Я все пытаюсь вспомнить, как я здесь оказался. Эта улица, магазины, дома и один, в который я иду, словно к себе домой. Я открываю дверь, достав ключ из кармана, и захожу внутрь. То ли комнаты слишком большие, то ли мебели слишком мало, но, кроме пустоты, я ничего здесь не ощущаю. Я подхожу к зеркалу во всю стену. В отражении я вижу такой же стол, что стоит позади меня, кровать, шифоньер и то же самое одиночество. Двойное чужое мне пространство, в котором я смотрю на свое незнакомое мне отражение. Мои глаза такие же синие. Кажется, это единственное, что осталось неизменным.
Я знаю всю одежду, которая лежит в шкафу, и что какая-то в стиральной машинке ждёт выходных. Я знаю, что зимняя обувь сейчас в коробках, потому что у меня очень маленькая полка и приходится оставлять только ту, что нужна на текущий сезон. В холодильнике молоко, одна сосиска и пять яиц. Я знаю все, что находится, вокруг меня, и, когда я открываю шкаф, коробку или холодильник, то убеждаюсь в этом.
Но как я оказался на той улице? Я шёл, словно это продолжалось около часа, ведь в ногах ощущается усталость. Но я не помню начала пути. Не было отправной точки. Ничего не существовало до, есть только момент, в котором я иду. А сейчас я здесь, и моё завтра ясно, как рутина, преследующая из-за дня в день. Но моё вчера, как белый лист и ни одного слова на нем.
Я выхожу на улицу. Людей мало, лишь вдалеке мелькает пара силуэтов. Я иду в том направлении, откуда пришёл. Я видел этот магазин, а следующий за ним нет, но так же знаком с ним, как и с вещами в моем доме. За углом стоит небольшая кафешка, и я захожу в неё. Я сажусь за столик у окна и через пару минут вижу, как пожилая женская рука подаёт мне кофе с молоком и два овсяных печенья, аккуратно сложенных на тарелочке. Я поднимаю взгляд, смотрю на старушку и слышу: «Спасибо! Хороший сегодня день». Кажется, это я сейчас сказал, и, судя по тому, что женщина отвечает, смотря на меня, это так: «Действительно, день весьма хорош». Она уходит, но передо мной застыл её взгляд. Могу поклясться, она не знает меня, как я её. Но кофе, печенье и эти любезности – все словно происходило не раз. Я делаю глоток, откусываю печенье, снова делаю глоток. Я ощущаю лёгкую сладость и горечь, и мне это нравится.
Я сижу здесь уже около двадцати минут. Все уже закончилось, но вместо того, чтобы уйти, я изучаю происходящее вокруг. Я видел здесь уже шесть разных людей, они приходят, садятся за столики, делают заказ. Они смотрят на меня, как на пришельца, и я вижу в их глазах некоторое недоумение. Всего мгновение, и оно исчезает, но я успеваю ловить его, потому что нарочно слежу за каждым новым посетителем. Тот же взгляд у старика с тростью, но, тем не менее, он здоровается, а я встаю, беру его под руку и помогаю дойти до столика. Он садится и дрожащими руками листает меню.
Здесь все старые, просто кто-то покрепче, а кто-то так же волочет свое тело, как старик с тростью. Они почти не разговаривают, словно уже отговорите свою норму слов. Их сердца еле играют свой ритм. В этой тишине я слышу стук своего. Только оно ещё гоняет кровь по венам, только мои лёгкие полностью наполняется воздухом, только я здесь молод.
Я опять иду по улице и вспоминаю о том, что в холодильнике сосиска всего одна, и для завтрака этого мало. На мгновение осознав, что все ещё нахожусь не в ладах с окружающей действительностью, решаю не спорить с возникающими желаниями и направляюсь в магазин. Похоже, боязнь провести голодное утро заботит меня больше потерянной памяти. А ощущение, что магазин вот-вот закроется, делает мой шаг быстрее.
