В последнее время старику Сэмюэлю всё чаще стали сниться картины его детства. Особенно яркими и осязаемыми они были в дождливую ветреную погоду, ближе к полуночи, когда он, завернувшись в плед и обложившись подушками, устраивался в кресле на мансарде. Сад за окном всякий раз шумел, вздыхал и хлестал мокрыми ветками по железной крыше, а невидимое сонное веретено крутилось и жужжало, сковывая дрёмой всё вокруг.
В такие минуты Сэмюэль вновь становился ребёнком и, словно ловец жемчуга, нырял в бездну воспоминаний, чтобы найти тех, кого давно потерял. Эфирные встречи наполняли его жизнь особым смыслом, хотя ему казалось, что таким образом небытие попросту приручает, дабы однажды легко увести и его на самое-самое дно.
Сегодня старику снилась тихая тёплая осень, пахнущая тыквой, кострами и прелыми листьями. Он разгребал колтуны поседевшей травы и восторженно восклицал каждый раз, нащупав грецкий орех – сухой и светлый, прогретый солнцем, или наоборот – влажно-чёрный, недавно вылупившийся из материнской кожуры. Длинноухий пятнистый щенок Юкки носился рядом, поднимая вихрями опавшую листву и роя подкопы то тут, то там.
«Хоть бы найти, хоть бы найти», - шептал маленький Сэм, ползая на коленках под деревьями в надежде отыскать дар королевской Сойки. По преданию, это должен быть орешек с дуплом, в которое вместо выклеванного ядра, птица прячет сюрприз - пёрышко, камушек, маковую коробочку. Каждая из этих находок - подсказка, которая обязательно приведёт к невероятным, волшебным, сказочным переменам! Нужно только верно истолковать её и тогда... тогда все детские беды останутся позади.
Старик ворочался и неровно дышал во сне, наслаждаясь шелестом листопада и вкусом кукурузных лепёшек, что по воскресным дням пекла его ворчливая тётка Грета. Аромат немудрёной выпечки сочился из всех щелей деревянного дома и растворялся в сумерках, а тётя, высунув взлохмаченную голову в махонькое окно, оглушительно кричала:
- Сэ-эээм! Марш дом-ооой – ночь на дворе! Твои родители на небесах всё видят, не огорчай их!
Сэм мигом распихал по карманам скудный урожай и напоследок запустил руку в заросли пырея. Какая радость – коснуться твёрдой, изрезанной бороздочками, округлой скорлупы! Затаив дыхание, он разжал кулак и увидел - дырку в орехе! Она оказалась такой маленькой, что рассмотреть содержимое было невозможно. Сэм добежал до крыльца и, плюхнувшись на пыльную ступеньку, стал трясти находку у самого уха, гадая, что бы там могло быть. Дверь распахнулась, и в ореоле качающейся лампочки выросла необъятная тень с ремешком в руке.
- Ой, чума-аазые! Как же вас в чистый дом пустить? И где же набраться мыла, чтобы отмыть вас, паршивцы?! - гаркнула она. - Спать будете в сарае, и еды сегодня больше не получите!
Мальчик и щенок уселись на циновке среди досок, тряпок и латаных мешков с овсом. Оплывший огарок потрескивал и чадил, шуршали мыши, скрипела на ветру покосившаяся ставня. Сэм дубовой чуркой расколол орех и увидел внутри блестящий рыболовный крючок. «Наверное, я должен поймать рыбу!» - пронеслось в его голове. Он схватил ивовую удочку, жменю овсяных зёрен для наживки и, тихонечко выбравшись со двора,
вместе с развесёлым Юкки, помчался через лес - к реке.
Пробираясь сквозь заросли орешника, он видел, как белые ласки заплетают лошадям гривы в косички и как светятся голубизной гнилушки-пни. Он слышал, как птенцы бородатого филина кричат из гнезда: «чииб…чииб», и как звенят цикады, напоминая тиканье старинных часов на городской ратуше.
Луна поднималась всё выше, и Сэм понял, почему не может оторвать от неё взгляд. Она была, словно кукурузная лепёшка – жёлто-оранжевая, поджаристо-масляная, желанная и недосягаемая.
