1
Далеко не в каждом сайте, специализирующемся на знакомствах, можно выбрать в графе атрибутов поиска партнёра строку «Для совместного пленэра, рисования, творчества».
Константин и Ангелина нашли друг друга именно через один из таких социальных порталов. Два профессиональных художника, не так давно закончивших высшие учебные заведения, работают не по специальности, но нуждаются в творчестве. Так бывает. Два одиноких человека, нуждающихся в любви, случайно пересеклись на просторах бескрайнего виртуального пространства. Так тоже бывает. Это судьба.
Вначале они просто переписывались, обмениваясь сообщениями. Присылали друг другу свои работы. Найдя много общего не только в них, но и в личных интересах, Костя и Лина решили встретиться на природе, порисовать пейзажи в местном загородном парке.
Первое их «свидание» было таким.
Стояла нехарактерная майская жара. Деревья, ярко-зелёные, переливающиеся под маслянистым солнцем, шевелили своими листочками от поднимающихся с молоденькой травы тёплых потоков. Одуванчики, золотистыми шапочками разбросанные по небольшой поляне, одурманивали медовым ароматом и призывали со всей округи просыпающихся шмелей и пчёл. На густо-синем небосводе не виднелось ни облачка. Довершали идиллию приглушённые птичьи трели, слегка опьянённые иссушенным воздухом.
Двое молодых людей приютились в тени берёз перед небольшим, отполированным как стекло, прудиком. Расположившись несколько поодаль друг от друга, дабы не смущаться и не нарушать хрупкую связь с вдохновением, скромные художники сосредоточились на своих полотнах, иногда всё же поглядывая друг на друга из-за этюдников.
Девушка, выглядевшая лет на двадцать пять, стройная, высокая, с предлинными прямыми тёмно-русыми волосами, собранными в пучок, колдовала над своим творением, быстрыми и точными движениями нанося масляные мазки на побеленный картон. Иногда она вдруг останавливалась, как зачарованная вглядывалась то на прибрежную растительность, то на поверхность воды, то на эффектно изогнувшуюся иву на противоположном берегу, то в неподвижное раскалённое небо. Потом, будто возвращаясь к реальности, она снова поворачивалась к подрамнику и продолжала лихорадочно и самозабвенно вселять жизнь в белоснежный кусок бумаги.
Темноволосый парень, не больше тридцати лет, среднего роста, напротив, поначалу был менее расторопен и, может быть даже, слегка неуклюж. Его большие светло-карие глаза, казалось, бес толку бегали вокруг, ища, за что зацепиться. Сменив несколько положений и, наконец, найдя нужное, беспокойный живописец уткнулся в свой чистый лист и принялся водить по нему остро заточенным карандашом. Было заметно, что молодой человек нервничает. То ли от того, что ему еле-еле удалось найти желаемую композицию для своего детища, то ли от того, что такая талантливая художница составила ему компанию, оказавшаяся к тому же крайне привлекательной и внешне. Впрочем, юноша тоже был отнюдь не уродом. Так или иначе, но первые линии на его картоне были какие-то ломанные и неуверенные. Но затем, словно, что-то проснулось в молодом творце. Его глаза загорелись, пальцы стали работать складнее, и, едва закончив с карандашным контуром, парень бросился намешивать густые, сочны цвета на своей палитре, стремительно, но, в то же время, аккуратно, придавать этюду цвет, догоняя свою коллегу, уже почти полностью закончившую цветовое решение фона своей картины и начинающую прописывать передний план.
Так, почти в полном молчании прошло около часа. Когда педагоги по рисованию (именно такая была их специальность) Константин Эммануилович и Ангелина Макаровна закончили свои пейзажи, они слегка нерешительно подошли друг к другу и положили картины рядышком на бархатные подорожники. Несколько мгновений они неподвижно стояли, опустив голову, пристально изучая картины друг друга. Наконец, прервав неудобную паузу, Константин промолвил:
- Считаю что, эффект от совместного пленэра потрясающий. Нам с вами непременно нужно почаще вот так выбираться.
- Пожалуй, - согласилась девушка и мечтательно улыбнулась, - А ещё, мне кажется, нам вполне можно перейти на «ты».
Так и продолжились их совместные занятия искусством. Усиливались и взаимные чувства.