На полке лежит целая упаковка сосисок, и я уже готов положить их в корзину, но продавщица советует мне взять другие. С её слов, эта пачка не свежая, да и не особо вкусная. А вот сосиски на развес совсем другое дело. Она протягивает мне пакет, и я вижу, что внутри всего две штуки. Но, скорей всего, это потому что они и правда вкусные, вот все и разобрали. Хотя на самом деле, я просто не могу отказать такой милой старушке, она так улыбается, словно продать эти несчастные сосиски для неё сродни запуску ракеты на Марс.
Солнце начинает клониться к закату, и мне хочется пойти домой. Я не иду той же дорогой, а делаю большой круг по крайним улицам города. По дороге я вижу большое здание, похожее на стеклянную коробку, но нигде внутри не горит свет, в отличие от соседних зданий. Я сажусь на качели на детской площадке напротив. Вокруг нет ни одного ребёнка, наверное, уже намного позже, чем мне кажется, и они все разошлись по домам. Я долго сижу, качаюсь и катаю пакет с сосисками у себя на коленях. Слишком скромная покупка, надо было хоть хлеба купить. Если бы сейчас мимо проходила какая-нибудь кошка или собака, я бы с радостью накормили её, чтобы не чувствовать себя нищим покупающим, сосиски на последние деньги. Но вокруг нет ни души, только несколько стариков зашли в стеклянное здание, хлопнув за собой дверью, нарушив гробовую тишину. Становится прохладно, я решаю закончить свою прогулку и направляюсь домой.
Я дома. Сосиски в холодильник, себя на кровать под одеяло. Под подушкой и беру книгу и долго-долго читаю, пока буквы не начинают плыть перед глазами. Вот тот момент, когда пора погрузиться в мир снов. Вернувшись книгу на место, я закрываю глаза и засыпаю.
Наутро я встаю, умываюсь, жарю себе омлет с двумя сосисками. После я одеваюсь и, уже готовый выйти из дома, долго стою перед зеркалом и смотрю на свое отражение. Это действительно мои синие глаза. Они-то всегда были со мной. Но этот нос, губы, волосы и ноги, так высоко поднимающие меня над полом. Кажется, ладони тоже мои. Мне становится теплее не душе, словно я нашёл ещё одну часть себя.
Я иду на работу. Я знаю, куда нужно идти и, оказавшись в нужном месте, я ловко справлюсь со своими обязанностями. Слишком громкое слово «обязанности», ведь я всего лишь складываю в чашу ингредиенты, которые смешиваясь, превращаются в розовую кашицу. После она отправится в путешествие по конвейеру и, попав в конце в прозрачную оболочку, станет сосисками. Именно их я купил вчера в магазине. Странно, что тогда я их не узнал.
Раз за разом я повторяю свою работу с часовым перерывом на обед. Я все время один и людей вижу только через окно своего цеха. Они заняты своими делами и совершенно не обращают внимания ни на меня, ни друг на друга. Я не ощущаю желания поговорить с ними, не смотря на то, что не перекинулся ни с кем и парой слов со вчерашнего вечера. Мне нравится слушать, как работают механизмы, когда я нажимаю на кнопку, а когда процесс завершён, я так же радуюсь тишине.
После работы я не спеша иду домой, где снова долго рассматриваю себя в зеркало. Мои гляделки прерывает урчание в животе. Выпить кофе с печеньем в той кафешке кажется хорошей идеей, и я иду прямиком туда.
Не делая заказ, я получаю то, что хочу. Эти старые руки, очень необычно видеть в подобных местах. Молодая девушка, возможно она ещё учится в школе, здесь же просто подрабатывает, джинсы, кеды и футболка, а поверх фартук с местным логотипом – вот, что не вызвало бы у меня дискомфорта. Хотя, это как раз то, что я вижу. Одежда, обувь, даже волосы собраны в высокий хвост. Правда, хвостом его уже не назовешь. Седые редкие, выношенные возрастом нитки, растущие из головы, сморщенная кожа и потускневшие глаза. Кажется, она вышла из дома юной девушкой и состарилась по дороге на работу.
Дверь открывается и я уже веду старика за его стол. Так стар, не верится, что он смог добраться до кафе. Держа его под руку, я ощущаю дрожь, проходящую через все его тело. Я чувствую запах. Этот старик явно сидит в своём теле.
