Мир № 2
Юрий Извеков - известный художник и поэт. Любитель разных мистификаций. Как-то он сказал о Малевиче, что если бы тот просто пустил слух о "Черном квадрате", саму картину спрятав, было бы даже лучше. Будь Юрина воля, он поступил бы так и со своими картинами и, может быть, со стихами. У него вышли два маленьких стихотворных сборника. Второй назывался чудно, совсем в Юрином вкусе: "Татцельвурм". Но, оказывается, Татцельвурм - такое мифическое существо, похожее на червяка с ножками, и оно известно даже у монголов под именем Олгой Хорхой.
Юра так же написал один из лучших известных мне палиндромов "Ад. Зев. Зов: О, звезда!". В советское время он участвовал в подпольных выставках аывангардистов со своими футуристическими картинами. Рисовал он довольно безобразных женщин, обязательно с рюмкой, словно жил где-нибудь на Монмартре, а не возле Юбилейного в Улан-Удэ. Но за всеми этими сумасбродствами он не забывал вести фотолетопись нашего города.
Фотографии для Извекова - святое. Здесь он как бы серьезен, вдумчив и молчалив. Юра снимал, как и все профессиональные фотографы, много, но - и это его особенное качество - при всей внешней безалаберности сумел сохранить основную часть негативов.
У Извекова особенно интересны три рода фотографий: те,что сделаны в период работы фотокорреспондентом в газете "Тарбагатайская нива"; затем, городской цикл: про пьяниц, беспризорников, путан и т.д. - и маленькие экзистенциальные притчи.
Тарбагатайские фотографии - своего рода Юрино почвенничество, чем-то напоминающее прозу деревенщиков. Но там, где они поют укоризненно, там Юра высказывается смешно. Он говорит о прекрасных прыщах, потому что для него прыщи - символ прущей изнутри силы, здоровья и корней.
Свободное от репортажей с колхозных полей время Юра снимал разные эпизоды городской жизни, своих друзей и знакомых, маленькие убежища советской интеллигенции, где она выпивала, курила и была по-своему счастлива....
На снимке "Под лестницей" мы видим компанию подгулявших людей. Луноликое светящееся лицо мужчины справа на переднем плане лишает сценку бытовой приземленности. Схваченное фотографом выражение легкой задумчивости и вопроса, чуть поплывший контур лица только усиливает ощущение безотчетной тревоги. Группа за спиной мужчины запечатлена в момент обычной беседы. Их бессознательные жеств воспринимаются как некий ритуал заговорщиков, заключивших союз против одиночества. Мужчина, отделившийся от группы, кажется особенно уязвимым.
Юра может уйти от привычного живописания в маргинальный слой с его неприличными жестами, несанкционированными ситуациями, фотографировать проституток, малолетних наркоманов. Но взгляд у него добрый, и мера всегда соблюдена.
Мальчиков, нюхающих клей-момент, Извеков заснял с верхней точки. Дети как бы растут из асфальта. Сходство детей с больными ростками усиливается тем, что они наклоняются влево, опустив пустые рукава курточек чуть не до земли. Свободной рукой они держат под одеждой пакеты с клеем. Пустой рукав, перевязанный веревочкой, - своего рода "форс" и вызов обществу. Движение к земле, уловленное фотохудожником, читается как предчувствие скорой смерти. О том же говорят жутковатые пустые рукава.
Ечсть у Извекова фотографии, чем-то похожие на кадры из фильмов позднего Жана Кокто ("Двое", "Зеркало на стене") и раннего Иоселиани - сценки в пивнушках, на улице.
Иные снимки дают повод говорить о Юрином неосуществленном кино. Вот мы видим пустую улицу, одинокого дядьку, прыгающего на костылях - куртка нараспашку, с похмелья, русский. Голова запрокинута, мол, эх! пропади все пропадом. Очевидно, что от безобразной широты душевной пьет человек. Чуть поодаль от него медленно ступает китаец в очках. Сложил руки на груди, опустил голову. На нем безупречное пальто, из кармашка белеет прямоугольник аккуратно сложенной газеты. Кажется, что ни один звук внешнего мира не проникает в его сознание... Здесь не только два человеческих типа, но и два мира, бесконечно далеких друг от друга.
Любой фотограф, помнящий о природе фотографии, мечтает сделать снимок, который моментально возвратил бы зрителю потерянную память или знание, но такое возможно только частном порядке. Каких-то сто лет назад фотография казалась техническим чудом, а теперь заполнила весь мир, сделав нас равнодушными к памяти - своей и чужой . Совсем не безобидное дело - тиражировать существующий мир, тем самым увеличивая инерцию привычки.
Те, у кого нет привычки подолгу рассматривать живопись и при этом что-то про себя переживать, не поймут искусства фотографии. Но и с теми, кто эту привычку имеет и ее не сознает, такая же история. Т. е. не линия и свет и не рисунок пятен делают фотографию, а личное расположение к ее факту. Вот я и пытаюсь пересказать то или иное фото, чтобы возникли эти паутинные нити отношений. Но иной автор и не понимает свое существование, экзистенцию, он весь в клише, в привычке. "Как-то все вверх ногами/в мире № 1" - сокрушается Извекков в стихотворении "Юности полет"
...
но уже пред очами
блещет мир №2
но его мы в печали
различаем едва
Третий род Юриных снимков - притчи, только на поверхностный взгляд ни о чем. И не всегда можно передать их содержание...
"Сумерки".
Ставни ярко и по дневному освещены, а в окне вечер с котом. Т.е. кот, он и есть вечер. Юра думает, что снимок восходит к "медленным зеркалам" лорда Дансени, в которых время начинает течь медленно и, соответственно, вместо дня мы можем увидеть ночь. Мне же вспоминается стих А. Парщикова "кошка - закопченное стеклышко ада"... примерно так.
"Падающий сарай"
о конях,
о судьбе домиков щитовых:
они падают сначала на колени,
и долго этак стоят,
поникнув долу,
на фоне гор...
"Столетняя бабушка"
Старость беспомощна, она нуждается в опеке. И старость глубока. В человеке проступает что-то от малька рыбки. Наверное, быстрота помышлений. Мысль мелькнула и пропала - один взгляд телескопический, значения которого уже не понять. На глубокую старость можно можно глядеть как на реку. Внучка любуется бабушкой и ее ста летами. Мы же ею.
На фотовыставке Юрия Извекова под названием "Луч света на пустой улице ночью" можно было увидеть работы, еще не переведенные на цифру. Снимок с лучом света, давшим название выставке, вышел случайно. Фотограф не действовал на светочуствительный слой пленки никакими специальными реактивами, чтобы добиться эффекта одинокого луча. Разве что чуть затемнил общий фон, тем самым заставив луч сиять еще ярче.
Можно понять радость автора. Это все равно что поймать в фотообъектив настоящего ангела.
"Родители". Художник запечатлел своих родителей, уходящих вдаль. Немного блеклый тон фотографии и какое-то запустение пойманного в объектив места: берег, камни и разный мусор, вынесенный волной, - наводят на мысль о разрушительности и необратимости времени. Очевидно, что родители никогда не обернутся. Даже обкатанные водой бревна на переднем плане кажутся непреодолимым препятствием.
После студийных фото с искусственным светом, открыток с видами экзотических стран от turistas, глянца и репортажей хочется чего-то простого и по-человечески понятного. Юрины снимки нам эту возможность дают.
Булат Аюшеев. гл. ред. журнала Байкал.