Это не мои нравоучения. Просто захотелось порассуждать вслух на эту актуальную с набегающими годами тему. И даже не столько рассуждать, сколько посмотреть на примерах из этой самой жизни.
Пример 1. Танец
Некоторые шоу и конкурсы на центральных каналах мне интересны. Целых два таких прижились на ТНТ – не самом центральном. Чуть ли не подростковом.
Уже неделю хожу под впечатлением очередного этапа Танцев. Перед финалом наставники решились на эксперимент. Задумали давно (кастинг провели среди восьми тысяч детей), но реализовали сейчас. Каждому из десяти оставшихся участников делали номер в паре с ребёнком. Некоторые участники и сами почти дети, а кто-то – в отцы-матери годится: от шестнадцати лет и до бесконечности. А по факту – с четырнадцати до двадцати девяти.
К семнадцатилетней Насте приставили двух одиннадцатилетних Вик из Рязани. Бедная Настя. Ждала в огромной пустоте репетиционного зала скромных, жмущихся друг к дружке малышек. Но после появления Викуль зал перестал казаться огромным и пустым. Словно два микроба, прорвавшихся за выставленные кордоны, они захватили пространство вместе с Настей и появившейся чуть позже совсем взрослой хореографшей. Как бы застенчивые смешочки, обнимашки, потрагивания и пощупывания, демонстрация (между прочим) своих талантов, глупые вопросы и улыбки… И всё. Дело сделано. Настя ещё храбрилась, говорила себе, что она тоже ещё маленькая, что и на неё будут смотреть зрители, что она сделает этих… Вспоминала ЭТИХ и сникала, вспоминая недавний вихрь и произведённый фурор. ЭТИ даже в росте ей почти не проигрывали.
Слегка заскучавший на предыдущем номере и начавший подрёмывать в тёмной комнате на обнявшем меня диване, я взбодрился, хотя не верил, что этот детский сад чем-то удивит. Темнота скрадывала расстояние, и потому я сразу оказался на площадке перед экспрессом. Иначе не назвать этот длинный велосипед на три седла, три руля и три пары педалей. Впереди, словно всадник, вставший в стременах, оглядывала окрестности самая наглая Вика. На заднем сиденье дремала Настя, обняв свой руль руками. Незаметно справа на полусогнутых подкралась вторая Вика, направила Настину свисающую ступню в педаль и шмыгнула на своё серединное седло.
Взыграла музыка, и экспресс понёсся. Обе Викули припали к рулям и бешено завертели педали. Я подскочил на диване. А Настя – на седле. Это было неожиданно и восхитительно. Ритмичная музыка била в уши и начавшие подёргиваться ноги. Глаза жадно впитывали картину, пытаясь понять секрет притягательности. Уже все трое гонщиц работали в унисон. Рули, как крылья, задали плоскость, в которой лежали головы и спины.
Картинка менялась стремительно, подгоняемая незнакомым мне ритмом. Далее в глубине, за экспрессом велосипедисток, пролетали дома, эстакады, аквидуки (ясно дело – веломонстр стоял закреплённый, хотя я не сразу сообразил), но только по ритму я определил, что это Япония, и в моей, тёмной стороне, скрываются джунгли. Вот головы дружно развернулись ко мне, одарив улыбками. В следующее мгновение три гонщицы уже встали в педалях-стременах, словно амазонки, обозревающие свои владения. Эмоции их переполняют, и Вика наглая вскакивает на руль и седло, подносит ладонь козырьком к глазам и прыгает на площадку передо мною. Ну да, конечно так – в офигительной растяжке с последующим кульбитом сразу после приземления.
Тут и другие высыпались, то ли цветочки собирать, то ли энергию выплеснуть. При этом экспресс нёсся вперёд, мелькали дома, деревья, кружилась моя голова от этого сюра. Они ещё пару раз вскакивали в экспресс, крутили педали, сливаясь с рулями, выскакивали на площадку, танцевали (?)… а я ржал и соскальзывал с дивана. Так это было смешно, зажигательно, и хотелось вместе с ними всё это проделывать.
А ещё они уставали и одновременно закидывали ноги на рули, откидываясь назад, в тридцать два зуба и высунутый язычок демонстрируя, как же это классно – вот так мчаться, беситься и отдыхать…
И опять припала к рулю наглая Вика. И только сейчас я понял, почему у неё получалось смешнее всех. Её локти задирались кверху, скрывая голову, и казалось – это кузнечик крутит педали.
Через минуту всё кончилось. Я сидел на полу и понимал, что это молодость, совсем молодая молодость. Но уже не детство. Эти девчонки созрели для завоевания мира. Хотя что я говорю?! Какой там созрели? оно им надо - это завоевание? Мир и так их. И он прекрасен, неожиданный и загадочный, и готов раскрываться.