Каждые выходные они выбирались на природу. Рисовали, разговаривали, смеялись и шутили. Однако, в основном они спорили, но это были добрые дружеские споры – на тему всемирной живописи. Ангелина и Константин сравнивали Да Винчи и Рафаэля, Левитана и Шишкина, Босха и Брейгеля старшего, обсуждали творчество Сальвадора Дали, Пабло Пикассо и многих других. Художники рисовали свои пейзажи в стандартном реалистичном стиле, но в них всё чаще проявлялись черты направлений живописи, поклонниками которых они были. Ангелина была приверженцем французских импрессионистов и постимпрессионистов, выражая своё восхищение Моне, Дега, Сезанном, Синьяком, Писарро, Тулуз-Лотреком. А Костя, будучи почитателем русских передвижников, восхвалял Репина, Куинджи, Саврасова, Серова, Крамского. Кроме того, Константин доказывал Ангелине, что и авангардизм – это тоже большое искусство, и Кандинский, и Малевич оставили большой вклад в развитие современного российского абстракционизма. Но его спутница не признавала не только отечественную, но и мировую артхаусную псевдофилософию, обвиняя в бездарности наследие Макса Эрнста, Хуана Миро, Рене Магритта, Ива Танги и прочих основоположников сюрреализма.
Но, в любом случае, каждая дискуссия заканчивалась «ничьёй» и жарким поцелуем.
Вместе с романом развивалось и творчество обоих влюблённых. Наряду с великолепными пейзажами и натюрмортами, Лина и Костя рисовали другу друга, получались портреты удивительного сходства. Между ними родилась поразительно прочная связь взаимопонимания и взаимовлияния. Живописцы просто не верили своим глазам, заканчивая очередные картины. Каждая новая работа была лучше предыдущей, а следующая оказывалась ещё более бесподобной. Девушка стала музой для него, а парень – для неё.
Это было самое счастливое, неповторимое время в жизни обоих – настоящая, искренняя любовь и реализация творческого потенциала. Как же это было прекрасно – любить и творить одновременно, не зная ни горя, ни зла, и быть уверенными в безоблачном будущем.
2
Так прошло три года. Став мало-мальски заметными в своём городе художниками, участвуя во всевозможных областных выставках, Ангелина и Константин решают бросить свои скучные инженерские работы и ехать покорять Москву. А перед этим они скрепили свои отношения браком.
Поначалу столица встретила провинциалов не очень дружелюбно. Впрочем, так бывает с большинством охотников за удачей в белокаменной лотерее на семи холмах, бушующей и постоянно спешащей куда-то. Молодожёны ночевали в общежитии, платя большие деньги, обращались во множество выставочных организаций, недавно согласившихся принять их картины, но почему-то отказывающихся теперь. Но вскоре Ангелине всё-таки удалось встретиться с неуловимым другом её знакомого из родного города – с бизнесменом-филантропом, живописцем Адрианом, давно переехавшим в Москву и имевшим отнюдь не маленькое влияние в элитных кругах столицы.
Так в жизни Лины и Кости появился Адриан.
Точнее, ворвался, как свежий порывистый ветер из дальних неведомых краёв.
Адриан представлял из себя весьма неординарную личность. Родившись и проведя своё детство в провинции, молодой человек обычного происхождения, имея дюжий талант и амбиции, поступает в московский престижный институт изящных искусств. Ещё во время учёбы феноменальный художник начинает активно выставляться в престижных столичных экспозициях. Его необычный художественный стиль пленяет не только обычных посетителей и начинающих живописцев, но и, в том числе, именитых великовозрастных мастеров кистей и красок. А самое главное, мастистые московские меценаты разглядели в нём перспективного, прогрессивного представителя современного искусства.
Адриан, как-то легко овладев техникой реализма, быстро перешёл к сюрреалистическому стилю. В этом плане многие громко сравнивали его с самим Сальвадором Дали. Однако, по своей первоначальной технике молодой авангардист был чем-то средним между броским примитивизмом Анри Руссо и скрупулезной реалистичностью, таинственностью эпохи Рембрандта, как бы странно это ни звучало. От полотен Адриана веяло чем-то вовсе неземным, доселе неизвестным. Его картины, внушавшие восторг и страх, умиление и отвращение одновременно, как материальные тела, уносили созерцателя в другой мир, полный неописуемых впечатлений и ощущений. И день ото дня его художественные приёмы трансформировались, усовершенствовались и усложнялись…
Всего за два года Адриан получил мировую известность, представляя свои работы во многих зарубежных галереях и завоевав ощутимый авторитет у привередливых критиков.
