Абстрактный экспрессионизм
«Где дух не водит рукой
художника, там нет
искусства.»
(Леонардо да Винчи)
Ашас вошел в следующей вагон ранним утром. Он был уютным, небольших размеров, и, как оказалось, предназначался для персонального отдыха в течение суток. На данном этапе загадочного путешествия полноценный отдых был ему просто необходим, слишком много насыщенных впечатлениями и разговорами встреч произошло в последнее время.
Поезд медленно двигался в неизвестном направлении, за окнами купе мелькали теплые пейзажи, отражаясь в подсознании абстрактными картинами осени. Это умиротворяло и успокаивало, позволяя отдыхать от насыщенности предыдущих дней, наблюдений за выдающимися людьми. Он прилег, и удобный диван у окна купе позволил продлить прерванный сон. Строки старого стихотворения стали потихоньку звучать сонной мелодией покоя.
Дни, по-разному проходя
В ярких, тусклых оболочках,
Тихо, шумно в жизни бродят,
Гладко стелятся по кочкам.
Где-то там закрутит буйно,
Как-то понесет по ветру,
Вдруг затихнет, утро плавно
Встретит мира дня приметы.
Хочется понять их волны,
Океана жизни праздник,
То поднимет ввысь на гребни,
То затянет в глубь всех паник.
Дни мелькают, их уносит
И сливает без различий,
Кто очнется и замедлит
День, как чудо всех событий.
Подойдет ко грани ночи
И, предвидя край исхода
Дня, которого весь почерк
Трепещет в углу захода.
Распознает все отличия,
Ощутит продление мига
И замрет, ради приличия
Поклонится силам Бога.
За прожитые мгновенья -
Без сомненья, плата свыше,
У границы разделения
Дня и ночи вечер дышит.
Грустят ели, потускнели
И луна давно в полете,
Двор затих, кусты присели,
Люди в тишине, в дремоте.
Кто уснул без ложных мыслей,
Кто-то бодрствует в купели,
Из-за горизонта высей
Новый день откроет двери.
Поезд двигался очень медленно, казалось, что экспрессия осени вокруг него убегает в круговороте потерянного времени и пространства в далекое никуда, омывая умиротворением и покоем.
Расслабленное состояние всегда навевало ностальгические настроения и, прежде всего, мысли о маме.
В его памяти всплыл запомнившийся навсегда вечер...
Мама причисляла себя к последователям абстрактного экспрессионизма и в частых беседах пыталась объяснить, насколько это было возможно, или скорее самой утвердиться в мысли, почему она принадлежит к этому направлению. Она хотела доказать прежде всего самой себе, что в этом не было следования моде времени, а исходило изнутри, из внутреннего поиска свободы в жизни и творчестве. Это также было отражением иррациональной свободы общества, продуктом которого она, безусловно, была, культуры, искусства, экономики, всей атмосферы,
в которой она выросла и состоялась, как художник, всей эволюции живописного творчества, наконец. Ашас часто и с большой радостью слушал мамины рассказы, скорее, домашние лекции об абстрактном экспрессионизме и о художниках этого направления искусства. Не случайно, отдыхая в купе наедине, он мысленно вернулся к этой теме. Неужели абстрактные картины дождливой осени, ложащиеся на окна купе разбросанными каплями, водяными хаотическими брызгами, напоминающими технику полотен Джексона Поллока, и послужили толчком к воспоминаниям? В любом случае, это было по-домашнему очень приятно. Итак, абстрактный экспрессионизм...
Неожиданно он услышал голос мамы, ту теплую нежную тональность, которая была свойственна лишь ему, как незабываемая музыка, звучащая и не угасающая в голове. Голос для него неповторимый, расслабляющий и располагающий к восприятию новой информации. Так было и этим вечером – не спалось, не хотелось, а хотелось лишь вспоминать и слушать вибрирующую память.
В тот далекий вечер мама прервала работу над новой картиной, устала и расположилась рядом на студийном большом диване среди открытых альбомов, каталогов и книг, накопившихся в течение дня. Речь зашла о художественном стиле ее последней картины и направлении – абстрактном экспрессионизме, очень популярном в то время в Америке.