Он отыскал в камышах облупленную плоскодонку и, немного отплыв от берега, закинул удочку. Какое-то время речная гладь пульсировала кругами, а потом забурлила, вспенилась и стала кидать лодку из стороны в сторону. «Щука!» - обрадовался Сэм и в тот же миг полетел за борт. Ледяные течения потянули его за собой, любопытные мальки стали тыкаться в его ладошки, а колючие водоросли плетками повисли на ногах.
Сквозь зеленоватую толщу воды мелькали лунные брызги, в месиве тягучего ила кренилась дырявая лодка, а над скользящими по глянцу реки листьями, белело лицо незнакомца в широкополой шляпе. Он поддел тростью ворот детской рубахи и одной рукой вытащил из воды еле живого Сэма, а другой - поникшего мокрого Юкки.
Потом они сидели у костра, закутанные в одеяла, ели горячую рассыпчатую картошку и восхищённо переглядывались, наблюдая, как карлики жонглируют бумажными цветами, как однорукий фокусник выуживает из кармана вереницу шёлковых платков, а румяный великан держит на ладони крошечную девочку с лиловыми волосами. Но самым удивительным был клоун в широкополой шляпе. Он взмахивал узорчатой тростью, и его
шляпа превращалась то в чихающий чемодан, то в поющую курицу, то в хохочущий куст чертополоха.
- Можно мне остаться с вами? - робко спросил Сэм.
- Конечно, малыш! Но знай – даже время здесь крутит сальто. Находясь в нашей сказке, ты с каждым часом будешь взрослеть на годы. Но ведь ты сам этого пожелал, - клоун улыбнулся и отодвинул тростью густой ивовый занавес.
Оттуда, осторожно ступая по шуршащей листве, вышла женщина неземной красоты – в мантии из сиренево-бирюзового оперения и с алмазной короной на голове. Её пепельные волосы развевались, словно струи густого дыма, на ногах красовались сапожки в форме птичьих лап, а на запястьях щёлкали кастаньеты из ореховой скорлупы.
Она протянула Сэму зеркало, и он с ужасом отшатнулся: из зазеркалья на него смотрел горбатый уродливый старикашка - с баклажанным носом, раскосыми глазками и ртом на пол-лица.
- Мои благодарности, королева! – клоун с почтением поклонился и, взмахнув тростью, превратил диву в обыкновенную лесную сойку.
- Дчээ-дчээ – пиррь! - прокричала та и, вспорхнув, исчезла в темноте.
* * *
Грета сняла засаленный фартук, протёрла стол и поставила на него миску с горой кукурузных лепёшек. Все они были щедро сдобрены маслом и посыпаны сахаром – чем не именинный торт? Она взбила перину на детской кровати и застелила её новой крахмальной простынкой, которую долгими вечерами, тайком от Сэма вышивала гладью.
- Ох, погорячилась я, отправив этих поганцев в сарай, - вздохнула она, напоняя таз горячей водой и кладя рядом кусок душистого мыла. – Сейчас выкупаю обоих, а потом уж праздновать будем, как ни как - шесть лет сорванцу.
Заглянув в сарай, тётка нахмурила густые брови и упёрла руки в бока – свеча ещё дымила, мешки с овсом смирно стояли вдоль стены, а на скомканной циновке никого не было.
- М-ммм, - недовольно промычала она, почёсывая свои путаные кудри на затылке.
Она вышла во двор, прошаркала к калитке и обнаружила в осыпавшейся листве тропинку, бегущую к реке. Прихватив садовые грабли и ритмично, словно предводитель шотландских волынщиков, взмахивая ими, тётя Грета тяжёлой поступью двинулась в лес.
Пробираясь сквозь заросли орешника и тёрна, она видела, как резвятся кобылы с нелепыми косичками вместо грив и как гнилые пни норовят преградить ей дорогу. Слышала, как бородатый филин устрашающе ухает «уу-гуу», и как противно звенят цикады, напоминая монотонный звон дождя по медному корыту.
