Поздний вечер предзимья. Уазик, модель которого в народе называют по-разному – кто «буханка», - кто «таблетка», - надрывая движок, вползает на очередной подъем. Свет фар снует по теснящемуся вдоль дороги криволесью, порой упирается в прижимы из слоистого песчаника или растворяется, вырываясь за край зияющих чернотой пропастей.
Угрюмую действительность оживляют вальдшнепы, то и дело вспархивающие с дорожной грязи, словно гигантские ночные бабочки. В салоне машины среди походного скарба, свернувшись калачиком, дремлют русско-европейские лайки Гура и Казак – мама и её двухгодовалый отпрыск. В «штурманском» кресле мой друг и наставник в моей преддипломной практике Александр. Цель нашей «экспедиции» - енот-полоскун и все, что связанно с его биологией и результатами акклиматизации в лесах северо-западного Кавказа.
С перевала нам открылась величественная панорама покрытых лесом хребтов в полосе тлеющей зари. Суровая красота и обширность горного края вызывала во мне двойственные чувства: восторг и легкое предстартовое волнение перед «погружением» в неизведанный мир. «Покашливая» выхлопной, уазик катится вниз, аккуратно вписываясь в виражи серпантина. Дорога упирается в разрушенный деревянный мост, дальше проезда нет, и я съезжаю на каменистое ложе небольшой речушки.
Выпущенные из машины собаки ушли в поиск, растворившись в бархатной темноте леса. Берем ружья, шахтерские фонари-коногонки и размеренным шагом поднимаемся по размытому дождями волоку. Глаза с трудом различают очертания окружающих предметов, но, приучая зрение, а больше экономя заряд батарей, только изредка подсвечиваем дорогу. Периодически останавливаясь, мы прислушиваемся, пытаясь сквозь шипение реки внизу и порывы ветра в вершинах букового леса уловить лай Гуры. Что-то давненько она не «отмечалась». В отличие от нее, Казак крутится рядом, мелькая в темноте белой манишкой.
Очередной перекур. Александр, приставив ладони к ушам, сакраментально произносит: «Слышишь?». Я тоже расслышал, как кто-то словно стучит по пустой металлической бочке. То, что это работает Гура, не было сомнения. Вопрос лишь в том, где это происходит? В горах, особенно в ущельях или речных долинах звук многократно отражается от скал и склонов, отчего место его возникновения определить чрезвычайно сложно. Но существует проверенный, хотя и не самый легкий, способ запеленговать эту точку: надо всего лишь взобраться выше. Через четверть часа подъема уже отчетливо различаем не только тенор суки, но и доносчивый баритон подвалившего к ней кобеля.
Луч фонаря высветил полоскуна, выглядывавшего из-за ствола чинары. Злые глазки, отражая свет, наблюдали за происходящим внизу. После выстрела зверек «шапкой» валится на землю. Предоставив псам возможность «отвести душу», Александр забирает енота, отряхивает его темно-серый с серебром мех. Собаки не успокаиваются и продолжают облаивать то же дерево, но мощности коногонки недостаточно, чтобы «пробить» все сплетения веток. На макушке едва различаем нечто похожее на «ведьмину метлу». Проверочный выстрел – «нечто» падает вниз. Второй енот был легко задет дробью, и тут уже лайкам пришлось доказывать свои незаурядные бойцовские качества. В моей охотничьей практике только барсук проявлял подобную свирепость.
Собаки, отдышавшись, зализывают полученные в схватке раны. Особенно досталось суке – у нее прокушена лапа. Жалея «кормилицу», мы решаем сократить маршрут, к тому же полил дождь, и судя по отсутствию на небе просветов, это надолго. Александр предложил по склону дойти до ручья, по нему спуститься к реке и вдоль ее русла вернуться к машине. Откровенно говоря, я мало понимал, в каком направлении надо двигаться. Кружение по горному лесу в полной темноте могло сбить с толку любого, что случилось и со мной – жителем кубанских степей. Ранее многократно убедившись в исключительных способностях своего напарника ориентироваться, я без тени сомнения последовал за ним.
Дождь колюче хлещет по лицу, а мы, цепляясь за кусты рододендрона, вновь карабкаемся по косогору, спешим на зов наших остроухих охотников. Добравшись до них, бестолку обшариваем лучами коногонок куртину деревьев, которую они облаивают. Александр убеждает меня, что это «пустолайка», - мол, немудрено в такую погоду. Наши попытки утихомирить» злодеев» ни к чему не приводят, собачки не унимаются. И тут, высоко в развилке, замечаем две вспыхнувшие карминовым цветом бусинки. Это высунула мордочку куница. Не рискуя оставить ценный трофей застрявшим в ветках, я стреляю по стволу, выгоняя куня из укрытия, а Александр тут же сбивает его, рванувшего верхом на соседнее дерево. Фортуна улыбнулась нам крупным самцом лесной куницы. Нас с другом одолевает непомерная гордость за своих питомцев. Еще бы! «посадить» такого древолаза, как желтодушка, - разве это не верх мастерства?!
Чем ближе мы подходили к реке, тем тревожнее за легкомысленно оставленную на отмели машину. Проливной дождь явно добавил мощи потоку. Опасения подтверждаются. Уазик сиротливо стоит среди пенящегося русла, Раздевшись, я ступаю в обжигающую холодом воду, и проливной дождь кажется мне теплым душем. Забравшись в кабину, обматываю ветошью провода зажигания, бобину и трамблер, подкачиваю бензонасос, вытягиваю ручку дроссельной заслонки и, попросив помощи Всевышнего, поворачиваю ключ. Стартер, издеваясь, делает несколько холостых оборотов, и двигатель ревет под капотом. Через некоторое время я вновь веду машину к перевалу. В косых струях дождя проскакивают липкие хлопья снега.
