Когда тебя разбирают на собрании, радуйся, что не по частям.
Народная мудрость
Летом 1956 года после окончания техникума я был направлен на работу на механический завод на юге страны. Там меня приняли на должность мастера отдела главного механика с окладом 880 рублей (после 1961 года 88 рублей). Участок работы не простой, в моём подчинении около тридцати человек, и все старше меня, поскольку мне ещё не исполнилось 18 лет. В ведении отдела главного механика находились все технические службы завода, разбросанные по всей территории. По этой причине мне приходилось мотаться в течение всего дня, раздавая задания и проверяя их исполнение. К концу дня я сильно уставал, но молодой организм легко справлялся с нагрузками, а главное, работа мне нравилась.
В конце одного дня, когда я присел в мастерской комнате, чтобы передохнуть и заняться писаниной, ко мне зашёл парень в костюме и при галстуке. Он представился инструктором горкома комсомола. Я был не только молодым специалистом, но и молодым комсомольцем. Поэтому появление такого деятеля для меня было лестным.
Всё дело в том, что учась в техникуме, я из принципа не вступал в комсомол, чтобы не ходить на их собрания. Это не мешало мне выпускать стенгазету, где я, предвидя будущую моду, рисовал девушек в мини-юбках и юношей в обуви, похожей на кеды. Был и анекдотический случай, когда комсомольцы группы выбрали меня комсоргом. Я поблагодарил за доверие, но взял самоотвод, так как тогда в комсомоле не состоял. Но в последние дни пребывания в учебном заведении меня уговорили вступить в комсомол с прицелом на будущую карьеру.
Комсомольский инструктор задавал мне множество вопросов, на которые я охотно отвечал. Как бы между прочим, парнишка спросил о недостатках в моей работе, и что ей мешает. Такой вопрос я ожидал, поскольку каждый день занимался вроде никчемным делом.
Система оплаты труда работников технических служб была построена на сдельщине, что себя оправдывало в производственных цехах. Для нас же трудно было предвидеть, чем будем заниматься на следующий день. На каждый вид работ требовалось выписывать наряды всем работникам. В соседнем цехе была нарядчица, которая выписывала наряды. В нашем цехе такой не наблюдалось, поэтому этим приходилось заниматься мне. В рабочее время было не до нарядов, что вынуждало меня оставаться после смены на час-полтора. А главное, это занятие было лишено здравого смысла.
По сложившейся системе каждому работнику негласно назначалась зарплата, превышающая зарплату мастера. Вот её и надо было выводить посредством нарядов. Каждый из них подсчитывался нормировщиком, чтобы привести в конце месяца к заданному числу. Если выведешь меньше, вызовешь недовольство рабочих, а при большем – недовольство начальства. Вот такими выкрутасами мне приходилось заниматься вместе с нормировщиком. А потом наряды учитывались бухгалтерией. Всё это делалось вроде для стимулирования труда работников, хотя для этого были и другие рычаги.
Мне, юноше, была понятна несуразность такой системы, а другие считали её правильной. И это при том, что инженерам и служащим назначались оклады. Обо всём, что накипело на душе, я и рассказал инструктору. Он внимательно меня выслушал, делая пометки в блокноте.
На следующей неделе мне позвонили из горкома комсомола и пригласили к себе на шесть часов вечера. Это вызвало у меня недоумение – зачем им понадобился?
В приёмной я встретил ещё одного комсомольца с нашего завода, технолога Вадима Петухова. Первым на бюро комсомольского горкома вызвали меня.
За столами, поставленными в виде буквы Т, сидели первый секретарь горкома и члены бюро. Мне предложили сесть в торце стола. После прочтения моих анкетных данных слово взял один из членов бюро.
Какую ахинею он только не понёс! Что я, молодой специалист, проявляю недисциплинированность, небрежно отношусь к своим обязанностям мастера, пассивно участвую в жизни заводского комсомола, и много другого, о чём не упомнишь. Первоначальная растерянность от потока негатива сменилась злостью к произнесённому поклёпу. Наконец мне дали возможность ответить.