Луна поднималась всё выше, и Грета поняла, почему не может оторвать от неё взгляд. Та была, словно детское лицо – круглое, бледное, такое одинокое и
абсолютно потерянное.
Тётя Грета пошурудила граблями в остывающем костре и привычно прошлась ими по поляне, словно по своему огороду. Она выудила из вороха листвы шёлковый платок, пучок разноцветных перьев и серую пуговку с детских штанов, которую пришивала всего пару дней назад.
- О Боже! Неужто утонули?!! - заголосила она, скрестив руки на груди. - Это моя вина! Глаз нужно было не спускать, а я всё - погуляй, не путайся под ногами, не надоедай вопросами.
Она разрыдалась и с сопением стала раздеваться - сбросила бесформенную кофту, переступила через мешковатую юбку, закинула в кусты майку и рейтузы и, оставшись лишь в растянутых панталонах и цветастом лифчике, бросилась в воду. Грета надеялась разыскать и вытащить со дна почти бездыханных малышей, которых любила всей душой, но никогда даже себе не признавалась в этом. Она отчётливо представляла, как будет их трясти, оживлять и согревать в своих объятиях, но сама стремительно шла на дно, подобно неповоротливому валуну.
Ледяные течения с трудом потянули её за собой, любопытный сом ткнулся в её пышную грудь, а колючие водоросли запутались на её колоннообразных ногах. Сквозь тёмную толщу воды мелькали лунные брызги, в месиве тягучего ила покоилась разбитая лодка, а над скользящими по глянцу реки листьями, белело лицо незнакомца в широкополой шляпе. Он поддел тростью резинку надувшихся панталон и одной рукой вытащил из воды тётю Грету.
Потом она, закутанная в одеяло, сидела у костра, давилась горячей рассыпчатой картошкой, и брезгливо морщась, наблюдала, как лилипуты танцуют с голубями, как одноглазый иллюзионист извлекает из цилиндра морскую свинку, а горбатый старикашка - с баклажанным носом, раскосыми глазками и ртом на пол-лица, держит на ладони длинноухого пятнистого щенка.
- Минуточку, - воскликнула тётя Грета, приметив на уродце рубашку Сэма и узнав Юкки.
Сбросив с себя одеяло, она встала в полный рост и добавила:
- Можно поговорить с ними?
Артисты Цирка Уродов замерли и затаили дыхание.
- Конечно, - как ни в чём не бывало, улыбнулся Клоун и раздвинул тростью густой ивовый занавес.
Оттуда, осторожно ступая по шуршащей листве, вышла женщина неземной красоты – в накидке из сиренево-бирюзового оперения и с алмазной короной на голове. Её пепельные волосы развевались, напоминая струи густого дыма, на ногах красовались сапожки в форме птичьих лап, а на запястьях, щёлкали кастаньеты из ореховой скорлупы.
Она протянула тёте зеркало, но та только хмыкнула:
- Вот ещё! Хотите сказать, что я не больно красивая? Так мне это ни к чему! - она отмахнулась, грозно стукнув по земле ржавыми граблями, отчего дива, к всеобщему недоумению, вздрогнула и превратилась в обыкновенную лесную сойку.
- Дчээ-дчээ – пиррь! - прокричала птица и, вспорхнув, исчезла в темноте.
Клоун, тем временем, прислонился к дереву и, потирая подбородок, стал исподлобья рассматривать необычную гостью. Он откидывал голову назад, щурился и, держа в вытянутой руке хворостинку, изучал пропорции её фигуры, качал головой и что-то прикидывал в уме. Он долго потирал руки, а потом снял шляпу и вынул из неё невесомую мантию, расшитую синими и розовато-дымчатыми перьями.
- Оденьтесь, мадам, - попросил он и накинул Грете на плечи восхитительный наряд. - Вы умудрились отвернуться от зеркала и избежать уготованной вам участи, а также умудрились навечно расколдовать нашу королеву. Что ж, теперь вы займёте её место. Хочу прояснить ситуацию: я, всего-навсего, - шут своего Господина. Моё призвание – развлекать его и устраивать весёлые зрелища. Через три дня состоится Осенний Бал и вы, по известной причине, станете его королевой.
