекс неполноценности, венец безбрачия и еще бог знает что. Второй – за очень солидного, богатого человека, который сможет создать базу. Некую фундаментальную, материальную базу. Причем, если совесть не позволяет откровенно тянуть из него бабки, значит надо, чтобы он создал условия для самореализации женщины. Ну то есть он зарабатывает и не мешает жене делать карьеру, не обременяет ее заботами о доме и дает ей максимальную поддержку для ее роста. Направляет ее, чтобы она сама сумела достичь чего-то в жизни, заработать. Третий брак – тоже по любви, но с таким расчетом, чтобы встретить вместе старость. Я, например, очень удачлива, много общаюсь с публичными людьми, меня сложно чем-то удивить, я знаю мужчин, как свои пять пальцев и со многими из них мне не интересно. То ли дело – мой муж! Он непубличен, а это очень важно, он знает то, чего не знаю я, он – компьютерный гений! А я в этом абсолютно не разбираюсь. Но за все приходится расплачиваться – вот сейчас еду в этот дурацкий бильярд! А как же иначе? Он же меня на пять лет моложе. Вместе мы уже пять лет, кстати – так забавно! – он ровесник моего сына, они вместе в Sony Playstation играют.
- Как это?!
- Ну, сыну пятнадцать, мужу – двадцать пять…
- По-моему, все-таки разница есть…
- Ни-ка-кой! Ну так вот. Если я не буду ему интересна – он быстренько найдет мне замену. Поэтому очень важно, чтобы муж не был публичен!
- А вы не пробовали найти мужчину, так сказать, «три в одном»?
- Как кофе «Моккона» что ли? Нее, так не бывает! И потом, вот я опять про мужа – я его взяла девственником. А значит – что? Правильно! Обязана была на нем жениться! – она засмеялась – А вот теперь расхлебываю. Я ведь работаю каждый день с 7 утра! Заметьте: каждый! И с семи! – она подчеркнула каждую букву, - А мне в час ночи предлагается играть в бильярд, да еще с его друзьями. И мне приходится соответствовать. Но я не жалуюсь – мы и так треть жизни спим. Разок можно пропустить, - она опять засмеялась.
- И все-таки, - я воспользовался образовавшейся паузой, - мне кажется, лучше найти одного любимого и заниматься его «воспитанием под себя», если угодно. А то ведь и вашего, этого последнего, могут увести. Не жалко будет тогда?
- А я не эгоистка! Я его воспитала, а потом не стыдно будет и в свет выпустить, - и сказала она это так весело и искренне, что я, отбросив манеры брякнул:
- Ни фига себе! Вот это позиция!
Она, впрочем, ничуть не смутившись, спросила:
- А вы, разве всю жизнь с одной женщиной прожили?
- Нет, конечно. Скажу больше – мне тоже тридцать лет, и я тоже, можно сказать, трижды был женат. И сын у меня лишь на 11 лет моложе моей нынешней девушки.
- Тааак! Это уже интересно! – моя пассажирка аж повернулась ко мне на пол-оборота.
- Скажите, если не секрет, а что это за работа – каждый день с 7 утра?- продолжил я.
- Я работаю на радио. Слушайте «Народное радио», я буду вашим соловьем. Но вы не уходите, не уходите от разговора о себе-то. Мне оооочень интересно было бы послушать мнение с противоположной, так сказать, стороны.
- В следующий раз: Ленинградское, 88.
- Ну вот! И меня встречают вот уже, - она разочарованно вздохнула и пошла выполнять свой супружеский долг. Он ведь, как оказалось, тоже разным бывает…
«Пятиэтажки»
Мужик тормознул на Тульской. Мелкий, такой, мужичонка. В кепочке, а-ля-Жирик, с бородёнкой, а-ля-Ильич: «Ясный проезд -200». Мало, конечно, но по дороге домой – сойдет. Всю дорогу он молчал. Я уж думал – повезло, голова уже раскалывалась к ночи, а он, оказывается, силы копил.
