Цикл рассказов для младшеклассников Волшебницей ст

Цикл рассказов для младшеклассников «Волшебницей стану»

Странная мама

Пятилетняя Раиска вместе с мамой «постирала» свои носочки, носовые платочки. Мать похвалила дочку, пообещала ей подарок. Крошечная помощница долго думала, что же ей она подарит, но, не выдержав, спросила:
– Мам, я тебе помогла. Что ты дашь мне за это?
– Новую книжку, – улыбаясь, мать протянула дочурке Азбуку.
 Раиска изумлённо посмотрела на подарок: не книжка, а чудо с удивительными картинками и большущими буквами. Девочка внимательно рассмотрела книжку от начала до конца и тут же побежала показать её соседской детворе:
– Видите, какую книжку мне моя мама подарила!
– Покажи!
– Смотрите, здесь и волки, и тигры, и змеи… – девочка, не выпуская из рук книгу, воодушевлённо рассказывала всем о том, что было изображено в ней. Дети восхищённо смотрели то на иллюстрации, то на Раиску, которая   казалась им такой умницей, что не вставляли слово в её рассказ.
–  А у вас такой книжки нет, – с гордость заявила Раиска.
– Ну и что? Нам тоже наши мамы купят.
– Тогда смотрите в свои книжки, – обиделась вдруг девочка. – А эту я унесу домой, раз вы не умеете меня слушать.
С минуты получения подарка девочка не расставалась с ним ни на минуту. Даже во время еды она держала книжку на столе. Ночью она объясняла котёнку, какие «звери» в нем изображены. Собираясь спать, она ложила книжку рядом с собой и долго беседовала с животными и зверями, изображенными в иллюстрациях. Вдруг она, не отрывая взгляда от  иллюстрации, спросила:
– Мама, что это?
– Это буква «Х».
– Нет, мама, это… это… ножницы! Да-да! Помнишь, мама, как они порезали мой палец?
Мать рассмеялась:
– Помню, моя хорошая, помню. Я уже их убрала, чтобы они  не  делали тебе  больно.
– А это что, мама? – снова спросила малышка.
Мать на минуту оставила зашиваемое бельё и взглянула на книжку.
– Это буква  «Г», доченька.
– Мама, ты ничего не понимаешь... Это же папина коса! Помнишь, как  он косил траву: «Ш-ш-шав», «Ш-ш-шав!» – девочка стала размахивать рукам, изображая из себя отца,  работающего на сенокосе.
Цибац улыбнулась и наклонилась над шитьём.
– Потом … потом, – девочка наугад открыла страницу:
– Мама! Ты знаешь, что здесь есть?! Вот где  оно прячется!
– А что ты там нашла?
– Твое колечко! Вот куда оно закатилось!
– Ты же твердила, что не видела моё колечко и не брала…
– Мама, ты не веришь мне? Честно-честно, мама, я никуда не понесла его: оно само спряталось.
– Ну, хорошо я верю тебе. И куда же оно спряталось?
 – Вот сюда! В книжку! – радостно воскликнула девочка, показывая на букву О.
– Ой, мама, и что здесь еще есть!
–  А что еще там есть?
– Стул. Только… он почему-то стоит вверх ногами.
– Где?
– Вот он! – улыбнулась девочка, показывая на букву «Ч».
– Точно! Эта буква похожа на перевёрнутый стул,   – удивилась Цибац.
– Здесь и буква-воронка есть…
Мать громко засмеялась.
– Ну, мама, не смейся так громко, а то этот жук проснется и подползет под мое платье, как в прошлый раз на сенокосе…  – малышка показала на букву Ж.
– Ладно, не буду смеяться, – серьёзно проговорила мать, еле сдерживая смех.
Девочка легла на живот и защебетала, как будто умела читать:
– Здесь, мама, и твой браслет есть, и расческа.
– Ты, кажется, все буквы выучила.
– Да.
– Давай, я тоже тебе чуть-чуть  помогу. Хорошо? Вот это буква, моя куропаточка, – называется буквой «Т». Такая буква есть в слове «Тигр».
– Нет, мама, вон он – тигр. А это – буква-швабра, – улыбнулась девочка, растягивая пухленькие с ямочками щечки.
– Что? – удивилась Цибац.
–  Буква-швабра, – улыбнулась вновь девочка, – но она не лежит в сарае, как наша, а стоит на одной ножке.
 «Что же делать? Как ей объяснить, что в книжке не жуки и швабры,  а  буквенные знаки?» – взволновалась мать.
Девочка удивлённо захлопала ресницами:
– Странная ты, мама! Такая большая, а про буквы ничего не знаешь.
 
Глаза полиняли

Раиске надоело смотреть за сестренкой, раскачивать ее люльку. Она дала ей в рот соску-пустышку и тайком от матери убежала на речку. Неглубокая, с прозрачной водой горная речка протекла перед самим домом. Дети из камней, хвороста и ила строили на ее пути высокие заграждения . А потом сами же разрушали их, с шумом выпускали воду, собравшуюся за ними. И Раиска вместе с детьми целые дни проводила на этой речке.
Припекало солнце, оно обжигало лица ребят, а им хоть бы что. Станет жарко – умоются из горной речки, подставят лица альпийскому ветру и давай строить новые преграды. Тут не почувствуешь голода и забудешь, что кто-то дома ждет. Но сегодня почему-то на речке не было соседской  детворы. Раиске стало скучно одной создавать «пруды».
«Пойду-ка я домой: все равно никто мои пруды не увидит, никто не расхвалит меня за них, хотя в них можно плавать, как рыба в море», – девочка, скрестив за спиной руки и разговаривая сама с собой, направилась домой.
– Ну, где же ты так долго пропадала? – покачала головой мама, глядя на промокшую, испачканную илом, Раиску. – Идем быстрее купаться. Потом наденешь вот это новое платье.
Искупавшись, надев новое крепдешиновое платье, девочка всмотрелась   в зеркало.  Видя себя в новом цветастом платье, у крошки глаза заблестели.
– Раиска, козочка моя, нельзя так часто пропадать на речке. Ты же видишь, что нашей маленькой Маиске хочется, чтобы ты раскачивали ее люльку, играли с ней. Ей же без тебя скучно. Если присмотришь за сестренкой, и мне окажешь помощь. Ты разве не хочешь маме помочь?
– Хочу, мама, я сейчас, – довольная обновкой, она изо всех сил стала раскачивать люльку «воркующей», играющей с погремушкой, Майсат.
– Пока не раскачивай люльку, моя хорошая. Раскачаешь тогда, когда сестрёнка заплачет.
– Ну, тогда… повести ее на улицу? – Раиска стала быстро развязывать лямки на люльке.
– Козочка моя, не развязывай лямки: возможно, она еще заснет!
– Тогда… в чем же тебе помочь? – Девочке не терпелось сделать что-то приятное маме, подарившей ей такое красивое платье.
– Когда помощь нужна будет, я тебя позову. А пока иди сюда, горянка  выдавила из тюбика душистый крем, намазала его на потрескавшиеся щечки дочери.
– Мама, почему на старом платье цветочки стали такими некрасивыми?
– Потому что они полиняли на солнце.
– Мои щеки тоже полиняли?
– Да, твои щеки тоже. Вот Маиска никуда не убегает, поэтому, видишь, какое у нее белое личико и нежные щечки.
Раисат взяла со стола зеркало и внимательно посмотрела на себя: щеки, нос, лоб были такими красными, будто их окрасили краской. А у маленькой Маиски ручонки, лицо были матово-белыми. И глаза у нее почему-то были черными. Раисат посмотрела в зеркало на свои глаза: они были голубыми.
– Мои глаза тоже полиняли на солнце?
Мать задумалась, не зная,  что ответить дочери.
– Мама, если часто ходить на речку, глаза тоже линяют?
– Да, линяют, – Цибац поддержала мысль дочери, желая хоть ненадолго удержать её дома.
– Тогда… я тоже буду сидеть дома, пока не стану белой-белой, как Маиска и не пойду на речку,  пока мои глаза не станут такими красивыми, как у сестрёнки, – глядя в зеркало, вздохнула девочка.

Папина  и  мамина

Раиска любила ходить в гости к бабушке, играть с детьми с её двора. Оставшись у бабушки, она вошла в её подсобку: «За время моего отсутствия в ней ничего не изменилось, только глиняных горшочков стало больше».
Пока бабушки отсутствовала, девочка от нечего делать стала заглядывать в её горшочки: все они были полны отстаивающим молоком. Крошке вдруг захотелось кислого молока. Она выдвинула ящик тумбочки, взяла ложку и запустила ее в горшочек. Ложка обволоклась толстым слоем сметаны.  Но Раиска не любила сметану. И теперь, держа ее на ложке, она размышляла о том, что с ней делать. Вдруг преогромная капля кисловатой сметаны шлепнулась в ведро с водой, что стояла рядом с горшочками. Брызги воды защекотали лицо девочке,  вода же стала окрашиваться в белый цвет. Крошке стало так интересно и так смешно, что она резко запустила и ложку со слоем сметаны в воду. Брызги снова разлетелись во все стороны, намочили девочке одежду и лицо. А вода в ведре стала ещё белее.
Удивляясь тому, как, словно по волшебству, прозрачная вода превращалась в «молоко», маленькая Раиска стала снимать с горшков сметану и размешивать её с водой: «Вот теперь можно сколько угодно кипятить молоко. А то у бабушки вскипяченного молока нет».
 Увлеченная игрой, она даже не заметила, как вернулась бабушка.
– Раисат! Это ты что ли,  моя ласточка?
– Да, это я, бабушка, – обняла она старушку, – я  наполнила твое ведро молоком. Вот оно, смотри!
Увидев запачканный сметаной пол, разбросанные крышки, старушка тихо вскрикнула:
– Раисат, внученька, что же ты наделала?
– Ничего, бабушка.
– Как это «ничего»? ты же весь пол испачкала.
– Зато у тебя стало много молока…
– Как это «стало»?
– Я сделала.
– Как ты «сделала»? Ты же – не корова…
– А я по-волшебному….
– Какой ужас! Ты мне всю  сметану испортила. Побить тебя теперь?
У перепуганной Раиски из рук выпала ложка. Сметана, что обволакивала ложку, еще больше разбрызгала пол. А девочка, ожидавшая похвалу, потеряла дар речи.
– Сколько раз я говорила тебе, чтобы ты не трогала ничего без моего разрешения? 
– Бабушка, у тебя же не было сладкого вкусного-превкусного молока…
–  Ах, Раиска, Раиска, я же не за горами была, моя ласточка, а на  огороде. Надо же было меня позвать, раз ты хотела сладкого вкусного-превкусного молока, – покачала головой старушка, доставая из холодильника кастрюльку с молоком. – Ах, Раиска, Раиска, стоит мне лишь на часок выйти из дома, так ты или что-то сломаешь, или натворишь такое, что глаза из орбит вылезут.
Раиска, не привыкшая к порицаниям, стала всхлипывать:
– Бабушка, ты на меня кричишь…Ты – нехорошая…. И сметана у тебя нехорошая. И молоко, и дом…
Старушка усмехнулась и принялась чистить пол, а внучка незаметно выскользнула за дверь.
Смеркалось. На чистом небосклоне появлялись звезды. Тоненький месяц, похожий на кубачинский браслет, слабо освещал окрестность. Над горным хребтом понемногу исчезала вечерняя заря.
Девочка направилась по тропинке, ведущей к родительскому дому. Глядя на угрюмые в сумерках склоны, девочка остановилась и на минуту задумалась: «Уйти к маме, или нет? Наш дом далеко. Уже темно. А вдруг шайтаны придут...»  Но, вспомнив, что бабушка ее поругала, девочка решительно шагнула вперёд: «Нет, бабушка, я у тебя  не останусь. У тебя  брусники нет, черники нет, даже смородины нет», – шепча про себя, девочка боязливо направилась по тропинке. Вдруг чабанская овчарка с укороченными ушами преградила ей путь.
– Гав! Гав! – девочке показалось, что собака спрашивает её: «Куда ты идешь в столь позднее время?»
– Не скажу. Ты тоже – нехорошая собака! И уши у тебя нехорошие, и глаза. Уходи с дороги!
 – Гав! Гав! – Раиска поняла, что собака не собирается уходить с пути.
 – Уходи отсюда! Уходи, бессовестная! – девочка, пятясь назад, на ощупь стала искать на земле гравий.
 Раиске  показалось, что собака ждёт, желая узнать, что она  сделает.
– Так ты не уходишь?
– Гав! Гав!  – вновь залаяла овчарка.
– Тогда я скажу папе, чтобы он тебя наказал…
– Гав! Гав!  –  не унималась собака.
– У моего папы есть ружье, он тебя застрелит…
К несчастью девочки, собака ничуть не испугалась. Она села на задние лапы и стала наблюдать за незнакомой упрямой крошкой. Раисат взяла комок земли и бросила в морду собаки. Овчарка сердито прорычала и стала приближаться к девочке. Раиска задрожала от страха и зарыдала во весь голос:
– Бабушка! А-а-а!
А глуховатая старушка, не на шутку перепуганная исчезновением внучки,  бегала в её поисках от дома к дому. Её соседи, отужинав, отдыхали: кто смотрел телевизор, кто обсуждал свои житейские проблемы. И никто не услышал перепуганный плач девочки. 
Раисат, надеясь, что бабушка придет на помощь, отмахиваясь от собаки, и озиралась вокруг.
– Бабушка! А-а-а!
Её истеричный плач донесся до студентки, недавно сошедшей с запоздалого автобуса. Оставив сумки у ворот своего дома, она побежала туда, откуда доносился детский плач. Девушка, кидаясь камнями, отогнала собаку и подняла девочку на руки:
– Ах ты, проказница, откуда ты такая взялась?
– Не знаю.
– А чья же ты девочка?
– Папина… и…  мамина, – сквозь слезы проговорила девочка.
  – Что же делать? К кому ее отвести? Ну, кто же они, эти папа и мама, потерявшие такую пухленькую, такую симпатичную дочку? – студентка в умилении потянула щечку Раиски.
 – Они меня не потеряли, а составили у бабушки, – поправила девочка.
– Раиса-а-а-ат! О, Аллах, куда же она делась? – послышался зов испуганной  старушки Маннабы.
  – Бабушка! Я здесь! – девочка вырвалась из рук студентки. – Я здесь, бабушка. Я больше не убегу. Ты хорошая, – крошка обняла подбежавшую старушку.
  – О, Аллах, сколько же дворов я обегала в твоих поисках…   Ласточка моя, куда же ты собиралась, на ночь глядя? – слезы радости покатились по морщинистым щекам старушки.
 – К папе и маме, – немного успокоившись, проронила девочка. – Но я больше не убегу, бабушка. Ты – хорошая…. И сметана у тебя хорошая, и молоко.   