Впервые в жизни Грета не нашлась, что ответить. Она неподвижно стояла, сопела и под воздействием неведомых чар преображалась. Чудесное оперение, словно тонкий шёлк, обвило её расплывчатые телеса - подняло грудь, сузило талию, удлинило шею. Вечно всклокоченные блеклые кудри упорядочились и приобрели насыщенный чайный цвет, кисти рук обвили широкие пуховые манжеты, а на изящных щиколотках отливали золотом сапожки в форме птичьих лап.
От внезапных перемен тётя на миг потеряла равновесие. Она ойкнула, качнулась, и собралась было опереться на грабли, но те каким-то чудом взлетели и, обернувшись гребешком, увенчали её голову.
- Хорошо, - смирившись, сказала она, – я согласна! Но при одном условии: потом все примут свой прежний вид, разойдутся по домам и ни-ког-да больше не вспомнят об этом клоунском балагане!
* * *
Старик Сэмюэль, покончив с завтраком, заглянул под стол:
- Дружище, ты со мной?
Юкки зевнул, снял с гвоздика поводок и, зажав его в зубах, сел у двери.
- Завтра большое Представление! Чую, это будет мой последний выход - стар я уже для весёлых мизансцен.
- Гав!
- Да-да, а ты, как и прежде, - мой маленький щенок. Время здесь летит по-разному: для одного - вскачь, для другого - вспять, а для меня вот – встарь.
На витринах лавки циркового реквизита сверкали потрясающие вещи - веера для канатоходцев, бутафорные кинжалы и рапиры, серебряные клетки, нелепые велосипеды, пушки для летающих гимнастов и даже коллекция шапок-невидимок! Старик выбрал драконью маску, диаболо, две дюжины салютов и ещё много всякой всячины. Разложив покупки на чудо-коврике, он скрутил его в трубочку и ласково погладил. Темнокожий факир сверкнул глазами, заиграл на флейте протяжную мелодию и ковёр шевельнулся. Напоминая змею, он стал извиваться и раскачиваться, и как только мелодия стихла - юркнул за порог.
- До чего шустрый курьер! Адрес - зелёный дом с мансардой! – крикнул вдогонку Сэмюэль, зная, что всё будет доставлено в целости и сохранности.
Сунув за щёку леденец на палочке, он взял под мышку щенка и не спеша пошёл бродить по хрупким улочкам стеклянного шара, давно ставшего для таких, как он - и мини-планетой, и мини-тюрьмой.
К вечеру поднялся ветер, стал накрапывать дождь и, ближе к полуночи старик отправился спать. Он, конечно, завернулся в плед и нагородил в изголовье уйму подушек. Сад за окном, как обычно, хлестал мокрыми ветками по железной крыше, а сонное веретено всё потрескивало и жужжало, жужжало...
На этот раз Сэмюэлю снился Осенний Бал – жёлтый, алый, багряный,освещённый факелами и огненными обручами, разрывающий ночную тишину взрывами хохота и аплодисментов, пахнущий карамелью, сладкой ватой и дорогими духами.
Цирковая арена под открытым небом была застелена роскошными коврами, амфитеатр до отказа заполнен зрителями, а в полумраке гостевой ложи темнел силуэт Господина в маске.
И вот зазвенели фанфары, зарделись софиты, задрожала барабанная дробь и к публике вышла ослепительная королевская Сойка:
- Представле-еение начина-ается! - провозгласила она и сделала пируэт.
По кругу, с топотом и ржанием понеслись кобылы с косами вместо грив, закружились и заухали филины, зашлёпал светящимися корнями хоровод пней-гнилушек, и оглушительной какофонией обрушилось полчище стрекочущих цикад.
- О-ооо! – воскликнула публика, а с неба уже спускались воздушные гимнасты, летели надувные мячи, сыпались звёзды, искры, пуговицы, овсяные зёрна и ломтики кукурузных лепёшек. Потом на фоне звёздного неба кувыркались карлики, великаны запускали воздушных змеев, а фокусники и иллюзионисты пилили друг друга в чёрных ящиках и выуживали из зрительских карманов носовые платки, часы и купюры.