- Уважаемые коллеги! Вам что, заняться нечем? Обвинили меня голословно во всех смертных грехах. Вас я вижу впервые, вы тоже меня прежде не видели, так откуда у вас сведения обо мне?
- Мы не обязаны отчитываться перед тобой - подал голос главный комсомолец. – Мы располагаем надёжными источниками.
- Знаю ваш источник. Это ваш инструктор, который беседовал со мной, и с которым я пооткровенничал, хотя зря это сделал.
- Значит, ты сознаёшься, что сам рассказал о твоих выходках?
- Какие ещё выходки? Мы говорили о системе оплаты труда в нашем цехе. В ней есть, по моему мнению, недостатки, о которых я говорил со многими товарищами. А что, это крамола, о которой нельзя говорить?
- Вот ты – мастер, и обязан выполнять принятые на заводе порядки.
- В таком случае, вы лишаете меня права на критику.
- Так ты ещё демагог!
- Никакой я не демагог. Вот у вас комсомольский стаж несколько лет, а у меня четыре месяца. Да и стаж работы три месяца. Признаюсь, что мне сейчас трудно на работе, но я стараюсь постичь, что только можно. Большую помощь мне оказывает мой начальник, главный механик. Кстати, неплохо было бы вашему информатору побеседовать с ним, а также с рабочими. Мне нет ещё 18 лет, по закону могу работать на час меньше, а вынужден работать на час больше. Я не ропщу, но считаю, наряды в нашей работе лишними. Не знаю, работали ли вы на производстве, но поверьте мне, что там много сложностей. Вот вы руководящие комсомольцы вместо того, чтобы поинтересоваться, как идут мои дела, принялись меня распекать.
Лица членов бюро посуровели.
- Ну, что, товарищи, вы слышали речи этого комсомольца? – обратился к ним секретарь. - Вместо того, чтобы признать свои промахи в работе, он ещё позволяет себе выражать нам свои претензии. Что будем делать?
Послышали голоса с предложениями выговора, но сошлись на том, чтобы мне поставить на вид. Это была самая малая мера наказания.
Когда я вышел из бюро, следующим вызвали Вадима. Я стал дожидаться его, чтобы узнать, чем он нагрешил по комсомольской линии.
Он вышел в расстроенных чувствах. На мои расспросы рассказал, что крестил новорождённого сына, и об этом кто-то донёс. На бюро напирали на то, что он опозорил звание комсомольца, участвуя в религиозном обряде. В своё оправдание Вадим сослался на Конституцию, которая обеспечивает свободу совести. Кроме того, Ленин, Сталин и даже Маркс были крещёнными. Это обозлило всех членов бюро, и были предложения исключить его из комсомола, но ограничились выговором.
В те времена и коммунисты порой крестили своих детей, но тайно и обязательно в своё отсутствие.
После той разборки из комсомола я не ушёл. Более того, стал членом бюро завода. Когда кого-либо разбирали, становился на его защиту. После перехода на другой завод я не стал на комсомольский учёт, автоматически выбыв из комсомола.
С тем комсомольским инструктором, который насобирал на меня компромат, я столкнулся, когда оформлял туристические путёвки в молодёжном турагентстве «Спутник», где он был директором. Я сделал вид, что незнаком с ним, узнал ли он меня, не знаю. Когда прочитал фамилию этого деятеля, меня сильно потешило. Его фамилия полностью ему соответствовала – Хренов. Весьма сомнительно, что она происходила от названия овоща.
О комсомоле у меня в целом осталась добрая память, как о средстве организации и общения молодёжи. Конечно, он находился под прессингом коммунистической идеологии, а на местном уровне комсомол пребывал под присмотром парторганизации. Особую касту составляла комсомольская верхушка, в которой преобладали карьеристы, использующие свои должности как трамплин для продвижения в партийные и руководящие структуры.