Прежде всего прозвучало имя Василия Кандинского, его взгляд на свободу творчества, который мама очень ценила:
«Величайшая свобода, являющаяся вольным и необходимым дыханием искусства, не может быть абсолютной. Каждой эпохе дана своя мера свободы. И даже наигениальнейшая сила не способна перескочить через границы этой свободы. Но эта мера во всяком случае должна быть исчерпана, и в каждом случае и исчерпывается…»
В связи с этим мама продолжала:
«Абстрактная живопись берет свое начало в Европе. У ее истоков находились Кандинский и Малевич, оба – выходцы из России. Папа не очень любит вспоминать, как его семья иммигрировала из России, какие тернии им пришлось пережить, убегая от красного режима большевиков в начале ХХ века. В нашем доме сохраняются следы богатой культуры папиной родины дореволюционного периода: книги русских классиков и философов в домашней библиотеке, а также картины знаменитых русских живописцев, висящие на стенах папиного кабинета: Серова, Левитана, Врубеля и Коровина. Эти художники заслуживают большого внимания, как и многие другие художники из России. Надеюсь, что ты найдешь время с ними познакомиться. Сегодня же мы остановимся на Василии Кандинском, человеке большого интеллекта, оставившим человечеству многообразное наследие и множество загадок.
В 1957 году произошло событие невероятной важности, связанное с жизнью удивительной женщины, которая в течение многих лет была спутницей Василия Кандинского, пронесла преданность ему через годы, несмотря на перипетии совместной жизни и не совсем гладкое расставание.
Речь пойдёт о Габриэле Мюнтер, немецкой художнице, которая в день своего 80-летия сделала Мюнхену поистине бесценный подарок – более 90 живописных полотен Кандинского маслом, 330 работ темперой, акварелью, рисунки, живопись на стекле, множество блокнотов с набросками и 300 офортов и литографий. Кроме этого она подарила свои собственные дневники, многолетнюю переписку с Кандинским, документы по созданию альманаха группы «Синий всадник», активным участником которого она была. Вся эта коллекция чудом была сохранена Габриэлой во время Второй мировой войны.
35-летний Василий Кандинский преподавал на летних курсах при Мюнхенской художественной школе, где он близко сошёлся с Габриэлой, 26-летней слушательницей курсов. Кандинский первым распознал в ученице Мюнтер творческое видение и природный дар рисовальщицы. Он считал, что ей ничему не нужно учиться, что все у неё – от природы. Он видел свою задачу лишь в том, чтобы оберегать и пестовать её дар, чтобы к нему не пристало ничего неверного.
В Баварии, особенно в её южной части, ближе к Альпам, очень много прекрасных озёр, рядом – небольшие городки. Мурнау был одним из них, где Элла вначале сняла, а в последствии купила дом, в котором прожила до конца своих дней и в котором во время Второй мировой войны, несмотря на смертельный риск, в подвале сохранила работы и рукописи Кандинского.
Здесь она проводила время со своими друзьями-художниками. Они рисовали, обсуждали вопросы творчества, старались сформулировать задачи искусства.
В творчестве Кандинского этот период оказался переломным. Мне кажется, именно здесь он впервые начал писать абстрактные работы.
Кандинский так и не оформил брак с Эллой, несмотря на развод в 1911 году с первой женой Анной Чемякиной и тот факт, что они были обручены. После начала войны они расстались в связи с отъездом Кандинского в Россию, но в 1915 году вновь провели вместе три месяца в Стокгольме. К этому времени Габриэла стала настоящей художницей, её манера отличалась от стиля Кандинского. Эти годы были лучшими и плодотворными годами для художника. Он продолжал писать в абстрактной манере. Написал ряд теоретических работ по живописи, включая сочинение «О духовном в искусстве». Я лишь хочу процитировать одну, как мне кажется, очень важную мысль Василия Кандинского о духовности. Он писал: «…Есть та обетованная земля, где можно скрыться от самого себя. Искусство парализует чувство тела, т.е. тело не чувствуется, живёшь лишь тем, что принято звать душой».
«Я надеюсь, что ты уделишь в будущем достаточно времени этой интереснейшей личности, оставившей неизгладимый след в мировой живописи, – продолжала мама. –Абстрактный экспрессионизм не был идеальной этикеткой для движения американской группы художников 1940-х и 1950-х годов. Движение наследовало энергию и опыт сюрреализма, которые они трансформировали в новый стиль, отражающий послевоенное настроение тревог и травм прошедшей войны. Это течение соответствовало американскому духу прочной индивидуальной свободы, что перекликается со взглядами и творчеством Кандинского. Многие европейские деятели искусства переместились в предвоенные годы в Нью-Йорк, чтобы избежать политических потрясений. Андре Бретон, Макс Эрнст, Андре Массон и многие другие привезли с собой своеобразный мифический дух европейского искусства, пострадавшего при тоталитарном режиме в 1930-е годы.
Эти художники увлекались идеями швейцарского психиатра Карла Юнга, ученика и последователя Зигмунда Фрейда, который считал, что элементы коллективного бессознательного переданы на протяжении веков с помощью археологических символов – исконных изображений, ставших повторяющимся мотивом. Отойдя от сюрреализма Пикассо и Миро, Ротко и Ньюман совершили прорыв в новых направлениях. Ротко стал экспериментировать с абстрактными символами, прежде чем перейти к полной абстракции в области цвета и цветовых пятен. Ньюман искал подходы, отвергающие посторонние мотивы и пытался выражать себя посредством мощных резонансных символов.