Перед поворотом на Ясный буркнул: «Тут налево!» Мне стало смешно – я пролетел сквозь Москву на сотне км/ч, и он всю дорогу молчал. А тут, видно, узнав родные места, решил указать дорогу.
Я не сдержался и съязвил:
- Думаете, я не знаю? Я же вас с Тульской за 20 минут домчал сюда!
Ох, тут его и прорвало! Как из пулемёта затараторил:
- Да! Я тут уже сто лет живу! А пятиэтажки-то – сносят! Нам за магазином два раза направо. Да! К пятиэтажкам. А они-то – хорошие! Вот у меня, к примеру, сказать,
Ты-дын: лежачий полицейский.
, ой! Да! Двушка в пятиэтажке. И хорошо живем! Вдвоем мы тут.
Ты-дын! – второй.
Ой! С женой. Тут направо. И еще раз. Ага! К пятиэтажкам. А они-то как Москву выручили, в свое время! И удобно! А я и не жалуюсь! А теперь их, тут налево, сносят. А мне прям, жаль! Каждый день зарядка – я на пятом живу!
- Вас что, на пятый завезти?
- Нет, я сам! Это ж зарядка какая! – он даже не понял шутки, - Каждый день туда-сюда, и сердцу хорошо!
(Будто и не курил полдороги.)
А говорят уже в Ховрино и 12этажки сносят. Да! А мне жаль! Хотя и новую, тут стоп, пожалуйста, квартиру дадут.
Я затормозил, а он – нет:
- Вот мне, я и говорю, очень мой дом нравится! Прям жаль! А весь микрорайон снесли! Моя чуть ли не последняя осталась, да! Всего доброго! Очень было приятно поговорить!
- Всего хорошего.
Дверь хлопнула. Мужичонка побежал на зарядку. Очень содержательная беседа была!
Я поехал мимо стройного ряда «последних» пятиэтажек. Которых жалко! Да! Я ведь сам тоже в пятиэтажке живу. Очень удобно! И ничего, что мусор на улицу выносить, так зато без мусоропровода и тараканов нет! И ведь зарядка же! Тьфу, блин, привязался!
«Сволочь ты»…
Два мужичка, видно очень долго отмечавших какое-то событие, весело что-то продолжая обсуждать, ловили машину в сторону тупика на Студеном проезде. Я ехал в обратном направлении и, притормозив на противоположной стороне, открыл окно и, перекрикивая их хохот, шум проезжающих машин по слякоти и десятиметровое расстояние спросил:
- Вам куда?
- Лось!- вытаращив глаза, крикнул на меня тот, что помоложе.
Это он не меня обозвал. И не парнокопытное ему причудилось в пылу белой горячки. Это железнодорожная станция такая есть в Москве, минутах в десяти от Студеного.
Я развернул к мужичкам, но дорога была узкая из-за неубранного снега, и удачно причалить с первого раза не удалось. Машина встала немного по диагонали и правым передним углом я доехал почти до того, что помоложе. Я приоткрыл правую дверь, чтобы не дергать машину туда-сюда и предложил залезть.
- Ща!- был ответ, - денег-то тебе скока нада?
Мой любимый вопрос! Сам его на дню до пятнадцати раз задаю: «Скока денег?»
- Ну полтинник, чё тут ехать-то.
- Ща!- повторил, тот, что помоложе, он и вёл беседу.
Я откинул спинку переднего сиденья, чтобы освободить проход назад. Это движение заметил «Ща» и сказал:
-Не. Я один еду,- и, обращаясь к своему спутнику, продолжил:
-Ну Иваныч, долгих лет тебе! Шоб жилось, шоб пилось, ты ж мужик – во!
И он полез целоваться к Иванычу. У Иваныча глаза были на мокром месте, мужики стояли и обнимались.
Машина, как я уже говорил, стояла немного по диагонали, а дорога была узкая. Я начал нервничать, так как сцена прощания явно только начиналась.
-Ну давай, Игорёк! Спасибо тебе! За всё спасибо! Классный ты у меня, шоб я без тебя делал?!
