Лучик света.
Жил свет. И в этом свете жил Лучик - лучик света. И таких как он там было много, очень много. Может быть миллион.… Или даже больше.
И лучик этот, как впрочем, и другие лучики, был веселый, добрый и озорной. Любил бегать, любил прыгать. Приласкать теплом своим ромашку какую-то одинокую или жалко пчелке симпатичной погреть. Так…. Просто. Потому, что был добрый, озорной и теплый.
А еще он любил светить, изо всех сил светить, ярко-ярко. Только в свете, где он жил, его было почти незаметно. Потому, что было там миллион лучиков.
Он старался! Старался светить как можно ярче - ярче, чем другие. Старался осветить больше - больше, чем все.
Он верил! Верил только в свет и верил только свету. Он знал, что он нужен. Нужен свет его и его тепло. И думал, что все любят свет также сильно, как и он. Или, пусть даже, немножко сильнее.
-------------------------------------- 1 ----------------------------------
И в мире света жил дом. Хороший большой дом. С большими и чистыми окнами. Кроме одной комнаты. Окно этой комнаты кто-то и когда-то закрасил краской. Очень густой и черной краской. Такой густой, что Лучик и другие лучики как не бились, не могли попасть в эту комнату.
- Но как, же так!? Ведь им нужен, очень- очень нужен свет, - думал Лучик.
- Никто не может и не должен жить без света, - говорил Лучик, пытаясь заглянуть в комнату.
И Лучик, так как был озорной и смелый, а еще очень верил в свет и свету, сказал:
- Я проникну туда!
И стал искать хоть какую- то щелочку. И нашел. Очень маленькую, то ли щелочку, то ли просто царапинку. И проник.
------------------------------------------------ 2 -----------------------------
На запыленном подоконнике сразу напротив щелочки стоял полуживой фикус. Лучик скользнул по нему. Фикус вздрогнул и вздохнул.
Так редко в эту комнату проникал свет. Последний раз, когда это было, фикус уже и не помнил. Скатившись с фикуса на пыльный подоконник и чихнув два раза, он прыгнул на большой, основательный стол. Погуляв по столу, Лучик перебрался на табуретку и посидел немножко. Затем вприпрыжку побежал по дивану, креслам, стульям и сложенным в кучу детским игрушкам.
Никто не пошевелился, не поздоровался, не обрадовался его приходу. Опять чихнул, подтянулся и забрался на полку - самую верхнюю полку. Огляделся. Даже с самой верхней полки комнату было видно совсем плохо, настолько она была темная. Пыль везде и на всем. И паутина. Толстая старая паутина в каждом углу и уголке. Лучик заметил зеркало.
- Здорово! - подумал Лучик.
- Теперь я смогу заглянуть в зеркало. И заглянув, отразится тысячью маленьких лучиков. Меня будет очень много, и каждый сможет заметить меня и улыбнуться!
Лучик думал, что его не замечают и поэтому в комнате так тихо и уныло. Он слетел к зеркалу – к самому его центру и засеял ярко – ярко, изо всей силы.
Тусклый блик тихо упал на старый пол и провалился в толстый слой пыли. Лучик с удивлением посмотрел на свое отражение и оглянулся вокруг. Тихо и темно. Все также темно – совсем ничего не видно, только еле уловимые запыленные контуры. И тихо – не голоса, не шепота, ни шепотка.
- Почему мне не радуются? - подумал он. - Ведь я же свет. Никто не говорит: «Здравствуй!»
- И почему я не могу ничего осветить в этой комнате?- Лучик опечалился и расстроился еще больше.
Да, конечно, Свет говорил ему, что есть даже в его светлом мире места, куда не проникают его лучи. Но как не хотелось, отчаянно не хотелось в это верить. Луч сделал медленный круг по всей комнате.
- Может, тут вообще нет жизни? – подумал он.
Еще раз блеснул, взобрался на пыльный подоконник, чихнул, влез на фикус. Фикус опять вздрогнул и вздохнул. Лучик внимательно посмотрел на растение.
- Живой, что - ли? - подумал лучик, - хотя нет – не похоже!
И выскочил в маленькую, то ли щелочку, то ли трещинку, в свой мир – мир Света.
---------------------------------------------- 3 ------------------------------
- Ну и что? – сказала Этажерка, – кого и чем он хотел здесь удивить?
Я напрягся. В этой комнате говорили очень редко.
- Фи, какая банальность, лучик света в темной комнате! – продолжила Этажерка.
Этажерка обожала свое имя, произносила сама и заставляла других произносить ее имя с растянутой, как бы двойной, буквой «Ж». Она считала свое имя загадочным, многозначащим, имеющим старинные французские корни. И полагала, что только обладатели таинственных и изысканных имен имеют право, а точнее - просто обязаны, давать правильную оценку любой ситуации и судить тех других – имена которых просты и незамысловаты. Например, как Иван или Лучик.
- Залетел, полетал, посветил, кстати, не так уж и ярко, и расстроился бедняжка!
-Совершенно, ну просто совершенно не знает жизни!
Голос Этажерки стал снисходительно- ласковым.
- Но – как молод!