Многие художники пытались внести в искусство «чистый психический автоматизм», описанный Андре Бретоном, чтобы вовлечь элемент случайности в создание художественных произведений.
В противовес этому Поллок настаивал на элементе набрызгивания в его методе, капания на холст без контакта с ним. Он говорил, что в этом нет хаоса. Эту двойственность разделяли многие абстрактные экспрессионисты, включая де Кунинга, Клайна и Мотеруэлла. Это привело к понятию «все над» эффектом, наблюдающемуся в работах Поллока и де Кунинга.
Можно выделить две основные группы в течении: Марк Ротко, Барнетт Ньюман, Клиффорд Стилл работали с простыми, унифицированными блоками цветов, цветовыми полями. Джексон Поллок, Виллем де Кунинг и Ганс Хофманн использовали автоматические, жестовые методы автоматического искусства. Не все художники, связанные с течением, делали абстрактные или чисто экспрессионистские работы, они позволяли себе заниматься также реалистическими изображениями объектов и людей. Под влиянием критиков Клемента Гринберга и Гарольда Розенберга возникли новые определения, такие, как «Живопись действия» или чисто «американского типа» живопись нью-йоркский школы, что в конечном счете сделало Нью-Йорк центром художественного мира».
Мне казалось, что мама не замечала меня, ушла в себя, в свое прошлое, пыталась проанализировать не только прошлое в искусстве, но и, в который раз, правильность выбранного пути в нем. Чувствовались некоторые нотки сомнений и неуверенности.
После небольшой паузы мама расчувствовалась: «Дорогой, я не хочу тебя мучить всем этим. Все эти анализы бесконечны, и многие факты уже стали историей, хотя этот период непосредственно коснулся меня, и я стала его продуктом и слугой. Я часто задавала себе вопрос, не имеющий ответа: что бы случилось с моим творчеством, родись я в другое время?»
Мама продолжала: «Ашас, мой любимый, хочу поблагодарить тебя за то, что ты просто рядом, что одарил меня счастьем иметь такого внимательного и ласкового сына, за твое внимание к тому, чем я занимаюсь. Я ни в коем случае не хочу подталкивать тебя ступить на тернистый путь художника, зная на собственном опыте, насколько это трудный выбор. Тем не менее, если это произойдет, ты можешь рассчитывать на нашу финансовую и моральную поддержку, мы можем ее оказать. Размышляй, присматривайся, не жалей сил на поиск себя. У меня была подобная возможность, и мне кажется, я ею успешно воспользовалась. А теперь, если ты только не устал, я хочу вернуться к абстрактному экспрессионизму.
Течению необычайно повезло. Странное стечение обстоятельств подняло его на щит свободы самовыражения у американских художников. Длительное время ходили слухи о пристальном внимании ЦРУ к американскому современному искусству и попытках использования его в идеологической борьбе двух противоположных сторон холодной войны, в тот числе таких художников, как Джексон Поллок, Роберт Мотеруэлл, Виллем де Кунинг и Марк Ротко, и это продолжалось очень долго. Центральное место в компании ЦРУ занимал Конгресс и его отделение по вопросам, касающимся интеллектуалов, историков, поэтов и писателей, созданное и контролируемое ЦРУ. Поддерживая свободу культуры, оно содействовало распространению и популяризации абстрактного экспрессионизма.
Были организованы выставки в больших европейских городах, артистические шоу, включая выставки «Современное искусство в Соединенных Штатах» (1955) и «Шедевры XX века» (1952).
Необходимы были большие средства для организации и транспортировки выставок, в связи с этим к идеологической игре подключались миллионеры, которым передавались средства налогоплательщиков, и они от своего лица имитировали пожертвования. Музеи страны также принимали участие в этом процессе».
Мама замолчала, похоже, экскурс в прошлое, растормаживающий психику, не позволял говорить на одном дыхании, нужна была передышка. Она погладила мои волосы, руку, улыбнулась и заметила:
«Я вижу, ты продолжаешь внимательно слушать, мой милый, спасибо тебе. Как хорошо, что есть с кем поделиться наболевшим. Я хотела бы перейти к некоторым личным деталям моего прошлого в творческой жизни. На определенном этапе ранних поисков я брала классы у замечательной художницы, преподавателя и мыслителя этого периода Элен де Кунинг, жены Виллема де Кунинга.
С нею меня многое связывает. Нелегко женщине получить призвание в мире живописи, и в данном случае судьба Элен является одним из характерных примеров. Она родилась в одном из районов Бруклина, была старшей из четырех детей мамы- ирландской католички и папы-протестанта. Детство Элен было украшено репродукциями живописи, посещением музеев. Уже в раннем возрасте она рисовала и продавала портреты детей, посещающих школу. В последствии она училась в американской школе художеств в Нью-Йорке.