-Не кисни, Иваныч! Ты держи хвост пистолетом, … пусть стоит чаще, чем по праздникам! И здоровья, здоровья, здоровья тебе!
Игорёк опять полез обниматься с Иванычем. Сзади бибикнули.
-Мужики, вы навсегда прощаетесь?
Игорька это явно рассердило и он отпуская Иваныча, повернулся в сторону моей реплики:
- А ты постой! Это дядька мой! Знаешь какой мужик?! – в голосе была смесь гордости и угрозы. Видно Игорёк решил, что я не уважаю его дядьку, а это, как известно, в русском застолье главный вопрос: «Ты меня уважаешь?!!» И смысл в него вкладывается почти Вселенского равновесия.
Иваныч был мужичком более умудренным жизненным опытом, что заметно было по абсолютно седой голове, и даже в прощально-плаксивом состоянии, несмотря на принятые объёмы, заметил торчащий левый задний край моей машины на обледенелой дороге.
- Игорёк, ну ты ехай, ехай, давай! Счастливо тебе!
- Иваааныч!!! – Игорёк сжал свой кулак наподобие «Но пасаран!» - Ты у меня! – опять «Но пасаран!» - В общем, держись, Иваныч!
Наконец боевой Игорёк сел в машину и сутулая фигура Иваныча растворилась в грязной московской зиме.
Игорёк вздохнул. Явно, очень хотел поговорить, а с чего начать не знал. Тема для начала разговора у него вертелась прежняя, но, видно, уже порядком надоевшая и ему самому.
- Иваныч – это дядька мой. Ему сегодня 60. Представляешь?! 60! Вот такой мужик! – и, выставив на обозрение поднятый вверх большой палец сжатого кулака, Игорёк осёкся. Дальше темы не было, а поговорить очень хотелось. В таких случаях мужчины всегда начинают говорить о моей Таврии, а женщины – о погоде. В 99 случаях из 100, стоит мне пробормотать хотя бы неопределенное «у-у» в ответ – и дальше выкладывают всю свою жизнь. Но это, повторяю, когда у них есть желание поговорить.
Иногда я сам произношу дежурно-провокационную фразу: «Ну как там снаружи? Давно не вылезал.», и тем самым даю добро на исповедь водиле-батюшке. Есть еще один способ – пассажир спрашивает разрешения закурить, а я говорю в ответ, что лучше не надо. Иногда срабатывает, иногда ворчат, иногда – ноют полдороги, что без сигареты умрут, но все в один голос спрашивают: «А сам-то давно бросил?» и очень удивляются, услышав в ответ, что и не курил. После этого 101 из 100 восхищенно восклицают «Счастливый!»
Игорёк был уникальным исключением:
- Я закурю?
- Лучше не надо. Сейчас приедем уже.
- Сволочь ты! – и вроде, слово оскорбительное, но он так по-братски это сказал, что я даже улыбнулся. А он продолжил:
- Что, и не курил?
- Неа.
- Счастливый, сволочь, - и вдруг его боевой настрой сменился на меланхолично-депрессивный.
- А у меня беда, брат! Я влюбился.
- Да уж! Беда, так беда! Хуже не бывает!
- Ты не смейся, брат. Мне сорок два года, я шестнадцать лет женат, у меня двое детей. А тут я встретил ЕЁ, и – всё! Не могу. У меня и раньше любовницы были, но это – так, туфта. А ЭТА … ! Чё мне делать, брат?
- Ну помнишь, у Задорнова: «Жена у меня соответствует идеалу женщины на 60%, любовница – на 40, а с ними двумя я – счастливый мужик!» ну и все так, чего ты маешься?
- Ты не врубаешься! ОНА соответствует идеалу на 80%! Ты понимаешь, мы только в постели, ну ты понял, она встает, я вроде не пацан, а она пройдет в ванную, а я готов уже туда дверь взламывать! ОНА т а к а я… ну ты понимаешь! И, вроде, жена ни в чем не виновата, и бросить я ЭТУ хотел, но не могу, понимаешь? Это, ну не в силах!