Зная толк в современном искусстве, предприимчивый делец решает заняться бизнесом, спонсируя молодых, претенциозных рисовальщиков, как когда-то случилось с ним самим. Имея нужные связи, он начал организовывать не только местные, но и международные выставки-продажи. И это удаётся ему весьма успешно. Обнаруживая настоящие таланты среди активной российской творческой молодёжи, Адриан не только зажигал зелёный свет истинным уникумам молодого поколения, обеспечивая им заслуженную славу, но и в некоторой степени влиял на общую конъюнктуру московского современного искусства, избавляя его от халтуры, безвкусицы и откровенной блатной бездарности. Это действительно было так, несмотря на возможную субъективность – все протеже господина Адриана Гравецкого являлись недвусмысленными самородками, которых обязательно нужно было показать ценителям прекрасного.
Вот и Ангелине с Константином посчастливилось встретиться с этим экстравагантным, влиятельным, деятельным человеком.
На очередное собеседование с господином Гравецким пришли его потенциальные подопечные Лина и Костя.
Войдя в просторный, светлый кабинет, изящно оформленный в модном строгом стиле «ничего лишнего», молодожёны увидели перед собой худощавого элегантного человека лет тридцати пяти, одетого в безупречный белоснежный костюм. Светлые волосы, выбритые на висках, спадали на одну половину лба длинной чёлкой, прикрывая левый глаз. Шея его была небрежно обмотана лёгким бежевым шарфиком, а тонкие скрещенные пальцы были усыпаны дорогими перстнями.
Отбросив напускной апломб, Адриан вскочил со своего огромного кресла и принялся горячо приветствовать и пожимать руки своим гостям, усаживая их на стулья перед своим громадным полированным столом с ослепительными металлическими ножками. Ангелина, несколько смущенная окружающим шиком, понемногу осмелела и принялась тараторить о своём знакомом Владиславе из родного города, благодаря которому ей с мужем удалось пересечься с таким «великим» человеком, как Адриан Афанасьевич. Но внезапно филантроп нахмурился и остановил её грациозным движением руки.
- Дорогие мои Ангелина Макаровна и Константин Эммануилович, - тихо пропел прищурившийся Адриан, откидываясь в кресле и испуская большие клубы табачного дыма из своей трубки, - я, безусловно, ценю мнение Владислава, но, боже мой, неужели вы действительно могли подумать, что ваши жалкие, убогие малеванья можно назвать «картинами»?!
Лина с Костей побледнели и, слегка приоткрыв рты, оторопело уставились на «знаменитого благодетеля-гуманиста». После мучительной паузы, Лина собралась было что-то сказать, а Костя медленно стал вставать со стула, как вдруг Адриан тихонько ехидно засмеялся, а потом и вовсе зашёлся хохотом, протягивая руку к бутылке виски.
- Эх, видели бы вы свои лица, - вытирая слёзы, процедил остроумный предприниматель, - жаль, что вас не снимала скрытая камера. Милые мои, если вы ещё не научились не попадаться на крючок таких банальных шуточек, мне непременно стоит взять вас под крыло!
Затем Адриан налил своим «подопытным» виски, как Ангелина не отказывалась, и принялся, как совершенно свойский человек, теперь уже искренне расхваливать уровень живописи своих собеседников, подчёркивая совершенно косвенную роль посредника Владислава. Адриан лично тщательно просмотрел портфолио Ангелины и Константина. Особенно он отметил «мастерство и утончённый, особенный признак «мгновенной схватки реальности» в живописи Кости. Тот впал в краску и обещал и впредь постараться не разочаровать своего покровителя. Адриан же ответил, что он для них просто друг и товарищ, коллега по цеху, а вовсе не начальник.
Так оно и случилось. Адриан Афанасьевич, вопреки его многозначительному статусу и внешнему обманчивому снобизму, оказался вполне приветливым, простым человеком. Ведь именно это и помогало ему находить общий язык с многочисленными охотниками за удачей. А в случае с Линой и Костей сентиментальный, молниеносно разбирающийся в людях альтруист сразу разглядел в них не только достойных художников, но и хороших, добрых людей. Какая-то невидимая связующая нить сразу почувствовалась между ним и этой сияющей, жизнерадостной парой.
Гравецкий стал другом семьи для Ангелины и Кости. Он стал для них самым важным ценителем и поклонником их творчества, дарующим ему дорогу в звездную жизнь. Адриан постепенно стал для молодых живописцев ангелом-хранителем, истовым защитником, обеспечивающим им безоблачное счастье и процветание.