Элен де Кунинг стала художником- пейзажистом и портретистом, активно участвовала в движении абстрактного экспрессионизма в начале XX века. Став членом клуба «Восьмой улицы» в Нью-Йорке, она вошла в окружение Виллема де Кунинга, Милтона Резника, Франца Клайна, Клиффорда Стилл и др. Клуб был предназначен в основном для обсуждения художественных идей. Элен всегда лучше себя чувствовала в обществе мужчин, чаще с ними общалась.
Женщины всегда подвергались маргинализации в абстрактном экспрессионизме, выполняли предписанную им роль подтверждения мужественности своих коллег-мужчин. Поэтому Элен решила подписывать свои работы инициалами, а не полным именем, во избежание видимости женственности в традиционно мужском художественном движении. Она долгое время была под влиянием своего мужа Виллема де Кунинга и его близкого соратника Аршила Горкого. Ее поздние работы совмещали абстракции с мифологией, примитивное и реалистическое изображение. Она создала много портретов, скульптур, гравюр, а также работ по мотивам наскальных рисунков. Ее работы представляли собой комбинацию живописи и графики, поверхности и контура, импульса и линии, цвета и света, прозрачности и непрозрачности. Одним словом, это был удивительный пример многообразной творческой деятельности в сочетании с преподавательской...
Несколько слов о браке Элен и Виллема де Кунинг. Они встретились в 1938 году, когда Элен было 19, Виллему – 34. Она восхищалась его работами, и он стал учить ее рисунку и живописи. Виллем был известен своей резкой критикой ее работ, он даже уничтожил многие рисунки жены, что побудило Элен к большему совершенству и точности в работе. Когда они поженились в 1943 году, она, переехав к мужу, стала работать с Виллемом в его студии. Элен способствовала успеху работ мужа на протяжении многих лет, уделяя много сил и внимания признанию его работ. Безусловно, успех Виллема отражался на ее собственной карьере женщины-художницы, остающейся в тени собственного мужа.
Элен и Виллем находились в так называемом «открытом» браке, имея случайные сексуальные взаимоотношения. Так, например, партнеры Элен способствовали карьере мужа, в их числе были Гарольд Розенберг, известный искусствовед, Том Хесс, автор искусствоведческих работ и главный редактор издания художественных новостей, Чарльз Иган, владелец галереи. В свою очередь, у Виллема была дочь Лиза де Кунинг – результат романа с Джоан Уорд.
Элен и Виллем боролись с алкоголизмом, что в конечном итоге заставило их расстаться в 1957 году. Элен осталась в Нью-Йорке, продолжая работать и бороться с бедностью. Виллем переехал на Лонг-Айленд. Борясь с депрессией и алкоголизмом, он продолжал напряженно работать. Они официально не развелись, и по истечении почти двадцати лет воссоединились вновь в 1976 году.
Элен стала писателем и преподавателем живописи. Она была первым американским художником, взявшим на себя роль живописного критика, писала о культуре, искусстве, новых идеях, свойственных ее поколению художников. Элен преподавала в ряде известных университетов Америки, воспитала и всячески поддерживала плеяду художников, многие из которых были женщины. Этим она пыталась утвердить роль женщин-художниц в общем развитии живописи, уделяя внимание этому вопросу в многочисленных интервью. На закате жизни она стала академиком Национальной академии дизайна.
Интересно, что она была единственным художником, написавшим прижизненный портрет президента Джона Кеннеди, для чего ей пришлось прожить около двух недель в Белом Доме.
Можно много рассказывать о судьбе этой удивительной женщины, которая безусловно повлияла на мою судьбу и выбор направления живописи».
Мамин голос стал затихать, убаюканный стуком колес загадочного поезда. Казалось, что мама только что была здесь рядом, в купе, а не где-то далеко-далеко в памяти. Ашас медленно стал засыпать, в голове вертелись строки старого стихотворения, отвлекающие от грустных мыслей...
Окольцевала и замутила,
Заковала и закрутила,
Развернула и загадала,
Жизнь, ты такою пьяною стала.
Обволокла и затянула,
Обдала и захлестнула,
Завела, не зная, что там,
Обернулась круговоротом.
Кольцо потери и разлуки,
Кольцо надежды и жизни муки,
Кольцо дурмана и обмана
И окрыления, где жизнь так рьяна.
В кругах былого, где время дробно,
В кругах тех дней, где все подробно,
В кругах прогулок, где мыслям плотно,
И тех кругах, где так вольготно.
(Продолжение: Звуки живописи 10)