Игорёк распалился, глаза засверкали, он не в силах был контролировать взмахи рук, для выражения чувств не хватало слов, в общем, мужик по уши попал.
- Понимаю. А еще, небось, сердце щемит, когда жене в глаза смотришь, а раньше, когда на лево ходил – всё путём было.
- Щемит. Ещё как щемит! А раньше – хоть бы что.
- Вот ты рассказываешь мне, как ты её хочешь. Это потому, что ты действительно ЭТУ любишь. Это не секс, это ты именно любовью занимаешься, ты и ОНА – единое целое, ОНА отошла – тебя будто пополам порвали, а раньше просто трахался.
- Люблю. Сволочь ты. Что делать-то мне?
- Ну во-первых жене не говори ни чего, самое худшее предательство, это не то, что ты переспал с кем-то, а то, когда ты об этом рассказал.
- Что ты, что ты! – Игорёк замахал руками, точно отгонял от себя нечистую силу.
- А во-вторых – может само пройдет. Давно это у тебя?
- Да уж третий год! Третий год разодран пополам, не могу больше.
- Тогда не пройдет. Эко тебя скрутило в сорок-то лет!
- Не говори! А у тебя, я вижу, тоже было такое? – Игорёк хитро посмотрел на меня.
- Было. Да не совсем такое. У меня жены и двоих детей не было. Скрутило наподобие твоего, только в 27. Жить без нее не мог. На стенку лез.
- И я лезу! По ночам вою! А она? Ну, твоя?
- А она смогла без меня.
Игорёк замолчал. Потом опять вздохнул, сгорбился:
- И моя сможет. А я нет.
Потом встрепенулся:
- Ну помоги мне! Не могу я в глаза жене смотреть! Может всё-таки пройдет?! ОНА говорит – иди к жене, у тебя дети. А я не могу. Может пройдет у меня, а?! – он смотрел на меня с какой-то дьявольской надеждой услышать от меня спасительный и облегчающий его душу приговор его несчастной любви, как будто сейчас всё зависело от меня. Он тряс мою правую руку, в глаз метался огонь, с него картины писать можно было, -
- Скажи, у тебя ведь прошло?!
- Нет. Хотя уже год, как разошлись. И у тебя не пройдет, раз правда так любишь. Это не всем дано. Тебе повезло.
Я остановил машину: Лось.
Игорёк обмяк, повис на моём плече. Помутневшим взглядом посмотрел на меня, достал кошелёк и стал перебирать бумажки, смотря сквозь них. Минут пять перебирал, потом, будто очнувшись, поднял на меня глаза:
- Куда ты меня привёз?
- В Лось.
- И скока я те должен?
- Пятьдесят, как договорились.
- На сотку.
- Нет. Пятьдесят. Вот у тебя полтинник.
Я выдернул из его веера пятидесятирублёвку и задержал руку в воздухе, чтобы он видел.
- Ты деньги-то спрячь, а то домой не донесёшь. Сейчас к жене?
- Да. Сволочь ты, брат,- он убрал деньги и крепко, по-мужски, пожал мне руку на прощанье. Потом моргнул, две капли упали на сиденье. Снег, наверно, стаял, он же долго под снегом стоял, когда с Иванычем прощался…
«Светулька.»
На Сущевском Валу парочку шатало. Можно было, конечно, списать на гололед, но Он, явно, одной рукой держался за Нее, а второй за воздух. Нет, не за воздух – это Он пытается взлететь. Видно, от счастья. А-а-а, нет! Это Он так голосует!
Торможу. Летающая рука приземляется на моей крыше со звуком разбившегося истребителя. Вторая все-таки отпускает спутницу и нервно пытается отковырнуть ручку двери, которую я уже успел открыть. Пришлось ее еще немного распахнуть самому.
Удивленная физиономия появляется в дверном проеме и изрыгает следующее:
- Шеф! Видно нам надо!
