Что бы ни случалось в подлунном мире, а жизнь всегда идет своим чередом – всходит и заходит солнце, поют петухи, а человек рождается, трудится и умирает на своей земле. Каждый день складывается из сотни маленьких, рутинных дел, которые иногда вдруг складываются в целую эпоху. Подумать только – эпоха! А вспомнишь, и вроде было все обычно да буднично: вставали, ели завтрак, что-то делали, а потом опять ложились.
Так и Лия с Ирьей – каждый день они крутились в колесе домашних забот: убрать, постирать, сварить, прибрать. Других дел вроде и не было, так что дом блестел, как новый септим. Они уже на два раза перекопали огород, сделали новые грядки, посадили все, что можно – Ирья решила заменить часть покупных овощей своими. И не только от безделья, а по причине того, что война начала потихоньку сказываться. Товаров на базаре стало меньше, а цены заметно выросли, народ стал быстро беднеть. На улицах столицы появились нищие, которых не было, наверное, со времен короля. Относительное благополучие последних десяти-пятнадцати лет теперь казалось чем-то далеким и сказочным.
Но самым страшным было прибытие знаменитых черных подвод, груженых мертвецами – теперь они ходили регулярно, как по расписанию. И ведь это были еще счастливчики, те, кого смогли найти, опознать и доставить домой, а о многих других родные получали только официальные сообщения. Каждый вечер тишину Касабласа разрывали чьи-то крики по мертвому, Лия даже привыкла к ним, как к уханью совы.
Сначала мертвецов привозили в хороших мешках с нашитыми бирками, родным выплачивали по пять септимов. Потом исчезли сначала бирки, затем мешки, а затем и септимы. Глава района распорядился трупы по домам не возить, складывать всех в помещении старой водонапорной башни, а потом и хоронить одной кучей раз в неделю во избежание заразы. Целыми днями возле башни толклись родственники, требовавшие выдать им покойничков, но солдаты имели четкое указание никого не пропускать – только вой и плач стоял оттуда на весь Касаблас.
Однако вскоре, к вящей радости управителя, мертвецов перестали привозить вовсе, но не по причине снижения смертности, а из сугубо практических соображений. Орландо прикинул хвост к рылу и ужаснулся – сколько денег уходит на организацию захоронения павших воинов.
- Да ну их к черту! Так никаких денег не хватит!
И он подписал указ о том, чтобы тела погибших предавать земле там, где они славную смерть за отечество приняли, а родственникам присылать уведомления. Нельзя сказать, чтобы ему это понравилось, но война есть война, в ней вообще приятного мало.
Его жизнь практически не изменилась с объявлением войны, разве что работать он стал еще больше и продуктивнее. Каждое утро он вставал засветло, умывался, завтракал и садился за письменный стол в своем кабинете. До двенадцати он работал над бумагами, с двенадцати до часу выслушивал доклады, потом обедал и снова работал в соответствии с обстоятельствами. Ложился от далеко за полночь и спал не более четырех часов, но это не мешало ему чувствовать себя бодрым и свежим.
«Дело – альфа и омега жизни любого человека. Если есть у тебя дело, оно будет двигать тебя вперед, заставлять жить и наполнять энергией. Если нет, то ты просто впустую тратишь время, отпущенное тебе» По примеру королевы Брижитт он завел себе книжицу, куда записывал свои мысли по всякому разному поводу. Видать, мнилось ему, что когда-нибудь и его призрак явится к новому правителю страны, чтобы передать документы, среди которых будет и эта книжица. А выглядеть болваном в глазах потомков не хотелось, посему мысли в книжечку писались исключительно возвышенные.
Сегодня утром, отложив дела, Орландо ее перечел и ощутил уже знакомую душевную тошноту:
- Мертвая, пустая, наглая ложь. В этом нет жизни, это не я писал, это писал бронзовый памятник моему величию. Ч-черт… - Книга полетела в камин. – Надо написать все, как было, без утайки. Я же не собираюсь это публиковать, а для истории полезно. Пусть знают, что даже самый неприметный человек способен на великие дела.
Похоже, что его самомнение серьезно подросло со времени объявления войны.
Пока все шло неплохо. Нельзя сказать, что хорошо, но и ничего плохого тоже не было - армия Страны Вечной Осени штурмовала Драгунату. Горцы отчаянно сопротивлялись, но мало-помалу, дюйм за дюймом, вынуждены были отступать вглубь Тридесятого царства. У Орландо на стене теперь висела большая карта боевых действий, на которой он каждое утро и вечер отмечал продвижение войск. Медленно, очень медленно продвигались они, теряя людей и время.
- Это ничего, - думал Правитель, - потихоньку заползем. Никто и не обещал, что будет легко.
Он подошел к балконной двери и привычно уставился на пламенеющие верхушки деревьев в Сигизмундовом саду. Было пасмурно и грустно – серое небо давило сверху, делая камень на душе почти невыносимым. За долгие годы он свыкся с одиночеством и почти перестал от него страдать, но иногда очень хотелось поделиться с кем-то своей заботой, получить маленькую порцию сочувствия и одобрения от кого-то еще, кроме себя.
Орландо было прикормил смешную рыжую дворнягу с рваным ухом – она сопровождала его на прогулках и терпеливо караулила возле дворца, но какой-то урод накормил ее мясом с гвоздями. Такой ярости и ненависти он еще никогда не испытывал, провел тщательное следствие по факту смерти собаки, но виновного так и не доискался. Самую сильную боль ему причиняла мысль, что животное пострадало из-за него, но поправить этого он, увы, не мог. Поэтому в дальнейшем, он решил воздержаться от малейших проявлений симпатии к кому бы то ни было.
Это было нелегко, он все-таки был живой человек, и не самый черствый. Сейчас у него было полно проблем, которые исподволь давили на него, а расслабляться было нельзя. Орландо это понимал, и старался разгружать себя всеми возможными способами: завел строгий распорядок дня, ложился и вставал в одно и то же время, обязательно совершал прогулку каждый день, принимал ванну со своей любимой ландрской солью, умеренно питался и старался не раскисать. Дисциплина давала свои плоды, – ему было тридцать семь лет, а он чувствовал себя так же хорошо, как в двадцать пять. Да и внешне он мало поменялся, как был пего-рыжим, так и остался, только волосы на макушке начали редеть. Главные перемены всегда происходили у него внутри, но этого никто не замечал.
Книжка с любовно записанными умными словами корчилась в огне, а Орландо уже переключился на другой предмет: в последнее время его сильно беспокоили расходы на ведение войны. Они постоянно росли, причем неконтролируемо, и это приводило его в бешенство. Много часов он провел над анализом и понял, что запланированные расходы и вполовину не отражали реальных трат. Когда он составлял план, то совершенно не представлял себе реальной картины, это был проект мечтателя.
Дотошный и тщательный, он влазил чуть ли не в каждую бумажку, и вскорости понял причину небывалого взрыва патриотизма в торговой среде. Как говорят в народе: «Кому война, а кому мать родна», и Орландо с удивлением обнаружил, что поговорка совершенно точно отражает действительность. Господа торговцы, которых он всегда поддерживал, и к которым ощущал симпатию, как к людям дела, радостно ухватились за военные подряды – и тут он узнал о них много нового. То ли это были издержки деловитости, то ли излишняя предприимчивость, но они без стыда и совести крали казенные деньги, поставляя на фронт такую дрянь, что и сказать стыдно.
Пережив культурный шок, Правитель пришел в себя, озверел, и велел посадить особо зарвавшихся, но это не помогло – оставшиеся стали наглеть еще больше, понимая, что ходят по тонкому льду и надо хватать, пока есть возможность. Тогда он сменил тактику – стал пристально контролировать каждую поставку, чуть ли не лично влезая во все снабженческие дела. Вот тогда воры приуныли, и желающих осуществлять военные подряды стало на порядок меньше.
Но как он ни старался, он был всего лишь один человек против целой армии желающих поживиться на войне. Бессильная ярость душила его, но что-то реально сделать он не мог. Помог, как всегда, верный фон Тузендорф, который посоветовал ему установить некую допустимую планку потерь от воровства, и следить только за тем, чтобы она не превышалась.
- Пусть это будет платой за ваше время и силы. Поверьте мне, они стоят гораздо больше. Я поговорю с господином Швихтенбергом, чтобы он лично контролировал это дело, ибо спрошено будет с него, а вы лучше займитесь тем, чтобы эти деньги в казну добывать.
Тузендорф, мерзавец, был абсолютно прав. И Орландо, пусть и неохотно, но заставил себя переключить мысли на способы пополнения казны, а там явно было над чем подумать. Начав год с профицитом в бюджете, Орландо подходил к его концу с дефицитом. Нужно было что-то предпринимать, и он вызвал к себе Швихтенберга.
Швихтенберг был уже стар, но держался молодцом. Прямой, сухонький, деловитый старичок был для Орландо идеальным министром финансов, и он со страхом думал о том дне, когда его все-таки придется менять. Возраст не шутка, но где взять такого же исполнительного, работящего и кристально честного министра, он не знал. У него была одна мысль, и он уже попытался ее озвучить однажды в разговоре с княгиней Шварцмауль:
- А что вы думаете, княгиня, не пора ли поменять политику министерства финансов?
Умная женщина проницательно глянула на него и тонко усмехнулась:
- Если мне не изменяет память, министр финансов у нас – господин Швихтенберг, вот пусть он и думает.
- Но я спрашиваю вас.
- А с меня, Ваше Высокопревосходительство, хватает и моих, невидных миру дел. Я плыву каналами темными…
Орландо знал, что уговорить княгиню будет непросто, она вполне комфортно чувствовала себя, заведуя своей банковской группой, а заодно и тайными счетами правительства. И даже если удастся уговорить, то тоже легко не будет, все-таки княгиня Шварцмауль никогда не была просто исполнителем, но с таким сильным человеком в команде было бы интересно работать.
А пока он ждал семидесятисемилетнего господина Швихтенберга, для того, чтобы обсудить доходную часть бюджета. Тот не заставил себя ждать, явившись ровно через час после того, как Орландо отправил караульного в министерство.
