Проснулся я от того, что меня разбудила суета матушки у нашей русской печки.
За окном полнейшая темень и понять, сколько сейчас времени, совершенно не возможно, только можно предположить, что сейчас очень ранее утро.
Вылезать из под тёплого одела я не собирался, как прекрасно понимал, у меня в запасе ещё достаточно времени хорошенько выспаться, когда за окном станет светло.
А вот полыхающий огонь в печи, привлекал своими огненными плясками.
Если честно сказать побаивался я этой печи, а всё почему, имелась у нас одна книжка со сказками и крупными буквами в ней, да со множеством цветных картинок, не знаю по какой причине, но уж очень побаивался я бабу Ягу, а тут имелась одна страшная картинка, где баба Яга перед горевшей ярким огнём печью, усаживала на лопату маленького мальчика Ванечку.
Оставаясь дома в одиночестве, книжка обязательно попадала мне на глаза, не понятная сила толкала меня взять её в руки.
Страх и странный интерес боролись внутри меня, в итоге интерес перевешивал страх, я брал в руки книжку и начинал медленно листать к той самой картинке, волнение нарастало.
Листая страницу за страницей, не особо вникал в содержание мелькающих картинок, с волнительной мыслью открывал страницу с картинкой и с ужасом ожидал, что это страшная бабуля запихнёт мальчика в печь.
Хотя по читаной не раз мне сказке, знал, что Ванечка перехитрит бабу Ягу, но глядя очередной раз на картинку, терзался сомнениями, а вдруг в этот раз его старуха запихнёт в печь.
И когда моё воображение видело хитроумную задумку бабы Яги, ловко запихнуть мальчика в печь, резко захлопывал книжку и переводил дух, успокаивая разыгравшееся волнение.
В этот раз мне было не страшно, если и придёт к нам страшная баба Яга, то матушка её выгонит вон, не за что не даст меня засунуть в печь, да и лопаты здесь не имелось, а это очень меня успокаивало.
Печь у нас была универсальной, за зевом под хайлом плита для быстроты и удобства варки, а хлеб и пироги пекли, за устьем в большой сводной камере.
Лёжку на печке отделял с моей стороны сплошной дымоход, получалось так, что лёжку ограничивали три глухие стенки.
Зев и устье закрывались полукруглыми с верхней части железными заслонками с ручками, напоминавшие мне щиты витязей, служили они для управления воздушными потоками и сохранением тепла.
Матушка подбросила дров в горевший в центре пода костёр, пошурудила там длинной плоской железной кочергой на черенке, зев прикрывать не стала, отошла за печь, где в большом деревянном корыте вымешивала тесто.
А я, лежа на кровати с удовольствием смотрел, как поленья пожирал огонь, пламя которого устремлялось под свод, где изгибаясь в поисках выхода стремилось к устью, тут оно упиралось в порожек и нарушая все законы физики, делало поклон, чтобы гордо распрямиться за ним и стремительно улететь в через хайло в дымоход.
Я являлся свидетелем удивительного таинства, превращения вырвавшихся красных языков пламени в дым.
Языки пламени, словно огненные змеи, метались по порожку и вырываясь из печи, превращались в бело – сизый дым, который полосами устремлялся вверх.
Иные языки были настолько длинны, что мне было не понять, в каком месте они превращались в дым, увидеть это не позволяла стенка над зевом.
Прожорливый костёр в течение нескольких минут высушенные дрова из подпечека, превратил в жароподобные поленья, в итоге чего, языки пламени укорачивались, а дым становился прозрачным.
Подошла матушка, вытирая руки о передник, заглянула в печку, взяла кочергу, пристукала сверху костёр, отчего в дымоход улетели роем яркие искры, после чего кочергу приставила к печке, а большой заслонкой прикрыла зев.
Для чего это было сделано, мне не дано было знать, но на этом закончилось моё развлечение, я ещё немного понаблюдал, как матушка вылепливала из теста колобки и укладывала их в круглые чугунные сковородки.
После чего тремя связанными гусиными перьями смазывала их сбитыми желтками яиц, отчего полусферы теста принимали приятный желтоватый оттенок.
Я и не заметил, как вновь уснул, без моего участия, прошла выпечка хлеба и раскатывания теста для пирогов.
Проснулся я, когда за окном было светло, а матушка при помощи чапельника вынимала из печки сковороды с поджаристыми румяными пирогами, а на столе за спинкой кровати накрытый фуфайками доходил до кондиции свежеиспечённый хлеб.
Матушка увидела, что я окончательно проснулся, сказала:
- Поднимайся, будешь помогать готовить кутью.
Варить кутью собирались варить из риса, а рис того времени имел множество включений, которые необходимо было удалить.
Эту дотошную работу доверили и мне.
На столе сделанным специально для нас с братом и сидя на стульчике, я рисинку за рисинкой выбирал из кучки, высыпанной на столик.
А матушка мне рассказывала, что настоящая кутья вариться из зёрен пшеницы.
Я видел эти зёрна, и мне казалось, что из них будет не такая вкусная кутья, как из риса.
Из отобранного мною риса была сварена каша, в которую вместо мёда полили разведённым сахаром и украсили вишнями из вишнёвого варенья, специально открытого для этого случая.
Вишни придавали кутье, приятную лёгкую кислинку.
Вечером, одевшись в праздничную одежду, а часть кутьи из большой чашки отложили в глубокое блюдце с чайной ложечкой, аккуратненько завязав в большой платочек, оправились к моей крестной.
На улице, как говорила моя мать, была непролазная грязь, шли вдоль дворов по нашей стороне.
У некоторых дворов останавливались угостить вышедших хуторян своей кутьёй, те набирали ложечку кутьи, вкусив, одобрительно хвалили, интересовались, кто готовил, матушка указывала на меня, отчего меня распирало от гордости.
Вскоре пришли к крёстной, она нас радостно встретила, зашли в хату, разулись на пороге, чтобы не тащить грязь в комнату.
В комнате начался целый ритуал, развязали поставленный на стол платочек с кутьёй, тетя Маруся набрала ложечку кутьи, попробовала, от удовольствия покачивала головой и нахваливала нашу кутью.
Нет ничего приятней, как доставленное удовольствие хорошим людям.
Крёстная выложила нашу кутью, а нам на блюдце положила своей.
В её кутье в отличие от нашей, добавлены были конфеты.
Мне крёстная выдала полные руки печенья и конфет, матушка с крёстной вели свои женские беседы, а я не знал, как поступить с подарком, так и ожидал окончания беседы.
Возвращались обратно в кромешной тьме, в отличном настроении, а шёл мне тогда пятый год.
В следующее Рождество я уже сам ходил к крёстной и относил точно такую же кутью, но по дороге ни кого не угощал, хотя меня просили угоститься, я отговаривался:
- Это для тёти Маруси, моей крёстной.
От особо назойливых хуторян приходилось в другие годы обходить по другому порядку, чтобы потом перебираться через изрытую колеями дорогу ко двору крёстной.
Приятно было встретить своих хуторских ребят, которые, как и я, в канун Рождества разносили кутью.
Уже учась в начальной школе, встречаясь на улице, снимали пробы с кутьи и уже сами оценивали, у кого вкуснее.
Забывались ли традиции или мы взрослели, а возможно время такое было, но хорошая традиция поздравлять с наступающим Рождеством подзабывалась, чтобы потом, через много лет ещё ярче вспыхнуть на небосводе с Рождественской звездой.
07 янв 2017 г.