- Оно и видно, что надо!
- Не понял? – физиономия явно что-то не поняла, но с упорством продолжала, - Нам надо… Не! Моей невесте надо! О! Видно… Видно… В Видное! О!
Я пока опускаю окно, а то стекла как-то сразу запотели.
- В Видное?- на всякий случай я уточняю, что именно надо невесте физиономии, - По Каширке?
- Ну! Я ж так и сказал!
- Четыреста.
- Не! Это много. Двесиписят.
- За двести пятьдесят не повезу. Минимум триста.
Слышу голос «невесты»: «Нормально. Триста – это нормально.»
Я слышу, физиономия – нет:
- Двесиписят!
- Нет, триста – это минимум, - переговоры зашли в тупик.
«Невеста»: «Да нормально, я поеду.»
Физиономия с видом Наполеона, покорившего только что Италию, выпрямляется и громогласно объявляет невесте:
- Я доггррился!
Наклоняется ко мне, и сурово так, сдвинув брови и сведя взгляд на какую-то лампочку у меня на «торпеде», вложив все остатки своей важности, подчеркиваемой вывалившимся до пола галстуком, декламирует:
- Это моя невеста! Светулька! Светик мой! Довезешь, понял?!
Лампочка с перепугу погасла.
- Понял, понял, может, все-таки дашь ей сесть в машину?
Бедная Светулька, лет сорока, пытается отодвинуть «жениха» и наконец попасть в машину:
- Ну Борь, ну всё, я поехала.
- А? Да! – Боря пытается быть галантным и, распахивая дверь перед невестой, отклоняется на угрожающие 30°. От падения его спасает цепкая хватка за стонущую дверь и все та же Светулька.
Наконец дама усаживается, а кавалер наваливается на нее в странной позе: ноги на ширине шварценнегерровских плеч стоят на дороге, одна рука охватывает подголовник, другая – грудь невесты, и он в порыве прощальной страсти пытается оставить глубокий засос на губах возлюбленной. Та, отстраняясь из последних сил, сдавленным голосом говорит:
- Борь, ну не удобно же! И водитель вот ждет. Я поеду уже.
Аргумент про водителя Боре кажется неубедительным и он говорит сначала Светульке, а потом мне:
- Подождет! Шеф, аккуратно!
Это, видимо, забота.
Наконец, дверь закрывается, Светулька издает вздох облегчения и мы трогаемся. За машиной раздается громкий «плюх!», но Светулька его не слышит, а я взглянув в зеркало заднего вида решаю ее не расстраивать, сам отстирается потом.
При съезде на Каширское шоссе у моей пассажирки звонит мобильник.
- Да, доча. Скоро. Минут через 20 – 30… Что купить? Чего-нибудь сладенького? Хорошо. А тортик? Ну жди, буду.
- Сколько дочке-то?
- Да 14 уже. А все сладкое просит, - на грустном женском лице появляются светлые лучики у глаз.
Чтобы как-то ее развеселить я говорю:
- А у меня сынище – огромный мужик! Уже 8 лет, а вчера без торта стричься отказывался. Торт ему купил с клубникой и желе, как заказывал, мы его съели, а в парикмахерскую так и забыли пойти.
Она рассмеялась:
- А что, разве мужчины тоже сладкое любят?
- Ещё бы! Все мужики или сластены, или алкаши. Уж лучше первое!
- Это точно!..
«Уроки вьетнамского.»
Она стояла возле гостиницы «Космос» на ветру, под мелким противным дождем. Сжатый комочек. Я бы и не заметил ее поднятой ручки в темноте, если бы она, увидев машину, отчаянно не замахала. Я притормозил возле тротуара, приоткрыл дверь. Маленькое узкоглазое личико было на уровне крыши моей Таврии. На нем, несмотря на непогоду, светилось теплое вьетнамское солнышко.
- Ималева налинка! – прощебетало солнышко.
- Чегооо?!
- Ималева налинка! –уверенно повторила вьетнамка, ныряя на сиденье, - Я покасу!