- Доброе утро, Ваше Высокопревосходительство.
Неизменная пеньковая трубка торчала из уголка рта министра. Интересно, он ее когда-нибудь разжигает? Сколько Орландо помнил, она всегда была погашена, и просто болталась на губе, как привычный аксессуар.
- Доброе, доброе… Входите, сударь, у меня к вам дельце есть.
Старик зыркнул из-под белых, нависших бровей:
- Вестимо, что дельце есть, не на чай же вы меня позвали.
К чести Правителя, он был снисходителен к слабостям тех людей, которых уважал за личные качества. Вот Швихтенберг, например, был ворчун и грубиян, но ему все сходило с рук, потому что работал он хорошо.
- Итак, господин министр, вряд ли для вас это новость, но в этом году мы впервые столкнулись с дефицитом бюджета. На сегодняшний день у нас перерасход… - Орландо взял со стола справку, - двести двадцать четыре тысячи септимов.
- Уже двести двадцать восемь. – Швихтенберг подал ему записку за первую половину дня. Орландо внутренне ужаснулся.
- Хотелось бы мне спросить вас, что происходит, но я и сам знаю. Поэтому поговорим лучше о том, что делать.
- А что делать? Есть только два пути, Ваше Высокопревосходительство – либо снижать расходы, либо увеличивать доходы. Выбирать вам.
Старый черт был прав. Дилемма была до безобразия проста, но попробуй-ка ее решить. Попробуй сократить военные расходы, когда от этого зависит судьба не только армии, но и страны, и тебя самого. Орландо давно облазил все закоулки в бюджете в поисках потенциальных жертв секвестра, но все, что он нашел, было несущественно в сравнении с величиной дефицита.
- Выбирать нам не приходится, господин Швихтенберг, сокращать военный бюджет мы не можем, итак уже порезали все, что только можно. От исхода этой войны зависит слишком многое, мы не имеем права ее проиграть.
- Логично, Ваше Высокопревосходительство, значит, надо поднимать налоги.
Орландо знал, что он так скажет, но меньше всего на свете хотел услышать эти слова. Все пятнадцать лет своей государственной деятельности он целенаправленно шел к сбалансированной налоговой системе, которая бы не душила экономику, а наоборот, стимулировала ее. Только он один знал, сколько бессонных ночей, труда и энергии стоили ему те колоссальные перемены, которые незаметно преобразили страну и позволили ей расцвести на зависть соседям. И вот теперь он должен собственными руками положить свое детище на алтарь войны.
- Скажите, Швихтенберг, цель оправдывает средства? – неожиданно спросил он старого министра, остановившись возле окна. На улице моросил мелкий дождь-сеянец, холодный и противный, на душе было скверно.
- Это смотря какая цель, сударь, и смотря какие средства. – Как всегда мудро и бесстрастно ответил Швихтенберг, пережевывая свой мундштук. Ну да что с него взять, он не живет этой войной, этой страной. Он просто старый, хитрый бухгалтер с гроссбухом вместо сердца.
- Ладно, это лирика. Давайте вернемся к делу: просчитайте мне, пожалуйста, сколько мы получим, если поднимем косвенные налоги на 2 процента и снова введем налог на имущество. Пусть платят богатые, пока есть такая возможность.
- Так не бывает, Ваше Высокопревосходительство, платят всегда бедные, что бы мы тут с вами ни придумывали. Всегда. А записку я вам завтра к утру пришлю, если позволите.
Визит Швихтенберга оставил у Правителя в душе какой-то муторный осадок. Как-то в детстве, подстрекаемый шайкой сорванцов-приятелей, он разорил синичкино гнездо, хотя ему совсем не хотелось этого делать. Синичка жила под крышей теткиного дома, весело чирикала по утрам и время от времени выводила маленьких желторотых птенцов. Именно на них и нацелились мальчишки, избрав его своим орудием и одновременно жертвой. Он прекрасно помнил, как медленно взбирался по старой черемухе, а снизу неслось: «Давай, ты же не трус! Слабо?», а сердце громко говорило, что не нужно этого делать. И вот теперь он чувствовал то же самое. Какая глупость…
Он подошел к карте и внимательно всмотрелся в линию фронта – каждый день он аккуратно передвигал ее в соответствии с донесениями, бумага в том месте уже истончилась от ластика, но все оставалось по-прежнему. Армия Страны Вечной Осени буксовала в Драгунате, то наступая, то отступая, и теперь уже было абсолютно ясно, что война будет долгой. А раз так, то надо переводить экономику страны на военный способ функционирования, и плох тот капитан, который не умеет менять курс, завидев впереди рифы.
В столе Орландо лежала толстенькая стопочка исписанной бумаги – результат нескольких очень неприятных вечеров наедине с самим собой. Он все-таки надеялся, что удастся проскочить Драгунату на волне, но не вышло, и значит теперь надо менять план, отступать назад на несколько лет, и только потом, после победы, восстанавливать утраченное.
В том, что будет победа, он не сомневался. В нем одном была такая чертова прорва энергии, которая могла бы свернуть Драгунату и растоптать любую армию.
- Может, мне самому на фронт поехать? Я же этого Драгомила зубами загрызу… - ухмыльнулся он своему отражению в стеклянной дверце шкафа.
Чтобы поднять себе настроение, Орландо решил прибегнуть к испытанному способу: взял лист бумаги и стал подсчитывать доходы и расходы от захвата побережья.
- Все-таки Драгуната – это вчерашний день. Кому нужно ущелье, через которое можно пробираться только гуськом, постоянно рискуя оказаться мишенью для горцев. Пусть она остается Драгомилу, а мы пробьем себе туннели: здесь и здесь. Широкие, просторные туннели под горой, где смогут пройти в ряд три… нет четыре подводы! Вот уж на это я найду денег, даже сразу после победы. Дворец продам, а денег найду! Дороги – это вены государства.
Перо летало по бумаге, градус настроения Правителя неуклонно полз вверх.
- Мы возьмем вот этот порт, в Славиче, расширим его и будем принимать и отправлять корабли сами. Вильгельмина будет платить нам, а не Драгомилу, потому что мы сделаем быстрым и удобным путь из Ландрии в Энкрет, а оттуда – через туннель. Нет, туннель это вещь…
Он вскочил и забегал по кабинету, какая-то смутная мысль проклевывалась в его голове, и он боялся ее потерять. Совершив кругов двадцать, он выскочил за дверь и пробежался до конца коридора, где располагалась комната караульных – там он нашел дежурного офицера, взял его за пуговицу и попросил сладким голосом:
- Вот что, голубчик, бери-ка ноги в руки и дуй в Университет. Там, на кафедре гражданского строительства, есть такой профессор по имени Астреро. Найди его, чем бы он ни был занят, и приведи сюда. Если управишься за час, получишь неделю отпуска.
Офицер вытянулся во фрунт, отдал честь, и вылетел из комнаты, как пробка из бутылки. Спустя несколько секунд Орландо услышал, как по площади загрохотали лошадиные копыта.
Профессор Астреро был большим знатоком и фанатом дорожного строительства. Орландо посетил несколько его публичных лекций в бытность своего увлечения Ферсангом и остался в полном восторге. Фраза «Дороги – это вены государства», которую Орландо любил повторять направо и налево, принадлежала именно ему. В ожидании профессора, Правитель прибрал у себя на столе, одел сюртук поновее и даже посмотрелся в зеркало. Впрочем, он мог бы этого и не делать, потому что Астреро оказался человеком настолько погруженным в себя, что вряд ли понял, что находится в Королевском дворце. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы привести его в чувство. А когда он все-таки очнулся и понял, кто перед ним, то вытаращил глаза, словно увидел привидение.
- Сударь, я имел честь присутствовать на ваших лекциях, и они меня потрясли.
Глаза профессора стали еще больше, Орландо даже забеспокоился, как бы они не выпали из орбит.
- Мне показалось, что вы – лучший специалист по дорожному строительству в нашей стране. Я прав?
Польщенный Астреро что-то одобрительно хрюкнул в ответ.
- Итак, у меня к вам вопрос: возможно ли проложить туннель в толще горы?
- Теоретически все возможно, Ваше Высокопревосходительство, а практически это зависит от конкретных условий. Я не могу ответить вам, не зная, что это за гора и что за туннель.
Орландо снял со стены свою карту военных действий и разложил ее на столе – в конце концов война не будет длиться вечно, и карте можно придумать более достойное применение.
- Смотрите сюда, - он показал на участок Таг-Тимира западнее Драгунаты, примерно над тем местом, где располагался Панаш. – Туннель мне нужен примерно здесь с таким расчетом, чтобы один его конец был неподалеку от Панаша, а другой мог быть связан хорошей дорогой с Славичем. Что касается туннеля, то он должен быть просторным, чтобы четыре подводы могли пройти там бок о бок.
Водянистые глаза профессора уставились на него поверх очков.
- Как вы себе это представляете? Туннель такой ширины в горном массиве – да мы его триста лет долбить будем.
- Надо побыстрее – года за три. Когда война закончится, я хочу полностью изменить транспортную схему в этом регионе: какой смысл таскаться через Драгунату, если будет хороший, налаженный путь? Это очень важно, профессор, поймите. – Последние слова Орландо произнес с таким чувством, что Астреро вздохнул, уселся на стул и стал остервенело протирать очки.
- Я понимаю вашу мысль и поддерживаю ее, но должен сказать, что задачу вы ставите практически невыполнимую. Что мы знаем о породах и рельефе местности в том районе? Практически ничего. Там, кроме горных козлов никто не живет.
- Так узнайте. Я дам вам денег, чтобы вы все разведали. Еще раз повторюсь: мне необыкновенно важно, чтобы этот тоннель был построен и как можно скорее. Пусть это пока что будет кошачий лаз, лишь бы он был, потом мы его расширим и укрепим. Время, в нашем случае – это деньги, огромные деньги. Поэтому я попрошу вас не терять времени, и еще… - Правитель пристально посмотрел на Астреро, - держите все в строжайшей тайне.