Утром мы просыпаемся на «базовой избушке» - даче нашего товарища, любезно предоставившего нам ее для проживания. Уютный деревянный домик с камином стоит на краю леса. Мы не спешим покидать теплые спальники, и обсуждаем планы на предстоящие сутки. Вдруг за потолочным перекрытием слышим чью-то возню. Заподозрив неладное, выходим во двор. На вершинах гор, на фоне иссиня-черных туч, ярко белеет впервые выпавший снег, отчего лес кажется, совсем уж прозрачным. Во фронтоне домика имеется лаз на чердак, к нему приставлена деревянная лестница. Взобравшись по ней, я открываю дверку. Из глубины горища на меня пахнуло завяленными дубовыми вениками, какое-то существо метнулось в слуховое окно… Матерый лесной кот, приземлившись на лапы, в ту же секунду исчезает в зарослях кизильника. Лишь стрекот переполошенных сорок подтверждает реальность только что произошедшего…
Днем я занимался обработкой биоматериала: снимал замеры с добытых зверьков, вываривал черепа, препарировал паразитов. Александр поддерживал огонь в камине, и вместе мы пили чай, прислушиваясь к барабанной дроби дождя по оконному стеклу. Погода, не церемонясь, вмешалась в наши планы. Забираться в дальние урочища – пустая трата времени.
К вечеру окрестные горы закрылись дымкой. Заполняя сумеречные долины, она придавала им фиолетовый оттенок, делая еще более таинственными. Дождавшись темноты, мы с Александром, презирая ненастье, выходим пешком из дачного поселка. Решено обойти близлежащие окрестности, где летом по берегам ручья и на грязи подсыхающих луж встречались пятипалые отпечатки лап американских енотов. Гура, прихрамывая, семенит рядом. Когда ее освещают фонариком, она с демонстративным усердием принимается сканировать ночные звуки и, задирая седеющую морду, ловит носом воздушные течения. Остывающий накануне зимы лес источает ароматную горечь увядающих папоротников, грибов и мха.
Впереди отдал голос Казак. Торопясь к нему, мы попадаем в делянку, сплошь заросшую ежевикой и держидеревом. Цепкие шипы безжалостно терзают брезентовые штормовки, раздирают до крови руки, которыми мы пытаемся защитить лица. С трудом выбираемся из переплетения колючей хмеречи и выходим к ручью, булькающему под замшелым валежником. Собаки, распаляя друг друга, облаивают могучую белолистку, оплетенную вечнозеленым плюющем. Луч фонаря беспомощно упирается в нависшую пелену холодного тумана. На уровне поднятой руки чернеет пустотой зашорканное до блеска дупло. К нашему везению зверек поленился спрятаться в нем и затаился чуть выше. В переплетении лиан блестят две звездочки – глаза енота…
Дождь прекратился, и мы с облегчением откинули надоевшие капюшоны. Последующие несколько часов шатания по раскисшей тропе вымотали наши физические силы и истощили эмоции. Собачки дважды с азартом облаивали деревья, но высветить никого не удалось – туман поглотил все в округе. На одной из лесных полян Казак прихватил гурт кабанов, угнал их на верха, где битый час звенел его задорный лай. Гура благоразумно осталась возле нас. В свое время Александр преподал ей суровые уроки, перепрофилируя с «копыт» на «мех». На душе было тревожно: по дороге наследили волки и, опасаясь за «горе-кабанятника», я постреливал из ружья в надежде отпугнуть хищников. Эхо выстрелов, не успев раскатиться, вязло в загустевшем воздухе.
Подходя к дачам, я накинул шворку на Казака – любителя погонять «мурзиков» и подраться с сородичами. Гура, с трудом ступая на больную лапу, понуро плетется позади нас. Я, впрочем, как и Александр, тоже выгляжу далеко не бодро и, еле волоча ноги, мечтаю быстрее добраться до жилья.
Закрыв кобеля в сарайчике, мы уже входили в дом, как вдруг в ночной тишине раздался собачий вопль – это кого-то сработала наша «болезная». Ей испуганно отозвалась брошенная дачниками дворняжка, а на склонах гнусаво «пропели» шакалы. Выбора не оставалось, и мы, чертыхаясь, побрели темными улочками на призывный лай «черной бестии». Благо садово-огородный сезон закончился, и поселок был практически необитаем.
Гура лаяла во дворе «дома с мезонином». Протиснувшись через кем-то «заботливо» приготовленную дыру в ветхом заборчике, Александр не мешкая, подвязал собаку. Я ради любопытства посветил на дерево, не сомневаясь, что увижу там жалкого котенка. На ветках, кое-где, словно новогодние игрушки, красовались румяные яблоки, и среди них, как у себя дома, сидела куница. Ижевка напарника брызнула снопом огня до того, как я успел высказать свое удивление. Нежданным трофеем оказалась куница- белодушка, в роскошном меху.
Спустя время я, развалившись в кресле возле потрескивающего угольками камина, заполняю полевой дневник. Александр в безрукавке из козьей шкуры, сидя на чурбаке, выстругивает ножом правилку. Гура лежит рядом. В прищуре ее умных глаз играют отблески огня. Сквозь обволакивающую дремоту ощущаю первобытную благодать очага, и, словно из глубины времен, доносится до меня голос друга, обстоятельно рассказывающего об урочищах, которые нам предстоит обследовать: Пшада, Пшаф, Собер-Баш… В их шипящих черкесских названиях мне грезится шум горной реки.
Опубликовано в Российской охотничьей газете № 45 ноябрь 2011 года