Я замечал, что Этажерка позволяла себе быть снисходительной к молодым и наивным простакам.
- Да и пробыл он тут всего ничего, – сказали Часы, – меньше часа. Пару минут и несколько секунд.
------------------------------------------------ 4 ----------------------------
К сожалению, точнее Часы сказать не могли. У старика давно сломалась минутная стрелка и беспомощно повисла в районе шести, а секундной и вовсе не было. Говорил, что потерял ее во время переезда, а так - была очень даже шустрая стрелочка.
Но никто ему не верил. А Рваный ботинок заявил как то, что:
- Часы такого типа вообще не имеют секундных стрелок, так как они конструктивно не предусмотрены. С тех пор они в ссоре. Впрочем, с хамоватым Рваным ботинком не дружит никто.
-Да, точно, гораздо меньше часа, намного меньше.
Часы любили точность. И все любили доброго старика. Любили за время, которое он не показывал, но все понимающе делали вид, что знают, и только благодаря им – Часам , сколько «там натикало». За то, что были они без кукушки – в этом случае действительно «конструктивно не предусмотрено». А еще за то, что не тикали надоедливо «тик – так», и различить тихую работу старого механизма могла лишь Картина в изящной рамке висевшая рядом. Впрочем, она не обращала на них никакого внимания, как и все остальные.
Все знали, что в их комнате есть Часы. И этого было достаточно, чтобы верить, что живут они все в Настоящей комнате – комнате, где есть Время.
---------------------------------------------5 ---------------------------------
-Согласен, света было немного, - поддержал Этажерку Абажур с перегоревшей лампочкой.
- Мощность света исчисляется в Ваттах, а его интенсивность в …, - и Абажур начал свой бесконечный и нудный рассказ о теории электрического тока.
Я подумал, что если сейчас он перейдет к монологу об истории возникновения науки, изучающей свет, то все, конечно, внимательно прослушают его лекцию. Но опять замолчат и опять надолго. Не знаю почему, но сегодня этого мне не хотелось.
Абажур, несмотря на то, что так же имел в своем имени букву «Ж» и французские корни не мог и сравнится с несравненной Этажеркой. Да и не смел, даже подумать об этом. Он считал себя экспертом по свету, хотя его познания ограничивались не совсем достоверными и совсем уж нудными сведениями об истории электричества. К тому же, Абажур был, бесспорно, уверен, что Свет есть ничто иное как преобразование электрического тока в видимое излучение.
И с ним никто не спорил. Но не потому, что все соглашались с его ограниченной логикой. А потому, что Абажур всегда и во всем поддерживал Этажерку. То есть, вообще во всем – взгляде, жесте, слове, капризе, настроении. И Этажерка, ну не то, чтобы запрещала, а скорее давала понять, что благосклонно отнесется к тому, кто не будет спорить с Абажуром. Несмотря на его откровенную тупость и ограниченность. Как - никак, но были они созвучные, «Ж» - французские. Вот с ним никто и не спорил.
- Интересно? – подумал я, - а в других комнатах количество Абажуров равняется ли количеству Этажерок?
------------------------------------------------ 6 ---------------------------
- Для того чтобы осветить все, недостаточно просто иметь свет, но необходимо прочно и надежно установиться! – изрек Стол.
Стол никогда не говорил – Стол изрекал. Надежный. Устойчиво стоящий на четырех дубовых ножках, Стол считался стабильным и основательным. К тому же стоял он, на зависть многим, в центре комнаты. Изречения его были просты и правильны, и обязательно всегда были согласованны с мнением Большой книги, лежавшей на нем.
Я знал, что Этажерка считает его изречения недостаточно изысканными, а Рваный ботинок - такими же дубовыми, как и его дубовые ножки, но перечить ему, видя его размер, не смел никто. А стол был очень большой. Ну, по крайней мере, для этой комнаты.
Когда Стол что-то изрекал, было принято одобрительно гудеть. И в этот раз все загудели. И я гуднул, хотя и не понял, зачем устанавливаться, что бы светить? Рваный ботинок скрипнул, но промолчал. А Табуретка радостно затопала своими короткими ножками.
------------------------------------------------ 7 ----------------------------
Табуретка очень хотела быть похожей на свой идеал - Стол и собственно, как ей казалось, была вполне похожа.
Особенно в тот день, когда на нее поставили пустой стакан. Ей было странно и обидно, что никто не обратил внимания на их похожесть. Табуретка всегда находилась в поиске себя как личности и своего места в этой жизни (или хотя бы в комнате).
А, так как ее постоянно переставляли с места на место, то ей всегда приходилось начинать все с начала. И делала она это с большим воодушевлением. Считая, что именно это новое место и есть та точка, с которой она – Табуретка, отправится в единственно верный и праведный путь к своей мечте – быть Столом. Столом с большой буквы и может даже больше, чем ее Идеал.
Но ее переставляли и переставляли.… Как то недавно табуретку поставили под стол и оставили там на целых два дня – самые счастливые два дня для табуретки. Целую двухдневную вечность она гордилась своей очевидной, да что же с вами со всеми такое, схожестью с ним – со Столом. И даже попыталась, что- то изречь, изо всех сил не обращая внимания на насмешки Рваного ботинка, что:
- Быть столом мечтают только идиоты!», и что:
- Единственное ее место в этой жизни, как личности, – прогибаться и натужно пыхтеть, выдерживая вес жирных поп!.
