Не так давно в поезде мне встретился один молодой человек. Ехали мы с ним всего-то пару часов вместе. Он был актёром. Актёром маленького детского театра в Петербурге. Актёром из провинции. А я – учитель. Учитель начальных классов.
Он пил пиво, я – чай. Очень много и очень чёрного. Он мучил себя вопросом, что же нужно детям, что они хотят от него и чего так боится администрация театра. Того же боится администрация многих школ. Я понимал, что сейчас, когда на соседнем месте мирно и сладко спала девочка лет 8, мои «архаровцы» - её ровесники – чувствовали одиночество и боль.
Так что нужно детям? Что они хотят получить, когда бегут к тебе – чужому человеку, просто учителю, обнимают тебя толпой? А иногда по одному подходят и так тихо шепчут: «Можно, я Вас обниму?». Наверно, тепло и доброту. По-научному это называется «эмоциональной депривацией» или нехваткой эмоций. Но что стоит за сухим термином?
_______________________________________
Люди. Судьбы. Чувства.
Виталик. Один из моих первоклашек. Хронический двоечник теперь, во втором классе. Мать никак не справляется с ним. Бабушка тоже. Отец… Отца нет. И первый, кто прильнул ко мне – он. И первый, кто смог сказать, чего ему не хватает. А именно, ему хотелось с кем-то поговорить «по-пацански», чтобы его кто-то понял. Но… Я – учитель. У меня их – 76 человек. А тут нужен папа. И никак его мать не может взять в толк, что заниматься надо не нотациями, а мужа себе искать. Чтобы отцом ему стал.
Вероника. Девочка с трудным характером и непростым детством. Когда в первом классе её родители пришли в школу, они чуть не подрались. Развелись. Судились за место проживания ребёнка. Перетягивали человека, как канат. Каждый мстил другому за что-то. И никто не понял, почему иногда она часами головой об стену билась, пыталась выпрыгнуть из окна или отравиться. В 7 лет. И никто не послушал её крика: «Примиритесь! Услышьте друг друга!». И бабушка забирает её только потому, что она – бабушка, и бросить внучку на произвол судьбы – стыдно перед соседями. А сейчас… отец приходит в школу, чтобы увидеть дочку. Знает, что тут никто не воспрепятствует встрече. Мать им видеться запрещает. А не так давно нашла себе жениха. Переехали к нему жить. В однокомнатную квартиру. Дочери выделили угол, шкафом отгородили. Папой называть заставили. Тут я не сдержался. Запретил её так говорить про сожителя матери. Папа – один. И... Что это за мать, у которой дочь вынуждена жить в щёлочке за шкафом?
Настя. Сейчас она в четвёртом классе. Статная девушка, заметная. Выглядит старше своих лет. Домой старается не ходить, как только возможно – ночует у подруг. А недавно и вовсе искала себе место, куда сбежать. Потому, что отец запил. Потому, что продал всё, что было в доме. Потому, что приставал к ней. Не как к дочери, как к женщине. К старшей сестре, которая в 11 классе – тоже. Они отбились. Однако… Мать – на стороне отца. Какой-никакой, а муж. И старшую сестру не бросить. А она уже давно привыкла. Ещё помнит о другой жизни.
Даша. В 6 лет, когда она пришла в первый класс, ей всё время грезился дом в Донецке, куда они вот-вот должны были вернуться, бабушка и собака. Не знала она, что ни собаки, ни дома, ни детского сада её уже нет. Я знал. Но рассказать всё сразу было неправильно – очень трудно ей было это принять. Даже в таком возрасте. Саша – сестра, на пару лет старше Даши, всё это понимала. Но не знала, как сказать. ГОД ушёл на то, чтобы они оставили Донецкую войну в прошлом, чтобы осознали, что их новый дом – тут, в России. Теперь она более-менее счастлива. Но… Ей всё равно не хватает тепла и любви…
Саша. У него всё есть. Мама. Папа. Сестра и брат младший. Счастливый парень? Нет. У сестры ДЦП, и всё внимание родителей отдано ей. Родной отец их бросил. Отчим, благо, хороший попался. Мама… Хорошая женщина. Но недостаток внимания пытается компенсировать, покупая сыну всё дорогое, устраивая праздник для всего класса на его день рождения. И пытается Саша обратить на себя наше внимание – дерётся, огрызается, балуется. И получает своё. Замечания в дневниках, наказания. Раз как-то учительницу довёл до того, что она дала ему пощёчину. Сильную. Болезненную. Желанную.
Продолжить?
__________________________
Мы с собеседником долго говорили, пока он не вышел, а я не лёг спать. Его уволили из театра за то, что он хотел вылечить эту детскую боль. Меня тоже увольняли за это не раз. Потому, что не каждый понимает, что перед ним – не детали, а прежде всего – люди.
Мы – тоже люди. Педагоги. Актёры. Дети. Нам тоже трудно потому, что ваша боль – это наша боль. А ещё потому, что не всегда начальники понимают это. Точнее, изредка понимают.
Знаю, что дети не прочитают этот очерк. И не нужно. У нас ведь работа строго 18+. Даром, что героям этих драм всего-то, как теперь пишут на телеэкранах, 6+.
А может, я не прав?