Лилипуты в восточных одеждах восседали на белых слонах, пудели танцевали канкан, голуби прыгали на батуте, а Клоун разыгрывал уморительные буффонады со своей волшебной шляпой. Зал ликовал, дети хлопали в ладоши, а Господин, не снимая маски, неподвижно сидел в своей ложе, иногда издавая подобие смеха – кха-кха-ка-аа...
После антракта фанфары завизжали ещё громче, разлетелись в стороны края бархатного форганга, и на арене вновь появилась красавица-Сойка. На этот раз она крутила педали высокого моноцикла и загадочно напевала - дчээ-дчээ… дчээ… Виртуозно затормозив, она взлетела в небо и, приземлившись уже на двухметровых ходулях, стала прыгать, кружитьсяи вальсировать.
Маленький Сэм сидел в первом ряду. Он увидел, как чудо-мантия начала потихоньку сползать с неё, как мелькнули знакомые панталоны тёти Греты и горько заплакал от отчаяния и обиды за неё. Он выбежал на манеж и вынув из кармана диаболо, принялся отвлекать внимание публики.
- Какой смешной горбун! Смотрите, у него нос - как баклажан, а глазки - как у поросёнка! – раздавалось со всех сторон, но Сэм, не обращал на это внимания. Он, один за другим, запускал в небо салюты – мерцающие, ослепительные, радужные!
Крошка Юкки, в драконьей маске, тоже выскочил и стал ходить на задних лапках, а тётя Грета – уже без оперения, растрёпанная и в одном белье, вытащила из волос гребень и со всей злости запустила им в ложу.
Грабли вгрызлись зубьями в спинку мгновенно опустевшего кресла. Откуда ни возьмись, налетела лавина жухлой листвы, арена завертелась каруселью, а фантомные зрители и декорации рассыпались комьями мха, древесной коры и лесного дёрна.
В одно мгновение всё стихло, лесная поляна опустела и погрузилась во тьму, и только большой Чёрный Ворон остался сидеть на ясене, размышляя, где бы ему отыскать для забавы новых простофиль. Вскоре к нему присоединился и Сыч в широкополой шляпе, который как умел - хохотал, развлекая своего Господина.
На ясеневых ветвях догорали блёстки сказочной феерии, а на самой его верхушке, на фоне далёких планет, крутился опустевший стеклянный шар, исчерченный ломкими трещинами и непонятными символами.
* * *
Наутро не осталось и следа от ночных злоключений. Окна были открыты настежь, и лёгкие занавески взлетали волнами, полными солнца. Коротышка Юкки весело носился по двору за мухами и стрекозами, Сэм сладко спал в новой белоснежной постели, а тётя Грета – добрая, стройная, с новой причёской и окрылённая мечтами, сидела рядом и шила мальчику тёплую куртку.
- Вставай, соня, - ласково приговаривала она. – Сегодня на площади, возле ратуши – ярмарка. Пойдём-ка, книжку тебе купим, и карандаши, и леденец на палочке. Для себя я тоже кое-что хочу, - она смутилась и немного помедлив, добавила: - Как думаешь, двухметровых ходулей мне хватит? Ну, чтоб крышу иногда тряпочкой протереть, или там кота соседского с ёлки снять.
Она отложила шитьё и пристально уставилась на вереницу лёгких кучевых облаков за окном. Они клубились и, обгоняя друг друга, летели за горизонт, превращаясь то в цирковых пони и лилипутов на белых слонах, то в бумажные цветы и танцующих голубей. Промелькнуло даже лицо человека в широкополой шляпе и белесый силуэт огромного ворона.
Грета зажмурилась и замахала руками, прогоняя видение и оно, подхваченное ветром, помчалось быстрее, наполнилось чернильной синевой, потемнело, и где-то вдали пролилось грозовым ливнем.
На дворе стояла тихая тёплая осень - кружились листья, цвели астры, а под облетевшим орехом маячило огородное пугало - в бесформенной кофте, мешковатой юбке и с колтунами из поседевшей травы на тряпичной голове...