Когда Астреро ушел, Орландо почувствовал, что у него снова растут крылья. Теперь ему было гораздо легче смириться с запиской Швихтенберга о том, что косвенные налоги придется поднимать не на два, а на четыре процента.
- Чем-то приходится жертвовать, тут уж ничего не поделаешь.
Без малейшего намека на недавнюю хандру, он подписал законопроект недрогнувшей рукой.
Вскоре, однако, пришлось подписывать еще один, ибо, вопреки ожиданиям, увеличение налогов не дало требуемого поступления. Орландо был очень зол и долго распекал Швихтенберга за неправильные расчеты. Но тот оставался невозмутимым, только жевал свою трубку и даже не думал извиняться.
- Я все рассчитал верно, Ваше Высокопревосходительство, в этом нет ни малейших сомнений.
- Тогда где наши четыреста тысяч септимов? Где они?
- Не знаю, но что-то не сработало.
- Что не сработало? Что?
Объяснение он получил от княгини Шварцмауль, которая все-таки была получше образована, чем Швихтенберг.
- Это элементарно, сударь: чем выше ставка налога, тем меньше собираемость. Карманы у людей не резиновые, они не могут платить больше некоей приемлемой для них суммы – за ней уже начинается разорение или уход в тень.
- То есть вы имеете в виду, что подняв ставки, мы потеряем в собираемости?
- Именно. Усредненная цифра останется такой же, как и до поднятия, а вот на экономике это скажется не лучшим образом.
И здесь проблема! Все чаще Орландо казалось, что он тащит на себе из болота огромного, жирного бегемота, который сопротивляется изо всех сил. Честно говоря, постоянно возникающие препоны приводили его в бешенство – почему никто в этой стране не понимает, что так нужно делать?! Для общего блага.
Пришлось задуматься о том, как обеспечить собираемость налогов, но сколько он ни ломал голову, ничего, кроме уголовной ответственности, ему не придумывалось. Визит Тузендорфа с ежедневным утренним докладом только посыпал соли на свежие раны Правителя.
- Осмелюсь доложить, сударь, что обстановочка… так себе. Народ очень недоволен повышением налогов, ропщет-с…
- Всех, кто ропщет-с – на фронт-с, без разговоров-с!
Орландо лихорадочно составлял проект поправок в Уголовный кодекс, и настроен был далеко не сентиментально.
- Мы работаем… - неопределенно отозвался Тузендорф, - но вы же сами понимаете, что обстановка в стране, умонастроения, так сказать, важны для победы. А они находятся чуть ниже плинтуса, Ваше Высокопревосходительство.
- Интересно знать, почему? У вас есть соображения, господин барон?
- Дело в том… Я прошу прощения, но я сейчас буду говорить не от своего имени, а от имени тех, кто ропщет на улицах. Дело в том, что эта война людям не по душе, она им непонятна.
- Чего тут непонятного?
- Она кажется им несправедливой и захватнической. Люди не хотят воевать за то, чего они не понимают.
- Да как же так! – рявкнул Орландо. - Драгомил не исполнил договор, кровь предков этого народа проливалась даром! Кровь их дедов! А они считают его же пострадавшим!
- Все так, все так, Ваше Высокопревосходительство, - поспешил заверить его Тузендорф, - и все же они не понимают. Представьте себе какого-нибудь сапожника: да он даже слова «договор» никогда не слышал, не говоря уже о том, чтобы знать, что это значит. А деда своего он не помнит, что ему до какого-то деда? И вот ему приходится покидать свой дом, чтобы умереть высоко в горах за что-то недоступное его пониманию.
Глаза Орландо сузились и заблестели нехорошим блеском. Тузендорф знал его слишком хорошо и с тоской понял, что сейчас будет буря.
- Я не виноват, Ваше Высокопревосходительство, я просто докладываю обстановку, - сдавленно пропищал он, но не помогло.
- А кто, по вашему виноват? Кто из нас двоих министр внутренних дел? Или вы считаете, что обязанности министра сводятся только к «докладанию обстановочки»? Вам не кажется, что вы полностью провалили вашу часть подготовки к войне? Именно вы должны были объяснить населению: что, зачем и почему, но вместо этого вы сейчас пытаетесь мне объяснить, что воевать – это плохо. Но только я, в отличие от сапожников, знаю что такое договор, и знаю, почему мы воюем. Так потрудитесь донести это до населения!!!
Расстроенный Тузендорф сделал то, чего Орландо всегда не мог терпеть – стал усиленно протирать очки, чем еще больше взбесил своего господина.
- Вы будете разговаривать лично с каждым сапожником, если не умеете объяснить им всем сразу! Я проверю! А сейчас идите и работайте, пока я не отправил вас в отставку!
Бедный министр, потный и красный, вылетел из кабинета, а вслед ему неслось грозное:
- И никому спуску не давать, все налоги взыскивать до последней копейки!!!
Как быстро меняются обстоятельства – еще несколько месяцев назад улицы Амаранты были полны собранного, деловитого движения, характерного для процветающего города. Множество лавочек, мастерских, магазинчиков и трактиров встречало путника обилием вывесок и ярких красок, звонких голосов зазывал и соблазнительных запахов. От Сеймора до Касабласа кипела торговля, ширилось производство, бурлила жизнь – каждый день приходил кто-то новый, открывал свою лавку или ставил свой станок и начинал работу на радость себе и людям.
Теперь все изменилось – лавки закрывались одна за другой. Если раньше в районе Коммерческой коллегии нельзя было найти даже клочка свободного места, пусть и за большие деньги, то теперь во многих окнах появились таблички: «Продам» или «Сдам в аренду», но никто не спешил воспользоваться выгодными предложениями.
Многим мастерам свое дело стало не по карману – они снова двинулись в наймиты, распродавая за бесценок с таким трудом купленное оборудование, но вскорости обнаружили, что работы для них попросту нет. Хозяева крупных мастерских сами едва сводили концы с концами и не могли прокормить всех желающих. А куда идет разорившийся мастер? Правильно, в кабак – пропивать последнее, чтобы потом очнуться на улице, проклиная себя, войну, правительство и жизнь.
Казалось бы, кабаки должны процветать, но судя по лицу Мартина, ему тоже приходилось туго. Лия пришла в «Муськину радость» поесть мороженого, которое нигде не умели так замечательно делать. Она села на свое любимое место и стала рассматривать обстановку: зал был почти пуст – внизу ужинали два торговца, да за соседним столом расположилось семейство с двумя детьми. Пока Лия ожидала заказ, в дверь ввалилась шумная студенческая ватага и расположилась у камина, за самым большим столом. В былые времена трактирщик запихал бы их за маленький приставной столик, но теперь студенты могли чувствовать себя королями – все равно больше никого не было.
Студенты спросили пива, и пока подавальщик наливал им шестнадцать больших кружек, на лестнице раздались шаги хозяина – Мартин сам принес Лие мороженое. Он не забыл своего приятельства с Бедным Рыцарем, да и красивая девочка ему всегда нравилась. Кроме того, у нее водились деньги.
- Добрый вечер, моя маленькая госпожа, а вот и ваше мороженое. Разрешите мне присесть с вами, а то давненько не виделись?
- Ой, конечно, а почему ты называешь меня «моя маленькая госпожа», мне ведь уже семнадцать лет исполнилось.
- Правда? Ну что ж, моя большая госпожа, - трактирщик тонко улыбнулся, - кушайте, такого мороженого вам больше нигде не подадут, это точно. А где ваша подружка?
Лия вздохнула:
- Она теперь живет за большим забором, в большом каменном доме без окон и дверей. Иначе я никак не могу объяснить то, что она ни разу не навестила меня и даже не написала…
Мартин деликатно промолчал.
- Расскажи мне лучше, как твои дела. Мы и правда давно не виделись.
- Что тут рассказывать, сударыня, вы видите, что творится вокруг – народ совсем обнищал, по трактирам не ходит. У меня поток упал вдвое против прежнего, еле-еле держусь. Я не жалуюсь, нет, есть те, кому намного хуже приходится, но судите сами: выручка у меня упала в два раза, а налог подняли – в четыре. Как я должен выживать и вести дела? А я ведь кормлю свой персонал, восемь человек благодаря мне имеют кусок хлеба.
- Но почему так происходит? Неужели Правитель этого не понимает?
- Ох, сударыня, для ведения войны нужны деньги, а откуда их взять, кроме как с честного труженика? Вот и дерут три шкуры, а оно ведь все одно за одно цепляется: беднеют люди, не могут позволить себе покупать то же, что и раньше – беднею я, выгоняю на улицу своих работников, а они уже впадают в нищету, потому что им некуда податься. Работы нет. Трактиры закрываются один за другим.
Добродушное лицо Мартина потемнело, руки непроизвольно сжались в кулаки, пока он говорил. Видимо, большая боль лежала у него на сердце.
- Я вам вот что скажу, моя госпожа, народ терпит из последних сил. Еще немного – и будет взрыв, потому что нельзя так поступать с людьми. Отнимают последнее, да еще и в тюрьму бросают, коли не заплатишь. Трактирщику Молинари с Лодочной улицы пришлось бежать из города, потому что чиновники хотели арестовать его за неуплату. А что он мог отдать, если у него осталась только рубашка на теле? Они сами режут своих овец – ведь работал человек, платил деньги в казну, другим давал работу, а теперь он бродяга, и больше не заплатит ни полушки.
Лия слушала его с привычной уже тоской, теснившей грудь. Была какая-то безнадежность, словно витавшая в воздухе, уже не в первый раз она слышала про бедственное положение торгового люда, но ей никогда и в голову не приходило, что все настолько серьезно. После мертвого Адольфа Киршнера, она думала, что поняла, что такое война, но слова Мартина открыли ей еще одну сторону происходящего.
-… и я уже заложил свою ферму, сударыня, но понимаю, что выкупить мне ее не удастся. Я все глубже и глубже погрязаю в долгах. По-хорошему продать бы все, пока это еще можно сделать, и уехать в деревню. Там хотя бы с голоду не пропадешь. Но как я буду жить без «Муськиной радости»?
- Нет, Мартин, так нельзя, надо бороться.