3
Почти сразу же по распоряжению Гравецкого молодожёнам была выделена съемная квартирка за сравнительно небольшую плату, и они съехали из общежития. На первое время, пока их картины не начали приносить прибыль, заботливый филантроп устроил Ангелину и Константина в частную художественную школу, им же и заведомую, преподавать старшекурсникам – наконец-то молодые люди могли работать по специальности, не смущаясь заработной платы. А через некоторое время бывшему инженеру Ангелине Макаровне была доверена и одна из стадий отбора юных претендентов по «творческой раскрутке».
Дела молодой счастливой пары стремительными темпами шли в гору. Благодаря хлопотам Адриана, уже через две-три недели полотна Ангелины и Константина стали появляться на некоторых московских экспозициях. А потом, месяца через три, первые экземпляры их работ отправились в ближнее зарубежье.
Фортуна широко улыбнулась молодым художникам. Это была вторая волна самого счастливого времени в жизни горячо любящих друг друга людей.
Но их прочный союз теперь не обходился без ещё одного человека – Адриана. Став для них почти членом семьи, дорогим другом и братом, филантроп и сам себя не мог мыслить без этой пары дорогих ему людей.
Есть такое мнение, что противоположности притягиваются, взаимно дополняют друг друга. Именно это подходит к нашей истории, когда к двум молчаливым, скромным, застенчивым тихоням примкнул шумный, шутливый, бравурный гуляка. Адриан приучил своих «учеников» посещать различные светские мероприятия, высококлассные рестораны, элитные клубы и прочие дорогие заведения. Но не игнорировал он и культуру, таская Лину и Костю по оперным концертам, театрам, музеям, литературным и поэтическим вечерам. В одной только Третьяковской галерее троица побывала раз пятнадцать, впрочем, эти экскурсии были напрямую связаны с их профессиями. Что уж говорить, любой человек готов ходить по любимому собранию непревзойденных шедевров бесконечно.
Но самое главное, что объединяло этих трёх человек – это истинный талант каждого из них. Адриан не ошибся, Лина и Костя в самом деле были «рукастыми» живописцами. Но им нужно было развиваться, больше рисовать, продолжать изучать историю мирового искусства и воочию созерцать произведения великих мастеров красок. Гравецкий выбирал время в своём загруженном графике для выходов со своими друзьями на этюды, брал их с собой в заграничные поездки. За рубежом, совмещая приятное с полезным, после хлопот по бизнесу, Адриан водил Лину и Костю по местных художественным галереям и выставкам, воодушевляя их для создания новых картин.
Так или иначе, художественный стиль самого Гравецкого заметно, ощутимо повлиял на творчество молодой пары. Особенно это касалось Ангелины. Она как губка впитывала все работы своего учителя, как бы по-новому открывая для себя авангардизм. Девушка отреклась от своих бывших возлюбленных французских импрессионистов. Теперь в её холстах стали проявляться яркие, кричащие, несмешанные цвета и по-детски чётко обозначенные контуры, словно сошедшие с некоторых полотен Адриана Афанасьевича. Тому эта тенденция не так уж и нравилось, так как в каждом художнике требовательный перфекционист, якобы, ценил именно яркую индивидуальность. Однако, молодая художница не до конца поняла глубинный смысл творчества Гравецкого, копируя лишь отдельные совокупности мазков масляных красок.
А вот Константин, напротив, пытался избавиться от подсознательного подражания своему наставнику. Вообще, это была весомая проблема для восприимчивой души мнительного парня. Дело в том, что первое впечатление от творений Адриана было у Кости резко отрицательным. Когда он увидел одну из самых противоречивых и известных работ Гравецкого, на душе его похолодело и быстро-быстро заколотилось сердце. Хотелось просто выбежать из комнаты и не смотреть на этот «кошмар». Но в этом и была притягательность картин Адриана – загадка столкновения с суровой действительностью, зашифрованной символами и знаками, которые, словно чудо, тут же разгадывались, раскрывались как бутон цветка. В своём стремлении к интерпретации не только своего субъективного, но и объективного внешнего мира и его проецировании через изображения Гравецкий достиг больших результатов. И он вплотную подошёл к реализации нового этапа – отражение на своих холстах внутреннего состояния самих зрителей. Далеко не все, даже самые заядлые, посетители выставок уважаемого живописца не разглядели этой новой особенности его работ. Но Константин, как желаемое исключение из правил, как весьма чувствительный, рефлектирующий человек, постиг это откровение. Почти каждая новая работа его друга была испытанием для самого Кости – он видел себя самого. Свои добрые и злые сны, мысли, страхи, радости, огорчения, мечты и… любовь. Да, даже самое высокое чувство Кости распознавалось в творениях его самого лучшего друга…
Это пугало и восхищало молодого человека одновременно. Он ненавидел творчество Адриана, залезшего в его душу, но считал его картины величайшими шедеврами за всю историю искусства, за которыми, возможно, ближайшее будущее всей мировой живописи. Но Константин старался избавиться от чар своего кумира и модернизировать свой собственный стиль, но ему это плохо удавалось. Гравецкий так не считал, поощряя художника в его поисках, экспериментах и, одновременно, беспрестанно что-то советовал, предлагал менять подчас не только отдельные детали, но и весь облик наброска. Критики отнеслись к Косте равнодушно, некоторые с осуждением, а простым покупателям Костины картины нравились. Сам художник был не доволен тем, что у него получается. Всё больше разочаровываясь в натурализме, он использовал этот стиль чисто машинально. В мыслях он снова и снова возвращался к авангардизму Адриана, и время от времени в его реалистичных, строгих пейзажах, портретах и натюрмортах всё же проскальзывали сюрреалистические нотки маэстро Гравецкого.