Вернувшись на свое место, я заглядываю в чашку и вижу лишь кофейные разводы на стенках. Почему бы мне не заказать завтра что-то другое? И почему именно овсяное печенье? Я знаю, в их меню много другой выпечки и других напитков. Оно лежит на краю моего стола, точно в таком же положении, как и вчера. Обязательно нужно будет его полистать.
Я на качелях катаю сосиски. Снова я их купил. Почему бы не взять сразу много, чтобы не заходить в магазин каждый день? Я бы мог заполнить небольшое озеро той массой, которую сделал сегодня на работе, но в моем пакете опять их только две.
Со временем я начинаю мерзнуть. Я думаю, это не из-за температуры, а стеклянное здание наводит на меня озноб. Я вижу, как в него заходят люди, но оно все равно остается пустым, словно пришедшие забывают занести с собой жизнь.
Я дома под одеялом читаю книгу. Кажется, я начал вчера дремать еще с книгой в руках, ведь я совершенно не могу связать сюжет с тем, что уже знаю, и мне приходится возвращаться на несколько страниц назад.
Я закрываю глаза и засыпаю.
Стоя утром перед зеркалом, я внимательно рассматриваю свою кожу. Вдруг, я так же стар, как и та официантка в кафе, и я просто прячу свой возраст под одеждой? Упругая, со здоровым оттенком. Глаза такие же яркие, а руки крепкие. Похоже, я действительно один по-настоящему молодой в этом городе.
На работе во время обеденного перерыва я думаю о том, почему я ем в своём цеху. Мне приносят мой обед прямо к рабочему место. Но почему я не могу поесть в столовой и не поговорить с другими людьми. Я не могу сказать, что жажду общения с ними, просто молчание перестаёт казаться мне таким привлекательным. И, если не поговорить самому, то хоть послушать, как это делают другие люди. Я смотрю в окно и вижу, что все едят так же на своём рабочем месте. Видимо, идея со столовой не имеет смысла.
Я сижу в кафе, и, когда официантка подходит ко мне уже с бокалом кофе и печеньем, я говорю, что хочу заказать что-то другое. В ответ я слышу: «Действительно, день весьма хорош». Она улыбается и уходит, а я в недоумении отвечаю «спасибо» и остаюсь со своим кофе. Я не встаю с места, когда старик переступает порог, и не иду ему помогать. Но тот не пытается самостоятельно дойти до стола. Как вкопанный, он стоит у самого входа, совершенно не двигаясь. Я наблюдаю за этой картиной несколько минут. Я понимаю, что ситуация не изменится, дед так и продолжает трястись, и никто не обращает на него внимания. Меня начинает злиться эта ситуация, и решаю закончить его мучения. Старик здоровается со мной, что окончательно выводит меня из себя.
Злой я выхожу из кафе и иду домой. Я так ничего не поел, и мой живот все громче даёт о себе знать, словно сама злость поселилась в моём желудке. Меня раздражает эта улица, эти дома, эти люди. Словно запрограммированные роботы они волочат свои тела из пункта А в пункт Б. Я ненавижу их и мысленно прошу их заговорить со мной. Слишком долго я не с кем не разговаривал. Меня ломает из-за непроизнесенных мною слов. Они накопилось в моей душе и врут её изнутри. Мне не к кому пойти, я совсем один в этом городе. Единственный человек, который мог бы со мной немного поговорить, продавщица в магазине. Хватаясь за эту мысль, я меняю свой маршрут.
Она стоит и рассказывает мне про сосиски. Я даю ей возможность закончить свою речь и, как только пакет оказывается передо мной, аккуратно отступая назад, говорю: «Вы знаете, я бы хотел купить что-то ещё. Что-то вкусное, чтобы побаловать себя. А то одни сосиски порядком надоели. Может быть, вы можете мне что-нибудь посоветовать?». Я произнес всего несколько предложений, но, по ощущениям, словно от камня на моей душе отломился хороший кусок. Я улыбаюсь, и она улыбается мне в ответ. Она молчит и все так же протягивает мне пакет. Я не спешу отчаиваться и подхожу к полкам со сладостями: «Может печенье? Или лучше пирожное? Какое из них самое свежее?». Она подходи ко мне вплотную, смотрит на меня и улыбается. Пакет с несчастным сосисками почти перед моим носом. Непроизвольное рычание вырывается из моей груди. Готовый взорваться я иду к выходу и слышу, как старуха топает в своих тапках за мной по пятам. У самой двери я оборачиваюсь и выхватываю у неё пакет и даю скомканную купюру.
