Повесть
Чтобы на душе было спокойно
Предисловие к повести
Мой маленький читатель, догадываешься ли ты о том, как часто люди, осмысливая свою жизнь, задаются вопросом: что значит быть счастливым? Многие из них приходят к выводу: быть счастливым – значит быть богатым. Однако не все разбогатевшие люди могут признаться, что им живётся спокойно, что перед людьми и перед Богом совесть у них чиста. И не все из них могут признаться, что у них нет проблем в личной жизни.
Размышляя об этом вопросе, некоторые личности приходят к мысли, что быть счастливым – значит быть одарённым. Однако многие наделенные талантом люди сознаются, что лучшие годы своей жизни они тратят на творчество, не находя времени для близких людей. При этом не все окружающие люди понимают и принимают их, казалось бы, гениальные творения. Всеобщее признание ко многим из них приходит только после смерти, так и не найдя понимания и любви при жизни. Правда, многие личности, размышляя об этом, приходят к заключению, что быть счастливым – значит быть здоровым. С таким фактом не поспоришь, хотя совершенно здоровые, но безработные люди чувствуют себя подавлено из-за того, что не могут материально обеспечить себя или близких им людей.
Герой же моей повести, Халид, не стремится ни к богатству, ни к славе, ни к признанию. Он, прошедший Великую Отечественную войну с первых до последних дней, старался не делать греха и не навредить никому. Осмысливая прожитую жизнь, он никак не мог понять, почему люди не берегут себя и землю, на которой живут, почему они никак не могут договориться, не уничтожать друг друга. Проводя большую часть жизни на пастбище, он поражался тому, отчего люди тысячелетиями, воюя между собой, не задумываются о том, что в своих разборках губят не только своих недругов, но и цветущие луга и поля, леса и степи; губят всё, что водится на территории, подвергаемой ими время от времени войнам.
Вспоминая сражения на Курской дуге, когда противоборствующие стороны стояли насмерть, старик изумлялся и тому, что историки, подсчитывая людские потери, потери в технике, оспаривая факты утрат, ни словом не обмолвливаются об ущербе причинённой природе, о загубленной в ней живности. Он диву давался тому, отчего жители одной единственной планеты, которым природа даёт возможность жить, работать, любить, стремиться к благородным целям, развивать науку и культуру, совершенствовать не только технику, но и себя, никак не поймут, что настала необходимость, уживаться мирно, не наращивая вооружения, так как, уничтожая природу, человечество может уничтожить себя.
Старик-фронтовик, слушая новости по радио, возмущался в душе оттого, что иные политики мира, даже став свидетелями страшных бед, не оставляют идеи диктовать другим свои условия, зная о том, что подобные идеи приводили и приводят к страшным трагедиям.
Оставаясь один на один с природой, он много размышлял о том, почему некоторым общественным деятелям доставляет удовольствие сталкивать одни народы с другими, вбивать в головы молодёжи разных стран свой, далеко не идеальный стиль жизни. Мой герой любил жизнь, любил природу, не мог примириться с алчностью и ненасытностью некоторых дельцов, которые не задумывались о том, каково окружающим людям от их глупых поступков или необдуманных проказ, совершаемых ими ради забавы. Проводя большую часть жизни наедине с собой, только об одном он переживал, что, мало добра успевает делать окружающим людям, мало помощи ему удаётся оказать близким или дальним родственникам.
Оползень
На западной стороне склона дождь ещё моросил, будто ненастье не хотело уступать свои права безоблачному дню. Но на востоке горизонт уже светлел. Овцы с аппетитом щипали ароматное разнотравье альпийского луга. Было свежо. Куковала кукушка. Казалось, день будет прекрасным.
Вдруг овцы, пасшиеся на пологом склоне, вздрогнули и, блея, стали прижиматься друг к другу. А Халид замер, будто кто-то сдавил ему горло: огромная лавина, словно сорванная с места невидимой силой, поползла по ложбине вниз вместе с перепуганными овцами.
Старик схватился за голову: «О Аллах, что мне делать? Как мне помочь бедным овцам? Как их спасти? Сейчас эта лавина вместе с отарой сорвётся в пропасть…»
Лавина, размывшаяся с северной стороны склона, всё ползла и ползла вниз. А старик метался из стороны в сторону, но предпринять ничего не мог: «О Аллах, не губи же моё стадо, я же с большим трудом выходил его в Караногайских степях! Не губи ягнят, которых я вспоил и вскормил в лютую стужу! Не перечёркивай мои труды цветущей весной!
