Поезд прибыл на станцию Зубцов ночью. Людей сошло мало и те как-то быстро растворились в темноте. Квакали лягушки, где-то далеко слышались глухие стоны болотных птиц. Стояли в нерешительности, не зная куда идти. Темень была жуткая, на станции горел один фонарь, отходить от которого было страшновато. Из темноты раздался голос:
- Чего замерли и стоите? Никак в гости к кому-то пожаловали и не знаете куда идти? Прямо по тропинке и шагайте, а нет желания, то вон скамейка стоит, присядьте. Скоро утренняя заря, у нас рано светает.
- Вот приехали родные места посмотреть. Тутошние мы, но давненько не бывали, - ответил Матвей, вглядываясь в темноту.
- Вот те раз! Приехали в места родные, а никто не встретил? Чьи будете? - спросил говоривший, выходя из темноты.
- Фроловы мы, из Гаврилково, - обрадовано ответил Пётр, увидев старца. - Надо понимать, что вы сторож на станции?
- Сторож, милок, сторож. Кассирша домой побегла, а я один на хозяйстве теперь. Гляжу, прибывшие не спешат домой бежать, вот и вышел. Из Гаврилково, говоришь? Нет теперь Гаврилково. Стоят несколько избёнок, не то три, не то четыре. Раньше там побольше было. Я не местный, из старых жителей мало кого знаю, нелидовский, а среди местных такую фамилию не слышал, много тут народу полегло, страсть сколько. Одни осколки от семей, - с грустью в голосе произнёс сторож. -
Ещё одна беда наметилась, появились разного рода копатели, их чёрными тут называют. Рыщут, блиндажи немецкие ищут. Раскопают, что целое заберут, а мальцы местные находят эти раскопки. Вот недавно малец двенадцати лет подорвался в таком блиндаже на гранате старой. Весь город на улицы вышел мальца хоронить. Митинг стихийный начался. Требовали от властей порядок строгий навести. Сколько лет пролетело, а эхом отдаётся та война проклятущая.
Резко стало светать. На часах ещё и четырёх не было, а светло стало, как днём. Решили идти в город, сторож показал дорогу по которой будет легче катить коляску. Назвал свой адрес на случай, если не найдут пристанища.
Город был неузнаваем. Всё казалось чужим, не было видно людей. По тихим улицам дошли до паромной переправы через Волгу. На том берегу стояла уцелевшая церковь. Величественные сосны окружали её со всех сторон. Стали дожидаться паромщика. Было тепло, но всех бил озноб. Над рекой стоял туман. Облака, освещённые утренней зарёй, медленно плыли по синеющему небу.
Сердце Петра сжала жуткая боль, как тогда, в день встречи с Клавой в бору. Он присел на траву, но боль не отпускала. Мелькнула мысль - напрасно привёз сюда родителей, да и самому не надо было бы. Не войти в одну реку дважды, не вернуть того, что было. Потянуло прилечь. Облака проплывали над головой и виделись ему весёлые глаза Клавы, лицо её, измазанное соком земляники.
Настёна почувствовала недоброе с Петром. По лицу побледневшему, по глазам потухшим. Никогда не расспрашивала его о прошлом и сам он ничего не рассказывал, но теперь сердцем поняла всё. Знать, любил Пётр кого-то сильно. Не выдержало его сердечко встречи с родиной, всколыхнулись воспоминания.
- Петенька! Родненький! Я сейчас, я найду кого-нибудь, - произнесла Настёна и побежала в сторону города.
Она не успела сделать и несколько шагов, когда увидела идущего быстрым шагом навстречу ей мужчину с брезентовым плащом на руке и шестом в другой.
- Кого это спозаранку на тот берег потянуло? Проснулся внезапно, вышел во двор, вижу народ у переправы, да ещё с инвалидной коляской. Подумалось, беда у людей. - говорил мужчина на ходу, поспешая к переправе.
- Нам не на ту сторону надо, а в больницу побыстрее, - ответила Настёна.
- Вот и я подумал о больнице. Там она как раз, на том берегу, за церковью.
Кому плохо-то стало? - спросил мужчина, - Инвалиду в коляске?
- Нет-нет! Не отцу, мужу моему, Петру. Думаю, сердце прихватило.