ТЯ закинул пакет на соседние качели, а сам стараюсь раскачаться до полного оборота. Мне не так уж весело этим заниматься, просто это единственное, что я могу придумать, чтобы как можно дольше не идти домой. Я «развлекаюсь» так уже около двух часов, и все это время вижу, как люди заходят внутрь, и ни один из них не выходит обратно. На улице стало совсем темно, но в здании так и не загорелась ни одна лампочка. Возможно, под землёй есть несколько этажей, где люди работают и днем и ночью, а верхушка, за которой я слежу, активна только днем. То ли из-за ветра, который я так задорно гоняю вокруг себя, то ли на улице стало так холодно, но я почувствовал, как окоченели мои руки. Я постарался остановиться. Моя голова закружилась, и я оказался на земле, а когда поднялся и попытался сделать шаг, не смог справиться сам с собой и лбом влетел в железный столб качелей.
Я очнулся на рассвете с дикой головной болью. Затекшими холодными руками я нащупал на лбу огромную шишку. Боль, холод, голод и одиночество – идеальное сочетание, чтобы чувствовать себя несчастным. Но как бы плохо мне ни было, я не собираюсь возвращаться домой. Даже если бы мне было хорошо, я бы не пошел на работу. Самое лучшее, что я могу сделать, зайти наконец внутрь стеклянного здания и посмотреть, что внутри.
Подойдя к двери, я надеюсь увидеть табличку с названием, но не нахожу её. Я не спешу зайти внутрь и сначала обхожу здание кругом. Ночью не было заметно, но стекло имеет темно синюю тонировку и, чтобы увидеть, что внутри, мне приходится вплотную подойти к стене. Мне ничего не видно, и я со всей силы напрягают глаза, пока не понимаю, что там ничего нет. Пустое помещение без стен в один этаж. Только в самом центре стоит лифт, без шахты, одна кабина.
-Эй! – слышу я чей-то мужской голос и вздрагиваю от неожиданности, - Эй, ты! Заблудился что ли?! Дверь, вообще-то с другой стороны.
Ко мне подходит мужчина лет тридцати. Оказавшись совсем близко, он смотрит на меня, словно на приведение. Мы молча стоим друг напротив друга.
- Ты не старый, - наконец произносит он, хватаясь меня за плечо.
-Нет. Мне двадцать… - не успел я закончить фразу, как незнакомец метнулся к двери, крича, чтобы я оставался на месте.
Я стою, практически не двигаясь, и смотрю сквозь стекло. Мне видно, как мужчина забегает внутрь. Из дальнего угла он берет какой-то предмет и направляется к выходу. Когда тот оказывается почти у самой двери, я понимаю, что в его руках ружье. Не успев что-либо подумать, я со всех ног бегу прочь. Не понимаю зачем, но я хватаю пакет с сосисками. Мне слышно, как незнакомец кричит что-то, но я не разбираюсь его слов. Единственное, что я слышу, собственные мысли, а они твердят мне одно: «Домой!»
Я забегаю в дом и закрываю дверь на замок, оставив ключ внутри замочной скважины. Сердце готово вырваться из груди, а пульсация в голове вот-вот сделает из моего мозга отбивную. Желудок кричит, требуя еды. Я иду к холодильник, достаю молоко и начинаю пить прямо из горлышка. Прокисло. Я умудряюсь уронить лоток с яйцами и разбить все до одного. На сосиски я смотреть не могу. Пусть лежат в пакете. Даже в холодильник их класть не буду. И яйца пусть растекаются и засыхают на полу. Не могу и не хочу ничего делать. И чтобы хоть как-то успокоить злость, выросшую из страха, я иду в душ.