Неужели, погибнет всё стадо? О Аллах, за что ты наказываешь эти безвинные существа? Или ты решил наказать меня, загубив всё стадо? О Аллах, я вроде бы никому не завидовал, ни с кем не ссорился, никому не навредил. За что же ты решил наказать меня?»
Вдруг старику показалось, что лавина перестала двигаться. «Неужели, те раскидистые ивы, что растут на краю обрыва, удержали лавину?»
Халид не раз любовался раскидистой листвой густо разросшихся альпийских ив, не раз ругался с лесорубами, которые пытались срубить их на дрова. Однако отстоял, как родных детей.
Старик, не веря чуду, опёрся на палку: «О Аллах, помоги этим ивам выдержать тяжесть сползающей лавины, спаси моих овец!»
Лавина, добравшись до рощи, на самом деле замедлила ход, а потом и вовсе перестала двигаться. У старика отлегло от сердца: «Ивы не дали лавине сорваться с обрыва. Благодарю тебя, Аллах, Ты спас моё стадо…» – старик с замирающим сердцем, проваливаясь по колено в грязь, стал спускаться вниз, к роще. Вдруг сомнения опять приковали его на место: «Я-то спускаюсь, а что, если вдруг ивы не выдержат давления и тяжести лавины? В таком случае, я тоже могу сорваться с обрыва…» Однако блеяние испуганных овец и ягнят, чьи голоса эхом отзывались в скалистых теснинах, заставило его идти к отаре по разжиженной ливневыми потоками глинистой земле, оголившейся после оползня.
Сердце у старика щемило, перед его глазами стояла картина погибающих овец. Вдруг шальная мысль озарила старика: «А что, если на уцелевшей части суши посыпать соль? Стадо всегда бежит на неё. Давай-ка посыплю её в разных местах. Может быть, ради соли овцы спрыгнут с лавины? Чем чёрт не шутит…»
Халид с трудом выбрался из вязкой глины на почву, посыпал соль на кочках и стал окликивать овец. Стадо, боясь расстояния между лавиной и сушей, долго не решалось спрыгнуть с места. Но козы, любительницы соли, отважились на рискованный прыжок. За ними последовали и овцы, а за овцами – и ягнята.
– О чудо, я никогда не видел, чтобы мелкий рогатый скот на такое расстояние прыгал. Молодцы, мои овцы! Мои умницы! Давайте, прыгайте смелее! Вот вам и ваше лакомство! Вы же любите соль, как самую вкусную сладость. Давайте, мои хорошие! Давайте прыгайте!
Овцы, одна за другой, сошли с лавины и перебрались на твердую почву. Старик облегчённо вздохнул: «Кажется, все спаслись! У меня чуть сердце не лопнуло, видя, как лавина уносит овец. А они, бедняжки, спаслись, благодаря ивам, преградившим путь оползню. Значит, не зря я воевал с лесорубами. Спасибо вам, ивы! Растите всюду, украшайте наши склоны!
Эх, люди, люди, почему вы не бережёте эту чудную красоту? Лесорубов можно понять: дома должно быть тепло. Когда газ протянут в горные аулы, люди перестанут вырубать деревья. Без газа не умирать же зимой, не оттапливая печь дровами. Но почему иные любители лихой езды не могут воздержаться от рюмки спиртного, хотя бы тогда, когда садятся за руль? После выпивки, если сорвутся они с горной дороги вместе с машинами, близким родственникам лихачей приходится прокладывать бульдозерами дороги там, где они не должны быть. Сколько таких дорог проложено здесь по склонам и лощинам. И этот склон, изрезанный зигзагообразными дорогами после того, как сорвались машины с горной дороги, похож на вдребезги разбитую и рассыпавшуюся тарелку. А частые ливни и ураганные ветры губят изрезанную почву. И как тут не быть оползню, если ливневые потоки, текущие по лощине, подтекают под рассечённую почву? Если бы склон не был так рассечён незапланированными дорогами, отсюда никогда не сползла бы та огромная лавина, на которой спокойно паслись овцы…
Благо, если лихачи, сорвавшиеся с дорог, останутся живы, если их машины уцелеют. Благо, если трезвых водителей, случайно попавших беду, удастся втащить, проложив дороги там, где их не было. В любом случае, по непредвиденным ли обстоятельствам, неучтённым трезвым водителем, происходит авария или после по глупости нетрезвого водителя, случается беда, страдает земля! Если человек избежать непредвиденных случайностей не может, не выпить перед тем, как сесть за руль, он вполне может. Почему же некоторые люди так часто пьют? Что хорошего они находят в спиртном? Сколько несчастий, сколько бед, сколько горя видят семьи, где живут любители выпить. А сколько происходит жертв, когда они садятся за рулём? Счета им нет.