Где пролегает граница? Семнадцатилетняя Настя, несмотря на пухлые щёчки, уже рассудительна, пусть и по-детски. Она уже чего-то опасается (сейчас вот – двух девчонок), страх поселился в её голове. Одиннадцатилетние Викули не боятся ничего, это им распахивает мир свои объятия. Как росткам, пробивающим тонкими стебельками землю, асфальт, бетон. Они наслаждаются жизнью, а та – ими.
Так это мир только для расцветающих? Что делать отцветшим? Что делать мне?
Битва магов
Он – единственный настоящий мужик за всё время Битв экстрасенсов. Ни на кого не похожий. Первое появление – то ли в юбке, то ли в халате Насреддина. Потом выяснилось – ряса суфия. Отсюда и необычное имя для русского мужика – Свами Даши. И необычные приёмы, применяемые им в заданиях. От красивых, как в самом начале, когда он кружился в раскрывающемся бутоне своего одеяния, до раздражающих, когда он применял дыхательные практики, издавая странные звуки.
Немолодой, хотя вплоть до финала (где всё сказали) я давал ему лет сорок пять. Но в прекрасной форме, с выправкой военного. Несмотря на возраст, женщин он покорял сразу. И страждущих, и судей, и участниц испытаний. Уже после нескольких первых раундов он приобрёл невероятную популярность, и дамочки цепенели при его появлении. Как впрочем, и многие мужчины. Потом все выстраивались в длинную очередь – обязательный ритуал прикосновения к гуру: глазами, ушами, объятиями, проблемами.
Выделю два испытания, которыми он особенно поразил.
В школе Катю невзлюбила школьная красавица. Обзывала (жиртрест), обижала, унижала, организовала травлю. И Катя стала бороться. С собой, своим весом. И, уже учась в институте, победила – достигла поставленной цели, дошла до тридцати двух килограммов. Анорексия – я и не знал, как это страшно, когда рядом. Сама она не считала себя больной, и словно мантру бубнила: всегда есть к чему стремиться.
Уже на испытании две сильные ведьмы признались в своём бессилии. Ещё не видя Катю, лишь держа в руках чёрные конверты с фоткой нормальной Кати внутри (пятилетней давности, когда она ещё не умирала), они ошарашено искали – где девушка? И не находили её ни в этом мире, ни в том. “Между миром и землёй она”, - наконец определила одна.
Третья ведьма тоже быстро пришла к выводу – девушка не хочет жить. И описала квартиру, где та жила, провожающую её куда-то бабушку и неожиданное падение девушки навзничь. “И всё – смерть, - недоумённо пробормотала с акцентом ведьма и тут же извинилась. – Я не должна была это говорить. Это будет скоро”. Эстонке удалось напугать Катю. Та впервые назвала себя анорексичкой. Отщипнула за компанию с ведьмой кусочек от булочки. Но тут подлетела мать – Катя будешь супчик? Катя, а может…? И всё, скорлупа опять захлопнулась.
Но уже шёл Даши. Он в момент врубился в ситуацию, в её корни. Этап с фотографией был пройден быстро, и уже он беседует с Катей. Все его слова она подтверждает: началось с того, что в школе, в числе травивших её, был и мальчик, которого она полюбила. И она захотела похудеть, чтобы стать красивой для него. Не встречая поддержки дома, перешагнула черту – в пятьдесят килограммов она полностью соответствовала представлениям о своей красоте. И своим, и его. Но захотела стать ещё красивее, эталон – тридцать два килограмма.
Она устала. Она давно не плакала. Её никто не любит. Она никому не нужна.
Даши сказал ей – так заплачь. И обнял её. И она заплакала. И полился поток слов сквозь слёзы: я так хочу быть красивой, я так устала, я знаю - что-то не так, уже всё равно… Но Даши сказал: точки невозврата нет. Надо сделать первый шаг. Сделаем его вместе – протянул ей руку: давай договоримся, и я тебя не брошу. Мы выкарабкаемся.
И она пожала руку. А потом обняла мать, с которой, казалось, напрочь потеряла контакт. А через неделю мать и дочь пригласили в кафе корреспондента. И вместе отобедали.
Даши напоследок сказал матери: Кате не хватает твоей любви. Ей нужна опора. А ты… Ты понимаешь, о чём я говорю.
Я не знаю продолжения Катиной истории. Не знаю поведения Даши после этого. Но свою силу он показал. И понимание людей. И готовность помогать, сопереживать. Я видел эту анорексичку и не верю, что она играла по сценарию.
И второй случай.