Под тонкими струйками тёплой воды я могу расслабиться. Наконец я могу смыть с себя все, что произошло со мной за последние и, кажется, за единственные дни моей жизни. Выйдя из под струек, я вспениваю шампунь на волосах, за тем намыливаюсь мочалкой. Когда я весь превратился в белое облако, я делаю шаг под воду, чтобы смыть все мыло с себя. Не человеческий крик вырывается из моей груди. На меня льется кипяток, и я выскакиваю из-под него. Споткнувшись о бортик душевой кабины, я падаю на пол. Обожжённая кожа горит, и я переворачиваюсь на самый пострадавший бок, чтобы охладить его о пол. Мыло попало мне в глаза, поэтому я не могу толком открыть их. Кое-как я стягиваю с вешалки полотенце. Вытерев глаза, я полностью накрываюсь и так остаюсь лежать на полу. Мне страшно пошевелиться, вдруг ещё что-то произойдёт. Ниже пола я не упаду и, тем более, совсем скоро здесь станет достаточно тепло от воды из душа.
Минут через двадцать я уже сухой остаюсь на полу под полотенцем. Тёплый пар начинает добираться до меня, и мне становится уютнее. Я засыпаю.
Я просыпаюсь от грохота, доносящегося с кухни. За тем я слышу несколько крепких слов и узнаю голос незнакомца. За несколько секунд я успеваю подумать миллион мыслей и половина из них о моей приближающейся смерти. Как он узнал, где я живу, и есть ли при нем оружие? Хотя, какая разница?! В моем положении меня даже ребёнок смог бы прикончить игрушечным молотком. Дверь в ванную открывается, и на пороге я вижу его. Руки пусты, а значит, мой конец будет мучительным. Он будет избивать меня пока, я не перестану подавать признаки жизнь от боли или захлебнувшись собственной кровью. Но вместо этого он просто стоит и смотрит на меня. Я начинаю чувствовать себя неловко. Голый, на полу с шишкой на голове, пытающийся спрятаться под полотенцем, кажется, даже щеки напились краской от стыда.
-Поднимайся, одевайся. Тебе нужно отсюда уйти, - спокойно, без единого намека насмешки говорит он и выходит из ванной. Через мгновение он возвращается и добавляет на повышенном тоне – И что это за яйца у тебя на полу?! Я чуть не растянулся. Я, конечно, все понимаю, но… эх! – машет он на меня рукой и оставляет одного.
Я, замотанный по пояс, захожу в комнату, открываю шкаф и достаю оттуда джинсы и кофту.
-Да уж - слышу я у себя из-за спины – с тобой, по-любому, произошло бы ещё много чего интересного.
-Что ты имеешь в виду?
-Ты утром был в другой одежде. Должен был её и надеть.
-Я всю ночь на земле пролежал, она теперь вся в пыли. Когда постираю, тогда и надену.
-А ты стираешь каждый день?
-Нет.
-А ты хоть когда-нибудь стирал?
-Конечно.
-Ты прямо помнишь, как ты брал вещи, клал их в стиральную машинку, засыпал туда порошок?
-Я не мог не делать этого.
-И? Помнишь?
-Именно это, нет. Я помню только последние несколько дней. У меня что-то с памятью.
-Вот про это я и говорю. И вообще, одевайся уже, и пойдём. Меня клиенты ждут. А пока не придем, лучше помалкивай, ничего не спрашивай. Позже все расскажу.
Мы подходим к стеклянному зданию, и я вижу открытую дверь, подпертую ружьем. Мне хочется многое спросить, но я молчу. Я все ещё побаиваюсь незнакомца и не хочу чем-то его разозлить. Мы заходим внутрь. Прямо перед лифтом я вижу двух стариков. «Мои клиенты, - кивает на них незнакомец - Можешь вести себя свободно. Здесь ничего страшного не произойдёт. А я пока займусь этими».
Я прохожу сначала в один угол, затем в другой. И в одном и в другом лежат разные предметы, но они не способны меня заинтересовать, ведь я не могу оторвать взгляд от незнакомца. Он подходит к лифту, нажимает на кнопку, двери открываются. Внутри лишь идеально белые стены. Старуха, стоявшая ближе, заходит внутрь. Когда она оказывается закрытой, незнакомец нажимает другую кнопку. Я не могу представить, что творится со старухой, но крики, которые я слышу, словно разрывают меня изнутри.
-Что происходит? – не выдерживаю я.