- Надо-то надо, но только как? Вот сейчас мне надо уплатить налог, а полной суммы не набирается. Никак не набирается, хоть ты тресни! Это бы еще полбеды, можно как-нибудь выкрутиться, но через три месяца они придут опять, а потом опять. Не знаю, что и делать, моя госпожа, видимо придется помирать с голоду прямо здесь, за стойкой.
Звякнул колокольчик у входной двери, и внутрь протиснулся низенький человечек с брюшком в малиновом мундире. Он огляделся и гаркнул зычным голосом:
- Где тут хозяин? Именем закона…
- О, явился, кровопийца… - пробормотал Мартин себе под нос. – А пузо-то какое, видать насосался уже нашей кровушки…
Он поднялся и перегнулся через перила:
- Здесь я. Что-то случилось?
- Извольте спуститься, сударь, у меня к вам бумага официальная.
Делать нечего, Мартин кивнул Лие и медленно пошел вниз, пытаясь заставить маленького пристава ждать подольше. Тот, ничуть не смущаясь, вертел головой, бесцеремонно рассматривая посетителей.
- Я к вашим услугам, сударь. Что за бумага?
Пристав молча подал ему конверт. Мартин развернул его и начал читать, все более бледнея.
- Да что ж это такое?! – Все посетители обернулись к нему, даже поварята из кухни выглянули. – Доколе это будет продолжаться?!
- И не забудьте расписаться в получении…
- Вы что там с ума посходили? Как я должен жить, по-вашему?
Холодные глазки пристава нехорошо сверкнули:
- Ко мне это не имеет ни малейшего отношения, мне все равно. Извольте расписаться в получении.
Мартин взревел:
- Не буду я расписываться! Что вы мне сделаете? Пришлете черную карету, которую содержите на мои же деньги? Идите к черту! Я больше не буду платить за ваше содержание, за ваш красивый мундир, я не буду платить за эту войну!
- Вот как… Бунтовщик, значит? Ну-ну… - Голос пристава оставался таким же холодным, как и его глаза. – А все же распишитесь, на фронте вам легче будет умирать, зная, что свой долг перед отечеством вы полностью исполнили.
Его внимание привлекла кошка, которая лежала на конторке на бархатной подушечке. Пристав потыкал пальцем ей в толстенький живот и попытался почесать за ушком, но тут случилось непредвиденное: добрейшая и ласковая Муся Четвертая, которая никого в своей жизни не укусила и не оцарапала, вдруг озверела и вцепилась в руку приставу. Это было что-то совершенно дикое, потому что она никогда не поступала так даже с даже извергами-ребятишками, таскавшими ее круглые сутки.
Пристав взвыл и замотал рукой, но не тут-то было - со всей злости она схватила его зубами и передними лапами, продолжая отчаянно драть задними, чтобы причинить ему как можно больше вреда. Мартин остолбенел и вытаращил глаза, пока человечек напрасно пытался стряхнуть с себя ополоумевшую кошку.
- Ах ты, дрянь!!! АААААА!!!! Ну, погоди… - другой рукой он ухватил животинку за шею, и, прежде чем Мартин успел метнуться к нему, с ненавистью дернул ее на сторону. Раздался страшный хруст и когти разжались, ножки в беленьких носочках бессильно повисли - Муся Четвертая навсегда покинула свой теплый дом.
В воцарившейся тишине пристав с отвращением отшвырнул безжизненное тельце, мягко шлепнувшееся о стойку.
– Тебе это даром не пройдет… - прошипел он, вытирая платком кровь из расцарапанной руки.
- Муся… Мусенька… - почти беззвучно произнес Мартин одними губами. Трясущимися руками он поднял мертвую кошку, положил ее на подушечку, повернулся к приставу… И тут зал взорвался: раздался такой рев, полный ярости и злобы, что злосчастный чиновник побледнел и повернулся к двери, чтобы ретироваться. Но не успел: Мартин, официанты, поварята, студенты единым порывом вскинулись и бросились на пристава.
Его повалили на пол и стали избивать с таким остервенением и ненавистью, что не было ни малейшего шанса спастись. В ход пошли табуретки, каминные щипцы, вертелы – люди мстили ему за все свое горе, за все страдания, которые им пришлось пережить в последний год. Кровавая лужа на месте тела становилась все больше, ботинки дерущихся стали скользить по полу, когда они наконец поняли, что человек мертв.
Мартин с ножом в руке, дрожа, отошел в сторону. Теперь он осознал, что в его трактире только что произошло убийство, но это его не только не испугало, а, наоборот, прибавило мрачной решимости. Он погладил Мусю Четвертую и опрокинул стопку водки, забытую официантом на стойке.
- Спи спокойно, моя ласточка, мы за тебя отомстили. Ненавижу… Как же я ненавижу их всех! - Он обвел притихший зал взглядом, в котором горела злоба, - Вот что, друзья мои, видно не судьба мне окончить свои дни в постели, так что хоть пошумлю перед смертью.
- Иржи! – крикнул он подавальщику, - налей всем гостям за счет заведения! Гуляем! Теперь ничего не жалко!
Он с размаху разбил рюмку о стену – на чистой бежевой краске растеклось коричневое пятно. Лия с ужасом смотрела сверху на этого доброго и смирного человека, доведенного до безумия, и чувствовала, как в ней закипает ненависть к чему-то бесформенному, безликому, не имеющему имени, но одетому в малиновый мундир.
- Пей, ребята! Пей! – Мартин выставлял на стойку все свои красивые бутылочки из заветного шкафа. Он принес с кухни ножи, топоры и вертелы, и бросил все это кучей на пол в зале. – Разбирай оружие! Чем богаты, тем и рады! Ох, и пошумим мы сегодня!
Десятки рук быстро расхватали кучу и направились на выход. Лия выскочила вместе с ними и увидела, что в трактире, кроме Муси, остался только Мартин, который зачем-то поливал пол и столы водкой из бутылок. Толпа двинулась вниз по улице, к Обводному каналу, по пути изрубив на куски двоих солдат из ночного патруля, случайно оказавшихся рядом. Третий же сумел убежать, но его судьба никого не волновала - проходя от улицы к улице, толпа увеличивалась в размерах, словно вбирая в себя всю ярость и ненависть измученного войной народа.
Лия шла вместе с ними, подвластная стадному чувству, желанию бить, разрушать, уничтожать. Она не нанесла никому удара, и руки ее были пусты, но ненависть плескалась в ней точно так же, как и в подмастерьях Мартина, теперь уже безработных. Ускоряя шаг, они промаршировали по мосту через канал и двинулись к Рыночной площади, где испокон веков собирались бунтовщики, чтобы сообщить королям волю народа.
Вечером, когда заканчивалась торговля на Рыночной площади, казалось бы, все должно стихать и успокаиваться. Но нет, к ночи жизнь там только начиналась – истинные короли Амаранты, воры и нищие, собирались там, чтобы сбывать добытое за день трудами неправедными.
До начала войны Орландо сильно поприжал эту вольную братию. Ночные патрули, обходы, стража на каждом углу сделали Амаранту безопасным городом даже под покровом ночи. Грусть и уныние воцарились в рядах джентльменов удачи, ибо красть стало опасно, сбывать краденое – еще опаснее, а за нищенство вполне можно было угодить в тюрьму или того хуже – на общественные работы.
- Всякое может случиться в жизни, - рассудил Правитель, подписывая указ о создании работных домов, - но в любой ситуации можно найти какой-нибудь выход вместо того, чтобы сидеть на паперти.
В соответствии с его указом в Стране Вечной Осени были созданы казенные дома, где нуждающиеся могли получить кров и пищу взамен на выполняемую ими работу, например, по уборке улиц или посадке деревьев. Тех же, кто продолжал просить милостыню на улице, объявляли тунеядцами и сажали в тюрьму без долгих размышлений. За десять лет правления Орландо профессиональные нищие в стране исчезли как класс, и вот теперь они появились снова – подорванная войной казна уже не могла обеспечивать едой и работой всех желающих, которых с каждым днем становилось все больше. Народ нищал.
На Рыночной площади снова начались веселые ночи с поножовщиной и скупкой краденого. Теперь законопослушные горожане старались обходить это место засветло, как в старые добрые времена, когда в стране еще были короли. Даже стража вопреки служебным инструкциям без крайней необходимости сюда не заглядывала. И вот именно в это место бежала Лия, влекомая вооруженной толпой.
- Бунт! Бунт! – раздавалось со всех сторон. Глухой топот сотен подошв по булыжной мостовой катился как морская волна, растущая по мере приближения к берегу - на площадь, освещенную кострами, выбежало уже около тысячи человек. Изумленные воры смотрели, как множество рук ставят бочку на бочку, формируя трибуну, на которую взобрался какой-то человек и начал кричать о том, что нет больше сил терпеть, и что кто-то должен ответить на все страдания народа.
Лия, вспомнив свое босоногое детство, взобралась на дерево, растущее у края площади, и уселась на хорошей толстой ветке, не забывая яростно свистеть в такт очередному оратору. Совсем рядом с ней находилась палатка сосисочника, сейчас пустая, но все равно соблазнительно пахнущая знаменитой жареной колбасой. Лия сглотнула слюну и подумала, что зря ограничилась только мороженым, - и тут она вспомнила про Мартина и про то, что случилось сегодня. Гнев и ненависть снова поднялись и затопили ее душу, она даже свистеть забыла, и уж тем более забыла про свое обещание ни во что не вмешиваться.
Тем временем позади раздался какой-то шум – Лия обернулась и увидела малиновые пятна, мелькающие в переулке в свете факелов. То были правительственные солдаты, которые зря времени не теряли и оцепили площадь, перекрыв выходы. Девочка привстала, чтобы рассмотреть получше, и поняла, что пути к отступлению закрыты – бунтовщики были в ловушке, но сами еще не подозревали об этом, продолжая выкрикивать лозунги на трибуне из пустых бочек.
- ЛЮДИ!!!! ЛЮДИ!!!! – завопила она дурным голосом. Не сразу, но ей удалось перекрыть шум толпы: - ТАМ СОЛДАТЫ!!! МЫ ОКРУЖЕНЫ!!!