Средство от желудка

Саки сидела одна, баюкала куклу. Хотя кукла была «тепло одета», девочка завернула ее и в одеяло.
– Саки! – Вдруг настежь открылись двери, и на пороге появилась Раисат. – Я к вам пришла.
– Бабушка тоже пришла? – обрадовалась Саки.
– Ее дома не было.
– А куда она ушла?
– Не знаю, – поспешно ответила Раисат, боясь, что двоюродная сестра догадается о том, что она врёт, и что тайком ушла от бабушки.
– Тогда идем сюда. Ты знаешь, у моей куклы живот болит. Когда я укладываю ее на подушку, она спит и молчит. А когда беру её на руки, плачет: «Уня-я-я!» да «Уня-я-я!»
– Саки, у тебя же такой куклы раньше не было. Откуда она у тебя?
– Мне брат подарил, – с гордостью ответила девочка. – Ее зовут Тамара.
Раисат погладила щечки куклы, открыла ей сомкнутые глаза – они были голубые, как у нее самой.
– Раиска, оставь ее, оставь: скоро она заснет, – по-взрослому заговорила Саки. – Я ей говорила: «Одевайся теплее: на улице холодно». А она не послушалась. И вот теперь у неё живот болит. Смотри! – Саки  подняла куклу и наклонила.
– Уня-я-я! – раздался тоненький звук.
– Видишь?
– Ага. Может быть, Тамара проголодалась. Ты ее накормила?
– Нет.
– И молоко ей не дала?
– Молока у нас не осталось: мама из него сыр приготовила.
– Ты даже хинкал ей не дала?
– Нет. Сегодня мама хинкал не готовила.
– Давай приготовим.
– Я не умею готовить.
– А я видела, как моя мама готовила. Я умею.  Саки, у вас корыто есть?
– Есть! Есть! – девочка подбежала к большой жестяной коробке, наполняемой мукой. Над ней стояло деревянное корыто, где обычно хозяйка дома замешивала тесто.
 «Высоко…», – подумала Раиска, – надо что-то подставить, чтобы добраться до корыта. – Саки, неси сюда стул.
Пятилетняя Саки изо всех сил напрягаясь, как муравей, дотащила стул до Раиски, придерживая его животом. Раиска взобралась на стул, откинула салфетку с корыта, высыпала из тарелки в него горку муки, сделала в ней углубление.
– Саки, неси воду!
Кудрявая и русоволосая Саки, торопясь, принесла кумган с водой. Раисат стала наливать воду в углубление. Вдруг с боку углубление прорвалось, и вода речкою стала разливаться по корыту.
 – А! – воскликнула девочка. – Саки, забери свой кумган. Видишь, из-за него вся вода по корыту разлилась. Она стала набрасывать муку на пролившуюся  воду. Вскоре мука, что была в тарелке, закончилась. А в корыте еще стояла вода.
– Саки! У вас мука есть?
– Не знаю.
– Разве эта железная коробка не ваша?
– Наша.
– Обычно в таких коробках бывает мука. Саки, иди-ка сюда!
– Зачем?
– Помоги отодвинуть корыто и достать из коробки муку. 
– Хорошо!
– Толкай его!  Раз! Два! Три!
Девочки изо всех сил упёрлись в корыто.   
– Нет, не получается, – сдалась Саки.
– Получится,  если ты тоже залезешь на стул, – посоветовала Раиска.
Саки решила подняться на тот же стул, на котором стояла  Раиска.
– Ты куда? Ты же свалишь меня. Возьми себе другой стул.
Саки притащила стул, с грохотом волоча его за собой, и поднялась на него. Девочки вдвоём, с немыслимым трудом отодвинули корыто, сняли огромную крышку с железной коробки. Раиска  решила достать муку. Но не тут-то было: коробка оказалась полупустой. Мука лежала где-то внизу. Руки Раиски до неё не доходили.
 – Саки! Держи меня! – приказала Раиска, боясь упасть в коробку. Наклонившись над зияющей дырой, Раиска, придерживаемая двоюродной сестрой, всё же набрала муку в тарелку. Пока набирала её, она так перепачкалась, что стала похожа на мельника. Даже  на ресницах у девочки была мука.
– Ха-ха-ха! – засмеялась Саки. – Ты похожа на снежного человека!
– Сама ты – снежный человек! Пока я хинкал приготовлю, поставь кастрюлю на огонь.
Саки поспешила исполнить приказ. До переключателей газовой плиты девочка не доставала. Да и не умела зажигать конфорку. Поэтому она поставила кастрюлю с водой на электроплиту и включила вилку в розетку. Саки не раз видела, как её мама включала электроплиту, но не знала, что электричество отключено. 
Раиска принесла «хинкал». Забросив в кастрюлю кусочки теста, она позвала двоюродную сестру.
– Саки! Идём, ещё принесём!
Неся в пригоршнях «хинкал», девочки стали бегать, будто наперегонки, от корыта до электроплиты и обратно. Забросив в кастрюлю все кусочки теста, девочки недоумённо переглянулись:
– Почему же кастрюля не кипит?
Саки включила лампочку. Она не зажглась.
– Наверное, нет электричества.
– Да, теперь хинкал не сварится. Чем же тогда мы накормим куклу?
 В это время хозяйка дома вернулась с сенокоса:
– Саки! Раиска! Что же вы тут натворили?
– Тётя, мы кукле хинкал приготовили. Она проголодалась. У неё живот болит.
– Какие же вы – молодцы. Хорошо позаботились о своей кукле, – укоризненно покачала головой хозяйка дома.
– Да, тётя, папа тоже меня хвалит, когда я работаю…
 
Бабушку не поделили

Раиска и Саки сидели на песке перед строящимся домом соседа и строили «усадьбы». Украсив комнаты «коврами», обставив их «мебелью», Раисат приступила к «строительству двора».
– Здесь у нас будут коровы, а вот здесь белолобые, рыжие телята, а здесь кучерявые резвые ягнята… – шептала про себя Раисат, сидя спиной к Саки. – А вот здесь будут пушистые желтые комочки-цыплята и их мама.
 – Райка, твоя усадьба готова? – повернулась к двоюродной сестре Саки.
– Нет-нет! Пока не смотри! Я еще не сделала кормушку для лошадки… 
Сгорая от любопытства, Саки встала и взглянула на постройки Раисат. Она удивилась красоте и размерам «усадьбы» двоюродной сестры: «Мебели не счесть: есть и диваны, и столы, и стулья и много ковров, и еще огромный двор с отсеками для  животных, – Саки тяжело вздохнула и посмотрела на свой «бедно» обставленный маленький домик: – Раиска все игрушки забрала себе и обставила свой дом».
Зависть не давала ей продолжить игру. 
– Раиска, все равно мой дом красивее и лучше, – проговорила девочка, явно чувствуя, что уступает в состязании. – В моем доме просторнее и уютнее. Вот так!
– Неправда! – разозлилась Раисат. – В твоих комнатах ничего нет, поэтому просторнее. А у меня есть все. Есть в моём сарае и телята, и козлята, и…
– Не обманывай! – прервала ее взволнованная Саки. – Нет у тебя ни овец, ни ягнят. Врешь ты.
– Сама ты врешь. Дедушка повел их пасти. Они там, за горами, поняла?
– Ну и пусть, – не унималась Саки.
– А дом у меня больше, чем твой, – самодовольно осмотрела свое хозяйство Раисат.
– Вот и не будет! – Саки растоптала сооружения сестры.
– Ты почему… мою… усадьбу разрушаешь? – Раиска разозлилась и изо всех сил толкнула Саки.
– Потому что хочу, – еле удержалась на ногах Саки. И тут же рывком налетела на Раисат и царапнула ей лицо.
Раиска заревела от боли, посмотрела вокруг. Но никто не шел ей на помощь. И тогда она подбежала к Саки, схватила ее за кудрявые волосы, сорвала бантики:
– Мало тебе, больше не будешь разрушать мой дом…
От боли и обиды заплакала и Саки. Обе крошки, ревя, толкая друг друга, побежали к бабушке. Дойдя до её дверей, они опять стали колотить друг друга.
 Вывернувшись из рук Саки, Раиска вдруг загородила вход, воинственно стала отбиваться ногами:
– Не иди к моей бабушке. Уходи к своей!
– Это моя бабушка.
– Нет! Она моя! Я не пущу тебя к ней!
– Бабушка! Бабушка-а-а! – заревела Саки.
Старушка на веранде топила масло. Оно уже пенилось, готово было сбежать. Выключив огонь, размешав масло, она вышла к внучкам:
– Что случилось, мои хорошие? Что вы опять не поделили?
– Раисат говорит, что ты – ее бабушка, а не моя. Выгони ее, – прижалась к старушке Саки.
– Да, она моя! – прижалась с другой стороны и Раисат.
– Нет! Она – не твоя, отстань от нее! – Саки напала на Раиску и стала ее пинать.
– Ой, мои ласточки, мои милые ягняточки, как же вы не поймете, что я для вас обеих бабушкой являюсь…
– У нее еще одна бабушка есть. Пусть она уходит к ней, – протестовала Саки. – А у меня  нету…
– Ягняточки мои, посмотрите-ка на меня внимательно: я одна, но у меня две руки. Аллах дал мне их, чтобы я вас обеих обнимала. Вот так: одну правой рукой, другую – левой. Ваши матери – мои дочки. Так что я вам обеим бабушка.
– Бабушка, – взмолилась Раисат, – не будь ее бабушкой: она мой дом разрушила… 