А сколько буйства, драк, вражды происходит даже между близкими родственниками после выпивки? И с советами к любителям выпить и не подступишься: оскорбятся, посчитают, что это их личное дело. Какое же это их личное дело, если страдают близкие люди тех, кто страдает или погибает по их вине? Неужели, нельзя ничего делать, чтобы не случались несчастья? Ведь по вине любителей пить страдают не только люди, но и природа…
Каких высот в науке и технике добилось человечество! Каких вершин оно ещё добьется! Какие потрясающие произведения искусства созданы людьми! Какие изумительные творения ещё создадут!
Как же было бы прекрасно, если бы один человек другому не завидовал, не стремился навредить ему, оттого что сам не в состоянии бороться со своими недостатками и не может достигнуть хороших результатов в своей жизни. Придумать бы такое средство, чтобы на душе у каждого человека было спокойно, чтобы ему не хотелось приносить окружающим людям радость и не причинять себе и другим беспокойства и горя…
Слава Аллаху, сегодня удалось спасти овец. Но не всегда удаётся уберечь стада, когда дело касается более страшных катастроф, как взрывы в разных частях планеты. Ведь при этом погибают целые стада крупного и мелкого скота.
Погибают птицы, растительность. Из сельскохозяйственного использования исключаются сотни тысяч гектаров земли. А сколько же живых существ погибает из-за человеческого фактора, из-за научных просчётов? Пора бы извлечь уроки из совершённых человечеством ошибок и делать всё возможное, чтобы не случались несчастья? Делать всё, чтобы не страдали ни люди, ни природа. Хотя бы не совершать грех, чтобы потом не мучили угрызения совести».
Гепард
С утра было свежо и солнечно. Альпийские склоны, омытые весенней росой, завораживали взгляд яркостью красок. Изумрудные капли росы, сверкая радужными отблесками на сочном разнотравье, исчезали то тут, то там. Дышалось легко и глубоко. В такие часы Халид любил смотреть на горы долго-долго. Он, видавший виды, не переставал удивляться красе этих, знакомых с детства, альпийских склонов. На пороге лета, когда они покрывались густой и высокой муравой, душа у старика Халида всегда ликовала. Овцы, щипавшие с рассвета сочную, ароматно пахнущую траву, насытились и замедлили свой разбег, похожий на состязание, оказаться впереди всех. С рассвета Халиду приходилось время от времени скатывать по склону камни, чтобы отпугнуть козлов, желающих вести за собой стадо по непроходимым тропам.
Наконец, стадо и их вожаки насытились свежей травой. Некоторые овцы прилегли отдохнуть прямо у ног старика, а другие – те, что насытились раньше, лёжа на взгорье, принялись пережёвывать съеденное. Вожаки стада поднялись на выступ скалы и стали наблюдать, не грозит ли опасность отаре.
Крупные породистые волкодавы окружили чабана, зная, что в такое время он потчует их свежим хлебом и хорошим куском курдюка. Прищурено глядя на собак, Халид достал из полевой сумки, сохранившейся со времён войны, куски хлеба и курдюка, накормил и отправил их за отбившимися от стада ягнятами.
Убедившись, что овцы в безопасности, старик позволил себе расслабиться. Он поднялся по ступенчатому, исхоженному овцами склону до его отвесной вершины и осмотрелся: отсюда всё стадо было видно, как на ладони. Старик решил, что настало время и самому позавтракать. Он подошёл к входу небольшой пещеры, расположенной под утёсом, свисающим над склоном, словно козырёк огромной шапки, как обычно, прислонил к нему свою палку. А она, соскользнув по камушкам, ударяясь о неровную поверхность, стала катиться вниз. Старик только нагнулся, чтобы удержать палку, как резким движением кто-то прижал его к скале и обдал горячим прерывистым дыханием. От неожиданного толчка, от цепкости лап, давящих на его плечи, от раскрытой пасти поднявшегося на дыбы зверя старик застыл на месте. Содрогнувшись от неожиданной напасти, старик зажмурил глаза, затаил дыхание. Тело его, словно окаменело, не слушалось его. Он никогда не чувствовал себя таким слабым и беззащитным, разве что на войне, когда на их роту, вооружённую только ружьями без пуль, шли фашистские танки «Пантеры».