Тысяча голов повернулась в ее сторону, а потом беспорядочно закрутилась: все пришло в движение, энергия толпы мгновенно рассеялась – каждый вдруг вспомнил о себе и панически задумался, как же спасать свою шкуру. В этом хаосе, в окружении нескольких солдат к помосту из бочек пробивался начальник гарнизона Амаранты полковник МакДермотт. Добравшись до помоста, он не без труда взобрался наверх и заговорил с толпой сам, легко спихнув последнего оратора.
- Уважаемые граждане, - голос его звучал уверенно и властно, - я призываю вас к порядку и прошу сохранять спокойствие. Все выходы с площади перекрыты вооруженными солдатами, поэтому любое сопротивление бесполезно. Даже такое…
МакДермотт ловко увернулся от пущенного в него помидора.
- Как вам известно, по закону военного времени любые массовые сборища запрещены, и вам стоит разойтись по домам и не рисковать своей жизнью. Поэтому сейчас, пожалуйста, без паники и спешки поворачивайтесь и направляйтесь к выходам с площади. Там каждый из вас будет разоружен и отпущен на все четыре стороны.
Его спокойствие и уверенность подействовали охлаждающе даже на самые горячие головы, люди заколебались и зашатались. Когда ослепление спадает, то толпа мгновенно перестает существовать, распадаясь на множество отдельных, маленьких людей, уже не представляющих никакой опасности. МакДермотт это знал и не беспокоился, долгие годы гарнизонной службы в Амаранте сделали его специалистом по уличным столкновениям. Он знал, что сейчас никого арестовывать не надо, иначе толпа снова схватится за оружие. Пусть идут себе по домам с миром, потом разберемся. Осведомители господина фон Тузендорфа работают хорошо, и никто из главных крикунов не уйдет от ответственности, а сейчас самое главное – ликвидировать толпу.
Знала ли об этом Лия? Вряд ли… Она просто почувствовала, что сейчас все закончится, и Мартин пойдет в тюрьму, а люди в малиновых мундирах будут и дальше разносить свои маленькие серые конверты – потому что они правы, они хозяева, и могут делать все, что захотят.
- Но почему?! Почему?! – она перепрыгнула с ветки на крышу сосисочной. Ненадежная конструкция зашаталась и затрещала под ней, но множество рук подхватило старую будку. – Почему мы даем этим людям право говорить нам, что делать? Они что, чем-то отличаются от нас? У них по две головы, шесть рук и мудрость несравненная?! Да они вообще кто?
Только секунда – и толпа снова стала единым организмом, жадно слушающим девчонку, она выскользнула из рук у МакДермотта и ощетинилась.
- Посмотрите на них – кто они? – Лия показала пальцем на полковника, - вот это – дядечка средних лет с пивным брюшком. А там – несколько десятков молодых парней, таких же, как мы. И они пытаются нам сказать, чтобы мы утерли сопли и шли домой баиньки!
Раздался смех, страшный смех понимания ситуации. Действительно, численный перевес был за толпой, она могла в мгновение ока смять солдат и разнести любой заслон. МакДермотт испугался, потому что и сам знал то, что сейчас говорила вслух эта девчонка.
- Спокойно! Не делайте глупостей! Помните – всегда найдутся желающие сунуть ваши головы в петлю, но так ли это вам надо? Все эти крикуны выходят сухими из воды, а в тюрьму и на фронт за них идут глупцы, позволившие себя одурачить.
- Вот-вот-вот, смотрите, как он это делает: вся его власть стоит на том, что мы позволяем ему править нами! Он сейчас скажет что угодно, только бы мы разошлись по домам, потому что это нужно ему! Но нет, мы будем делать то, что нужно нам! – Лия подбоченилась и орала во весь голос, сверкая глазами. – Посмотрите на него: кто он? Если мы не признаем его право командовать нами, то он превращается в ничто, обычного пузатого дядьку. Смотрите на него, смотрите!
Толпа хохотала, оглушительно улюлюкая. Красный, как помидор, МакДермотт действительно словно линял на глазах, превращаясь из фигуры, облеченной властью, в обычного мужичка в мундире.
- Что это за девка? – прошипел он. Подавив в себе искушение вытереть выступивший на лбу пот, он покрепче ухватился за бочку – А ты-то кто? Ты сама кто?! Школу прогуливаешь?! Смотрите добрые жители Амаранты, кто командует вами: какая-то школьница говорит вам, что делать! Давайте, следуйте за ней – вы славно погуляете, побьете пару фонарей и объедитесь мороженого в трактире, а потом она пойдет домой к мамочке, а вы – в тюрьму! Вам это нравится?!
Толпа ревела, адреналин плескался у Лии в ушах, и она совсем ничего не боялась. Стоя на хлипкой крыше ларька среди ревущей толпы, она плавала как рыба в воде, чувствуя себя уверенно как никогда, просто вдохновение какое-то накатило. Одним мановением руки она останавливала шум и смех, когда хотела говорить, и ей это нравилось, в первый раз в жизни она вдруг поняла, что является королевой.
- Да, нам это нравится! А ты можешь идти и убиться о стену, потому что мы будем делать то, что захотим!
- И кто это вам позволит?!
- Мы. Сами. Себе. Позволим. – Свист и крик почти заглушили эти четыре слова, произнесенные отдельно, но вот Лия махнула рукой, как на площади снова воцарилась идеальная тишина. – А вам лучше сдать оружие и убираться отсюда подобру-поздорову, пока целы. Пока мы позволяем.
МакДермотт расхохотался, хоть и несколько неестественно.
- Вот как! Ты мне позволяешь? Ну, спасибо, дорогая, - ты мне хоть имя свое скажи, чтоб я знал, кого благодарить.
Был в том и немалый расчет, потому что человечек в сером, крутанувшийся возле полковника, шепнул ему, что эту девушку никто не знает.
- Пожалуйста, это не секрет. Благодари свою принцессу, Лию, дочь короля Ибрагима и королевы Зои.
При этих словах на площади воцарилась такая тишина, что казалось, будто даже мухи в ужасе прикрыли мордочки лапками. «И зачем я это сказала?» - пронеслось в голове у Лии, но было уже поздно.
- Надо же… - проклиная свою близорукость, МакДермотт впился глазами в девушку, потому что он видел Ибрагима, видел Зою и даже маленькую принцессу, пусть это и было давно. – А ничего, что принцесса уже шестнадцать лет как лежит в могиле на кладбище Неф-Лакот вместе со своими родителями? Я лично присутствовал на опознании тел и похоронах! Я видел это собственными глазами!
Не смея даже вздохнуть, толпа только переводила взгляд с полковника на девушку и обратно.
- И что же вы положили в гроб принцессы? – Лия рассмеялась, - раз вы там были и все видели, отвечайте мне: почему ее могила пуста?
МакДермотт вдруг застыл с открытым ртом – он вспомнил тот день в малейших подробностях и понял что да, действительно, вместо трупика принцессы они схоронили какие-то тряпки и чью-то ногу, а все потому, что от ребенка, дескать, ничего не осталось. Он одернул себя, это ведь только потому, что там действительно было много крови и не так-то просто было разобраться со всем, но липкий холодок почему-то пополз по его спине. А для толпы его молчание было куда красноречивее любых слов.
- А-а-а-а, молчишь, гад! – Тоненько взвизгнула какая-то женщина, - смотрите на него – знает кошка, чье сало съела!
Полковник очнулся и замахал руками:
- Что вы, что вы, это полнейшая чушь! Принцесса Лия погибла вместе со своими родителями и похоронена на кладбище Неф-Лакот, это видели многие, не только я, и никто в этом не сомневается!
- Да ну? А что если мы сейчас пойдем и посмотрим? Могила принцессы пуста, а все потому что я тут! Шестнадцать лет назад меня спасло удивительное существо, которое всегда внушало ужас людям. Меня спас Змей Горыныч!
Шелест ужаса пролетел над толпой.
- Да, меня спас Змей Горыныч, и он вырастил меня в Дремучем лесу, потому что боялся, что здесь, в городе, меня могут прикончить так же, как и моих родителей. А могила на кладбище Неф-Лакот пуста, там ничего нет! Я здесь, и я ваша законная принцесса!
Толпа впала в состояние, близкое к экстатическому, а полковник все пытался объяснить, что это наглая ложь, что принцесса умерла и похоронена, но Лия только смеялась.
- Да не верьте вы этой самозванке! – его слабый голос потонул в реве толпы. Он и сам себе не верил, мучительно перебирая в голове подробности тех трех страшных дней.
- Да, не верьте мне! И никому не верьте! – кричала Лия, - все надо проверять! Хотите убедиться – пойдем на кладбище!!!
- Идем!!! – вскинулись сотни рук, - Вперед!!! На кладбище!!!
- Угомонитесь… именем закона… это безумие… - увлекаемый толпой МакДермотт пронесся мимо Лии так близко, что мог бы коснуться ее и с ужасом понял, что узнает эти глаза, это лицо, эту улыбку. Как последний сапожник, он склонен был поверить ей, но все-таки он оставался должностным лицом, поэтому что-то торопливо шепнул неизменному человечку в сером, прежде чем последовать за толпой со своими солдатами.
Никогда еще кладбище Неф-Лакот не видело такого скопления людей. И это были не герцоги с князьями, а самая что ни на есть голубая кровь нации – булочники, каменщики и извозчики, торговцы и воры, домохозяйки и студенты. Они заполонили старинное кладбище, пытаясь подобраться поближе к скромному склепу короля Ольгерда.
В мерцании факелов кладбище выглядело зловещим. Лия не без содрогания подумала о том, сколько же здесь мертвых, и как они недовольны их вторжением. Дверь в склеп была открыта с того самого раза, как они приходили сюда с Ирьей. Не встретив сопротивления, люди мгновенно затопили собой тесное душное помещение.
- Здесь, – указала Лия пальцем на стену с надписью. И сотни сильных рук вцепились в гранитные плиты, мгновенно вывернув их с корнем. Пахнуло плесенью и тлением, внутри обнаружилось три гроба – два больших и один маленький, изрядно изъеденных червями. Какой-то высокий мужчина с факелом оттеснил людей от каменного помоста и сделал знак нести гроб сюда.