Постепенно идея «материализации сознания» в творчестве Адриана стала для Кости навязчивой. И однажды, в очередной раз просмотрев проспект с репродукциями когда-то глубоко почитаемых Костей передвижников, он взял карандаш, лист бумаги и попытался изобразить нечто совершенно для него чуждое. Почти сразу же скомкав бумажный листок и отшвырнув его в угол, взволнованный художник обхватил голову руками и уронил её на колени… Но однажды опыт повторился. А потом снова. Снова и снова, и уже с красками. Но почти всё время эксперимент заканчивался неудачей, и корзина для мусора пополнялась очередной порцией бумажных клочков. Однако, фанатичный молодой человек не сдавался. И каждый раз, как только ему удавалось остаться одному в мастерской художественной школы, Константин пытался рождать абстрактные мотивы, ловить непостижимый ключ Адриановского приёма, ибо только в полном одиночестве утонченная натура целеустремлённого художника могла прикасаться к таинству оживления не столько своих, сколько чужих мыслей, облачая их в формы и тела…
4
Шло время.
Ангелина и Константин, известные московские живописцы, обзавелись большим особняком в одном из московских пригородов.
Костя прекратил преподавательскую деятельность и работал дома, всё так же рисуя пейзажи, натюрморты и иногда портреты. Ангелина стала правой рукой Гравецкого по общественным связям, будучи его заместителем по поиску талантов, собеседованиям, организациям выставок и так далее. Она редко появлялась дома и всё реже писала картины.
Как-то раз, когда Лина была в очередном отъезде, Константин в задумчивости прогуливался по одной из Московских улиц. Внезапно его обогнала компания крикливых ребятишек, и он с улыбкой посмотрел им вслед. Тут ему вспомнилось, сколько раз он пытался заговорить с супругой о ребёнке, но она поспешно меняла тему, ссылаясь на постоянное участие в многочисленных международных проектах и бизнес-планах. Ангелина стала слишком часто пропадать в каких-то поездках, на важных сделках и прочих мероприятиях. Если она не была занята по работе, то проводила много времени в обществе Адриана на всевозможных светских вечерах, концертах или благотворительных акциях. Слишком много времени… Причём, реже и реже они звали с собой Костю. По правде говоря, ему не очень-то нравились такие напыщенные, богемные собрания, но, как бы там ни было, дело было в факте приглашения…
Смутные догадки стали терзать его воспалённое сознание. «Но ведь Адриан совсем недавно овдовел… - пытался успокоить себя Константин, - Боже, как жаль эту бедную женщину!». Внезапно его осенило: как же незаметно изменилось всё за последние несколько лет!
Сам того не замечая, живописец вышел к большому зданию с экспозицией его собственных картин, Лины и Адриана. Как будто во сне, он поднялся по широкой лестнице на третий этаж.