Лайке не покупай
   
Раисат играла с дворовыми ребятами в мяч. Вдруг она увидела, как из города, с большими сумками, возвращался её отец. Девочка, не помня себя от радости, подбежала навстречу отцу и обняла его.
– Папа, с приездом! Ты мне подарки привез?
– Привез, моя деточка, привез.
– И Майсатке есть подарок?
– Есть и ей.
– И маме купил?
– Конечно, и маме купил, и бабушке.
Девочка на миг умолкла, а потом опять спросила:
– Папа, а что ты мне привез?
– Огромный мяч. 
Раисат недоверчиво посмотрела на отца.
– А где он?
– Пойдем домой. Там все вытащу.
Девочка, время от времени поглаживала дорожную сумку. Стараясь помочь  уставшему отцу, она удивлялась: «Как же огромный мяч поместился в сумке?» 
Юсуп, дойдя до дома, вытащил из сумки конфеты, куклы, платья. Девочка не могла наглядеться на подарки, но нетерпеливо ждала, когда отец вытащить огромный мяч. Но Юсуп извлек со дна сумки что-то красно-желтое и протянул Раиске.
– Это тебе.
– Ну, папа, ты же говорил, что купил мне огромный мяч.
– А этот и есть огромный мяч.
– Что-то не похож он на мяч... 
– Дай-ка его сюда. Увидишь, каким он станет большим. Юсуп стал надувать мяч. Увидев раздувшийся мяч, у Раиски глаза засверкали. Закрыв пробку, горец подбросил мяч, а потом, ловко поймав его, передал дочурке. Девочка с восхищением стала рассматривать его.
– Папа, ты Маиске тоже купил такой мяч?
– Нет, я купил только тебе.
– Спасибо, папа, – девочка тут же побежала на улицу. Играя в мяч, среди детворы, она, как хозяйка мяча, чувствовала себя особенной, выросшей на аршин, гналась за ним, как пчела за медом, снисходительно смеясь над тем, как сверстники пытаются удержать мяч в маленьких ручонках и не могут. 
Устав от игр, Раисат поплелась домой. Щенок, выглянув из конуры, с удивлением посмотрел на девочку и на ее большой желто-красный мяч. Наклоняя свою мохнатую голову то влево, то вправо, щенок почему-то облизывался. Этого осиротевшего щенка, подаренного ей лесником, Раисат очень любила, но побаивалась.
– Лайка, посмотри, какой большой мяч мне подарил папа. А у тебя нет такого. Хочешь поиграть в мяч?
Щенок помахал своим пушистым хвостом.
–  Ну, тогда, лови! – Раисат подкинула мяч щенку.
Сколько ни пытался, щенок не мог удержать мяч своими лапками.  Он выскальзывал у него из лап и катился по двору. Раисат вначале громко смеялась над проделками Лайки, но вскоре ей самой захотелось поиграть в  мяч. Щенок и не думал включать кого-либо в свою игру.
– Лайка, отдай мой мяч. Папа купил его мне, а не  тебе. Отдай!
Щенок решил, что Раисат хочет  с ним играть. Он лапой остановил мяч, а потом, вертя его вокруг себя, стал кувыркаться. Вдруг мяч выскользнул из его лап  и  покатился по двору. Обрадовавшаяся Раисат побежала за ним. Опередив девочку, щенок погнал мяч в угол двора, покатил его по земле, но девочка отняла у него мяч. Но легкий и большой мяч выскользнул из рук Раиски. Увидев покатившийся мяч, щенок побежал за ним, обхватил его обеими лапами и укусил, будто хотел попробовать на вкус. Мяч с резким шипением стал спускаться.
– Что ты наделал, дрянной щенок? – заплакала Райсат.
Она выхватили из его лап мяч,  и стала дуть в него. Но сколько бы девочка ни пыталась надуть его, воздух выходил из дырок, как из вентилятора.
Девочка испугалась. Думая, что отец отругает её, она, всхлипывая, побежала к матери.
– Мама! Зашей, пожалуйста, дырочку на мяче, пока его не увидел папа.
– Ах ты – хулиганка. Уже успела продырявить мяч? 
– Мама, это не я. Это Лайка, зашей, пожалуйста, быстрей его.
Мать осмотрела мяч.
– От шитья толку теперь не будет, доченька.
– Почему?
– Потому что от иголки тоже остаются дырки.
– Что же теперь будем делать? – заплакала Раиска.
– Ничего, моя козочка, – Цибац обняла дочку и вытерла её слезы, – папа купит тебе новый мяч. Не плачь.
– Нет уж, я теперь ей ничего не куплю. –  Юсуп строго посмотрел на дочку. – Сколько ты игрушек, кукол, всяких сувениров испортила.
Глаза у Раисатки  наполнились слезами.
– Ну, папа, это же не я испортила мяч. Это сделала Лайка. Ты ей ничего не покупай. 
 
Не стыдно тебе обманывать?

Услышав голос Раисатки, телята, привыкшие к тому, что она поит их молоком из алюминиевой поилки, подбежали к окну, стали кричать «Му-у-у».
– Что случилось, лапочки мои? Вам скучно в этом темном и тесном хлеву? Да?
Телята, будто понимая слова Раиски, прислушивались.
– Мои малютки, выходите-ка на солнце. Здесь теплее и веселее.
Весеннее солнце пригревало склоны гор. Но озорной вешний ветерок, дующий с ледниковых вершин, приносил прохладу. Телята, которым не было и месяца от роду, ещё не умели щипать траву. Они, выйдя из тесного хлева и оказавшись на воле, стали резвиться под солнцем. Подняв хвосты, они, как дети, бегали наперегонки. Упираясь передними ножками, они, то становились в угрожающую позу, будто собирались бодаться. То, поднявшись на задние ножки, подпрыгивали и пускались в беготню. То, принюхиваясь к придорожной траве, пробовали щипать её. То, удивляясь яркому солнечному свету и цветущему лугу, озирались вокруг.
Раисат и её соседка Хамис, позабыв о своих играх, с восторгом наблюдали за телятами. Они, уставшие от долгого бега, остановились в тени и решили передохнуть. Вдруг, откуда ни возьмись, пчелиный рой стал кружиться над ними. Их назойливое жужжание и беспрестанное кружение перепугало телят. Они сломя голову пустились в бега.
Рой погнался за пятнистым телёнком. Из-за жала, неожиданно выпущенного пчелой, Пятнистый телёнок встрепенулся, вздыбился и, как одурелый, понёсся по лощине. Вдруг он, нёсшийся, не разбирая дороги, провалился в овраг, образовавшийся после  ливней.
Раисат и Хамис, увидев, как провалился телёнок, перепугались и мигом спустились в овраг, стали тормошить телёнка.
– Пятнистый, вставай! Поднимайся, родненький! Ну, давай!
В овраге, в тени, было сыро и прохладно. Теленок, натерпевшийся страху, лежал, будто совсем не мог подняться.
– Пятнистый, мой хороший, вставай! Поднимайся же! Ну, давай! – взмолилась Раисат. – Если ты будешь вести себя плохо, я больше тебе молоко не дам. Вставай!
Теленок лежал, будто не слышал угрозы девочки. Он положил голову на бок, глубоко вздохнул и успокоился, будто тормошение девочки нисколько не беспокоило его.
– Ну, вставай же, мой маленький. Вставай! – вновь взмолилась Раисат, боясь, что мама поругает её за то, что без разрешения выгнала телят на волю. – Ну, Пятнистый, что с тобой случилось? Ты ногу сломал? Да? 
Телёнок, не обращая внимания на волнение девочки, разогнулся, но опять лёг, будто говорил: «Не беспокой меня, я никуда не собираюсь сдвинуться». Девочка по-своему поняла поведение телёнка: «У бедного телёнка сломались ноги. Теперь он не встанет никогда».
– Пятнистый, ты вправду не можешь встать? – спросила и Хамис.
Теленок жалобно промычал, и, отгоняя мух, мотнул головой.
– Ноги у тебя сильно болят? – участливо спросила Раисат.
Телёнок, еще не оправившийся после падения, грустно посмотрел на девочек. Раисат, глядя на телёнка, чуть не плакала:
– Ну, вставай же, родной! Может быть, ты сможешь встать…
Хамис принесла тоненький прутик и стала хлестать телёнка.
– А ну-ка, вставай быстрее! Сейчас я посмотрю на тебя, встанешь ты или нет. Вставай!
– Ты что? Не бей его! У него ноги сломались. Если бы у него ноги не болели, он бы давно встал.
– Глупая ты, Раиска, когда телята соскальзывают с такой небольшой высоты, у них ноги не ломаются, – как взрослая стала рассуждать Хамис, – он сейчас встанет. Подожди-ка, я через минуту вернусь.
Хамис побежала домой, взяла ведро с водой и облила телёнка. Он  вздрогнул от неожиданности, но, встряхнув с себя воду, опять улёгся.
– Видишь, я же тебе сказала, что у него сломались ноги, – заплакала Раисат. – Хамис, давай, вынесем его на сухое место.
Девочки, как муравьи, взялись за дело: одна – хвост, другая – за уши стали тянуть телёнка. А телёнок, хотя ему исполнился всего лишь месяц, был настолько тяжёл, что девочки, не смогли сдвинуть его с места. Он, не понимая, что с ним произошло и чего от него хотят эти упрямые девочки, выпучив глаза, озирался вокруг. Ему очень хотелось лежать здесь. Илистое влажное дно оврага приятно охлаждало его вспотевшее тело.
Раисат не знала, как сообщить матери о случившемся. В отчаянии она сорвала иван-чай, росший по краю оврага, и стала нервно вертеть его в руках. Вдруг верхушка растения коснулась внутреннего уха теленка. Полосатый вздрогнул от щекотки и сделал рывок, упираясь о землю передними ножками. А девочку осенила мысль: «Пощекочу-ка я в ушах телёнка, может быть, он и встанет…» Она подошла поближе к телёнку и провертела иван-чаем в его ушах. Телёнок, мотая головой, точно так, как тогда, когда его ужалила пчела, внезапно вскочил и помчался по оврагу.
Слёзы радости выступили на глазах у Раисат:
– Вот бессовестный… Столько времени лежал в овраге и притворялся, будто ноги у него сломались… Смотри-ка, как он теперь бегает… Вот  чертёнок! Пятнистый, не стыдно тебе всех обманывать?

Вот бы всадницей стать

Раиска пошла в гости к Саки. У двоюродной сестры было много игрушек, доставшиеся ей от своих старших сестёр. К тому же с ней интересно было играть. А свои игрушки Раиске надоели. Вскоре ей надоело играть и у Саки: с улицы доносился чей-то звонкий смех.
Стараясь не привлекать внимания тёти, занятой обслуживанием гостей, ступая на цыпочках, Раиска вышла из дома, ведя за собой и Саки.
Во дворе, под аркой веранды, была привязана лошадь. Она с аппетитом ела сено, а жеребёнок, с чмоканьем сосал её вымя. Раиска вмиг очутилась рядом с лошадью.
– Смотри, Раиска, какой жеребёнок родился у нашей лошадки. А у вас есть такой? – поинтересовалась Саки.
– Нет, – печально вздохнула Раисат.
– А мой папа меня на лошадку сажает. А я верхом на лошадке так скачу, и ветер не догонит! – с гордостью заявила Саки.
– Не обманывай, – проворчала Раиска, не в силах сдержать в себе зависть, – ты боишься лошадки.
– Это ты боишься её. А я вот не боюсь. Папа меня научил скакать.
Раиска на миг умолкла. Она представила, как скачет Саки на белой, с большими черными глазами лошади. Ей очень захотелось дотронуться до неё, погладить и жеребёнка. Но жеребёнок, как только увидел приближающуюся девочку, подпрыгнул на тоненьких ножках и, играючи,  отбежал в сторону. А лошадь угрожающе заржала и мотнула головой. Раисат, перепуганная резкими движениями лошади, в мгновение ока оказалась под лестницей и стала следить за происходящим. Увидев, как перепугалась Раиска, Саки расхохоталась:
– Ты что? Испугалась, да? Эх, ты – глупышка, совсем по-взрослому заговорила Саки, как можно бояться такой хорошей лошади? Папина лошадь не кусается.
– Не ври. Видела, как он набросился на меня? 
– А меня она не трогает. Смотри, – Саки погладила лошадь. – Она такая хорошая и красивая. А ты её просто не знаешь.
– Я её не испугалась. Лошадь меня считает чужой, и набрасывается на меня, – обиделась Раисат.
– Ты сейчас увидишь, какая хорошая лошадь у моего папы, – Саки стала развязывать уздечку, с помощью которой лошадь была привязана к колу.
Уздечка не поддавалась, а девочка сердилась. Когда пальцы онемели, она решила развязывать уздечку гвоздём. Наконец, лямка уздечки развязалась.
– Гей! Гей! Пойдём за мной! – Саки потянула лошадь за собой. – Идём и ты, мой хороший, – позвала она жеребёнка.
Подскакивая, жеребёнок затопал за своей матерью. Саки проделала вместе с лошадью круг и остановилась у лестницы.
– Раиска, ты хочешь скакать?
– Ага! – обрадовалась девочка, хотя и опасалась, что лошадь скинет её.
– Тогда поднимайся на верхнюю ступеньку лестницы и садись верхом.
– Я сейчас! – Раиска стала тянуться к седлу с верхней ступеньки. Но расстояние между седлом и ступенькой оказалось большим. – Саки, чуть-чуть ещё подвинь ко мне лошадь.
Саки догадалась, что «подвинуть» лошадь она не сможет, поэтому, как это делал её папа, повторила круг с лошадью и подвела её ближе к лестнице:
– Ну, давай, садись!
Раисат опять потянулась, чтобы сесть в седло. Она неожиданно представила, как она не дотянется до седла и упадёт на землю: «Я же шлёпнусь отсюда и … поранюсь». Страх оказался сильнее желания скакать. Девочка зажмурила глаза и попятилась назад. 
– Ты что? Не можешь сесть верхом? – с усмешкой спросила Саки. – Эх, ты – трусишка! Я бы на твоём месте давно бы это сделала. Если с наших ступенек не можешь сесть на лошадь, давай с той, деревянной лестницы, прислоненной к стогу сена, попробуй.  Видишь вон ту лестницу?
– Вижу.
– Сможешь с неё дотянуться до седла?
– Ага, – обрадовалась девочка, ликуя от надежды поскакать.
То потягивая уздечку, то подгоняя лошадь прутиком, Саки, как могла,  старалась помочь двоюродной сестре взобраться на лошадь. Поднявшись по лестнице, прислоненной к стогу сена, до верхней ступеньки, Райсат  улыбнулась. Схватившись за седло, то скользя по животу лошади, то упираясь коленками,  она всё же взобралась в седло.
– Гей! Гей! – Саки потянула уздечку.
Как только покачнулась лошадь, сердце у Раисатки так заколотилось, будто оно готово было выскочить из груди. Девочка, вся дрожа, цепко схватилась за выступ седла.
– О господи! Что же теперь будет с детьми? – взволнованно закричала соседка, заметившая озорных детей. – Патимат! Али! Да выходите же скорее! О, Аллах, сейчас лошадь одну девочку сбросит,  другую – растопчет». – Эй, хозяева, выходите!
На крики соседки вышел улыбающийся Али, отец Саки.
– Не беспокойся, соседка. Лошадь смирная, объезженная, привыкшая к детским шалостям. – Хозяин лошади всё же решил ссадить Раиску с седла, но, заметив в глазах девочки глубокую грусть, махнул рукой. Подмигнув всаднице, он посадил в седло и Саки, потянул уздечку.
Саки взяла уздечку в свои руки, и стала управлять лошадью. Рядом с сестрой Раиска почувствовала себя такой сильной, как богатырь из сказки: «Вот бы сейчас волшебницей стать, чтобы объездить весь мир и стать чемпионкой по скачкам…» Она обняла двоюродную сестру за талию, прошептала ей на ухо: «Я уже могу скакать!»

