В машине его укачало, и он неожиданно для самого себя задремал. Проснулся резко и нехорошо от боли где-то в районе бедра. Он протянул руку и ощутил твердый продолговатый предмет в правом кармане джинсов. Повозился немного, пытаясь достать, но в тесноте такси и в духоте нового толстого пуховика никак не получалось.
- Пижон! – мысленно обругал он сам себя, имея в виду тесноту новеньких своих джинсов. Изогнулся в отчаянной попытке, но тут схватило в пояснице и он, тяжело дыша, откинулся в кресле.
- Чё у тебя там? – спросил таксист, блеснув золотым зубом.
- Да чёрт его знает…, - в сердцах бросил он.
- Сам не знаешь, что у тебя в карманах? - хохотнул таксист.
- Да, спросонья что-то…, - пробормотал он и прикрыл глаза от слепящих фар встречной машины.
- Ну, ты даешь! – помотал головой таксист, - Не встречал еще такого, сколько баранку кручу. А я вот, братишка, не поверишь, до сих пор таблицу умножения помню, как моя покойная бабка Отче наш. Вот сколько будет семью восемь, например? А?
Ему не хотелось отвечать, и он еще плотней сжал глаза, надеясь, что таксист решит, что он опять уснул.
- Не помнишь? – не дожидаясь ответа и не глядя в его сторону, спросил таксист, - Пятьдесят шесть! Прикинь! – прокуренный бас его неожиданно поднялся до тенора, а потом так же резко упал вниз. Уже почти шепотом, только одним уголком рта он спросил его: - Ты чё спишь, что ли? Ну спи, спи… Еще минут десять можно.
Даже не открывая глаз, он знал по скрипу снега под колесами, по световым всполохам и по другим признакам, которые и сам бы затруднился назвать, что они подъезжают. После светофора будет поворот направо, а там по прямой уже совсем рукой подать…
Машина плавно затормозила и остановилась напротив широких ступеней. Он быстро открыл дверцу и выскочил на мороз. Деньги за проезд по давнишней своей привычке он отдал сразу, как сел в такси. Так удобнее. Доезжаешь и без лишних слов и движений идешь себе по своим делам.
Таксист помог ему вытащить его новенький черный чемодан, хлопнул багажником и махнул на прощание рукой: - Привет Москве!
- Ага, - ответил он, не глядя назад. Рука его ощупывала прохладный предмет в кармане.
- Ключ! – наконец догадался он.
- Оставьте себе на память, - сказала ему новая хозяйка его квартиры три дня назад - Мы все равно замки поменяем.
Каких-то три дня назад. Он подумал тогда, что это неплохая идея. Часть его прежней жизни, маленький кусочек его дома, где он провел студенческие годы и самые счастливые, а потом и самые несчастные дни со своей женой, останется навсегда с ним. Частица его самого, отлитая в металле, потускневшем от времени и оцарапанном и побитым временем. Жуткий, неудобный, слишком длинный ключ от его бывшей квартиры. Таким бы в пору не квартиру в центре города запирать, а старый ржавый амбарный замок на растрескавшейся двери завалившегося набок домика в каком-нибудь захолустном селе.
Он стоял на ступенях аэропорта и смотрел на ключ в ладони, не замечая ни пронизывающего ветра, ни хриплых объявлений по громкоговорителю, разлетающихся ломким эхом по пустынной площади.
- Есть в этом ключе что-то прочное и настоящее, - подумал он, - Будто он живой в моей руке.
Он смотрел на ключ сквозь слезы от пронизывающего холодного ветра и вспоминал разбитую замочную скважину входной металлической двери, тихий скрип, когда тянешь ее на себя, открывая, и короткий металлический удар, когда она закрывается за твоей спиной. Ощущал в озябшей руке металлическую задвижку и видел свет, бьющий по глазам после сумрака подъезда. Он вдруг нащупал под ногами теплые и гладкие крашеные коричневой краской фанерные полы и увидел, как сквозняк колышет белые кружевные понизу занавески на кухонном окне. Три шага вперед и вот он выглядывает из окна в заставленный хаотично металлическими гаражами двор и видит теплый свет слишком близких по любым городским стандартам окон соседнего панельного дома и балконы, на которых сохнет белье. Он слышит запах герани на подоконнике и трескучую музыку из старого папиного радиоприемника. Он ощущает ногами жар батареи отопления, крашеной белой краской неумелой, но щедрой рукой матери.
Он понял, что совсем не хочет уезжать. Но теперь уже слишком поздно. Квартира продана и все мосты сожжены. Он стоит у входа в аэропорт и его ждет Москва. Через пару часов он улетит из родного города навсегда в неизвестность, которая пугает его как ничто и никогда в его жизни и, которая одновременно манит и зовет его к себе.
Он облизнул губы и сжал ладонь с ключом в кулак, до боли, до побелевших костяшек. Потом подхватил чемодан и быстро поднялся по ступеням, не оглядываясь на темный силуэт елок у привокзальной площади и плакат с надписью Добро пожаловать.