Войдя в зал, взору его открылись работы супруги, точнее, их сущность. Отсутствие сущности, если уж выразиться прямо. Новые невзрачные полотна Агелины совершенно потеряли былой изыск её раннего творчества, шарм классического импрессионизма, став уже всеобъемлющим отражением абстракционизма «друга семьи» Гравецкого. Но отражением исковерканным, пустым, ничего не содержащим в себе тем самым псевдофилософским авангардом, который когда-то девушка так безоговорочно осуждала. «Ужас, как я мог полностью утратить внимание к творчеству моей ненаглядной Линочки! Как я был слеп!» - с досадой подумал Константин. Вдобавок, он твёрдо умозаключил: Адриан всё ещё выставляет редкие картины Ангелины просто из чувства долга. Когда-то хорошо зарекомендовавшая себя художница, в настоящее время налицо испытывает кризис, от былой короткой популярности девушки осталось лишь имя. «Я потерял её, свою вторую половинку, - заключил живописец, - потерял духовно и физически…»
Далее следовали работы самого Константина. Но и они отнюдь не порадовали его. Находилось множество людей, в том числе и, конечно, Гравецкий, которым нравилась эта сугубая, кропотливая детальность косного «фотографического» стиля живописи – обычная декоративность, никак не истинное искусство. Такие «шедевры» были ориентированы на обычных массовых покупателей. Их вполне можно было повесить в любом месте любого типа квартир – от заурядных до фешенебельных. Чисто коммерчески лаконично выписанные картиночки украсили бы любое заведение – от холла дома культуры до завалящего кафе у дороги. На деле так и было – произведения популярного рисовальщика чаще украшали различные частные стены, нежели выставки прогрессивных, громких живописцев. Оказывается, этого и добивался господин Гравецкий на протяжении нескольких от своего протеже и лучшего друга Константина, убивая в нём яркую индивидуальность и своеобразную лиричность оттенков. «Как же я ошибался в этом человеке…» - трагически сказал себе загубленный художник.
Хотя, приблизившись к монументальным Адриановским творениям, занимавшим, безусловно, центральное место в экспозиции, Костя усомнился в своём суждении. Он не ошибся в этом загадочном человек, ни в чём нельзя быть уверенным касательно этой противоречивой персоны. Впав в транс, гипноз, некое неописуемое сверхъестественное состояние возле одной из главных новых работ Гравецкого, Константина осенило: вот главная причина всех его терзаний, маниакальных метаний и сумасшедших мыслей! После встречи с гениальным художником и соприкосновения с его ремеслом, несчастный провинциал потерял рассудок. Этот уникальный человек стал ему очень дорог. Но в последнее время они встречались крайне редко. Константин с горечью вспомнил, с каким нетерпением он ждал каждого их совместного рисования, прогулок на природе, встреч в его огромном загородном доме. В любом времяпровождении со своим товарищем Костя испытывал духовное, эстетическое наслаждение, учась его манерам поведения, раскованности и остроумности в общении, открытости и благожелательности к людям. К несчастью, успеваемость ученика оказалась очень низкой, если не считать измену своим убеждениям в творчестве, навязанную наставником. За последнее время Константин замкнулся в себе, закрывшись от друзей и знакомых, потерял незримую связь даже с супругой, почти не выходил из своей студии, продолжая заниматься тщетным поиском секрета сюрреализма своего кумира, переводя невообразимое количество бумаги и красок.
- Я потерял и «лучшего друга», - прошептал художник, - Он предпочёл мне мою супружницу…
Не выдержав гнёта тяжёлых мыслей, Константин резко повернулся и стремглав выбежал из галереи.
Лихорадочно махая такси, он пытался забыть все эти неприятные домыслы, успокаиваясь тем, что всё это – лишь предрассудки, разгулявшееся воображение, просто сегодня он встал ни с той ноги. Всё у него хорошо, жена его любит, она скоро вернётся из очередного путешествия с Адрианом, который тоже от него без ума, и скоро они все вместе дружно сядут за столом, выпьют вина, а потом посоревнуются в пятиминутных этюдах.
Приехав к себе домой и обнаружив дверь незапертой, художник, удивившись, что его жена вернулась раньше срока, радостно вбежал в дом, но внезапно остановился, как вкопанный, едва не столкнувшись со стоящим посреди гостиной меценатом-предпринимателем Адрианом Афанасьевичем Гравецким. Нехарактерно бледный бизнесмен выглядел чересчур серьёзным. Такое холодное выражение лица своего всегда смешливого, балагурного товарища Костя никогда прежде не видел. Похоже, его дурные предчувствия оправдались…
5
- Постараюсь быть кратким, чтобы не мучить тебя. Костя, ты знаешь, что я к тебе очень привязан и ценю нашу дружбу, - слегка запинаясь, начал Адриан, - я больше не могу от тебя скрывать, что я очень сильно люблю твою жену. Люблю как женщину, а не как друга, и она любит меня.
- Это, что, твой очередной каламбур? – пролепетал его собеседник с деланной улыбкой, - Пожалуй, он совершенно неудачный.
- Нет, брат, на этот раз это чистая правда. Прости нас…
- Ты мне больше не брат, - огрызнулся Костя, - Почему Ангелина сама не скажет мне, что больше не любит меня?