В одной Домодедовской квартире хозяйку преследует повесившийся полтора года назад муж: она слышит его шаги, звон посуды, ощущает взгляды. Если закрывает дверь в комнату, где повесился муж – слышит стук в дверь. Собачка её постоянно кого-то выглядывает в комнатах, коридоре.
Даши нашёл повесившегося мужа (естественно, сначала он рассказал про всё, что произошло в этой квартире) в самой хозяйке. В тот момент, когда хозяйка обнаружила мужа подвешенным на проводах из потолка, душа мужа вошла в неё. Даши объяснил это тем, что душам самоубийц очень трудно покинуть пределы места самоубийства. И они ищут новое место.
С согласия хозяйки Даши изгнал душу мужа. Это было очень впечатляюще. Хотя сказать, что же происходило на самом деле, я не могу. Если душа (дух?) мужа поселилась в хозяйке, то чьи шаги слышала она, кто звенел посудой? С другой стороны – как только Даши сказал, что чёрная сила находится не в квартире, а в самой хозяйке, та начала себя очень странно вести: широко открыла рот, зевнула, принялась дышать как рыба в руках рыбака.
Наблюдающая в отдельной комнате соседка воскликнула: опять это началось. И пояснила: так уже было, когда они ходили к священнику. Батюшка сказал тогда, что хозяйка бесноватая.
И ещё – после изгнания Даши учил хозяйку заново привыкать к своему телу, ходить.
Это не так важно для моего рассказа. Я хотел показать силу Даши. Пусть он даже и не изгонял никого, но сила его воздействия на окружающих такова, что они поверили – да, изгнал. Да, научил заново ходить.
А теперь самое время обратиться ко второму магу. Прелестной эстонке Мэрилин Керро, в третий раз попытавшейся победить, что-то кому-то доказать. Она не менее экзотична, чем Даши. Зачастую проявляла себя столь же ярко. Но в приведённых примерах Даши сделал то, что не удавалось никому за все полтора десятка Битв – вдохнул жизнь в анорексичку и изгнал духа из женщины. Мэрилин первая пробила оборону измождённой Кати и вместе с ней съела по кусочку булочки. И она изгнала дух мужа из квартиры. Кто прав – она или Даши, утверждавший, что дух был не в квартире, а в теле женщины? А может оба не правы? Я не собираюсь спорить сейчас и с теми, кто считает, что всё это – постановки.
Не для этого затевал я разговор. Эти два мага – различались почти во всём, кроме эффектности своих действий. Первое – они представляют разные поколения. Ему пятьдесят шесть. Ей двадцать восемь (только сейчас заметил, что разница – ровно в два раза). Даши отрицательно относится к Мэрилин, объясняя тем, что она молодая, жизни не знает, для неё всё это так… Почему же тогда он не относится отрицательно ко всем молодым?
Так всё же – интересно ли жить молодой и зрелому? и почему?
Пока шли конкурсы, я был очарован обоими – так трепетно они относились к людям. Обнимут, утешат, что-то подскажут. И человек оживал. Они вдыхали в людей желание жить. Каждый по-своему и оба очень трогательно.
Но потом я узнал, что оба берут за свои приёмы огромные деньги. Даши (до конкурса) – по десять тысяч за сеанс. А Мэрилин и вовсе – по двадцать пять. Но она была более известна и знаменита. В моей голове не укладывается искренность помощи людям за такие деньги. С другой стороны – Мэрилин продолжает и после конкурса помогать людям (вроде бесплатно) – той же анорексичке Кате, Денису (папе погибшего мальчика).
Другим (а таких множество, каждый испытавший настоящее горе, или потерявший цель - не хочет жить, хотя бы какое-то время) они возвращают веру в жизнь и желание жить. А вот сами как? Напрямую они не высказывались, но мнение у меня сложилось. Здесь хочу выделить и второй момент, разделяющий обоих. Начиная от семьи – у Мэрилин всё очень тяжело начиналось, у Даши – папа академик. Мэрилин - потомственная ведьма, хотя в шесть лет молния всё же шарахнула её. Даши двадцать лет обучался практикам. Он и вовсе не маг, его техники – восточные. Но главное отличие - в их отношении к людям и жизни.
Даши утверждает, что каждый из нас может стать богом. Есть черта, заглянув за которую ты можешь увидеть всё. Каждый может заглянуть. Только (Даши усмехается) для этого надо хотя бы двадцать лет заниматься восточными практиками на самом Востоке. В индийском ашраме, как он сам. С жесточайшей дисциплиной, подчинением и поклонением своему учителю.