При мысли, что гепард (а это был он – пятнистый хищник) может загрызть его, у Халида бешено заколотилось сердце. Он не знал, что ему делать: бороться со зверем или не злить его. Время тянулось мучительно долго. Неопределённость обстановки не давала старику сосредоточиться. Но сработал инстинкт самосохранения – он, сам того не ожидая, собрал все свои силы и рывком оттолкнул от себя зверя.
Отброшенный гепард, не оглядываясь, высокими и грациозными прыжками, будто не касаясь земли, бросился в лесную чащу.
Увидев ускользающего хищника, волкодавы подняли истошный лай, погнались за ним, а овцы, сбившись в кучу, стали искать друг у друга защиту. Халил окликнул собак:
– Лежать! Не трогать его!
Волкодавы вернулись к стаду. Халид поднял палку, опираясь на неё дрожащим ещё телом, задумался: «Странно, что гепард не напал на овец и не укусил меня. Он мог принять меня за браконьера и причинить мне вред. Ведь немало браконьеров охотится тут на них, на исчезающих животных. Но… почему-то оставил меня целым и невредимым. Я от внезапности даже не вспомнил, что у меня на поясе висит кинжал, что надо спасаться.
Может быть, это даже хорошо, что не вспомнил о кинжале. Жалко убивать такого красивого зверя, и без того этот вид хищников почти не виден в горах…
Но почему же гепард оставил меня целым и невредимым? Неужели звери добрее людей? Неужели, они судят: «Ты меня не тронул, и я тебя не трону»? Неужели отец рассказывал мне правду, что дикие звери, если не нарушать среду их обитания, не трогают человека? Тогда почему же иные люди позволяют себе их уничтожать? Разве только нищета заставляет их так поступать? Но ведь и зажиточные люди могут ограбить, обокрасть и даже убить невинных людей, когда им хочется иметь денег больше, чем у них есть. Даже случайных свидетелей преступлений они не жалеют.
Как можно гепарда назвать зверем, а преступника – человеком? Да, есть чему поучиться человеку даже у диких зверей, если он считает себя Человеком, а не алчным двуногим биологическим существом».
Когда гепард исчез из виду и утихомирился собачий лай, Халид вздохнул облегчённо. Дрожь в теле старика понемножку утихла. Он поел свой поздний завтрак и осмотрелся: овцы под лучами пригревающего солнца старались искать тенистое место, толпились под небольшими выступами скал. Те, кому тенистого места не хватало, толкались, ища место под выступом.
«Наверное, мне надо попросить соседского мальчишку Али, чтобы ходил со мной пасти овец. Он давно напрашивался помочь. Может быть, он просится помочь из благодарности за то, что я подарил ему свирели разной формы и звучания. Может быть, у мальчишки есть желание самому научиться мастерить свирели. Обычно детям надоедает целыми днями пасти овец. Им больше нравится играть с волкодавами, плескаться в речках или карабкаться по кручам, скатывать камни вниз по склонам. Не знаю, каким себя покажет Али, но пусть ходит пасти: и мне не будет одиноко, и ему, возможно, это пойдёт на пользу».
Вдруг где-то рядом прогремел резкий ружейный выстрел. Из лесной чащи грациозно лёгкими и стремительно длинными прыжками выбежал гепард. За первым выстрелом прогремел и второй – изящный зверь, как подброшенный кусок меха, упал на небольшую кочку, заросшую иван-чаем. Последовал и третий выстрел.
Гепард, корчась в муках, растянулся по земле. Его пятнистая шерсть, переливающаяся под лёгким дуновением ветерка, блестела, словно бархат.
Овцы, перепуганные выстрелами, опять сбились в кучу. Вновь поднялся свирепый лай. Халид, встретившийся лицом к лицу со зверем, пришёл в изумление: «Как можно губить такую красоту? Гепард даже тогда, когда я потревожил его сон, никакого вреда мне не причинил. Не тронул моё стадо. Какие бездушные люди загубили эту красоту?»