Мужчина открыл замок на цепях, закрепляющих паром у берега, расстелил плащ на пароме. Помог Настёне перенести Петра, закатил Матвея на коляске, оттолкнул шестом паром от берега и стал быстро перебирать руками по канату, направляя паром к тому берегу. Настёна и Василиса помогали ему.
На берегу их поджидали мужчина в одежде священнослужителя и мужчина в белом халате с носилками.
- Увидел тебя, Виталий, спешащего к берегу и людей у парома, сразу всё понял. Сбегал в больницу за носилками. Вот с Павлом и ждём вас, - заговорил священнослужитель, - Павел - врач наш, первую помощь и окажет, он всё с собой прихватил, что надобно в таких случаях.
Врач уже осматривал Петра, лежащего на носилках, измерял давление, сделал укол, положил под язык таблетку.
- Всё обойдётся, - спокойным голосом произнёс Павел, - сейчас сделаем кардиограмму, думаю инфаркта нет, слава богу, а просто резко давление скакнуло. Вы наши, зубцовские? Что-то не припомню вас.
- Зубцовские, из Гаврилково, Фроловы мы. Только давненько в родных местах не бывали. Вот приехали в отпуск, родные места повидать, а Петру, сыну, вдруг плохо внезапно стало. Он партизанил здесь в отряде, город потом освобождал. Вот память и рванула сердце. Кто же думал об этом. Ехали свидеться с Волгой-матушкой. - произнёс срывающимся голосом Матвей, глядя на очнувшегося сына глазами, наполненными слезой.
При этих словах паромщик стал внимательно всматриваться в лицо Петра. Потом встал на колени перед носилками, скупые слёзы текли по обветренным щекам.
- Вот и свиделись мы с тобой, брат мой названный, - тихо произнёс паромщик охрипшим голосом, - Виталька я. Помнишь меня, родной?
Пётр кивнул головой и протянул к нему руку со словами:
- Не бросай меня тут, Виталька! Ты жив! Вырос-то как! Не признал бы я тебя!
Врач Павел поторопил быстрее отнести Петра в больницу. Настёна пошла рядом с носилками, которые несли врач и Виталий. Священнослужитель пригласил Матвея и Василису к себе в дом, отдохнуть с дороги, убеждая их, что Пётр в надёжные руки попал. На пороге дома их встретила матушка, приглашая за накрытый к завтраку стол. Долго шёл разговор Матвея с батюшкой. О многом поговорили. Василиса сходила в больницу, вернулась успокоившаяся. За Петром пригляд надёжный, Настёна от постели его не отходит. Виталий настаивал в его доме остановиться, но батюшка уговорил пожить пока в его доме до выписки Петра из больницы. На том и порешили.
Вечером прошло богослужение, на котором присутствовали и Матвей с Василисой. Прихожан в церкви было мало. Матвей не увидел ни одного знакомого лица.
Врач Павел не рекомендовал идти Петру в Гаврилково, боясь повторения сердечного приступа. Виталий с женой Катей забрали всех к себе домой. Прожили Фроловы две недели в Зубцове, любуясь красотами из сада Виталия. Знакомых более не отыскалось. Часто их навещали Павел и батюшка. О многом говорено было. Знаково всё было. И встреча с Виталием, и имя врача Павел.
Виталий с женой взяли отпуск и решили проводить Фроловых домой. Пётр был ещё слаб, Матвею помощь в дороге нужна была. Жизнь Фроловых им очень понравилась. Пётр пригласил перебраться к ним. Виталий и Катя быстро согласились. Оба сиротами были, а тут столько родных нашлось. Продолжали уезжать немцы, прикупили дом недалеко от Петра, продав свой в Зубцове. Осенью у них родился сын, назвали Петром.
Однажды, тихим зимним вечером, в доме у Петра, собрались все вместе. Пётр рассказал о прошлой своей жизни, не утаивая ничего. Настёна проплакала весь вечер, со страхом понимая, что могла и потерять его. Виталий тоже рассказал о скитаниях по детским домам, возвращении в Зубцов, в надежде отыскать Петра, спасшего его от гибели. Там и встретил осиротевшую Катю, потерявшую своею бабушку накануне.
Красивы места родные, но не всяко сердце может перенести всполохи памяти.
Прошлое не отпускает, раня сердца. Течет Волга-матушка, неся воды к далёкому морю, вбирая в себя воды других рек и речушек. Не счесть сколько судеб сложилось на её берегах.
Продолжение следует:
http://www.proza.ru/2017/01/15/1078