В Рождество я приехала в родной посёлок. Там мне достался в наследство от дедушки дом.
Я не стала его продавать или сносить, как предлагали соседи и друзья. А позвала соседа Фёдора Ивановича и попросила его сделать мелкий ремонт. Через несколько дней дом ожил. Как мне показалось, приободрился. И немудрено. Потому как ему было около сотни лет. Фёдор Иванович сказал мне с улыбкой:
Что мог, сделал. Вот полы подправил, двери и новые наличники подстругал и покрасил… а денег мне твоих не надо. Это я в память о твоём дедушке потрудился. Он меня в люди вывел.
— А я об этом ничего не знаю. Дедушка никогда ничего о Вас не говорил, — удивилась я.
—Так это давно было, милая, — вздохнул Фёдор Иванович. — В войну остался я сиротой. Отец на фронте погиб. Мат умерла от тифа. Я жил у тётки. Она дояркой в пригородном колхозе работала. Вот и отбился от рук. Уходили с ребятами на Хлопову гору, там в карты играли. А потом по товарнякам остановившимся на станции, уголь крали да продавали.
Я не верила своим ушам. Потому как Фёдор Иванович, сколько я его помнила, славился в депо мастером на все руки, был отменный кузнец.
Сосед молча курил трубку и смотрел в окно. А я вдруг вспомнила, что нашла в старом сарае подкову. Порылась в ящике буфета и достала её. Фёдор Иванович удивлённо вскинул брови: — Откуда у тебя эта подкова? Это же ей лет пятьдесят!
— В старом сарае нашла.
— Это же подкова работы моего учителя Петра Васильевича Полозова.
И в моей памяти всплыла высокая фигура старика, деда Пети. Он жил недалеко от нас.
— Вот, милушка, заволновался Фёдор Иванович, — в жизни всякое бывает. После того, как милиция поймала меня на краже угля из вагона на станции, тётка со слезами отвела меня к твоему деду. Он же мастером в депо работал, как ты знаешь. А тут у него Пётр Васильевич был. Он-то и взял меня к себе в ученики. Вот так меня с кривой дорожки они и увели. А ты что думаешь, я всегда что ли при ордене ходил.
Фёдор Иванович ушёл. А я сидела и смотрела на подкову. И так ясно представила Петра Васильевича в кожаном фартуке, седые волосы перехвачены ремешком. В пору моего детства он был глубоким стариком. Но работу в кузнице не бросал. У него была кузня в землянке — помещение довольно просторное. В углу — печка, над ней меха. А посредине кузни стояла большая наковальня... Мы, соседские ребятишки, почти каждый день бегали посмотреть, что он делал. Мальчишки постарше раздували меха, чтобы уголь разгорался в печке лучше. Некоторых из них дед Петя разрешал подавать то молоток, то молоточек, в зависимости от того, что он выковывал. Он брал, кусок металла, помещал его в раскалённые угли. И когда металл становился красным от нагрева, доставал его большими щипцами. И тут начиналось великое таинство мастера... Кузнец брал в руки то молот, то молоточки и обрабатывал эту бесформенную массу раскалённого металла..А делал он лопата, тяпки и всякую нехитрую утварь. Но с особой гордостью ковал подковы. А к нему приезжали с конезавода всегда со специальным заказом. Потому как кузнеца знали далеко за пределами нашего посёлка.
Однажды и мне посчастливилось подавать деду Пете молоточки. Он выковал в тот день узоры на ограду. Такой ограды в палисаднике не было ни в одном доме. Она долго радовала глаз уже после смерти кузнеца… но его внуки разъехались. И куда исчезла ограда, никто не знал. Я вышла на улицу. Мне хорошо был виден берег пруда, где когда-то была кузня деда Пети. И мне показалось, что он сейчас выйдет из кузни, сядет на колоду, закурит самокрутку и скажет с улыбкой: — Вот такие дела, малявка…