Веди за булыжниками

Пастбище, что располагалось перед аулом, переливалось от множества альпийских цветов. Их аромат бодрил и радовал горцев, звал на луг, на освежающий воздух. К их счастью, дождливая весна способствовала хорошему росту разнотравья. Растительность радовало и животных.
Осленок, родившийся несколько дней назад, резвился среди разнотравья. Он, как одурелый, носился на тонких ножках, совершая круги вокруг матери. Кучерявый, черной масти ослик то без устали галопировал  по полю, то, любуясь собой, озирался вокруг, будто говорил: «Посмотрите, какой я быстрый! Посмотрите, как легко я бегаю и прыгаю! Вам никогда меня не догнать». Он, чуть отдохнув, вновь носился по просторам, а потом резко останавливался, прислушиваясь к малознакомым звукам окружающего мира. А его мать, по кличке Длинноухая, со страхом следила за своим ненаглядным дитятей: «Как мне его угомонить? Споткнется где-нибудь, сломает себе ножки или голову…»
Раиске и Саки решили пойти на луг и собрать цветы. Увидев ослёнка, девочкам захотелось поймать его и поиграть, как с бабушкиным пушистым котёнком. Но чуткий Ослик, как только дети приближались, стремглав убегал прочь, издалека глядел на них, будто насмехался над ними: «А ну-ка попробуйте меня поймать! Подойдите, если сможете! Давайте, давайте! Ну,  что? Не можете поймать? Так вам и надо!»
Девочки долго гнались за ослёнком, желая приласкать его и дать ему корма. Но, потеряв всякую надежду поймать его, они направились к к пасущейся на привязи Длинноухой. Раиска обхватила её длинную щетинистую шею, уперлась в грудь. 
 – Саки! Идём скорее сюда! Взбирайся на её спину, я её удержу! Покатаемся по лугу! Быстрей!
– Эх, ты Раиска-глупышка, разве не видишь, что она на привязи? Как ты собираешься на ней покататься?
– А мы её освободим!
Отпустив осла, Раисат, как одержимая, стала вытаскивать деревянный кол, вбитый в землю. Но кол, на который петлёй была прикреплена привязь, почему-то не поддавался. Девочка стала тянуть конец привязи, стараясь выдернуть его. Но кол только шатался. Выдернуть его у Раиски сил не хватало. К тому же Длинноухая не давала ей вытянуть его: она тянулась за своим дитя, боясь, что он убежит далеко. Увидев, как Саки гонится за ослёнком, вдруг Длинноухая сделала резкий рывок, выдернула кол и побежала, волоча за собой и Раиску, держащуюся за верёвку. Испуганная девочка не сразу догадалась выпустить привязь с колом, пока не поранила себе ладошки.
– Саки! Держи её, быстрее!
Саки ловко схватила привязь, остановила осла. Оказавшись рядом со  своим дитя, мать-ослица успокоилась. А Саки, цепляясь за жёсткие волосы осла, решила вскарабкаться на её спину. Но сколько бы она ни мучилась, ничего у неё не выходило. Длинноухая, боявшаяся, что её любимый малыш отбежит, мотала головой и тянулась за ним. Раиска, прибежавшая на помощь, вновь обхватила за шею животное, преградила ему дорогу. Длинноухая грустно посмотрела на девочек: «Что же они не дают мне покоя? Ух, козявка, белокурая девчонка, так безжалостно выдёргивает мне волосы.  Эти противные дети всё равно не отстанут от меня, пока не сядут на мою спину. Не лучше ли мне опуститься на землю и посадить их верхом, пока они не выдернули мне все волосы? Пожалуй, я так и сделаю», – она легла на живот. Девочки, опережая друг друга, сели верхом на спину осла.
– А ну-ка теперь вставай! – Раисат, сидящая позади Саки, стала шлёпать осла по бокам. – Но! Но! Давай, поднимайся!
Чуть не опрокинув со спины детей, Длинноухая сначала резко поддалась вперед, а потом плавно поднялась.
– Но! Но! Давай-ка, скачи! Быстрее! –  держась за гриву, Саки стала шлёпать осла по шее.
Длинноухая  помчалась по лугу во весь дух. Ослёнок, не понимая, куда дети ведут его мать, помчался следом. Пробежав луговину, она направилась к речке. Чтобы удобнее было спускаться по тропинке, проложенной по крутому склону, она стала петлять то вправо, то влево. Девочки, боясь скатиться с её спины, то крепко натягивали привязь, то хватались за её волосы. Уставшая и вспотевшая Длинноухая, нагоняя страху на девочек, сидящих на её спине, в мгновение ока добралась до речки, и тут же припала к воде. Саки, что держалась за холку, тут же слетела с её спины и шлёпнулась в речку. За ней слетела и Раиска, державшаяся за сестру.
Промокшие девочки, барахтаясь, как цыплята, стали выбираться из мутной из-за недавнего ливня и холодной речки. Проклиная весь ослиный род, они, стараясь не смотреть на воду, которая раскачивала их, грозя унести с собой, выбирались на берег. Длинноухая, не обращая на них никакого внимания, с жаждой пила воду. Ослик, понюхав журчащую воду, брезгливо отшатнулся от речки, полез под брюхо матери и стал с удовольствием сосать её вымя.
Раиска решила наказать животное:
– Бессовестный ишак, чтобы твои ноги отсохли! Подожди, что я с тобой сделаю! Я сейчас, – девочка вытащила из воды привязь и кол, собралась ударить осла.
– Стой! Не бей её! Не видишь что ли, как проголодался ослёнок? Пусть Ослик насытиться! – остановила её Саки.
Раисат удивлённо посмотрела на ослёнка, машущего хвостом и изумленно смотрящего в её сторону. Девочке показалось, что ослёнок упрекает её: «Не бей мою маму: ты же сама не дала ей пастись на лугу, погнала по склону к речке. Ты сама не удержалась на её спине и упала в воду. Не трогай мою маму: она самая хорошая мама на свете».
Раиске стало не по себе от своей затеи. Желание избить осла тут же исчезло. Девочка отпустила привязь и виновато посмотрела на ослёнка: «Ладно, я не буду твою маму наказывать».
А Саки зачарованно смотрела то на ослёнка, то на его мать, заслоняющую дитя своим исхудавшим  телом. Прижав мордой ослёнка к своему животу, Длинноухая грустно посмотрела на девочек, будто говорила: «Не сердитесь: я не думала, что вы упадете в воду. Просто мне очень хотелось пить воду».
Ослёнок, насытившись материнским молоком, вприпрыжку понёсся вдоль речки. А Раисат улыбнулась:
– Ладно, Длинноухая, сегодня я оставлю тебя, а потом всё равно накажу. Увидишь, как накажу, – девочка кое-как отжала платьице, собрала привязь, направила животное по  тропинке наверх. Следом затопала и Саки. Глядя на свою промокшую и прилипшую к телу одежду, она не знала, что делать: плакать от обиды или смеяться над своим безобразным видом. А Раисат, шагая за ишаком, вспомнила, как однажды она устала под тяжестью кувшина, и как у неё от усталости подкашивались ноги. Это случилось тогда, когда взяла без разрешения взяла мамин кувшин и пошла за водой.
– Погоди, Длинноухая, как тебя накажет мой папа: он взвалит на тебя самую тяжелую поклажу. Будешь ты под ней мучиться…
Возле ворот Цибац остановила дочку:
– Раисат, доченька,  ты чего так рано ведёшь осла домой? Ведь солнце еще высоко и не скоро зайдет… А ослу до вечера надо щипать траву.
– Мама, папа есть дома?
– Нет.
– Мам, этого осла надо наказать: она сбросила нас с Саки в речку.
– А это ваша вина. Не надо было садиться на неё верхом.
– Ну, мам, посмотри, как она намочила нашу одежду.
– Если вы намочила свою одежду, причём тут папа?
– А папа для того, чтобы  наказал осла. 
Цибац от души расхохоталась.
– Ах вы, проказницы! А как же папа должен наказать осла?    
– Пусть он поведёт его за поклажей, – смутившись, ответила девочка.  – Пусть Длинноухая  хорошенько измучается.
– А куда я её вести? В лес, за дровами – нельзя. Все деревья уже цветут. Рубить такие деревья – большой грех. За сеном водить рано: трава ещё такая сочная. Скосишь её – толку не будет. А куда же её повести? Да и папы сегодня не будет дома.
Раиска задумалась.
– Мама, поведи её хоть за речным булыжником. Только накажи хорошенько…