Вдруг из лесной чащи, откуда выбежал гепард, вышел молодой человек и крикнул Халиду, спускающемуся к убитому зверю.
– Не трогай его! Это моя добыча!
– Это ты, Батир? Ты, оказывается, – очень бездушный человек. Боюсь, что завтра ты сам станешь чьей-то добычей.
Али и змея
Из-за седлообразных склонов гор поднималось солнце. Оно приятно грело окрестность. Пастбище, напоённое ливневыми дождями, приятно пахло свежестью и благоуханиями горных цветов.
Али посмотрел вокруг. Горные фиалки вперемешку с незабудками, казалось, перекрасили зелень травы в синюшный цвет. На них бисером рассыпана была роса. Под лучами восходящего солнца она сверкала миллионами бриллиантов.
В мгновение ока, сверкнув в последний раз, как на прощание, капельки росы исчезали то там, то тут. Из близлежащего леса все чётче и чётче стали доноситься голоса птиц: куковала кукушка, трелью заливался соловей.
«Как здесь красиво, – подумал Али. – И почему я не хотел встать и идти на пастбище? Если бы рано не встал и не пришёл сюда, помочь соседу, я, наверное, не увидел бы такую красоту и не почувствовал бы, какая чудесная свежесть бывает утром. Хорошо, что мама разбудила меня».
Недалеко от Али резвились молочные кудрявые ягнята, вприпрыжку скакали быстроногие козлята. «Они, наверное, играют потому, что согрелись под солнцем. Точно, – думал Али. – Хорошо, что сегодня солнце вышло. Если не будет дождя или тумана, то не будет скучно находиться на пастбище».
Впереди пасущегося стада неторопливо прохаживался пожилой сосед, не давая вырваться вперёд нетерпеливым козам.
Вдруг овцы, пасущиеся за холмом, резко разбежались и собрались в отдельные кучки. «Чего они испугались? – удивился Али. – Волк что ли на них напал? Что-то нигде волка не видно… Может быть, он под скалой прячется? – холодная дрожь прошла по всему телу Али. – Жалко, что у меня нет ружья. Я бы сейчас показал моим друзьям, Хабибу и Зугуму, как я не боюсь волков.
«Да ты, – дразнят они меня всегда, – если сквозь туман увидишь куст, испугаешься и примешь его за волка. Жалко, что нет здесь моих друзей. Я бы сейчас показал им, как я не боюсь никаких зверей».
Вдруг странный шелест листьев приковал его на месте. «Что же делать, если из-под скалы выйдет волк и нападёт на меня? – морозная дрожь вновь прошла по телу Али. – Как жаль, что у меня нет ружья», – подросток представил себе могучего зверя с раскрытой пастью, с горящими, как у кошки в темноте, глазами. Мальчик невольно подался назад. Не смея сдвинуться с места, он искал глазами соседа.
Халид, почувствовав что-то неладное, стремительно приближался к Али. «Пусть теперь волк попробует напасть на меня, – обрадовался мальчик, увидев приближающегося старика. – Если он попробует напасть на меня, я этой палкой выколю его свирепые глаза».
Внезапно необычное шипение опять приковало его на месте. Среди зарослей шалфея, растущих средь щебня, ползла змея, вся зелёная с тёмно-бурым удивительно красивым узором на спине. «Это гадюка!», – пронеслось в мозгу у ребёнка.
Змея подняла голову, встала в угрожающую позу и, вытянув язык, зашипела.
– А-а-а-а-а-а-а-а! Дедушка Хали-и-и-и-и-и-ид! – закричал в ужасе мальчик.
– Что случилось, джигит? – подбежал к подпаску старик.
– Там з-з-з-з-з-змея…
– Где?
– Там, в зарослях шалфея…
– Здесь никого нет, – ответил старик, раздвинув палкой траву.
– Ах, гадина, она ведь только что там была, – удивился мальчик.
С приходом соседа мальчик пришёл в себя и решил преследовать змею. – Где же она? Куда она делась?
– А зачем она тебе нужна?
– Я хочу её убить.
– А зачем тебе её убивать? Пусть живёт себе на здоровье, – улыбнулся старик.
