За глаза все в нашем добром стареньком дворике, с чудом сохранившимися чугунными скамейками и певуче-скрипучей качелей, которая в целости и сохранности перешла сначала в наследство нашим детям, а потом и внукам (умели же делать!), называли ее «Шапокляк». Внешне она даже чем-то и походила на эту мультяшную старушенцию: строгая юбка, старенькая, но аккуратная, блузка с бантом, твидовая приталенная жакетка и, виды видавшая, шляпка фасона “Chapeauclaque”.
Наши квартиры находились на одной лестничной площадке, прямо «глазок» в «глазок». Когда я открывала двери своей квартиры, я всем нутром чувствовала, как стоит моя соседка Рудольфовна (именно такое, довольно-таки странное, отчество было у «Шапокляк» и, поднявшись на цыпочки, огладывает меня в ее «глазок». Когда кто-то приходил к мне в гости и не мог до меня достучаться (дверной звонок часто «клинил»), она потихоньку приоткрывала свою дверь, не скидывая цепочку, просовывала свой острый нос в дверное отверстие и шептала: «Дома она, дома! Стучитесь настойчивее!». Одна из моих подружаек всегда, когда я встречала ее у дверей, повторяла эту «шапоклякину» фразу: «Дома она! Дома!». Почему-то это поднимало нам настроение.
Балкон Рудольфовны выходил именно на наш дворик, а она выходила на балкон всегда «кстати» и, как профессиональный комментатор спортивного матча, начинала вещать:
- Вот! Мишка был таким в детстве, а теперь и сынок его горемычит! Ишь куда полез! А ну «слазывай» с дерева! Не ты его сажал и не тебе ветки ломать!
- Вот чего там сидите?, - обращалась она с балкона к сидящим на скамейке у подъезда таким-же по возрасту старушкам, - Заняться что ли не чем? Обо мне небось говорите…
- Да, кому ты, Рудольфовна, нужна?-отмахивались соседки.
И Шапокляк, как-то ссутулившись, исчезала за стареньким тюлем балконной двери.
Она давно жила одна. Муж, когда еще их сын Лёвка был совсем пацаном, ушел к другой. И больше его в нашем дворе никто не видел. Лёвка из неуклюжего подростка-школьника сначала превратился в студента физико-математического факультета, потом, в гордо несущего свой виды-видавший коричневый портфель, в аспиранта. И уже давно возглавлял лабораторию где-то в каком-то НИИ. К матери он приезжал редко. А один раз соседи видели, как из его зеленого джипа выглянула веселая, задиристая мордочка пацана лет семи. И как бережно затолкала эту мордочку внутрь машины стройная, ухоженная блондинка. Жена и сын Лёвки почему-то ожидали его в машине, не поднялись вместе с ним к Рудольфовне. Видать, уже нашапоклячила.
- Пашка!, - в очередной раз вещала со своего балкона Рудольфовна, - чего машину раскорячил прямо около газонов? А бензином прямо у меня дома уже вонит!
И Пашка, наказав что-то своим внукам, послушно садился в машину и отгонял ее в дальний угол нашего двора. А чего с Шапокляк связываться? Себе дороже будет…
Есть любители нырять в глубину лишь для того, чтобы пускать пузыри. Наша Шапокляк была именно из этой породы «ныряльщиков». Ей не нравились все и вся! Критическое, а порой и по-настоящему гаденькое слово, казалось, было заранее припасено не только для каждого жильца нашего дома, но и для просто проходящих по нашему дворику, и для машин, проезжающих мимо. У меня часто было такое отношение, что когда нашей Рудольфовне душно, то все мы должны были открыть свои окна, чтобы это почувствовалось и снаружи…
Я никогда с ней не связывалась. Старалась реагировать на ее выпады молчанием. Но порой чувствовалось по ее сверлящему взгляду, что она меня и в молчании моем отыскивала…
А потом я сама себе начала задавать вопросы на предмет «А почему-же Рудольфовна, бывшая совсем неплохим учителем начальных классов в нашей школе, вырастившая и достойно воспитавшая интеллигентного и умного Лёвку, вдруг в одночасье превратилась в Шапокляк?
Одиночество? – Да, сколько вокруг одиноких, которые не замыкаются в себе, а творят добро, находят себя в интересах, в общении со сверстниками…
Безденежье? Скудная учительская пенсия? Неужели Лёвка не помогает?
А, может, это какой-то психологический комплекс или непреодоленный жизненный барьер? Мужнина измена… Потеря общения с невесткой и внуком… Нехватка денег… Недопонимание окружающих… Да мало ли чего еще!
Так случилось, что в новогоднюю ночь я дома была совсем одна. Ну, бывает и такое… Елка сверкала гирляндами (я елочку в новогоднюю ночь и на необитаемом острове сооружу), на столике – «Шампанское» и два бокала (один нельзя ставить – примета плохая!), традиционные мандарины и купленные в супермаркете салатики…
И вдруг, взглянув на эти два бокала, меня озарила мысль. Я пулей выскочила в подъезд и позвонила Рудольфовне.
Двери открылись сразу-же, как будто она меня ждала.
Не дав ей опомниться и что-нибудь «нашапоклячить», я схватила ее за руку и потянула в свою квартиру.
- Рудольфовна! Давай быстрее! Уже скоро президент речь толкать начнет!
Когда куранты пробили полночь и два бокала уже были опустошены, Рудольфовна прошептала:
- А теперь – ко мне. Нужно и мой угол счастьем разбавить.
В чистой, уютной комнатке Рудольфовны переливалась в разноцветном серпантине елочка. На столике стояли тарелочки с салатиками из соседнего с домом супермаркета, бутылка шампанского «Надежда» и два бокала…
- Будем людьми, - подумалось мне, - по крайней мере до тех пор, пока наука не откроет, что мы нечто иное…