-Горит – отвечает незнакомец.
Он проходит в один из углов помещения и достаёт оттуда два офисных кресла. Я не понимаю, откуда они там взялись, ведь кроме кучи хлама я ничего не видел и не вижу. Он подталкивает один ко мне, а на втором подъезжает сам. Жестом он приглашает меня сесть, я так и делаю.
-Сейчас она минут пять погорит, потом включится вытяжка, и все ее остатки вытянет. А ты как хочешь, спрашивать, или чтобы я все сам рассказал?
Из-за каши в своей голове, я боюсь не найти подходящих вопросов, поэтому я прошу его самому объяснить мне, что происходит.
-Начнём с того, что все люди, которых ты успел увидеть за последние дни, кроме меня, все уже давно мертвы. Мы просто все в аду. Все старики, ты и я. Только они здесь страдают, я здесь работаю, а ты вообще не понятно, что здесь делаешь.
-Это шутка такая?
-Смейся, если так думаешь.
-Плохая шутка, поэтому не смешно.
Незнакомец молчит и разводит руками.
-Зачем ты тогда взял ружье, если я уже мёртв?
-Нет, а ты не видел, что я им дверь подпираю?
-Видел, но…
-Вот для этого и взял. Это, во-первых. Во-вторых, ружьем здесь и действительно никого не убить. Здесь только души находятся. На них хоть ящик патронов переведи, они и не почувствуют. В-третьих, не смотря на то, что ты здесь, ты живой. Знаешь, почему?
-Почему?
-Потому что ты молодой. В аду могут быть только старики. Человек не может остаться в том виде, в котором он скончался. Иначе, какое же это наказание? Быть вечно молодым и красивым. Вот самоубийцы бы радовались. А что на счёт тебя? Я думаю, ты сейчас в коме. И твоя душа все ещё мечется между жизнью и смертью. Эх, какая драма!
-Почему я тогда в аду?
-Потому что ты плохой человек. Да-да. Не смотри на меня своими большими глазами. Хорошие сюда не попадают. Ошибок не случается. Но я думаю, что ты все-таки ближе к жизни, чем к смерти. Поэтому ты смог сохранить свою внешность, чтобы напомнить самому себе, кто ты такой, и вернуться в тело.
-Мне кажется, это не моя внешность. Только глаза и руки. Остальное как будто чужое.
-Просто ты не можешь узнать себя, как и всю свою прошлую жизнь. Здесь все теряют память, чтобы не было возможности исправить свои грехи. Ведь из ада никто не должен попадать в рай. Единственный способ закончить свои мучения – сгореть.
-Я сюда не ваши разговоры слушать пришёл – зло кричит старик – Делай свое дело.
-Давно таким смелым стал? – с пренебрежение отвечает незнакомец – Столько лет здесь волочился туда обратно, туда обратно, боялся шаг лишний в сторону сделать, лишнее слово сказать. Вот и сейчас закрой свой рот и помалкивай.
Старик злится, на его шее надуваются вены, а глаза готовы вывалиться из орбит. Но больше он не произносит ни слова. Лифт перестаёт делать свое дело, и незнакомец медленно подходит к нему и нажимает на кнопку, двери открываются. Старик не спешит заходить. Он вплотную стоит перед незнакомцем и смотрит так, словно хочет просверлить в нем дырку. Старик плюет под ноги своему палачу и делает шаг внутрь. Двери закрываются.
Незнакомец возвращается на свое место.
-Устроил представление. А ведь мне совершенно плевать на него и на всех, кто сюда приходит. Будь моя воля, просто так вылавливал бы и поджигал. Но нет, нужно дать им вдоволь намучаться, пока не наступит такое отчаяние, что они сами с собой захотят покончить.
-Кажется, ты сказал, что работаешь здесь.
-Сказал.
-И как твоя должность называется и кто ты такой?
-Я Сатана.
У меня сперло дыхание от такой новости. И я как рыба начал хватать ртом воздух не в состоянии что-либо сказать.
-А ты почему такой наивный? Всему на свете что ли собрался верить?
Я растерялся и продолжил молчать.