Больше к нам не приходи

Раиска опасливо вошла в гостиную, ей очень захотелось поесть припрятанные мамой шоколады и ирисы.
– Виц-виц! Виц-виц! Виц-виц! – донёсся до неё тоненький писклявый голосок.
– Странно. Чей же это голос? Раньше я никогда не слышала такой…
– Виц-виц! Виц-виц! Виц-виц!
Девочка прислушалась.
– Виц-виц! – Раиска вдруг заметила, как между подушками, что лежали на диване, юркнуло что-то крошечное. Девочка тихонько подошла к дивану, запустила руку между подушками, почувствовала под рукой что-то мягкое, тёплое и гладко-пушистое. Она машинально схватила мышонка, зажала его в ладонях. Мышонок отчаянно стал вырываться из рук девочки, царапал ей руки. Раиска с перепуганным мышонком вышла из гостиной в коридор.
– Ах, негодяй, это ты съел мои шоколадки? Скажи, это ты продырявил мамино новое одеяло? Это ты испортил новые подушки? Да? Отвечай, это ты?
Мышонок от громкого голоса Раиски стал ещё более дёргаться и царапать ей ладони.
– Ах, бессовестный! Говорила же мама, что все сладости мыши съели. Я ей не поверила. Думала, что мыши не могут зайти в гостиную. Оказываются, могут. Наверное, это ты, трусишка, заходишь в гостиную. Я ещё нагло кусаешься. Не стыдно тебе? Вот отдам я тебя кошке – будешь знать, как кушать мои конфетки.
Мышонок, будто понял смысл Раискиных угроз, стал вырываться из  рук. А потом, устав из-за безуспешных усилий, немного притих и жалобно посмотрел на девочку. Ей показалось, что он умоляет её о пощаде: «Я больше не буду, не отдавай меня кошке».
Девочка внимательно рассмотрела на притихшего крохотного мышонка и воскликнула: «Ой, мама! Его глаза так похожи на глаза Маиски. Такие же черные и красивые». Опасаясь, что мышонок выскользнет из рук, Раиска при малейшем движении мышонка зажимала ладони, и время от времени  осторожно раскрывала их, чтобы снова полюбоваться на чудесного мышонка. Стоило чуть-чуть приоткрыться ладоням, как крошечный грызун упирался изо всех сил, надеясь проскочить сквозь пальцы.
– Ну, не бойся, мышонок, не бойся: не отдам я тебя никакой кошке. Я  пошутила. Успокойся и не волнуйся, – девочка погладила мышонка. Представив, как кошка будет грызть его красивые глаза, похожие на глаза Маиски, девочка ужаснулась. – Бедненький мой, ты не переживай: не отдам я тебя кошке, ни за что не отдам!
Мышонок все же дергался в руках девочки, пытаясь вырваться.
– Ты что? Не веришь мне?   
Мышонок, весь дрожа, искал выход из зажатых ладоней. Раиске стало неловко оттого, что так сильно перепугала мышонка. Она не знала, что с ним дальше делать, куда его понести.
– Для начала я тебя накормлю, мой хорошенький, а потом подумаю, что с тобой делать. – Она вошла в кухню. На полках шкафа стояли пустые трёхлитровые баллоны. «Мама заполняет такие баллоны компотом. Пока они пустые, давай-ка я возьму одну из них, посажу туда мышонка», – Раисат мигом запустила грызуна в стеклянную банку и закрыла её пластмассовой крышкой. Поставив банку на пол, девочка стала наблюдать за ним. Мышонок, как угорелый, заметался в банке, ища выход, отчаянно лазил по стеклянным стенкам, и тут же скатывался на дно.
Девочка от души хохотала над безуспешными попытками грызуна,  вылезть из банки. 
– Глупенький, куда же ты торопишься? Куда собираешься убегать? Тебя же теперь никто в ладонях не зажимает. Сиди себе в банке и успокойся. Нет, тебе обязательно надо и из банки выбраться и убежать. Эх, ты глупыш, я тебя не обижаю. Я просто не могу на тебя не насмотреться. – Раиска опустилась на корточки и позвала мышонка. – Мой черноглазый мышонок, ты проголодался? Да? Я тебя сейчас накормлю. Подожди, я сейчас, – девочка мигом достала печенье, булку, творог, накрошила их в тарелку. А потом взяла нож, проделала дыру в пластмассовой крышке и через неё всыпала в банку всё, что накрошила.
Мышонок сначала перепугался и притаился и, видя, как сверху, через дыру, сыплются крошки. А потом, почувствовав знакомый мучной запах, стал есть.
Вдруг он снова заметался в банке, стал упрямо искать выход.
– Мяу! Мяу! – стала мяукать неизвестно откуда появившаяся кошка. Она молниеносно подскочила к банке, стала царапать её, будто могла разрезать стекло когтями. А потом обхватила банку обеими лапами, будто таким образом могла добраться до мышонка. Мышонок, перепуганный кошкой насмерть, стал неистово метаться по банке, не зная, как и куда скрыться. Раисат, глядя на кошку, заливалась смехом.
Видя, что ничего не  получается, кошка стала запускать лапы под банку, стала передвигать её. В конце концов, она, смирившись с тем, что не сможет поймать мышонка, затихла. И мышонок, поняв, что хоть и прозрачна «крепость», но надежно защищает его от злейшего врага мышиного и крысиного рода, стала смотреть на кошку в упор. Но охотница на грызунов не могла успокоиться, видя рядом мышонка. Видимо, такого в её жизни ещё не было, чтобы она, повидавшая многое на своём веку, упустила грызуна. Она, то принюхивалась, то мурлыкала, то вертелась вокруг банки.
Раиска, хохотавшая над изощрёнными проделками кошки, пытавшейся  во что бы ни стало, поймать мышонка, и над невинными попытками мышонка спрятаться, вдруг рассердилась.
– Ах, ты – обжора. Не стыдно тебе пугать такого малюсенького  мышонка? Уйди отсюда! Не для тебя я его поймала! Брысь! – размахивая веником, она стала отгонять кошку. Но Мурка, любимица всей семьи, опять возвращалась и тянулась к банке, будто поклялась, не отойти, пока не съесть мышонка.
Раиске надоело прогонять Мурку. Она взяла банку в подмышку, заперла кошку на замок и вышла во двор.
«Что же мне с ним делать?», – тревожно прошептала девочка. – Мама не позволить мышонку жить дома. Если я оставлю его дома, или Мурка его поймает, или мама поставит мышеловку и изловит. А что, если увести его за дом и выпустить там на волю?»
С поля возвращалась уставшая мама. Девочка, стараясь, чтобы мама ничего не заметила, завернула за угол дома и выпустила мышонка под терновник.
– Иди, мой хороший, тебе нельзя больше в нашем доме появляться: тебя или наша Мурка съесть, или мама поймает в мышеловку. Иди, а если проголодаешься, приходи сюда: я буду приносить тебе еду и ставить вот сюда. Хорошо? 
Крошечный грызун, как только оказался на свободе, тут же исчез в терновнике. Раиска с грустью посмотрела на опустевшую банку: «Что же с ним будет, с маленьким? Кто его защитит без меня?» 

Раиска рисует

Раиска любила ходить в гости к тёте, дарившей ей всяких гостинцев и игравшей с ней целыми часами. Однажды тётя повела её с собой к  родственникам. На третьей полке кухонного шкафа хозяев стояла подделка натюрморта и создавала впечатление, будто там находится ваза со свежими  фруктами. Фрукты на картине были так красочны и ярки, что казались   только что сорванными. У Раиски, глядя на них, потекли слюнки. Она, опасаясь, что хозяйка дома услышит, зашептала на ухо девушки:
– Тётя, я хочу персики и виноград.
– Раиска, такие фрукты не бывают в горах зимой, – прошептала она в ответ.
– А у них вон они, в вазе лежат, – девочка пальцем указала на натюрморт.
– Родненькая моя, они же нарисованные.
– Нет, тётя. Я же вижу. Их только что вымыли и поставили в вазу. На них даже капельки воды не обсохли.
– Раиска, мы в гостях. А дома, я дам  тебе компот и из персиков, и из винограда.
– Тётя, попроси у них, пожалуйста, немного персиков. Хорошо?
За столом все засмеялись. Смутившаяся малышка уткнулась в подол тёти. А хозяйка дома, улыбаясь чему-то, вышла.
– Вот смотри, – девушка для убедительности подвела племянницу к шкафу и дала потрогать картину.
Тем временем Халисат вернулась, открыла банки с персиками и виноградом, вытащила  фрукты в тарелки, налила в стаканы компот.
– Ещё как накормлю мою голубоглазую красавицу Раиску, – заговорила она. – Кто же это говорит, что виноград или персики зимой не бывают. Ещё как бывают! Ешь, моя хорошая, сколько хочешь.
Раиска, довольная щедростью родственницы, вернулась в дом тёти и села рисовать фрукты, желая нарисовать их такими, какими видела в натюрморте. А тётя взялась за стирку. Девочка, изрисовав каракулями один листок за другим, выбросила цветные карандаши.
– Тётя, у меня ни персики, ни виноград не получаются. Нарисуй, пожалуйста, их в мой альбом…
– Ой, моя лапочка, боюсь, что и у меня они не получатся такими красивыми, как на картине. К тому же я стираю, руки у меня мыльные.
Девочка нахмурилась, как будто лишилась чего-то  дорогого. Тёте стало жалко опечалившуюся племянницу. Она сполоснула и вытерла руки, села рисовать.
– Ну, не горюй, Раиска. Нарисую я тебе персики и виноград. Если они не получатся такими красивыми, как на той картине, не обижайся.
– Хорошо.
Учительница набросила эскиз фруктов и закрасила его. Раиска, не отрывая глаз,  смотрела, как быстро и ловко рисует тетя.
– Вот и всё. Ты довольна?
– Да! – девочка схватила альбом, поцеловала мамину сестру. – Тётя, нарисуй, пожалуйста, и такую вазу, как у родственников…
– Хорошо, – усмехнулась учительница своему упущению; «Мои фрукты ни на чём не лежат, будто находятся в воздухе. Что же я спешу отделаться о просьбы?». – Нарисую я тебе и вазу, а потом рисуй сама. Я буду стирать твою одежду. Хорошо?
Девочка согласилась.
Спешно дорисовав вазу, учительница вновь взялась за стирку. А Раиска, сама того не замечая, высунула язык и стала водить карандашом по бумаге, поворачивая альбом то вправо, то влево. Она, то хмурилась, то улыбалась, то увлечённо рисовала, то перечёркивала всё, что у неё получилось, но нарисовать изящный рисунок, какой ей хотелось сделать, не смогла. 
– Надо же такому случиться… Я хотела нарисовать кувшин, чтобы пойти за водой. А кувшин никак не хочет получиться. Тётя, нарисуй, пожалуйста, мне и кувшин.
– Так и быть. Нарисую я тебе и кувшин, с которым ты любишь ходить за водой... Только потом не проси меня: ты сама должна научиться рисовать.
Девушка срисовала кувшин, что стоял рядом. А Раиска с восторгом осмотрела рисунок:
–  Тётя! Ты – молодец!
– Я рада, что тебе рисунок понравился.
–  Мне рисунок очень понравился. – Девочка то наклоняла рисунок, то ставила его на стол. Ей хотелось, чтобы тетя ещё что-нибудь нарисовала, но просить её об этом крошке было стыдно. Наклоняя рисунок, девочка представила себе, как из кувшина выльется вода. Она взяла синий карандаш и провела прерывистые линии от носика кувшина и подбежала к маминой сестре.
– Тётя, смотри, из кувшина вода выливается! Нарисуй, пожалуйста, и тазик, а то вся вода выльется на пол.
Учительница, догадавшись, в чем дело, покачала головой и села рисовать. Девочка изумилась тому, как быстро «под выливающейся водой» появляется тазик. Опасаясь, что мамина сестра опять уйдет работать, девочка прижалась к ней.
– Тётя, а меня ты сможешь нарисовать?
– Ты же и так хороша, зачем тебя рисовать?
– Я хочу увидеть, какая я буду на рисунке.
– Раиска, ты хочешь, чтобы я весь вечер сидела и рисовала? 
– Тётя, я честно-честно больше просить не буду, только нарисуй меня.
Учительница улыбнулась, потянула пухленькую щёчку племянницы.
– Пусть будет по-твоему. Только ты внимательно смотри и учись рисовать.
– Хорошо!
– А если будешь просить других, ты сама рисовать не научишься.
– Я честно-честно буду учиться…
– Ладно, я верю тебе. – Боясь, что создать «портрет» племянницы, не удастся, учительница осмотрела малышку и стала делать наброски.
К счастью, рисунок удался: с листочка улыбалась круглолицая светловолосая девочка с бантиком на  голове.
– Ну, как? Тебе нравится твой портрет?
– Ага! – девочка восхищённо посмотрела на свою тётю.
– А теперь рисуй сама. Вот тебе яблоко и мандарин. Срисуй их в свой альбом. А если не захочешь срисовывать, поешь. Только дай мне достирать  бельё. Уже ночь. Скоро спать пора.
Как только тётя отошла, Раиска вновь стала водить карандашами по бумаге. Но в её неумелых пухленьких ручонках карандаши скользили, линии получались не такими, какими ей хотелось бы. Яблоки и мандарины получились безобразными. Девочка разлилась, отбросила альбом и поела фрукты. Ей стало скучно. Она подошла к окну, стала смотреть на улицу. Там было темным-темно: уличные лампочки почему-то не светили, на многих окнах свет уже погас. Раиску понемногу стало клонить ко сну. Она вернулась к столу, обвела свой «портрет» квадратиком и закрасила красным карандашом.
Закончив стирку, учительница подошла к  племяннице.
– Раиска, почему ты испортила свой «портрет»?
– Я его не испортила, тётя. Просто Раиска хочет спать, поэтому я на неё накинула одеяло.
И луна заснула

Раисат и её тётя побыли в гостях у соседей и возвращались домой. Девочка не любила ходить за руку с взрослыми. Поэтому под впечатлением
увиденных мультфильмов она задумалась и отстала от тёти.
Стояла светлая лунная тихая ночь. Глядя то на загадочно темные  склоны, то на бесконечно далёкие и таинственно подмигивающие звёзды, то на поблёскивающие под лунным светом крупинки снега, девочка и вовсе  останавливалась. 
– Раиска, лапочка моя, видишь, как морозно на улице? Идём быстрее, а то ты простудишься.
– Тётя, тебе холодно?
– Да. А тебе разве жарко?
Девочка, прислушивающаяся к скрипу снега под ногами, казалось, не слышит голос тёти и собирается всю ночь бродить на улице.
Вдруг соседская кошка, спешащая куда-то, перебежала дорогу перед девочкой.
– У меня-то, тётя, тёплая одежда есть. И тёплые сапожки есть. А у соседской кошки нет сапог. Она, бедняжка,  бегает босиком…
– А кошкам холодно не бывает.
– Почему?
– Потому что их согревает тёплая шерсть. 
– Но… на подошвах кошек нет шерсти…
– Откуда ты знаешь?
– Я сама видела. На подошвах бабушкиных кошек их не было.
– Всё равно им холодно не бывает.
– Почему?
– Потому что… – мамина сестра не знала, что ответит племяннице.
– Потому что они к этому привыкают?
– Да, – обрадовалась девушка догадке племянницы. –  Им холодно не бывает, потому что они к этому привыкают. Но кошки – умницы. Они, как ты, долго не бродят в морозную ночь, а уходят к своим хозяевам и спят около тёплых печей. Видела, как быстро убежала домой соседская кошка?
Девочка посмотрела вокруг:
– Все люди в своих тёплых домах спят. И кошки, наверное, спят около тёплых печей. А где же спят зайцы, лисицы, белки, птицы? У них нет тёплых домов: им, наверное, сейчас очень холодно…
– Раиска, лапочка моя, что ты там шепчешь? Идём быстрее, а то на нас собаки нападут.
– Откуда они придут?
– Со двора соседей. Ты же знаешь этих свирепых собак: Тарзана и Каплана. Если они на нас нападут, точно растерзают.
– Тётя, – Раиска вмиг оказалась рядом с маминой сестрой, – идём быстрее домой. Бежим!
– Раиска, не бойся: я пошутила. Собаки на цепях. Они до нас не доберутся. К тому же мы уже почти дома.
Девочка опять остановилась.
– Тётя, почему ночью солнца не бывает? Оно тоже спит?
– Да, спит. С утра до вечера оно и светит, и греет всех. А ночью и ему надо отдыхать.
– А луна не любит спать?
– Любит.
– А где её постель?
– Далеко, за горами. Отсюда не видно.
Девочка опять посмотрела на луну. Она закатывалась за горы.
– Смотри, тётя, смотри! Луна уже уходит спать!
Девушка посмотрела на горный хребет и на облака, взгромоздившиеся  над ним. Луна, осеребрив края облаков, наполовину скрылась за ними.
– Раиска, видишь, и луна уходит спать. Пойдём домой.
– Тётя, подожди, пожалуйста, я хочу увидеть, как луна уходит, – крошка зачарованно глядела на луну.
Оставив после себя радужное сияние, луна, будто неохотно, исчезла. Кругом стало темно. Раисат глубоко вздохнула и направилась к дому:
– Тётя, пойдём спать, уже и луна уснула.