– Как это «зачем её убивать?» – удивился мальчик. – Чтобы никого не кусала.
– Не бойся, джигит. Если человек не вторгается в пределы её обитания, она не нападает на человека.
– Неправда, – не поверил мальчик. – Она же – гадюка.
– Правда-правда, – опять улыбнулся старик. – Она нападает на человека только тогда, когда чувствует опасность для своей жизни или для жизни её детёнышей.
– Я не верю.
– Верить или не верить – это твоё право. Но однажды змея сидела в кармане моей фуфайки, шла со мной домой, спала в нашем доме, но ни меня, ни мою семью не тронула.
– Неправда, – опять усомнился мальчик. – Вы меня обманываете.
– Нисколько. Прошлой весной после долгих ливневых дождей утро выдалось чудесным. Ты сам знаешь, как бывает холодно весной в горах, когда портится погода. И я, опасаясь, что погода не прояснится и будет холодно, надел фуфайку, повёл отару на пастбище. К счастью, вышло солнце. Стало жарко. Я снял фуфайку, свернул её наизнанку, положил на кочку. А вечером, не надевая, принес домой, повесил на вешалку.
– А что было потом? – с любопытством спросил Али.
Старик улыбнулся, будто не слышал вопроса соседского мальчика.
– Ты слышал такое напутствие, которое повторяют тому, кто собирается на пастбище: «Решив, что не будет дождя, не оставляй дома бурку. Решив, что не проголодаешься, не забудь взять с собой и еду»?
– Слышал.
– Так вот… на следующий день, на всякий случай, я решил взять с собой свою фуфайку, накинул её на плечи, так как до восхода солнца было прохладно.
Односельчане собрали своих овец и ждали меня. Я иду на годекан, чтобы поздороваться за руку с мужчинами. Иду, а моя фуфайка свисает с левой стороны. Я придвигаю свисающую сторону фуфайки па плечо, а она опять сползает. «Камень что ли кто-то поставил в карман фуфайки, – подумал я, – или тяжесть перочинного ножа стягивает фуфайку». Запускаю руку в карман и – леденящий мороз проходит по моему телу. В кармане фуфайки, свернувшись в клубок, лежала самая настоящая гадюка, что обитает в наших горах.
У мальчика глаза полезли на лоб.
– Дедушка Халид! Этого не может быть!
– Для кого-то «Этого не может быть». Но я в тот день держал в руках змею и зажимал её голову.
– А что было потом?
– Люди, что собрались вокруг меня, решили, как и ты, убить змею.
– И убили?
– Нет. Я не дал им этого сделать.
– Почему?
– Потому что змея тоже – живое существо.
– Ну и что из того, что змея – живое существо. Она же – гадина…
– Гадина или не гадина, но она была моей гостьей. Она пришла со мной домой, спала в моём доме, но никого не тронула. Если эта гадина, как ты говоришь, не причинила мне никакого вреда, то почему я, человек, должен поступать с ней, как гадина.
– А что было потом?
– Потом я быстро унёс её подальше от людей. Отпустил вблизи той кочки, куда я днём раньше положил свою фуфайку, со словами: «Иди к своим деткам. Дай Аллах, чтобы ты всегда мирно уживалась с человеком!»
– Дедушка Халид! У этой змеи, которая меня, то есть, овец вспугнула, есть детёныши?
– Возможно. И вероятно, они ждут свою маму. Разве тебе приятно было бы, если бы к тебе не вернулась твоя мама?
Али вспомнил, как ему ночами было страшно, когда мама была в больнице, как в каждом тёмном углу ему мерещились шайтаны.
– Без мамы было плохо.
– И детёнышам змеи мама нужна, – вздохнул старик.
Я тебя спасу
Год выдался засушливым. На пастбищах, где раньше паслись стада, скудные травы были съедены, а земля оголилась и потрескалась. Поэтому старик Халид перекочевал стадо на ранее неиспользуемые труднопроходимые склоны.
В полдень овцы, насытившись нетронутой альпийской травой, легли отдохнуть. Халид решил, что настало самое подходящее время пойти в близлежащий лес, раскинувшийся на северной стороне склона, и запастись высохшими ветками, чтобы разжечь костёр.
– Али, проследи за стадом. А я, сынок, принесу дрова, чтобы зажарить шашлык.