-Чёрт я. Людей в аду сжигаю. Прекращаю их бытие во всех смыслах. Ад, если ты не в курсе, не резиновый. Вопреки множеству религий, здесь не может быть бесконечное количество душ.
-Почему они сюда приходят? Ведь им ничего здесь не грозит, кроме твоего лифта. Могли бы вечно так просуществовать.
-Вечно делать одно и то же изо дня в день. Или ты думаешь, что они как заведенные ходят туда-сюда и радуются этому. Они просто не могут иначе. Стоит им изменить хоть малую часть своего алгоритма, на них тут же обрушивается несчастье. Споткнулся, упал, обрезался, лишился пальца, взорвался от утечки газа. Чем хуже ты себя вел при жизни, тем больше ты калечишься. Умереть больше не можешь, потому просыпаешься утром как новый, но боль ты все равно чувствуешь. Ни от недостатка ума они как роботы, а от страха. А вот когда их это доконает, они приходят сюда.
-Почему тогда я получал в кафе кофе, и старик ждет, когда я провожу его на место. Раньше они этого не делали, значит, не испугались что-то изменить.
-Не делали, но как только они тебя видят впервые, то сразу знают, что должны делать. Это появляется в их памяти в первую же секунду. Нужно же как-то включать новые души в общий ход событий. Так происходит со всеми. Это круг Ада. Все крутится, все повторяется, все едино и идет ровным строем.
Я не хочу больше ничего спрашивать и слушать. Кажется, Черт это понимает и просто уходит заниматься своими делами. В большинстве своем это ходьба из угла в угол и пинание хлама. Так проходит несколько часов. Периодически появляются новые клиенты, и я вынужден слушать их крики. Каждый раз с замиранием сердца я молю, чтобы они скорее замолчали. На улице становится темно, и я почувствую, как меня клонить в сон. Я должен уйти, но боюсь, что не смогу спокойно добраться до дома, ведь весь мой день прошел наперекор алгоритму. Я прошу у Черта, чем укрыться, а он вытаскивает мне из своих запасов целую кровать со всем пастельным комплектом. Я ощущаю блаженство, как только ложусь. Кажется, моя спина еще не лежала на таком удобном матрасе. Я засыпаю, как младенец.
Посреди ночи я просыпаюсь от яркого света. Сквозь стекло я вижу светящийся дождь. Всмотревшись, я понимаю, что это огонь в виде капель падает с неба. Словно горящая лава льется на землю. Я слышу крики, доносящиеся с улицы. Теперь души горят и снаружи.
-Они мучаются, но не могут скрыться от огненного дождя, - говорит Черт, присаживаясь на кровать рядом со мной – Все должно идти своим чередом. И если ты шел по своим делам, то должен идти дальше, как бы больно не было. Повезло, что во время дождя ты оказался под крышей.
За тем он легко бьет ладонью мне по лбу, и я снова проваливаюсь в сон.
Первое, что я слышу, открыв глаза «Ты не должен здесь находиться. Уходи». Мне так хорошо под одеялом, что я не спешу даже приподняться, не то, чтобы уйти. Черт подходит ко мне, переворачивает кровать, и я оказываюсь на полу. «Уходи!» - кричит он. Я не могу понять, откуда взялось столько злость. Вчера мне казалось, что он достаточно дружелюбен по отношению ко мне. «Ты что, решил, что Ад превратится для тебя в курорт? Проваливай отсюда!» – получаю я новую порцию криков. Я остаюсь лежать на полу, и он нависает надо мной, раздувая свои ноздри: «Я вас всех ненавижу одинаково». Он хватает меня за шиворот и выволакивает на улицу. Я не могу ничего сказать, слова просто комом встали у меня в горле. «Знаешь, мне тоже бывает здесь скучно. Мне захотелось поговорить, поэтому вчера все было иначе, - отвечает Черт на мой немой вопрос, - А теперь проваливай отсюда, до тех пор, пока сам не решишь покончить со своей душой».