Ты канистры больше любишь

Раисат и Саки решили помочь бабушке. Они взяли канистры и направились за водой. Колодец находился в глубокой долине. А перед колодцем виден был покатистый лёд. Он был чист и гладок. На нём, как в зеркале, отражалось безоблачное голубое небо. Девочки удивились этой неслыханной красоте.
– Саки, давай покатаемся!
– А как? Я не умею без санок кататься.
– Мы сядем на канистры, как на санки, и будем кататься.
– Нельзя, а то канистры испортятся.
– Ну, тогда, давай так покатаемся. Другие тоже катаются просто так, на ногах.
– Давай.
На гладком льду девочки скользили и ударялись об лёд. Девочки,  хохоча, потирая от боли коленки и ладошки, поднимались, но тут же вновь шлёпались об лёд. Ударившись при падении спиной, осмотрительная Саки решила больше на заходить на лёд. Но Раисат была неумолима. Сжимая от боли зубы, стараясь не выдать предательские слёзы, она вновь пробовала удержаться на льду. Распластавшись в очередной раз на нём, Раиска разозлилась. Взяла канистру села на неё, как на санки, и понеслась по льду.
– Смотри, Саки! Смотри на меня! Э-ге-гей! Саки, смотри, как я катаюсь! Э-ге-гей!
Саки с завистью посмотрела на двоюродную сестру.
– Я тоже так смогу! Сейчас я тоже так покатаюсь! – Смотри, Раиска! – Саки, несущаяся по льду, была счастлива, как никогда.
Вдруг канистра налетела на камень, торчащий изо льда. Девочка слетела с канистры, как всадник слетает с необъезженного жеребца. Ударившись больно, она  плашмя распласталась на льду. А канистра с грохотом продолжила кататься по покатистой долине.
Увидев, как Саки лежит на льду, Раисат расхохоталась.
– Смотри, как надо кататься! Смотри! – выравнивая равновесие и раскачиваясь на канистре, как канатоходец, то в одну, то в другую сторону, девочка понеслась по  ледяному настилу.
Вдруг канистра Раиски тоже наткнулась на камень, выпирающийся изо льда. Девочка, как пробка, полетела в одну сторону, а канистра закружилась, как юла, на другой стороне. Саки, забыв о своих болях, залилась смехом.
– Мало тебе! Мало! Не надо было надо мной смеяться! Досталось и тебе?!
Неудачи не сломили девочек. То, падая, то, приподнимаясь, они увлеклись игрой. Казалось, они забыли, для чего они пришли к колодцу. Забыли о том, что их кто-то ждёт.
– Ах, вы – чертёнки! Вот, оказывается, вы где. А ну-ка быстро домой, пока я вас не побила! – на склоне появилась бабушка.
– Сейчас, бабушка, сейчас, девочки, будто очнулись от сладкого сна, побежали набирать воду.
 – Ах, безобразницы! Я чуть не лопнула, не найдя вас дома. Думала, что с вами что-то случилось. А вы, оказывается, тут забавляетесь.
Девочки, набрав воду, поспешили на тропинку. Из канистров, как из фонтанов, брызгала вода.
 – Ах, проказницы! Что же вы наделали с канистрами? Вы их ножами что ли прорезали или гвоздями их прокололи?
– Мы с ними ничего не сделали, бабушка. У нас нет ни ножика, ни гвоздей, – хором ответили девочки.
– Ах, озорницы! Говорите, что с ними ничего не сделали?
– Нет, бабушка, мы с ними ничего не сделали.
– А кто же на них по льду катался?
– Мы, – виновато ответили девочки.
– А кто же стукал канистры о камни?
– Мы.
– Разве этого мало, чтобы продырявить канистры?
Девочки замерли, будто в рот воду набрали.
– Бабушка, когда домой дойду, я эти дырочки пластилином заделаю, – улыбнулась Раисат.
– Если бы можно было так починить посуду, много утвари, испорченной вами, мне не пришлось бы выкинуть. Вот что, внученьки, черт с ними, с канистрами, давайте-ка быстрее домой, залечивать ваши ранки и царапины, – проворчала старушка. То, выжимая подол намокшего пальто, то, потирая ушибленные места, Раиска вдруг заревела.
– Ты чего плачешь, моя хорошая? – удивилась старушка.
– Ты канистры больше любишь, а не нас…
– Ах, вы мои ласточки, как я могу канистры больше любишь, чем вас? Пусть же тысячу раз канистры портятся, чем заболит кончик вашего пальца, – старушка обняла внучек, – идёмте быстрее домой, а то вы совсем замёрзли.
Раиска поцеловала старушку в щёчку:
– Хорошая ты у меня, бабушка: что бы я ни делала, всё равно любишь  меня.

Не оставляй ни одного листочка

В солнечный весенний день Раисат долго играла с детворой в мяч. Девочке нравилось, что она лучше других ловит мяч, подкидывает его выше всех, и отбивает быстрее остальных.
Играя в очередной раз в игру «Охотники и гуси», Раисат прицелилась в «гуся» – Гаджиакбара, но не попала. Мяч покатился по склону. Дети гурьбой побежали за ним.
Вдруг мяч, стукнувшись о камень, стал подскакивать, словно козлёнок, резвящийся вприпрыжку, докатился до лощины и исчез в зарослях крапивы. Раисат от разочарования хлопнула себя по бокам: 
–  Ой, мама! Как же теперь вытащить мяч из крапивы?
– Как хочешь, вытаскивай! Ты же хвасталась, что попадёшь метко. Ты же кидала его. Ищи теперь мяч! 
– Я не могу зайти в заросли крапивы.
– «Она не может зайти в крапиву», – передразнил её Гаджиакбар. – Вытаскивай тогда его, как хочешь! Почему теперь ты стоишь?  Эх ты – трусишка и хвастунишка! А говорила: «Ничего не боюсь!» 
 – Вот и не боюсь! Я – не трусишка и хвастунишка, – обиделась Раиска. Но, вспомнив, как раньше обжигалась, несмело сделала шаги вглубь высоких густых зарослей. Выбирая места, где крапива уже поникла и сменилась сорной травой, девочка с большой осторожностью прошла значительное расстояние. Там, где лежал мяч, крапива казалась гуще. Раздвинуть крапиву, росшую в два раза выше неё, девочка не могла.
 – Раиска! Лови палку! – Хамис решила помочь подружке.
Раисат удивилась: «Как же это я не догадалась взять с собой палку? С её помощью можно поломать эту скверную крапиву». – Девочка, размахивая палкой, как саблей, поломала стебли крапивы, но добраться до мяча не могла. Стебли крапивы, торчащие как штыки, жгли Раиске руки и ноги.  Чем больше девочка старалась, тем больше мяч откатывался по скату в заросли. 
Девочка злилась, терла обожжённые крапивой руки, но вернуться без мяча не хотела. Она вспомнила бабушкину соседку, старушку  Шаганаз, которая голыми руками рвала крапиву. Старушка на вопросы удивлённых  односельчан, не жжёт ли её крапива, всегда отвечала: «Почему она должна жечь меня?  Я что слабее неё? Человека с сильной волей ничто не страшит».
«Я – не трусишка и хвастунишка. Я тоже – сильная», – подумала девочка про себя и наклонилась над мячом.
Вдруг она подняла такой крик, будто её кипятком облили.
– Мама-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а! – девочка тёрла свой подбородок, пухленькие щёчки, лоб. – Мама-а-а-а-а-а!
–  Вот плакса! Говорила, что не трусишка и хвастунишка. А сама не может вытащить мяч из крапивы, – рассмеялся Гаджиакбар.
– Ты сам – плакса! Я всё равно вытащу мяч, – огрызнулась Раиска.
– Вот и вытаскивай, а что ты стоишь и плачешь? – донеслось до неё.
– Увидишь, как вытащу! Я не – слабачка, как ты!  Я – сильная! – девочке очень хотелось поверить в свои слова. А ещё больше хотелось удивить детей своим смелым поступком. Но как только девочка делала попытку приблизиться к мячу, крапива жгла ей колена, щиколотки, ступни.
– Ах, ты, распроклятая крапива, подожди, что с тобой мой папа сделает. Вот он придёт с косой, и все заросли скосит. А если он не скосит, то я принесу нефть, оболью вас и сожгу! Вот так! – От жгучих болей и обиды девочка не знала, как наказать это «страшное» растение.
– Раисат, доченька, что случилось?! Почему ты плачешь? – прибежала к дочери перепуганная мать.
– Эта проклятая крапива кусается,  – увидев маму, девочка ещё больше разрыдалась, – она не даёт мне вытащить мяч! 
– Подожди, моя хорошая, я вытащу его. Ты только не плачь и не двигайся! Я сейчас! – мать взяла палку из рук дочери и вытащила мяч из зарослей. – На, бери, свой мяч. А теперь идём ко мне на руки, и не роняй его. Выбравшись из зарослей, мать опустила дочь на землю. – Смотри, больше не заходи в заросли!
– Мама, сожги всю эту крапиву. Она – нехорошая…
– Она же не зажжётся, моя хорошая. Горит только сухая крапива.
Девочка нахмурилась. А мать улыбнулась:
– Знаешь, что я с ней сделаю?
– Что?
– А вот что. Я обрежу со всех стеблей листочки, нарежу их на мелкие-мелкие кусочки, ошпарю кипятком, а потом посыплю их солью, добавлю к ним яички, сметану и испеку из них пироги. Вот тогда я посмотрю, будет ли эта крапива тебя обжигать…
Девочке идея матери понравилась – она улыбнулась.
 – Хорошо, мама, испеки из них пироги, только не оставляй на земле ни одного листочка.