– Будет сделано! – почти по-военному ответил мальчишка, любуясь многочисленными зубцами невиданных раньше гор, расположенных по южную сторону склона.
Халид в поисках сухих веток углубился в лес. «Какие дикие места! – удивился старик. – Видимо, сюда никто не заходит: нигде не видно человеческих следов. А деревья здесь растут могучие: ива, ольха, берёза, черёмуха. Тут они невиданных размеров.
А сколько здесь дикого лука! Вот бы нарвать их и отправить в село, чтобы приготовили чуду. Жаль, не с кем эту вкусную съедобную траву в село отправить.
Жаль, что даже школьники не видят эту красоту: бледно-розовые, как щеки застенчивых горянок, цветы шиповника и дикой груши. Жаль и то, что никто здесь не собирает ягоды черёмухи, смородины, малины, черники или брусники. Зацветают эти чудные дикорастущие кустарники и деревья, созревают на них плоды и без пользы пропадают. А эти чудные неплодовые деревья, каждый год распускающие вдали от человеческого глаза свои дивные листья, они, так и не удивив никого своим отцветающим золотистым нарядом, роняют листву. А старые деревья, покрытые мхом и лишайниками, тоже гниют здесь без пользы. Вот бы почистить лес, вывезти их на топливо, а на их место засадить молодые деревья…».
Халид невольно посмотрел на соседний склон. «Здесь не только леса, но и огромные пространства террасообразных полей, выровненных в давние времена с помощью стен из булыжников, засыпанных вручную землёй, запущены и проросли бурьяном, чертополохом и колючками…
Да, эти поля, кормившие раньше горцев, давно не видят ухода. Горцы забросили их, переселившись на равнину. Вот и село, покинутое переселенцами недавно. Дома, лишенные человеческого ухода, превратились в развалины. Стены без окон и дверей похожи на руины, будто иноземные полчища, прошлись по селу. Давно не хоженые улицы заросли крапивой и лопухом. Нет жизни в селе, нет и следов муки на той водяной мельнице с провалившейся крышей...
Почему эти горы мне так дороги? Почему у меня сердце щемит от тоски, видя следы быта ушедших поколений? Пора привыкнуть к мысли, что горцам, переселившимся в города и посёлки, живётся вольготно, а здесь, без соответствующих жилищно-коммунальных условий, без должного потенциала поддержать жизнь и здоровье, горцам жилось не сладко. Но почему-то щемит и щемит сердце. Больно видеть покинутые аулы. Страшно представить, что горцы, переселившиеся на новые для них места, позабудут ту природную чистоту и широту души, что делало их духовно богаче, как забыли дорогу в родные аулы.
Ладно. Оставим грустные нотки», – Халид усмехнулся, вспомнив, зачем он вошёл в этот дивный лес. Но с выступа утёса, на котором стоял, он не мог оторвать глаз с причудливых очертаний дальних склонов, покрытых воздушно-лёгким сизым дымком.
Весна, как волшебница-чародейка всегда заставляла Халида озираться вокруг. Но сейчас, глядя с высоты в пропасть, где в водовороте рокотала река Уллучай, он поразился поверхностям утёсов, покрытых лишайниками, мхом и подумал: «Хорошо, что растительность гор никуда не переселяется. Какой была природа тысячелетия назад, такой она и осталась. Да, природа не так капризна, как человек. Переждёт засуху или непогоду, а потом снова оживёт. Человек непоседлив, ему лучшие условия подавай…»
А кто же там, под соседним утёсом? Вроде бы человек лежит… А ну-ка посмотрим… Конечно же – человек! Мой старый знакомый, укравший целый десяток овец и убийца гепарда? Что же он тут делает?»
Халид подошел к печально известному вору:
– Салам алейкум, Батыр! Что случилось? Почему ты лежишь здесь?
– Слава Аллаху, что в этих проклятых горах есть хоть одна живая душа. Видно, я сломал себе ноги. Не могу подняться.
– А ну-ка покажи! – Халил едва дотронулся до ног Батыра, он тут же подскочил, как ужаленный.
– Видно, ты неудачно приземлился, дружок: одна нога у тебя вывихнута, другая – сломана.
– С тобой нет никого? Ты один здесь?
– А зачем?
– Чтобы мог придержать тебя, пока я вправлю кость?
– Я один пришёл на охоту давно примеченного тура.
– Как же угораздило тебя, так травмировать себя?