Поэтому в глубине души Даши – мужик, который может всё, по сравнению с любым из нас. Я, я, я – это прорывается, особенно на финише шоу. Он обнимает, помогает, но я вижу его над собой. Я читал, что ему тяжело давалось участие в шоу (держать себя в аскезе, по три дня перед каждым конкурсом ничего не есть…), думаю, что у него есть проблемы (он сам говорил, что несмотря на умение заглядывать за черту, он – обычный человек), но ему хочется жить. А вот почему – не знаю. Хотя кажется – из-за этого я, я, я. Как ни странно, эгоизм помогает. Его эгоизм отвергает Мэрилин, идёт Конкурс, значит она – соперник, может даже – враг.
Его эгоистичную силу принимают многие, большинство. Как мне кажется – слабые. И он победил с явным преимуществом.
Мэрилин – несчастная любовь, всегда тяжелые финансовые условия. Сейчас с финансами, думаю, всё в порядке. А может, и врут насчёт крутых денег за сеансы. Ведь как-то сочетается же это с бесплатной помощью людям. Тем не менее она более мне понятна – здесь мало логики, много женщины, чувства. И потому всё сочетается. И желание жить тоже разное – то огромное, то снижающееся до нуля.
Местами кажется – она взрослее Даши, жизнь её достала. Чувствуется усталость. Усталость преодоления невзгод.
Её сила – сила любви. А любовь всегда испытывается на прочность. И силу любви принимают сильные. Их меньше.
Говорят – испытания даются нам, чтоб сделать сильнее. Но они же утомляют. И, получается – приводят к потере мотивации.
Хотя…
Бабушки.
С бабушкой Сирануш я познакомился лет в семь – неожиданно в квартире появилась чужая старушка. Впрочем, был наслышан о ней от деда. Дед рассказывал, что его с четырёхлетним сынишкой (моим отцом) Сирануш бросила ни с того ни с сего. И вдруг явилась. Отец почти не разговаривал с ней, но не выгонял. Мать еле терпела, но стойко выносила старческие капризы. Я же сразу выкатил ей обвинение и потребовал катиться…
Впрочем, если это и была старуха, то из столетней выдержки дуба. Я абсолютно верил матери, когда та бормотала: она нас всех переживёт.
Варенье из целых грецких орехов и печенье в коробочке. Это из положительных воспоминаний о Сирануш. Они ни на что не походили – ни варенье, ни печенье, привозимые с тех пор каждый год. Бабка утверждала, что готовила сама. Но сколько мать ни просила её, та не раскрыла секрет приготовления. Начинка слоёных печенюшек тоже была ореховая. Ничего вкуснее я так и не едал.
Вязанье. Целыми днями бабка вязала. И меня научила. Характер имел я не злобный и простил бабке предательство. И с удовольствием сидел с ней рядом, мелькая спицами. Связал себе носки. Ещё что-то. Много чего. Но целиком только носки.
Молчание. Бабка делала вид, что плохо говорит по-русски. И потому молчала всё время.
Если Мэри Поппинс появлялась с ветром, то Сирануш – под зиму. И до лета. Говорила мне – холодно в горах зимой. Нет денег на дрова или уголь. А летом её ждал огород.
Летом появилась бабушка по матери. Тоже колоритная женщина. Совершенно необычная. Как и её дом. Бело-розовый дворец из туфа (бабушка Люся всю жизнь проработала гинекологом). А внутри – как в сарае. Посреди огромной пустой комнаты – буржуйка. Мы и летом топили её углём. Труба выходила в окно. Люся научила меня курить. Лет в восемь я впервые оказался у неё в гостях. Отец привёз меня и сразу же уехал. И заболел зуб. Вот его мы и лечили папиросным дымом. Я набирал полный рот дыма и удерживал, сколько мог.
Она просила меня звать её просто по имени. Мне уже было восемнадцать, я наслаждался дома каникулами. И приехала Люся, совершенно больная, но с горящими глазами. Она прекрасно знала про своё малокровие, и это её не смущало ни в малой степени. Целыми днями она бродила по улицам посёлка и искала мне невесту. И почти всякий раз приходила с какой-нибудь дурёхой. Люся тоже плохо говорила по-русски, что не мешало ей находить кандидаток. Я считал – дело в её глазах. И руках. Большие немигающие глаза впивались в тебя с любовью, руки твои оказывались в её сухоньких ладошках. И всё, ты готова, топаешь в чужой дом, как миленькая.
Вспоминаю Люсины руки, баюкающие будущего внука, и понимаю, что Люся олицетворяла жажду жизни. Она любила людей. И её любили. И вспоминаю её глаза. Такой живой заинтересованности в собеседнике не видел ни у кого.
Сирануш любила себя. И тоже любила жизнь. Но её любовь – любовь дубка, уцепившегося корешками за обрыв, и так всю жизнь его и себя удерживая.
Почему же обеих бабушек моих совсем не волновала мотивация? Они, наверное, просто не знали такого слова.
Пора прерваться. Устал, да и воспоминания нахлынули.