Здесь спрячусь

Раисат, вспомнив о мамином поручении, поспешно собралась  выполнять его. Оставив младшую сестрёнку играть с соседской детворой, она посыпала курочке и цыплятам пшено. Девочка любила наблюдать за пушистыми жёлтыми комочками – шустрыми цыплятами. И сейчас, когда они немного подросли, она не могла оторвать от них взгляда. Однако почему-то одни цыплята, хотя им было достаточно корма, разбегались в разные стороны. Девочка ловила их, приводила к курочке, «учила» клевать пшено. Но они всё же ухитрялись уклоняться и отходить в разные стороны.
А курочка сердито, словно коршун, нападающий на своего противника, набрасывалась на девочку, как только она брала цыплят на руки. В такие минуты девочка, словно, листочек, гонимый ветром, оказывалась в углу двора.
Посыпав цыплятам ещё немного пшена, Раисат  решила зайти домой. Вдруг она увидела, как  цыплёнок, по кличке Тёмненький, в поисках червячка отходил от матери. Раисат догнала беспечного цыплёнка и подвела к курице.
– Ах ты, глупый цыплёнок, куда же ты уходишь от своей матери? Если вот так, в одиночку, будешь разгуливать, тебя тут же кошка поймает. Сиди здесь, со своей мамой, – девочка слегка, по крылышкам, пошлепала цыпленка. Перепуганный цыплёнок запищал.
Увидев в руках Раисат цыплёнка, курица неожиданно расправила крылья, надула перья и набросилась на девочку, клюнула ей в руку. Девочка мгновенно выпустила цыплёнка и зарыдала от внезапной и резкой боли. Ища сочувствия, она посмотрела вокруг, но никого рядом не было. Мама и папа были на сенокосе. Соседи были на поле. Раиске стало грустно и обидно за себя. От нечего делать она взобралась на старую деревянную калитку и стала раскачиваться, как на качелях: деревья, дома, даже склоны стали качаться перед её глазами. От своей затеи Раиске вдруг стало весело. Увлёкшись игрой, она даже забыла о боли в руке.
Вдруг курица, перепуганная кем-то, подняла невообразимый крик. Закукарекали и петухи. Раисат увидела, как соседский пёстрый кот, держа в зубах Тёмненького, перебегал через забор. Цыплёнок пищал, что было сил. Девочка решила догнать кота и отобрать его. Но никак не могла остановить раскачивающуюся калитку. Боясь упасть, она, зажмурив глаза, всё же спрыгнула с калитки и – распласталась по земле. От резкого толчка сорвалась с петель и полетела в сторону и старая калитка. 
– Ах, проклятый кот, а ну-ка быстро отдай цыпленка, – девочка тут же вскочила на ноги, – отдай цыпленка! Чтобы ты сдох от голода! Кроме нашего цыплёнка тебе нечего что ли кушать? – девочка стала кидать камни в кота.
Увёртываясь из-под камней, соседский кот через оконную решётку, установленную неизвестно когда, пробрался в полуразрушенный сарай. Забившись в угол сарая, он стал кушать цыплёнка.
Пробраться сквозь железные прутья девочка не могла, а на дверях соседского сарая висел замок.  Она, видя, что ничем не может помочь цыплёнку, в сердцах проклинала кота. Увидев, как кот, разбросав перья в разные стороны, доедал цыплёнка, у девочки глаза наполнились слезами.
– Чтобы ты сдох, проклятый кот! Чтобы тебе пусто стало! Бессовестный похититель, пусть Аллах накажет тебя!
Кот, облизав мордочку, вылез  сквозь дыру сарая на противоположную сторону улицы и исчез. Раисат вернулась во двор. Собрав уцелевших цыплят, девочка загнала их вместе с курицей в курятник. Только после этого девочка почувствовала боли в коленях. Оказалось, что при падении на них образовались ссадины, из них, сквозь продырявленные колготки, просачивалась кровь.
– Чтобы у тебя живот разболелся, проклятый кот! Чтобы у тебя голова стала болеть! Чтобы у тебя ноги отсохли! – девочка не знала, как ещё  выместить своё зло. Она боялась, что мама поругает её за то, что не уберегла цыплёнка, за то, что поломала калитку сарая, за то, что продырявила колготки. Недолго думая, Раиска решила спрятаться куда-нибудь, чтобы мама ничего не заметила: «Если я к кому-нибудь пойду, мама меня найдёт. А если спрячусь дома, никто меня не найдёт. Спрячусь у нас дома, пока папа не придет. А когда он вернётся домой, не даст маме поругать меня». Девочка вошла в спальню, пролезла в угол шифоньера, прикрыла за собой дверца и притаилась. Ей пришлось долго ждать возвращения мамы. Уставшая за день от игр и шалостей, девочка вскоре уснула.
Вернувшись с полевых работ, Цибац удивилась, не застав старшую дочку дома. А младшая тут же прижалась к ней.
– Мам, я плоголодалась. Я ку-у-сать хоцу!
– Моя красавица, почему же ты проголодалась? Тебя Раиска не накормила? Я же вам в духовке оставила оладики.
– Нет, мама, не наколмила. Она мне ницего не дала и сама куда-то плопала.
– Как это пропала? Видимо, с кем-то играет в куклы.
– Нет, мама, она плопала.   
– Моя крошечка, как же это Раиска смогла не накормить тебя? Ты увидишь, как я её накажу, – мать обняла младшую дочь. – Идём домой, я тебя накормлю.
– Мам, Лаискина лучка мои пальцы испацкала. Смотли, мам, какая у неё нехолосая лучка, – Маисат показала матери поломанную ручку и испачканные чернилами пальцы.
Горянка почистила руки дочурки. Дала ей оладьи, налила из термоса чай и собралась искать старшую дочь. Ни у соседей, ни у родственников её не нашла. Соседские дети не видели её и смогли объяснить, куда Раисат делась. Вернувшись, мать обыскала весь дом. Заглянула в пристройки, но дочки нигде не было видно. Перед сараем горянка заметила недоклёванное пшено. Мать поняла: дочка выполнила её просьбу. Она заглянула и в курятник, сосчитала цыплят. Почему-то Тёмненького не было.
– Что там цыплёнок, он, видимо, где-то ищет себе корм.  Куда же Риска делась? – удивилась Цибац.
До дома доносился грохот горной речки. «Раиска любит ходить на речку и строить «плотины». Но сейчас, после ливневых дождей речка разлилась, как река, и бурлит… О Аллах, неужели, мою дочку речка унесла?  – Цибац бежала вдоль речки. Но нигде никаких следов дочери не нашла. Мать не на шутку взволновалась. В голове вырисовывалась одна картина страшнее другой. И без того уставшая на поле, она выбилась из сил. «Что же я бегу по пустынному берегу? Может быть, дочка сегодня и не приходила сюда. Но где же её искать?». Вернувшись домой, она окликала младшую дочку.
– Майсат, сестра не вернулась домой?
– Мам, сестла дома!
– Где же она?
– Она спляталась под твоё платье, – Маисат побежала к шифоньеру.
– Как это спряталась под моё платье?
– Мам, смотли, как она спит!
Мать открыла дверца шифоньера, отодвинула одежду. Проснувшаяся Раиска стала хлопать глазами.
– Мама, ты меня поругаешь?
– А за что тебя ругать, моя хорошая? – мать обняла дочку.
– Нашего Тёмненького соседская кошка съела… – заплакала девочка.
– Не плачь, моя ласточка. Самое главное, ты жива и здорова!
– Я ещё я упала с калитки. Мои колготки порвались. И… колени поранились.
 – Ничего, моя хорошая. И колготки купим тебе новые. И раны вылечим. Всё будет хорошо, – мать никак не могла унять своё волнение.
Раисат освободилась из маминых объятий и подмигнула Маисатке:
–  В следующий раз, если мама захочет меня поругать, спрячусь здесь.
      
Ты не похожа на Майю

В жаркий летний день пчёлы роем стали вылетать из ульев.
– Раиска, доченька, быстро принеси веник, –  взволнованно попросила Цибац дочку. Быстро, а то рой улетит.
«Пусть улетит, – думала девочка, – это же хорошо, что пчёлы улетают. Если они улетят, и мёд нам останется, и больше они жалить меня не будут». Но, видя, как взволновалась мама, Раиска всё же принесла веник, сделанный из тоненьких прутьев.
Цибац побрызгала на веник сахарный сироп и подошла к рою.
«Мама не боится, что ли этих противных пчёл? – размышляла Раисат. – Если они разом ужалят, на маме живого места не останется. Я бы на её месте ни за что не подошла бы к ним близко». – Девочка зашла в подсобную комнату. Здесь стояли кастрюли и тазики с недавно собранным мёдом. Полакомившись сладостью, девочка, прячась от летающих в одиночку пчёл, вышла на улицу. Она оглянулась назад, чтобы убедиться, что за ней не гонятся пчёлы. Ни одной пчелы и поблизости не было. Раиска облегчённо вздохнула. Вдруг она обратила внимание на деревянную бочку, подставленную под желоб для сбора дождевой воды. На поверхности воды барахталась пчела. Она тщетно пыталась взлететь, но не могла поднять взмокшие крылья. Чем больше она пыталась выбраться из воды, тем больше слабела. Образуя на воде круги, она плавала, как пловец, впервые оказавшийся в море. Девочке жалко стало пчелу. Она взяла дощечку и вытащила насекомое из воды, а дощечку поставила у стены, чтобы пчела высушилась. Утомившееся насекомое замерло на дощечке. «Неужели, пчела умерла? Вытаскивая её из бочки, я думала, что помогаю ей. Почему же она теперь не шевелиться? Я же не сделала ей больно», – девочка, хотя и боялась, что пчела ужалит, подошла к ней близко и былинкой приподняла её. 
Пчела загудела и сделала попытку взлететь. Девочка тут же одёрнула руку, будто прикоснулась к чему-то горячему. А пчела, будто радуясь тому, что её оставляют в покое, успокоилась. «Что же с пчелой происходит? Она умирает или не находит сил взлететь? Кажется, она ещё дышит. Может быть, она и голодна…» – Девочка побежала в подсобку, набрала в блюдце мёд и поставила его перед пчелой.
– Бедняжка, столько ты барахталась в воде, а теперь пошевелиться не можешь. Давай, подкрепляйся, поешь немного мёда, а то ты совсем потеряешь силы. А когда придёшь в себя, сможешь полететь к своим друзьям и умчаться вместе с ними в лес, подальше от нас. Поешь, поешь. Если этот мёд закончится, я ещё принесу. Бедняжка, у тебя нет сил и кушать? Давай-ка я тебе помогу, – Раиска взяла листок бумаги и решила подвинуть пчелу к мёду. Как только девочка дотронулась до неё, она зажужжала так, что крошка вздрогнула от неожиданности. Насекомое вдруг взлетело, закружилось над девочкой и ужалило её прямо в лоб. Раиска заревела во весь голос:
– Бессовестная пчела! Ты – совсем не такая, как Майя! Уродка!

Волшебницей стану

– Мама, смотри, какие цветы я тебе принесла! – вбежала в коридор оживленная Раисат.
– Доченька, ласточка моя, мне приятно от того, что ты заботишься обо мне. Но распускающие цветы срывать нельзя. Это – грех. Разве тебе не жалко их, этих синеглазок, похожих на твои глаза?
– Мама, почему же это грех – срывать цветы?
– Потому что, моя ласточка, сорванные цветы долго не живут. Ты им сокращаешь жизнь.
– Мама, а те цветы, что не сорваны, они долго живут?
– Да, доченька. Они не только долго живут, но из их семян новой весной прорастают новые цветы. А сорвав их, ты не только сокращаешь им жизнь, но и не даешь образоваться семенам. А это значит, что ты губишь жизнь цветов будущих вёсен.
Девочке стало стыдно за свой поступок. Она спрятала букет за спину.
– Мам, за нашим домом, на склоне, было о-о-о-очень много цветов. Я собрала о-о-о-очень мало.
– Пойми же, моя хорошая, если о-о-о-очень много детей сорвут столько же цветов, сколько и ты, то на склоне не останется ни одного цветочка. Разве наши луга будут, как сейчас, красивы, если там не будет ни одного цветка? – мать, опасаясь за дочку, решила отучить её от привычки прогуливаться по склонам одной.
Девочка задумалась, представляя себе луга, где нет ни одного цветка.
–  Знаешь, мама, эти цветы хватит нам всем: и тебе, и мне, и Маисатке. А другим детям я не разрешу их срывать.
– Хорошо, моя умница, только в следующий раз без меня на склон не поднимайся. Ладно?
Девочка кивнула головой.
– Ты же, доченька, можешь сорваться со склона, поранить руки, поломать ноги. Тебе же очень больно будет…
– Хорошо, мама, в другой раз без тебя я на склон не поднимусь.
Неожиданно соседи позвали Цибац. Как только мама вышла, Раиска поставила цветы в вазу, стала любоваться ими. Девочке казалось, что синеглазки улыбаются, подмигивают ей. Она долго сидела за столом, не в силах оторвать от них взгляда. А потом ей стало скучно, она вышла на улицу.
За оградой распустились одуванчики. Девочка, глядя на их ярко-жёлтые головки, очень удивилась: «На склоне я таких цветов не видела. Оказывается, за нашей оградой тоже распускаются такие красивые цветы. Почему я не видела их раньше? Их так много здесь!»
Девочка сорвала один цветок и стала изучать его.
– Раиска, ласточка моя, я же тебе сказала, что нельзя срывать распускающиеся цветы. Наверное, и этому одуванчику ты сделала больно.
– Мама, разве цветам бывает больно?
– А как же. Разве тебе не будет больно, если оторвут твою ноги?
– Будет.
– Представь себе, что у этих маленьких цветов ноги остались в земле, а тело ты сорвала. Значит, им тоже бывает больно. 
Вдруг со стебля одуванчика на руку девочка упала белая капля.
– Мама, смотри, у этого цветочка какая-то белая жидкость стекает. Что это?
– Раиска, если твой палец поранится, что появится?
– Кровь.
– Представь себе, что у этих цветов бывает своя, белая, кровь. Ты нанесла рану цветку, вот и стекают белые капли.
– Мама, опять падают эти белые капли. Как теперь помочь цветку?
– Ему, доченька, уже ничем не поможешь. Не надо было срывать его. Одуванчики ведь украшают нашу окрестность. Там, где нет цветов, люди выращивают их, создают вокруг себя красоту. А ты почему губишь тот цветок, что вырос сам по себе?
– Что же мне с ним делать?
– Поставь его в воду.
Увидев, что стадо коров возвращается с пастбища, Цибац поспешила за вёдрами.
«Пока мама коров подоит, я вылечу одуванчик», – подумала девочка и побежала за бинтом. Но перевязывать стебель одуванчика было не так-то легко. То цветок падал из рук, то бинт. «Я же умею перевязывать кукле ногу или руку. Почему же не получается перевязать ногу одуванчика?» – недоумевала девочка, спускаясь в сарай.
– Мама, пожалуйста, помоги мне вылечить одуванчик, – взмолилась  Раисат, подбежав к матери, идущей с наполненными молоком вёдрами. – Идём!
– Я же сказала, доченька, что ему уже не поможешь. Ты же не волшебница, чтобы вылечить одуванчик.  Если хочешь помочь, поставь его в воду.
Раиска поставила одуванчик в вазу, рядом с синеглазками. И подошла к матери.
– Мама, волшебники всё умеют делать?
– Да, умеют.
Девочка подошла к окну и задумалась. «Когда я вырасту, буду волшебницей. И одуванчики вылечу, и синеглазки... И много-много игрушек создам. Я их всем подарю: и сестрёнке Маиске, и Сакишке, и соседке Хамис, и многим другим детям. А что же подарить маме? Маме я подарю красивую одежду. Красивую одежду подарю и папе, и бабушке, и тёте. А потом и всем-всем-всем людям», – девочка, создавая в воображении одну картину красочнее другой, ушла в свою комнату и прилегла на диван. – «Когда я стану волшебницей, построю красивые дома. Самый красивый дом оставлю нам, а другие подарю всем нашим родственникам, сельчанам, и всем-всем-всем моим знакомым. Во всех домах я поставлю красивую мебель: и диваны, и кресла, и столы…»
Уставшая за день, девочка незаметно для себя уснула. Даже во время сна она была во власти фантазии, видела во сне цветущий луг с множеством горных цветов. Луг сменился торговыми рядами: по одну сторону – витрины  разнообразных игрушек, по другую сторону – ряд всевозможной одежды. Вдали виднелись необычайной красоты дома.
– Раиска, моя умница, что же ты сегодня так рано уснула? Ты же ведь еще не поужинала. Идем, моя хорошая, твой папа давно вернулся с работы, но без тебя не хочет поужинать. И Маиска вернулась от бабушки и ждёт, пока ты проснёшься.
– Мама, где мои игрушки и одежда?
– Игрушки в сундучке, моя хорошая, а одежда – в шкафу.
Девочка посмотрела на видавший виды сувенирный сундучок и старинный шкаф.
– Мама, я не говорю о старых вещах. Я хочу увидеть новые, которые недавно тут были.
Родители девочки засмеялись. А Маиска, усыпляющая куколку, удивлённо посмотрела на сестру.
– Раиска, ласточка моя, ты, наверное, видела их во сне.
– Были же они здесь недавно. Я же их создала, когда стала волшебницей…
–  Ласточка моя, ты была волшебницей во сне. Теперь ты уже не во сне.
– Мама, давай да я ещё посплю: я очень хочу стать волшебницей, – девочка в надежде, что снова увидит те красочные, созданные воображением, картины, закрыла глаза.