– Я целился в проклятого тура и не заметил края утёса.
– Видимо, Аллах решил наказать тебя за твою грешную душу.
– Хватит читать мне мораль. Если можешь, помоги. А не можешь, проваливай.
– Гордый ты, однако. Ладно, помогу.
Халид вытащил шпагат из кармана галифе, привязал Батыра к дереву, растущему рядом. В мгновение ока, провернув ногу, вправил кость в коленную чашечку.
Лицо Батыра исказила гримаса, но он, прикусив губы, заглушил в себе стон.
– А ну-ка проверь, болит колено?
– Вроде не так, как раньше.
– Оно и вовсе не будет болеть. А с левой ногой у тебя будут проблемы: оно, как видно, сломано в двух местах.
– Что же теперь делать?
– Наложить сподручные средства. – Халид развязал шпагат, которым недавно привязывал Батыра к дереву, вытащил из ножен кинжал, отсек ветки ивы, рассек их на половинки. Снял свой свитер, разделил на кусочки. Распределив кусочки по половинкам веток, приложил к ноге горе-охотника, обмотал их шпагатом.
– Надеюсь, в местах переломов концы костей с концами сходятся. Если я правильно их присоединил, боль в ноге должна утихнуть. Но кто же тебя доставит в больницу? Докричаться до села я не могу. А телефона тут нет.
– Не переживай, костоправ, об этом. Вот он, телефон! И уже дозвонился до моих родственников. Они с лошадьми уже поднимаются сюда.
– Слава Аллаху! Одной проблемой меньше, – облегчённо вздохнул старик. Вдруг до него донёсся зов подпаска Али.
– Дедушка Халид! Где Вы?
– Я здесь, дорогой. Что случилось?
– Стадо разбрелось. Козы уже пасутся на другом склоне! Я их удержать не смог, – отчеканил запыхавшийся от быстрого бега мальчишка.
– Иди, родной, за козами, – поторопился старик за подпаском. – Батыр, скорейшего тебе выздоровления! Если твои родственники не подоспеют, я вернусь к тебе!
– Спасибо, дядя Халид. – Батыр почувствовал жар в теле, то ли от стыда перед Халидом, то ли от полученных травм. Он скинул с себя одежду:
– Старик даже не напомнил мне об украденных мной овцах. Почему он так поступил? Странный старик. Говорят, его даже фашистская пуля не взяла, и дикие звери не трогают, и люди ни в чём его упрекнуть не могут. Живёт бедно, а свой свитер разорвать на кусочки не поскупился. Этот старик пасёт себе стадо то в Ногайских степях, то в высокогорных пастбищах, редко бывает дома, и… доволен жизнью. Почему?
А я дом хороший построил, машину новую купил, женился на красавице. Но почему-то чувствую, что мне что-то не хватает. Почему я всегда попадаю в такие ситуация, что мне помогают те люди, которых я обираю? Мне меньше всего хотелось с глазу на глаз встретиться с Халидом, а пришлось не только встретиться, но и принять его помощь. Почему он мне помог? Он же должен был мне отомстить за кражу овец. А он и словом не обмолвился. Да, странный старик.
Говорят, он любит своё стадо больше, чем себя и считает себя счастливым человеком. Почему я не могу считать себя счастливым человеком? Может быть, он прикидывается счастливым человеком? Как он может считать себя счастливым человеком, если у него даже элементарного телефона в руках нет, если большею частью спит в шалаше, если живёт вдали от людей? Как он может быть доволен жизнью, если заработанное хватает только на то, чтобы прокормить себя и семью.
Видимо, он считает себя счастливым человеком, оттого что не знает, насколько богато живут другие люди. А я, стремясь жить так, как живут мои разбогатевшие знакомые, заработал только проклятия односельчан. Может быть, поэтому со мной случаются беды?»
Халид, обернувшись в сторону Батыра, вздохнул: «Почему человек ненасытен? Почему Батыр не понимает, что быть счастливым не значит быть богатым. Лишь бы перед людьми и перед Богом совесть была чиста и на душе было спокойно. Почему он никак не поймёт, что если ты здоров, если есть возможность жить, работать на благо близких, если можешь любить окружающий мир – это уже счастье. Если на душе у тебя спокойно, если ты приносишь окружающим людям радость и не причиняешь другим горя – это тоже ведь счастье».