В круге дрожащего света детский гробик, покоробившийся и покрытый плесенью, смотрелся жалко и жутко. Скрипнул топор в чьей-то руке, хрустнули доски, и под отвалившейся крышкой обнажилось неприглядное зрелище из истлевших тряпок и пары косточек. Но одно было неоспоримо – трупа ребенка там не было.
Наверху грянул колокол – наверное, что-то оторвалось, но в безветреную погоду это казалось невероятным. Похолодевший от ужаса МакДермотт смотрел на нее, не отрываясь, как будто она только что восстала из этого самого гроба, который сиротливо зиял черным провалом на каменном помосте. А Лия вдруг почувствовала, что надо уходить отсюда.
- Закройте гроб и уберите на место. Вы все видели. Пока уходить, это не место для сборищ.
Едва она это сказала, как снаружи взвыла собака, и жутко закаркали невесть откуда взявшиеся вороны. Объятые суеверным ужасом люди бросились вон из склепа, толкаясь и сбивая друг друга с ног. Полковник тоже побежал, и, обернувшись у порога, увидел Лию, в одиночестве стоявшую у разверзтой могилы – это стало одним из сильнейших впечатлений его жизни.
Выскочив на свежий воздух, МакДермотт почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Обернувшись, он увидел своего человека, который тихонько оттащил его в сторону и сообщил, что кладбище окружено, и никто не уйдет отсюда просто так. Из соображений безопасности ему лучше было исчезнуть, поэтому он поспешил нырнуть во тьму за чей-то памятник, как раз в тот момент, когда Лия вышла из склепа и подняла голову, прислушиваясь к шуму, раздававшемуся у ворот.
- Да здравствует принцесса Лия!!! – факелы взметнулись в воздух, но Лия продолжала хмуриться. Что-то в ее голове словно стучало: «Уходи отсюда! Уходи! Быстрее!» - Идем во дворец, у нас больше нет Правителя, у нас снова королева!!! Ура!!!
Она натянуто улыбнулась и снова стала озираться по сторонам – со стороны входа раздались крики, как будто там кого-то убивали. Все повернулись туда, и в тот же миг над ночным кладбищем пролетел истошный вопль:
- Нас предали!!! Там солдаты, там везде солдаты!!!
В одно мгновение митинг превратился в панику. Ополоумевшие люди метались взад-вперед, сшибая с ног друг друга, запинаясь и падая на заросшие травой могилы. Лия отступила в тень Ольгердова склепа, не зная, что теперь делать и куда податься. Всюду, куда ни посмотри, виднелись малиновые лычки солдат, едва различимые в сполохах факелов. Вот теперь она поняла, что серьезно влипла.
Каменная гаргулья, за которой она спряталась, обжигала ладони могильным холодом, а факелы танцевали уже совсем рядом.
- Ищите девчонку, она должна быть где-то здесь! – уже знакомый голос МакДермотта прозвучал как-то особенно зловеще, и, главное, очень близко. Лия почувствовала, что, несмотря на каменный холод изваяния, ее ладони вспотели, как от сильного жара. Она огляделась кругом – спрятаться было некуда, даже вход в склеп уже был ярко освещен. Вдруг она почувствовала прикосновение к своему локтю и чуть не подпрыгнула от страха, но, к счастью, сдержалась, чтоб не закричать.
Высокий мужчина, лицо которого было скрыто капюшоном, набросил на нее плащ и тихонько подтолкнул налево, за склеп. Делать было нечего, вопросы задавать некогда, и Лия просто решила доверять своему спутнику, который быстро и бесшумно проталкивал ее между могилами. Вскоре к ним присоединились еще три человека. Небольшой группой они уходили подальше от толпы и шума, перебегая от памятника к памятнику и стараясь избегать освещенных мест. Так, вполне успешно, он достигли кладбищенской стены – высокой, каменной стены Неф-Лакота, которая тянулась до самой Грунтовой, надежно охраняя покой властителей страны от надоедливых смердов. По самому верху этой стены тянулась чугунная решетка с острыми зубьями. Вполне достаточная ограда даже от вездесущих мальчишек, теперь она стала почти непреодолимым препятствием для кучки беглецов.
Однако Лиины спутники не стали раздумывать – двое из них отличались завидным ростом, поэтому, встав на соседнюю оградку, они смогли дотянуться до верха. Один из них влез на стену, и, не обращая внимания на крики солдат, обнаруживших их бегство, протянул руки за девочкой. Она и сама не поняла, как ее ноги оторвались от земли, как она буквально взлетела над оградой и сокрушительно рухнула в кусты с обратной стороны. Рядом просвистели и тяжело приземлились два ее спасителя, а один замешкался и остался внутри. Лия не успела подумать о том, что надо бы его подождать, как неведомая сила подняла ее за шкирку и поставила на ноги.
- Бежим! Быстро! – из-за угла уже раздавался топот и крики.
Перебежав дорогу, они разу же сунулись в колючий кустарник и стали проталкиваться в чей-то палисадник. Яростно залаяла собака, потом взвыли все остальные псы в околотке и началось: в окнах заметались огни, забегали люди – спрятаться и отсидеться не было ни малейшей возможности.
Лия бежала вслед за мужиками по каким-то темным и грязным переулкам. Бежала так, что ей казалось, будто собственные пятки лупят ее по затылку, но выбора не было – позади постоянно звучали шаги преследователей, раздавался собачий лай. Казалось, что вся нечистая сила этого города преследует святотатцев, осквернивших могилу. От ужаса у нее даже сердце не билось, как она бежала столько времени и с такой скоростью – неизвестно.
Внезапно высокий парень, бежавший впереди, резко затормозил, и, подхватив Лию почти что на лету, отступил в темную нишу.
- Тсссс….. – его локоть торчал у нее перед лицом, мешая смотреть. Второй беглец тоже был рядом, Лия слышала его сбивчивое дыхание. – Тихо, слушаем… Никак, отстали…
В наступившей тишине раздавался какой-то странный гул, как будто что-то тяжелое мягко и мерно ударяло о землю, но шагов и голосов слышно не было. Немного высвободившись из-под руки своего попутчика, Лия вытянула шею – запах сырости, месмерические всплески на каменных стенах… Они прятались в Водном проходе.
Прикинув мысленно расстояние от Неф-Лакота до канала, Лия ужаснулась – как они умудрились преодолеть его бегом, ни разу не остановившись! Воистину, у страха глаза велики. Но что делать теперь? И вообще, ситуация пикантная – она одна, ночью, в уединенном месте с двумя незнакомыми мужиками.
Высвободившись из-под тяжелой руки, она отступила на шаг:
- Мы оторвались. – Не зная толком, что делать, она протянула руку незнакомцам, - Спасибо, без вас я бы пропала там. Не знаю, как вас и благодарить.
Темная фигура едва заметно качнулась вперед.
- Скажите, вы действительно принцесса? Или это было так, для толпы?
Голос у Лииного спасителя оказался густым и низким. Лия смущенно улыбнулась, вспомнив свое обещание, данное ведьме.
- Вообще-то я поклялась никому не говорить об этом, но с треском провалилась… Да, я действительно принцесса, и в той могиле похоронены мои отец и мать. Зря я вылезла сегодня, не надо было мне этого говорить. – Она потерла переносицу в затруднении, - если б вы знали, как мне влетит от Ирьи…
Где-то под крышей оглушительно каркнула ворона и раздалась трещотка сторожа, обходившего свои владения.
- Ой! Уже так поздно! Ирья меня прибьет! Вы простите меня, но мне домой надо, в Касаблас.
Из-за спины высокого человека сверкнули глаза его товарища, и молодой голос торопливо произнес:
- Вам нельзя возвращаться домой, госпожа,.. простите, Ваше Высочество – тайная полиция наверняка уже ждет вас.
Лия вытаращила глаза: обращение «Ваше Высочество» подействовало на нее, как удар плетью. А ведь и правда, из-за ее глупой выходки сейчас невозможно вернуться домой, и даже как-то рассказать Ирье что случилось. От такой мысли у нее живот скрутило – действительно, сейчас в доме ведьмы наверняка орудуют сыщики, потому что их знает весь Касаблас, и ее личность уже давно установлена. Значит, идти ей некуда, и на теплую родную постель можно больше не рассчитывать. Что же делать тогда?
- Ваше Высочество… Ваше Высочество… - парню пришлось трижды повторить, пока до Лии дошло, что обращаются к ней. – Идемте с нами, мы сумеем вас спрятать.
Никогда в жизни она не была в такой ситуации, чтобы очертя голову броситься в приключения. Но выбор был невелик – либо она доверяет этим двум незнакомым людям, либо… ей некуда идти. Видимо понимая ее колебания, парень вышел вперед и откинул капюшон с головы – лицо его напоминало ландрца или кого-то с юга, но было оно молодое и приветливое, насколько Лия могла рассмотреть в неверном лунном свете.
- Меня зовут Нурик, а это мой брат Эрикур. Мы каменщики, работаем на стройке в Ла-Уньоне, мы не причиним вам вреда.
- Да, - низкий и звучный голос Эрикура чем-то напоминал Змея, - вы можете нам доверять. Мы честные люди.
Почему-то верилось. Вообще, когда кругом ночь, холод и тебе некуда пойти, людям верится куда охотнее, и Лия решила, что терять ей все равно нечего.
Братья привели ее в рабочие трущобы где-то в Сейморе. Там друг к другу, как медовые соты, лепились крохотные грязные хибарки, в которых проходила недолгая жизнь рабочего человека. В одну из них они постучали, и им открыла молодая женщина с изможденным лицом, молча пропустившая их вовнутрь.
- Собери нам чего-нибудь… - тихонько попросил Эрикур, снимая плащ. При свете лучины стало видно, что он тоже не стар, ему, наверняка, нет еще тридцати, но его манера держаться добавляла ему солидности и возраста. Это был огромный широкоплечий блондин, но в облике его неуловимо проскальзывало что-то южное, как и у младшего брата.