- Ну, раз покажешь – поехали, - Денег-то сколько дашь?
- Дам!- радостно засверкало солнышко,- Наволацивася тут нада.
- Разворачиваться тут надо? – на всякий случай переспросил я.
- Да! И туда, туда! – солнышко стало махать лучиками в сторону Сокольников.
Первый раз в жизни я даже приблизительно не подозревал, куда я веду машину. Теряясь в догадках, я с опаской переспросил еще раз, куда мы все-таки едем? Хотя ответ уже знал.
- Ималева налинка! – вьетнамка явно уже поражалась моей тупости!
Перебирая в голове все известные мне географические названия, я начал приходить к выводу, что это либо какая-то Калинка, возможно, Калинка-Стокманн, либо где-то во Вьетнаме. Второе мне казалось более возможным, так как Калинка-Стокманн находится на Новослободской, а мы едем прямо в противоположную сторону, во Вьетнам. Да и пассажирка так уверенно указывает путь… Надо будет дозаправиться.
- О тута сяма нетуда! – гордо сказала узкоглазенькая, выворачивая в немыслимом изгибе свою ручку, когда мы ехали по Русаковской набережной.
Я вспомнил японских танцовщиц. Практически, я уже её понимал, но на всякий случай уточнил:
- Тут прямо не надо, надо вот сюда? – показывая на право.
- Аха, аха, аха! – радостно закивала вьетнамка, видимо решив, что все-таки я не совсем безнадежен.
Повернув под Электрозаводским мостом, мы сделали петлю и поехали в сторону Большой Семеновской улицы. По мере нашего приближения к кинотеатру «Родина» меня начал охватывать ужас: впереди был перекресток из ПЯТИ улиц!!! Как бы, издеваясь надо мной, вьетнамские боги уготовили мне еще одно испытание: у моей пассажирки прямо перед перекрестком зазвонил телефон! Когда я был маленьким, мой сосед разводил канареек, и я как-то придя к нему в гости, был поражен их пищащим многоголосием. Десятки канареек пели все сразу, пытаясь перекричать друг друга. Это было забавно, оглушительно и очень весело. Так вот по сравнению с тем, как заговорила по телефону моя пассажирка, канарейки просто шептали, причем членораздельно!
- Здесь куда? – мой вопрос просто утонул в верещании вьетнамки.
«А, решил я, - была - не была!» и повернул на Вельяминовскую улицу – единственное название, похожее на Вьетнам. К моему удивлению, солнышко как верещало, так и продолжало верещать, не обращая внимания на мой маневр. Я был страшно горд своей сообразительностью, и скорее ради того, чтобы проверить еще раз реакцию Дочери Великого Хо Ши Мина, чем догадываясь, куда мы все-таки держим путь, я повернул с Вельяминовской на право, на Щербаковскую. По правде говоря, больше и некуда было, а солнышко все еще не переставала верещать по мобильнику, поэтому я доверил свою судьбу вьетнамским богам. Вьетнамка по-прежнему не протестовала. Щербаковская, хоть и прямая, как струна, но довольно короткая. К тому же заканчивается тоже перекрестком, да еще и ныряет под арку железнодорожного моста. На этот раз я решил ехать прямо. Вьетнамские боги все же смилостивились надо мной, и пассажирка внезапно замолчала, выключив свой телефон.
- Сюталево! Налинка, налинка!
- Сюда на лево, калинка – малинка, - обреченно перевел я.
Подъезжая к автобусной станции, я поднял глаза на яркую вывеску на гостинице. «Измайлово!» А черт! Ну конечно же! Измайлово! На рынок! На вьетнамский рынок! Проезжая мимо корпусов «альфа» и «бета», я сам был похож на вьетнамца – рот до ушей, глаза сузились от счастья, что все закончилось хорошо и мне не пришлось ехать во Вьетнам, и все повторял «Ималево налинка!»
Денег, конечно же, заплатила! Сколько? Нималя –нинога, намана!