Чуть-чуть ещё поем

Раисат зашла в комнату, построенную недавно. Комната была побелена. Пахла краской.
– Папа, ты чего делаешь?
– Пол крашу, доченька. Видишь, как обновляется комната, когда красишь её пол. Красиво?
– Да. Очень.
Вдруг в ворота постучали, и во дворе появились люди, незнакомые Раиске. Отец вышел к ним с распростёртыми руками.
– Заходите, дорогие кунаки, заходите.
Как только отец направился умываться, наспех собрав стройматериалы и скинув в ящик перчатки, Раисат подошла к коробкам с краской: «А что, если этой краской покрасить пол «Тамариной комнаты»?
«Её комната тоже станет красивой, – девочка сама ответила на свой вопрос. – Пока папа будет сидеть с гостями, а мама будет готовить для них еду, я успею покрасить пол. Возьму коробку, из которой папа брал краску, надену его перчатки и покрашу пол «Тамариной комнаты».
Девочка выбрала удобную для себя щётку и, стараясь, чтобы её никто не заметил, бегом спустилась по ступенькам во двор. Стремясь не испачкаться и боясь, что её застанут на месте «преступления», она стала спешно красить пол «комнаты» куклы, сооруженной Юсупом из остатков кирпича, досок и кровельных листов железа.   
«Закончив работу», девочка решила подняться на второй этаж и поставить краску и щётку на свои места.
Неожиданно на ступеньках появилась мама. Увидев дочку, она изумлённо посмотрела на неё.
– Раиска, где ты была? И что это у тебя в руках?
От внезапного вопроса из рук девочки вывалилась коробка краски. Тяжело ударившись о ступеньки, она покатилась вниз – краска ручейками разлилась по ступенькам.
– Красила… пол «Тамариной» комнаты,  –  глухо ответила растерявшаяся девочка.
– Вот почему ты спешишь скрыться от меня. Ах, глупая девчонка, сколько раз я тебе говорила: «Не трогай то, к чему тебе не велено притрагиваться!» Вижу, ты опять не послушалась… Посмотри теперь на своё платье, носки. Взгляни на свои руки. Красиво? Подожди, что я с тобой сделаю! Вот посажу в тёмный чулан и не выпущу.
У девочки губы задрожали. По пухлым щечкам заструились слёзы. Матери жалко стало дочку, решила утешить её. Однако чтобы её поступок не остался безнаказанным, дала тряпки и поручила почистить всё, что она испачкала. А сама набрала охапку дров и поднялась наверх.
Раиска долго тёрла ступеньки, но так и не смогла их почистить. Девочка отнесла опустевшую банку и пропитанные краской тряпки в мусорный бак, стала умываться. Но сколько бы она ни мылила руки, подол платья, носки, краска не отмывалась. Девочка и ногтями скоблила её, и бумажкой терла, но так и не смогла ничего почистить.
Когда девочка на кого-либо обижалась, она уходила к речке. Пряча следы от краски, Раисат вновь направилась на своё излюбленное место: «Вот и не зайду я больше домой. Останусь на речке. Если даже проголодаюсь, не вернусь».
Девочка с поникшей головой села на берег речки. Прозрачная горная вода, встречая препятствия из булыжников, создавала неописуемо красивый узор и тихо журчала. Глядя на волнующуюся воду, девочка зашептала: «Не любит меня мама… Совсем не любит… А ещё хочет посадить в тёмный чулан…  Если бы она не вышла за дровами, если бы коробка с краской не упала из моих рук, ничего бы не случилось. А теперь… краска не отмывается. А если она посадит меня в тёмный чулан, вообще не буду кушать. Не буду кушать и… заболею». Девочка вспомнила, как мама умоляла её кушать, когда она заболела, как она гладила по голове и говорила ласковые слова.
«Тогда я поела. На этот раз совсем не покушаю. И сильно заболею, – думала девочка. – А если сильно заболею, что же со мной будет? Умру? Когда дедушка умер, мама сильно плакала, и бабушка плакала, и все-все-все родственники плакали. А потом дедушку похоронили, – девочке вдруг стало страшно. – Нет! Я не хочу, чтобы меня похоронили! Нет! Лучше я пойду домой. Если мама посадит меня в тёмный чулан, папа выпустит. Если я даже чуть-чуть заболею, мама пожалеет о том, что хотела посадить меня в тёмный чулан».
– Раисат! Мамина ласточка, идем домой. Я тебе пельмени приготовила! Скорей, моя хорошая, пока они не остыли! – девочка услышала мамин зов.
Девочка притаилась: «Я хочу кушать. А если покушаю, не заболею… А если не заболею, мама опять поругает меня. Что же делать?»
Однако голод заставил девочку подняться с излюбленного места, и она нехотя поплелась домой: «Ладно, чуть-чуть поем. А если мама поругает, перестану кушать», – размышляла девочка по дороге.
 Дойдя до дверей, она остановилась, как гость, ожидающий разрешения войти. Мать открыла ей дверь.
– Ты почему не заходишь домой, моя ласточка? Заходи быстро.
– Если даже зайду, всё равно не покушаю.
– Почему же, моя ласточка?
– Потому что ты меня поругала.
– Ласточка моя, я же хочу, чтобы ты умной девочкой стала…
– Ты даже не обняла меня, ты даже слёзы мои не вытерла…
Мать обняла ребёнка, расцеловала и подняла на руки.
– Ласточка моя, когда дети плохо поступают, взрослые их ругают, чтобы больше так не поступали. Хоть и ругаю, я же тебя очень люблю.
Раисат улыбнулась и обвила мамину шею обеими руками:
– Я тоже люблю тебя, мама. Только ты меня всё равно не ругай. А то не покушаю пельмени.

                А что останется воробьям?

Раисат посмотрела вокруг. Туман густел. Хотя солнце еще не зашло, темнело.
«Ну, куда же делся теленок? – холодная дрожь прошла по телу девочки. – Если туман совсем окутает окрестность, а я не смогу найти теленка, что же с ним случится? Вдруг его съедят волки, что же потом я скажу маме?»
Подвергаясь направлениям свирепствующего осеннего ветра, туман то густел, то рассеивался. Девочка, гонимая страхом за судьбу телёнка, торопилась. Забыв об усталости, она долго искала его по опушкам леса, по скалистым склонам, по густо заросшим рощам. Вдруг, потрясенная увиденной картиной, она остановилась: вся лощина, от края до края склона и даже фасад родника, облицованного пиленым камнем, – все вокруг краснело от созревших плодов шиповника. Девочка, удивлённая открывшейся перед ней картиной, даже рот раскрыла от изумления: спелые, словно кизил, плоды шиповника заколдовали девочку. Она сорвала несколько ягод – они были сладки, как сироп. «Не шиповник, а настоящий мёд. Я думала, что плоды этого колючего кустарника бывают твёрдыми и кислыми. Рядом с нашим домом растут именно такие. А здесь они такие сладкие… –  Девочка снова окинула взглядом окрестность. – Как их здесь много… – Она начала быстро наполнять шиповником карманы. –  Соберу их много-много и попрошу маму, сделать из них варенье».
– Пр-р-р-р-р, – неожиданно, справа от неё, закачались кусты – с них слетела стайка воробьев.
Раисат вздрогнула от неожиданности, у нее неистово заколотилось сердце: «Я же не нашла нашу тёлочку Звездочку. Что же я тут шиповник собираю? Если волки съедят телёнка, меня мама поругает», – представив расстроенный взгляд матери, девочка смутилась.
– Звездочка! Звездочка! – она стала звать теленка. – Ах ты, безобразница! – Куда же ты делась?
Девочка уже собиралась искать телёнка, как  сочные плоды шиповника, как магнит, вновь притянули её к себе. Казалось, чем гуще чаща, тем слаще  ягоды. «Соберу еще чуть-чуть и пойду искать Звездочку. А может, она давно уже дома: Звездочка же не глупая, чтобы долго оставаться на пастбище…»
Отправляя в рот ягоды сочнее и слаще, ставя в карманы плоды тверже, девочка углубилась в кусты. Изредка оглядываясь вокруг, она набила все карманы, собрала шиповник и в жакет.
Туман густел. Начало моросить. «Нет, сейчас я не смогу собрать много ягод на варенье. И некуда их уже ставить. Приду с мамой собирать их потом. А из этих шиповников сделаю бусы и повешу сушить. И наша веранда украситься, как балконы в индийских кинофильмах…»
Свисающие с веток плоды шиповника все ещё манили девочку. Оказавшись среди кустов, она не знала, как выбраться из чащи. Шипы кололи ее, царапали руки, затягивали одежду.
Стайка воробьев, прилетевшая к шиповнику и севшая на ветки, вновь вспугнула девочку. Воробьи, устроившись удобнее, стали клевать ягоды и весело зачирикали, будто от удовольствия выражали свою радость.
Девочка от удивления раскрыла рот: «Как? Плоды шиповника – воробьиная еда?» Раиска внимательно присмотрелась: «Нет! Воробьи не   играются. Они, видно, проголодались, а теперь ужинают…»
Девочке стало не по себе: она вспомнила, как иногда забывала, а иногда и ленилась сыпать на подвешенную к дереву дощечку корм воробьям, живущим рядом с их домом: «Когда я сыпала во дворе пшеницу, куры и петухи не давали воробьям клевать зерно, прогоняли их со двора. А я теперь собираю их еду? Краду их запасы?» – девочке стало стыдно, будто кто-то застал её на месте преступления. Она с трудом выбралась из кустов и стала высыпать на каменистую гряду содержимое карманов. Высыпала и шиповник, собранный в жакет.
– Птички, не обижайтесь: я не знала, что плоды шиповника – ваша еда. И не бойтесь: я не унесу шиповник домой. Может быть, наша Звездочка вернулась. Я тоже пойду домой. До свидания, мои крошки!