- Мы родом из Энкрета, - пояснил он, - отец наш арпентерец, а мать из Ландрии.
- Да. А мы не получились, – весело заметил Нурик, взяв на руки крохотного щенка, ползавшего по комнате, в которой, похоже, все они жили. В отличие от Эрикура, он действительно походил на ландрца, был тоньше в кости и подвижнее, хотя и ничуть не ниже.
- И что? Я тоже не без ландрских кровей, моя мама, как-никак, племянница королевы Вильгельмины, - ухмыльнулась Лия. Было странно говорить «моя мама» или «мой папа» о короле с королевой.
- Хорошо. Сейчас мы поедим немного, что есть, а потом Нурик отведет вас на хутор. Там вы будете в безопасности, а потом уже решим, что делать.
За окном завывал ветер, да по соседству бузили пьяные рабочие, матерно ругаясь и выкрикивая в ночь проклятия неизвестно на чью голову. Притулившись к стене, Лия грела пальцы о кружку пустого кипятка и страшно переживала, как же волнуется за нее Ирья, и что теперь будет с папой, Мими, с ней, да и вообще со всеми.
Когда все дела были наконец-то сделаны, бумаги просмотрены, подписаны и собраны, вечерний чай выпит, правитель Орландо направился в спальню. Камин с вечера разожгли, и он уже успел прогореть, распространив блаженное тепло на всю комнату, теперь только угли поблескивали красным, бросая горячие сполохи на пол и стены. Орландо лег в постель, немного поприслушивался к ночным шорохам дворца, очередной раз вспомнил про призрак королевы Брижитт, и, прищурив глаза, стал следить сквозь ресницы за мерцанием потухающего камина. Сам не заметил, как уснул.
Однако в блаженный покой его внезапно ворвались резкие звуки. Тревога, нарастающая тревога подхватила еще не проснувшегося человека, плеснув в сердце липким страхом. Как из горячей ваты он пытался выкарабкаться наружу и проснуться, но не мог, его утягивало на дно. Внезапно ледяная рука схватила его и выдернула – Орландо открыл глаза. Он лежал в своей постели, а рядом с ним почему-то сидел Тузендорф, грязный и замызганный, с безумными глазами, как будто только что пробежал стометровку наперегонки со Змеем.
- Что здесь происходит? Вы почему здесь? Вообще слезьте с моей кровати, это вам не лавочка в парке!
Всколоченный, с неприятным привкусом во рту, правитель помотал головой и наконец осознал, что это ему не снится, и министр внутренних дел действительно сидит на его постели в два часа ночи. А это значило, что произошло что-то серьезное.
- Что случилось?
Тузендорф сделал привычное движение, чтобы снять очки и начать их протирать, но обнаружил, что где-то потерял этот ценный элемент внутренней политики. Махнув рукой, он покачал головой, как это делают деревенские тетки в горестях, и выложил потрясающую новость:
- Беда, Ваше Высокопревосходительство, сегодня ночью принцесса Лия восстала из мертвых.
Орландо как-то нелепо не то моргнул, не то дернулся – до его сознания информация пока что туго доходила, а Тузендорф уже тараторил, задыхаясь и перескакивая с одного на другое.
- … там бунт учинили… человек с тысячу собралось… разнесли склеп, варвары… уж как мы гнались – убежала… а все из-за дохлой кошки…
- СТОП!!! – Правитель наконец утвердился на пятой точке и достаточно проснулся для того, чтобы критически осознавать действительность. – Господин барон, вы сошли с ума? И не придумали ничего лучше, чем явиться ко мне посреди ночи и поделиться радостью?
- Ваше Высокопревосходительство, да поймите же вы! – взвыл министр внутренних дел, - Все серьезно! Пока вы сладко спали, полгорода было охвачено беспорядками!
- Рассказывайте нормально, по порядку. Без истерик, дохлых принцесс и воскресших кошек.
Орландо спустил ноги с кровати и всунул в шлепанцы, Тузендорф, полностью наплевав на протокол, уселся рядом и начал свой рассказ про беспорядки, поджоги, стихийный митинг на Рыночной площади. Когда он дошел до явления принцессы народу, то стал запинаться и заикаться, а правитель этого терпеть не мог.
- Что вы опять юлите, как алиментщик на суде? Говорите, как есть, я уж как-нибудь переживу.
- Ох, Ваше Высокопревосходительство, помните мой доклад про Draconis Glorixidis? Ну, тот самый… - он опасливо скосил глаз в сторону своего повелителя, но тот молчал и слушал. - Так вот, этот экземпляр оказался воистину выдающимся, он не только уничтожил короля и королеву, но и воспитал их дочь. И теперь она взрослая девушка, которая, к сожалению, прекрасно знает о том, кто она.
- Господин фон Тузендорф, да будет вам известно, - медленно и раздельно начал Орландо, делая ударение на каждом слове. – Его Величество король Ибрагим с женой и дочерью был зверски убит 16 лет тому назад. Они мертвы и похоронены на кладбище Неф-Лакот, и это общеизвестный факт, с которым может поспорить только сумасшедший.
- А вот и нет! Могилка-то пустая! Они же пришли туда, сломали стену и достали гроб, а там-то пусто!!!
- Да что там может быть, шестнадцать лет прошло?!!! Сгнили они уже!!!
- Нет, не сгнили – король и королева на месте, а принцессы-то нет! – маленькие глазки Тузендорфа светились азартом, - и девица эта… Я тут разузнал кое-что: ее зовут Лия, она до сегодняшнего дня проходила обучение в Касабласе у ведьмы по имени Ирья, вместе с дочерью барона Ферро, кстати… И говорят, что она и правда родом откуда-то из Дремучего леса. Понимаете, все сходится: это пресмыкающееся оказалось на редкость сентиментальным и сохранило ребенку жизнь. Мы же тогда с вами еще никак не могли опознать принцессу, помните?!!! А те кто ее видел сегодня, говорят, что она – вылитые король с королевой, МакДермотт наш говорит – а он ведь на похоронах распоряжался и много раз видел их величеств.
- МакДермотта надо было еще тогда сослать к черту на рога… - прошелестел Орландо, тихонько придерживая себя где-то в районе сердца, которое вдруг стало работать с перебоями. – Вот что, Тузендорф, сплетнями пусть занимаются бабки на лавочках, а вы – государственный человек, вам стыдно. Идите и занимайтесь оперативной обстановкой, чтобы к утру все было спокойно.
Говорил Орландо тихо и бесстрастно, но министр услышал за его бесплотными словами некий глубокий смысл и поспешил откланяться. Как и всегда, он читал желания и мысли своего повелителя еще до того, как тот успевал их произнести – собственно поэтому он и стал министром.
Когда за ним закрылась дверь, Орландо, простонав, соскользнул с кровати на пол. Какая-то непреодолимая слабость сковала его тело и придавила душу, холод пополз по пальцам, подбираясь к сердцу. Никогда до этого он не жаловался на здоровье, всегда был бодр и энергичен, а вот теперь даже встать не мог. Полежав немного, он отдышался и подавил в себе приступ паники, звавший его закричать, позвать на помощь – нет, он слишком хорошо помнил, как уходил из жизни герцог Карианиди, и решил сам для себя, что никогда не станет обузой окружающим.
Через пять минут у него достало сил подняться и лечь на кровать. Во дворце все снова успокоилось и стало тихо, только снаружи цокали копытами лошади – видимо Тузендорф счел нужным использовать Дворцовый гарнизон для наведения порядка. В тишине тикали часы, напоминая величайшему человеку в стране, что и его время ограничено.
- А ведь он прав, подлец, я сам тогда еще засомневался. Даже у Змея специально спрашивал про трупик принцессы, а он мне соврал, скотина. Вот ведь сволочь… И деньги взял, не поморщился, а сам мне такую свинью подложил… Паразит, ой, паразит…
Чем больше Орландо думал о вероломном ящере, тем сильнее разгоралась в нем ярость – он чувствовал себя обманутым покупателем, которого обвесили на базаре. И чем больше он злился, тем дальше отступало его недомогание, тем лучше он себя чувствовал.
- Это надо же так, я к нему, как к человеку – а он ко мне… этим местом! Нашел время для филантропии, говнюк! Нет, это уму непостижимо!!! - С этими словами он вылетел из кровати, начисто забыв о том, что только что собирался помирать. В неверном свете дворцовых фонарей тусклое зеркало отразило его бледное лицо со злобно горящими глазами. – А я-то сам как хорош! Красавец!!! Все знал и позволил этому случиться! Я же себе даже записал тогда: «Проверить!» - и почему, спрашивается, не проверил? Ах да, я же короля хоронил, где уж мне проверять было… Да лучше б этот король до сих пор в подвале гнил!!! Ему все равно, он и правда мертвый…
Он прошлепал в уборную, умыл лицо, прополоскал рот и натянул халат – из окна, оставленного открытым, тянуло сквозняком. Прошедший дождь оставил на улице редкие лужицы да сладко-влажный воздух, полный запахов.
- А что это я так раскипятился? – вдруг посетила Орландо здравая мысль. – С чего я вообще решил, что это правда? Какая-то девица прыгает на бочку, плетет небылицы и все тут же верят, что она и есть принцесса. Да, у меня были недоработки по этому вопросу, но это совсем не означает, что все так, как говорит Тузендорф.
Он немного походил по ванной комнате, успокаивая сам себя. Действительно, стоит ли суетиться раньше времени, но сидевший внутри него клубок паники никак не желал рассасываться. Он почему-то верил в правдивость слов своего министра, причем прекрасно сознавал, что проблема заключается в том, что он верит, но разувериться не мог.