Я поднимаюсь на ноги, и стараюсь как можно быстрее вернуться домой, чтобы переодеться и вернуться в свой алгоритм. По дороге я спотыкаюсь, два раза падаю и сдираю кожу с ладоней. Я замечаю собаку, следующую за мной. Каждый раз, как только я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, она скалится и рычит на меня. Мне становится страшно, и я начинаю бежать. Она бежит за мной, но как бы близко она не оказывалась, не хватает меня, а дает опередить на пару шагов. Она играет со мной в охоту, а я, как загнанная дичь, уже задыхаюсь от нехватки воздуха. Я очередной раз падаю. Быстро перевернувшись лицом к собаке, я вижу, как она несется на меня. Ее пасть смыкается прямо перед моим носом, и я чувствую, как зловонное дыхание, которое минуя острые зубы, оказывается у меня на лице. Она ставит мне на грудь лапы, прожигая ими кожу. Уже ничего не существует, кроме боли. Мгновение, и не существует даже ее…
Я открываю глаза. Передо мной белый высокий потолок. Я не могу пошевелиться. Медсестра подбегает ко мне и тут же уходит прочь. Позже она возвращается с врачом. Они говорят, но я не понимаю о чем. Я засыпаю.
Я снова очнулся и снова смотрю в потолок. Сколько времени прошло? Та же медсестра. «Проснулся, как жаль, - звонким голосом произносит она, - Ну что ж, дело идет на поправку». Я хочу спросить, какой сегодня день, и как я сюда попал, но мне не хватает сил. Я стараюсь собрать в кучу мысли. Одно, второе, третье. Фрагменты всплывают в моей памяти. Еще чуть-чуть, и я смогу собрать их в картину. Так…
Поздняя ночь. Я игралв покер. Я выигрывал. Я хорошо считал карты, но не старался сорвать банк, чтобы не привлечь к себе внимания. По мелочи я уже как липку обобрал того парня и он ушелт из-за стола. Мне тоже уже пора уходить, дома ждут. Я не успел отойти и на пару шагов, как тот парень вернулся и предложил продолжить игру, сказал, что у него еще есть деньги, и он хочет отыграться. Меня забавляла эта ситуация, и я согласился. О мелочи уже речи не шло. Он сразу пошел ва-банк. Я видел в его глазах отчаяние и каплю помешательства. Я смеялся про себя и поддержал ставку. Я проиграл. Ни капли от прежних эмоций, этот парень абсолютно спокойно пододвинул к себе все мои фишки, и я остался ни с чем. Это был всего лишь спектакль, в котором я оказался в дураках.
Я стоял на пороге казино и смотрел, как он садится к себе в машину. Перед тем, как тронуться, он помахал мне рукой. Он смеялся надо мной. Я сел в свою машину и аккуратно поехал за ним. Под сиденьем у меня огнестрельный друг, и я знал, что совсем скоро им воспользуюсь. Он остановился во дворе девятиэтажки, и зашел в подъезд. Из машины я следил за тем, в каком окне загорится свет. Шестой этаж. Мне повезло, что его окна не выходят на другую строну. Но даже если это было бы так, мне бы хватило злости, чтобы отыскать его квартиру.
Я нажал звонок и, закрыв рукой глазок, ждал. Он открыл мне и сразу получил в нос кулаком. Я затолкал его внутрь и закрыл за собой дверь. Никаких лишних звуков. Я бил его еще несколько раз, схватил за гриву и запрокинул голову. «Верни мне мои деньги», - не повышая голос, говорил я, приставляя пистолет к его голове. «У меня их нет», - ответил парень, отплевываясь от крови из носа, - А ты что думал, я их в кармане себе домой потащу? Уходи отсюда. Ты все равно здесь ничего не получишь. Проваливай!» Я растерялся. Я не знал, что делать. Мое замешательство прервал резкий шум сзади. Что-то упало, и я резко обернулся на звук, направляя туда ствол. Передо мной стояли большие синие глаза и струйка алой крови сбегающая между ними. Мгновение, и маленькое тело упало. Как я мог выстрелить?! Ведь я даже не успел ее увидеть, прежде чем нажать курок. Бедная девочка лежала прямо передо мной, впавшим в ступор. Я чувствовал, как парень выхватил пистолет прямо из моих рук, но ни сколько не сопротивлялся. И вот пуля пробила мне череп, разорвала мозг, пробурила еще один костяной слой и вышла наружу.
Лучше бы в тот момент я и умер.