- Она не смогла на это решиться…
- Я тебе не верю, - несчастный художник хотел спросить, как долго это уже длится, но потом, вспомнив свои мысли в выставочном зале, понял, что давно. Он хотел спросить ещё что-то, но внезапно почувствовал сильное недомогание и рухнул на диван.
- Я прошу тебя, отпусти её, - взмолился опустившийся на ковёр Гравецкий, ломая руки, и по щекам его поползли слёзы, - отпусти нас…
Константин молча сидел и смотрел на понурого ценителя живописи. Кто же этот человек? Дьявол во плоти или ангел, спустившийся с небес? Лицемерный предатель или мудрый учитель? Ясно только одно – он великий художник, виртуоз перевоплощения красок в осязаемые формы и идеи. Но Костя не ревновал Ангелину к этому человеку. Он ревновал Адриана к своей жене. Ко всем людям, которыми интересовался этот меценат и дал им путёвку в жизнь. Бедолага поймал себя на мысли, что всё это время он жарко любил своего покровителя и особенно его творчество, а Ангелина после того рокового собеседования уже была ему безразлична. Гравецкий стал для него просто богом. Внезапно Константину захотелось поцеловать Адриана, чтобы узнать, что чувствует человек, прикасаясь к божеству. И в то же время, кулаки несчастного живописца чесались ударить этого змея-искусителя, проникшего в его сердце путём бесхитростной доброты и умопомрачительной живописи, долго обманывающего его и, в конечном итоге, разрушившего его жизнь. Однако, Костя не сделал ни того, ни другого…
- Убирайся прочь, иуда, - гневно выдохнул художник, глаза его увлажнились и он отвернулся.
После минутной тишины господин Гравецкий, посчитав, что сказать больше нечего, встал с колен и направился к выходу. Но остановившись, он вернулся к съежившемуся на диване художнику и добавил:
- Костя, знай, я никогда себе не прощу, что так вышло. Мы с Ангелиной тебя очень любим и будем всячески поддерживать… И ещё… Моя вина и в твоём творческом упадке. Мне не следовало сбивать тебя с твоего пути и советовать рисовать картины чисто для продажи. Это было очень подло, из-за моей любви к Лине, я думал, что когда она в тебе разочаруется, как в художнике, ей будет проще тебя бросить. Кроме того, твоя продукция пользовалась таким большим спросом… Возвращайся к классическому русскому стилю и никого не слушай… Прощай…
Знаменитый столичный гуманист скрылся за дверью, не имея понятия и о частице того кошмарного душевного состояния, в котором остался покинутый и растоптанный им человек…
Косте хотелось вскочить, догнать и остановить своего идеала, бросившись ему в ноги, но тело его ослабело, а уязвлённая гордая душа надела на себя траур…
Бракоразводный процесс стал еще одним испытанием для ранимой души убитого горем художника. Его поразила неприступная суровость его бывшей супруги, просто невозможно было узнать в этой высокомерной, жадной женщине ту симпатичную, обаятельную, жизнерадостную девушку, с которой он когда-то познакомился по интернету и ходил на пленэр. Но еще больнее было присутствие на разбирательстве Адриана, на которого Константин старался даже не смотреть.
Как бы там ни было, но, спустя некоторое время, одинокий живописец понемногу пришёл в себя. Одно время он даже пытался возвратиться к своему утраченному ремеслу, но несколько неудачных набросков положили конец его стремлениям возродить в себе любовь к классической натуралистической живописи. И никогда больше Костя не тренировался в абстракционизме, хоть и воспоминания о картинах Гравецкого сами собой лезли ему в голову, рисуя в воображении причудливые картины и фантастические больные образы.