- Я не должен, не должен делать поспешных выводов. Тузендорф все разузнает и тогда станет ясно, как нужно поступить – для начала пусть выяснит все об этой самозванке, кто такая, откуда, где живет… Ах, да, он же говорил, что из Касабласа…
Волосы на его голове зашевелились. В пылу своих эмоций он пропустил мимо ушей слова министра о том, что девушка обучалась у ведьмы по имени Ирья, зато теперь почувствовал как страх парализует его волю. Опять Ирья! Везде Ирья! Эта женщина – его рок, его вечный враг и спутник. Он столько сделал только для того, чтобы избавиться от нее, но она настигала его снова и снова. Невероятно! Закон о запрете на ведьм имел под собой только одно навязчивое желание Правителя навсегда забыть о своем страхе перед ней, но не сработало. Забытая где-то в переулках бедного квартала, поставленная вне закона, Ирья оставалась мечом, подвешенным над его головой. Мыслимо ли такое совпадение, чтобы эта девочка случайно к ней попала? Нет! Она делает все специально, она готовилась к этому дню, чтобы отомстить ему, раз не получилось в прошлый раз!
Совсем одурев от страха и дурных мыслей, Орландо наскоро натянул штаны, накинул плащ и опрометью бросился вон из дворца, изрядно напугав задремавших караульных. В суете вокруг дворца ему удалось ускользнуть незамеченным, без охраны – если бы Тузендорф узнал, что его повелитель убежал ночью один, в неизвестном направлении, его бы хватил удар.
Но Орландо сейчас бы не вынес присутствия дуболомов-гвардейцев. Весь пылая гневом, страхом и ненавистью, он мчался по темным переулкам Найкратово, стараясь избегать освещенных мест и скопления людей. В городе явно было неспокойно, то там, то тут местность озарялась тревожным багровым отсветом, словно от пожарища, раздавались людские крики и звон железа. Амаранта словно сошла с ума – куда делась буржуазная сдержанность и чинное спокойствие?
Что произошло, что всколыхнуло этот огромный, неповоротливый город, что заставило его жителей вскочить с теплых постелей и бежать куда-то в темноте? Какая общая забота волновала их – или вдруг у каждого нашлись свои дела? Орландо не знал, он и сам был одним из бежавших, и терзал его свой собственный страх.
Халидадская сторона Обводного канала была окрашена багровым светом – где-то полыхал большой пожар, бросая пугающий свет на тяжелые воды канала. Орландо не знал, что это горит его любимый трактир, подожженный хозяином, который, как говорили потом очевидцы, совершенно сошел с ума. Оранжевые и красные сполохи разрезали ночь как воровские кинжалы, потрошили сонное небо, из которого сыпались ворохом то ли искры, то ли звезды. Если бы не страх, растворенный в воздухе, можно было подумать, что город гуляет, широко и с размахом празднуя что-то.
Касаблас спал, отгородившись от загулявшей Амаранты оврагами, плетнями и развесистыми черемухами. Лишь цепные псы сердито переговаривались, поглядывая на неурочное зарево на горизонте, да сторож мерно стучал в склянку. Сюда свежие новости еще не дошли, и стук подошв Орландо одиноко тонул в предрассветной тишине. Он не был здесь черт знает сколько лет, но добежал до нужной двери, ни разу не споткнувшись, словно каждый день ходил этой дорогой. Ирья не спала – в домике горели окна, полускрытые за деревьями в палисаднике, и Орландо не без содрогания вспомнил тот вечер, когда с таким трудом сумел от нее ускользнуть. Но сейчас страху не было места в его душе, гнев и злоба затмили его разум – он схватился за бронзовую ручку в виде львиной головы и принялся молотить в дверь.
Дверь открылась практически мгновенно, ибо ведьма, волнуясь за Лию, уже несколько часов бегала взад-вперед по гостиной, как зверь по клетке.
- Ну, наконец-то! Где тебя черти носят! – но к ее изумлению, вместо девочки с порога на нее почти рухнул Правитель Орландо, которого она уж точно не ожидала увидеть в такую минуту. И еще меньше она ожидала, что он схватит ее за грудки, начнет трясти и орать что-то нечленораздельное вроде того, что его обманули, прятали самозванку и дальше в том же духе.
Сорвался человек.
Не меньше минуты понадобилось Ирье, чтобы прийти в себя и стряхнуть с себя ошалевшего Правителя.
- Ты что, совсем одурел, что ли? Где Лия?!
- Вот и я спрашиваю: где Лия?! Где ты прячешь самозванку?
Он заметался по комнате, заглядывая под диван, за дверь, и зачем-то в сервант, а Ирья, сжав виски руками, пыталась привести мысли в порядок.
- Ты что несешь? Какая самозванка? Грибов поел на ночь? Закрой сервант!!!
- Где. Твоя. Девчонка. Принцесса недорезанная по имени Лия. Или у тебя нет такой? – глаза Орландо горели нехорошим блеском. – Она тут сегодня выступала на митинге, во дворец собиралась за короной!
- Вот ду… хота-то! – вдруг воскликнула ведьма и кинулась к окну, торопливо его распахивая. Кто мог подумать, что эта девчонка окажется такой дурочкой! Молодость – страшная вещь, делает дураками даже неглупых от природы людей.
– Это ты сочиняешь, друг, у меня есть только моя ученица по имени Лия. Принцессы сюда отродясь не заходили.
- Да ну? А ученица твоя из Дремучего леса, Змеем Горынычем воспитанная сиротка? – Правитель надвигался на ведьму, сжав кулаки, как будто собирался кинуться и отлупить.
- И что с того? А что это ты так разволновался, или повод есть?
Орландо напоролся на эти ее слова, как на ржавую железяку.
- Она нарушает общественный порядок, баламутит людей… В городе черт-те что творится…
- А, ну раз так, давай ее сюда – я ее выпорю как следует и вправлю мозги на место. Она еще несовершеннолетняя, так что это моя забота.
- Нету ее, удрала она! И будет дальше воду мутить, я чую. Никакая она не глупая девчонка, а опасная преступница. Знаешь, как называется то, что она делает – государственная измена!
Ирья выдохнула и присела на ручку дивана, вытирая покрытый испариной лоб.
- Сбежала… Значит, она в относительной безопасности… Фуххх… Ну и напугал ты меня. – Она потерла переносицу, словно собираясь с мыслями, а потом поднялась и выпрямилась во весь рост. Орландо показалось, что она стала выше на голову. – Вот что, голубь: я вынуждена тебя расстроить, но больше я молчать не буду. Два раза я промолчала и это были самые большие ошибки в моей жизни, но теперь я научилась. Теперь я всем расскажу, что Лия – настоящая принцесса. Да-да, она дочь короля Ибрагима и королевы Зои, а значит законная наследница трона, который ты так ловко узурпировал. Не хочешь ли вернуть ей то, что принадлежит ей по праву?
- Это ложь… - Правитель побагровел, глаза его, казалось, вылезут из орбит, - она самозванка! Ее место в тюрьме…
- Ее место во дворце! И она накажет тебя, попомни мое слово – потому что я знаю, что это ты убил короля. – Зеленые глаза ведьмы загорелись огнем и словно вцепились в лицо Орландо, - И ты отравил герцога Карианиди. И ты развязал войну. Неужели ты не понимаешь, что за все надо платить?
- Замолчи…
- Да, за все надо платить, и эта девочка с тебя взыщет. – Теперь уже Ирья надвигалась на Правителя, а он отступал от нее по кругу, натыкаясь на кресла. – Я тебе верно говорю, недалек тот час, когда Правителю Орландо придется расплатиться по счетам. Слово ведьмы, она тебя накажет так, что мало тебе не покажется. А сейчас убирайся отсюда, пока я держу себя в руках и не проломила тебе череп!
Только тут Орландо увидел у нее в руке кочергу. Страх мгновенно окатил его ледяной волной – и страх не перед кочергой, а перед ее глазами, горевшими ненавистью. Пулей вылетел он в начинающий светлеть переулок и кинулся прочь, не разбирая дороги, полный ужаса, ярости и чувства собственного бессилия. Голова его горела – впервые за много лет перед ним встала реальная угроза потери власти. Никогда раньше он не тревожился об этом, даже в самых трудных ситуациях он знал своих врагов и боролся с ними. А сейчас перед ним стоял призрак – давно забытый, похороненный, никому не нужный.
Он ведь все предусмотрел, обо всем подумал. Мог ли он обвинять себя в случившемся? Наверное мог, но ведь даже самый искусный политик, абсолютный гений не смог бы предвидеть, что Змей, Draconis Glorixidis, не убьет ребенка, а возьмет на воспитание! Это уму непостижимо!
Теперь, когда появилась законная наследница, он должен сложить свои полномочия и уйти в отставку, если новая королева не пожелает поручить ему какую-нибудь работу. И это после стольких лет труда и борьбы? На середине пути к величайшей славе, которую не знал ни один правитель этой страны? Ну уж нет!
Вбегая в свой кабинет, Орландо уже знал, что не откажется от своей власти ни в коем случае. Теперь, когда все стало ясно и решение было принято, он ощутил облегчение, словно переболел какой-то жуткой дрянью и теперь идет на поправку. Зажигая свечи на своем письменном столе, раскладывая бумагу и чернила, он словно исполнял ритуал, изгоняющий бесов и приводящий ум и душу в равновесие.
- Всякое случается. Но мне, хотя бы, не скучно жить. – он пододвинул к себе чистый лист и погладил его ровную поверхность. – Вот, самое верное оружие в искусных руках, нет ничего спасительней и гибельнее слова. Любые неприятности и обстоятельства можно преодолеть, если есть воля и хороший план. Сейчас я успокоюсь, все обдумаю, и как-нибудь справлюсь, когда-то мне удалось сделать куда более невероятное дело.
В окно вползал тусклый рассвет, ночь закончилась. В переулке Длинного Ножа догорала «Муськина радость», шипя черными балками, солдаты в малиновых мундирах наводили порядок в городе, разгоняя протрезвевших граждан по домам. Вылившийся с неба дождик потушил остатки ночного пожара, прибил пыль и пооббивал с деревьев большие багровые листья, чтобы на их месте появились новые, сияющие червонным золотом. Запах гари, озона и перемен стоял в воздухе, заставляя даже самых скучных клерков поднимать голову и как-то по-новому смотреть на город, помолодевший за одну ночь. А когда выглянуло солнце и расписало стены и мостовые яркими красками, каждое сердце забилось тревожно и радостно: мы живем! Вы слышали: сегодня ночью принцесса вернулась в Амаранту!