Одним субботним вечером художник разбирал кладовку и случайно наткнулся на одну из картин ненавистного непревзойдённого гения, невесть как оказавшуюся среди работ Кости. Ненароком краешком глаза взглянув на полотно Адриана, все спящие в подсознании ужасы возродились, и у мужчины произошёл психический коллапс. Он словно увидел в картине отражение своей беспощадной, жестокой участи. В порыве бешенства Константин размахнулся и проломил «шедевр» кулаком. Поранившись об зазубренности сломанного фанерного подрамника, ополоумевший художник хищническим взглядом уставился на ручейки крови, струящиеся по пальцам. Внезапно он вскочил, как ошпаренный, и принялся неистово рыться в кладовке, вышвыривая из неё всё содержимое. Наконец, найдя то, что искал, мужчина бережно вытащил из шкафа огромный кусок побеленного оргалита. Втащив его в комнату и освободив место, разбрасывая вещи и отодвигая мебель, художник устойчиво установил полотно и затем достал карандаши, кисти и краски…
Внезапно остановившись, когда картина была сделана на одну треть, не прорисовав фон и некоторые элементы, Константин, слегка отдышавшись, решительно отбросил краски. Взяв со стола хирургический скальпель, живописец, не долго думая, сделал небольшой надрез на запястье левой руки. Набрав в кисточку вытекающую из сосудов кровь, он провёл линию на картине. Потом опять обмакнул кисточку об кровоточащую руку. Вновь провёл несколько линий. Далее снова и снова… А кровь всё струилась и струилась…
Когда творение было почти закончено, измученный человек уже еле-еле дышал, но старался не терять сознание. Наконец, проведя последние кровяные мазки, Костя отполз от громадного произведения и посмотрел на него чуть издали. Мертвенно бледное лицо его расплылось в улыбке. Он умиротворённо прикрыл глаза и испустил вздох облегчения. Казалось, он нашёл то, что так долго искал. Ящик Пандоры открылся умирающему художнику – он смог нарисовать то, что не удалось нарисовать никому. Не удалось нарисовать злосчастному Адриану. Шедевр угасающего живописца, написанный кровью, блистал перед ним всеми своими живыми клетками, обнажённой вселенской душой апофеозного человеческого искусства…
В одно мгновение Константин передумал умирать, окрылённый своим долгожданным успехом. Ему захотелось жить, и творить, творить до умопомрачения… Но было уже поздно… Издав душераздирающий вопль, из последних сил художник подполз обратно к своему детищу и, начиная биться в конвульсиях, накарябал в нижнем правом углу свои инициалы и название «Кровавый закат». Последний раз полюбовавшись своим триумфом, живописец закрыл глаза и отошёл в мир иной.
Что же за раскрашенная кровью картина родилась у несчастного художника-самоубийцы и так ли она была исключительна, как посчитал её автор? Оказалось – да, и не только она.
Дальние родственники Константина, поражённые силой воздействия «Кровавого заката» на смотрящего, оформили её в багет и организовали посмертную выставку бедняги-живописца. Кроме того, в его мастерской были найдены другие сохранившиеся работы сюрреалистического характера, небрежно сложенные на одном из стеллажей в хаотичном порядке, и куча фрагментов уничтоженных картин в мусорных корзинах. Эти экспериментальные, многие незаконченные этюды также были вставлены в рамы и размещены на той же экспозиции.
Безусловно, самое большое впечатление на посетителей производил «Кровавый закат». Несмотря на то, что со временем оттенок крови совершенно изменился, картина нисколько не пострадала, скорее, наоборот. Каждый человек переживал не просто эмоциональный, а истинный физический шок, наблюдая в «Кровавом закате» самого себя – свои ожившие эмоции, чувства, помыслы и переживания, причём они жили в этом куске раскрашенного оргалита сами по себе, независимо от их хозяина, надсмехались или подбадривали его, что-то советовали или изобличали в пороках. Материализованные глубинные закоулки человеческого мозга излучались из сплетения цветастых ребусов, сиюминутная разгадка которых приводила созерцателя к высшему не только духовному, но и физическому апогею наслаждения и изумления, действуя как наркотики, адреналин и прочие гормоны счастья, меняя само представление о способе контакта человека с искусством…
Использование крови в живописи было далеко не новаторским, но обстоятельства создания картины наделали много шума не только в России, но и по всей планете, произведя немыслимый фурор. К счастью, попыток повторить «суицидальное творческое» не происходило. Пока не происходило...
Материал произведения сделал для него сенсационную рекламу, а содержание было поистине футуристическим и, хотя некоторые критики разъярённо пытались опустить последние работы Константина ниже плинтуса, гениальный художник завоевал громкое посмертное признание мирового уровня.
Конечно, репродукция «Кровавого заката» дошла и до глаз утратившего былую славу Адриана Гравецкого. Ознакомившись с произведением своего погибшего воздыхателя, бывший филантроп едва не упал в обморок, узревши то, к чему столько лет стремился он сам, прикладывая неимоверные усилия и старания. «О, всевышние боги, как ему это удалось?!» - воскликнул разом поседевший Адриан Афанасьевич, зажмурившись от разоблачающего сияния полотна. Но тайна светозарного откровения конечной, всемогущей суперпозиции изобразительного искусства канула в небытие вместе с автором «Кровавого заката».