Я, если честно, пытаюсь сглаживать реплики Рваного ботинка. На самом деле сказал он совсем по-другому и намного более обидно.
----------------------------------------------- 8 ------------------------------
Рваный ботинок был хамлом. Его давно закинули в дальний угол по причине абсолютной ненадобности. Но и оттуда он умудрялся вставлять свои едкие, скрипучие комментарии, совершенно не заботясь об их литературности и их уместности.
------------------------------------------------ 9 -----------------------------
- Свет нужен только тому, кто может и хочет его увидеть! Нет нужды спорить о его природе или количестве без потребности признания самого его существования.
О, это заговорил диван. Уникальный в нашей комнате предмет мебели, претендующий на роль то ли философа, то ли пророка. Известный составитель длинных, мудреных и только ему понятных фраз.
Говорил диван часто и много, по любому поводу у него было созревшее мнение с прилагаемой к нему, мнению, длиннющей фразой. Такой длинной, что начало фразы и ее конец уже не понимали друг друга.… И хорошо, если одной!
И спорил со всеми тоже часто и много. Любил спорить с Этажеркой. Это позволяло ему демонстрировать эрудицию, большой словарный запас и уникальную манеру построения изысканных предложений. Не любил, но все равно спорил с Рваным ботинком. Спорил только потому, что не спорить он не мог. Так много мыслей обо всем и всяких у него было. И не смотря на то, что настаивал он на своей исключительности, Рваный ботинок говорил мне, что:
- В других комнатах таких диванов может быть сразу четыре или пять. А если собрать их всех вместе, то будет настоящий диванный Апокалипсис. В общем, целый диванный батальон.
Для меня всегда было настоящей загадкой, откуда берутся великие мысли и изречения. И неужели Диван и есть то настоящее место, где они, ну эти самые, "великие» мысли и рождаются?
-------------------------------------------------- 10 ---------------------------
Вдруг в Комнате повеяло романтикой и стихами.
- Свет заглянул, мелькнул лучиком ясным….
- И растворился во мраке ужасном….
- Он…
Мимо пролетело Тонкое перышко, как всегда сочиняя грустные стихи про несчастную любовь и изменчивость бытия. Я не услышал окончания стихотворения, а Рваный ботинок, в сторону которого Перышко полетело, громко заржал.
Перышко было натурой утонченной и ранимой. Оно летало по комнате носимое изменчивым ветром судьбы. И хотя Рваный ботинок говорил, что:
- Это не ветер судьбы, а обычный сквозняк, Тонкое перышко мне нравилось.
Нравилось потому, что печально вздыхая, смирилось с предначертанным ему роком быть непонятым и одиноким, но совершенно не имело Зла. А еще потому, что, не скрывая, говорило о своей мечте оказаться в другой комнате – комнате не похожей на эту. Комнате, где будут его понимать, и где живет Настоящая Любовь.
В отличие от многих других. Которые, я знаю, мечтали о том же. Но всегда говорили, как миролюбиво, спокойно и тихо им тут живется, рядом с прекрасными, понимающими и такими верными друзьями.
Я, признаюсь честно, тоже мечтал перебраться в другую комнату. Я не хотел слушать нравоучительные рассказы Рваного ботинка о том, что:
- В те времена, когда он еще не был рваным, он переходил много комнат. И что комната отличается от комнаты только цветом и фасоном мебели, ну иногда - небольшой перестановкой.
- И что, в надежде найти жизнь, мечтать поменять только лишь комнату – это глупо и это путь в никуда…»
Я все равно хотел перебраться.
А еще он говорил, что: - Любовь в комнатах не живет. Никаких. Даже в самых больших!
- Странно, а где же тогда живет Любовь?
--------------------------------------------------- 11 ------------------------
- О, неверные, непомнящие заповеди, успокойтесь и смеритесь. Смеритесь братья мои. Свет и посланник его Луч не должны проникать ни в сердце, ни в мысли Знающего истину. Ибо истина есть Слово. Слово есть Начало и Жизнь, а все что более - от лукавого…
Все сразу затихли. На комнату опустилось настроение почтения и покорности. Большой Стол стал еще больше и основательнее. Этажерка склонилась в легком поклоне, а Абажур прогнулся всем своим заржавелым механизмом. Рваный ботинок задвинулся подальше в свой дальний угол, а Часы остановились.
Было принято молчать и останавливать Время, когда говорила Большая книга.
--------------------------------------------------- 12 ------------------------
Поддерживая и во всем соглашаясь с Большой книгой, сипло затрещали старые мобильные телефоны, сваленные в картонную коробку. И замигали черно-белыми экранами, вытягивая последние силы из давно севших аккумуляторов.
Над картонной коробкой ровным квадратом поднялся сантиметровый слой слипшейся пыли и тут же, так же ровно опустился обратно. В образовавшейся тишине все обратили внимание на Коробку с кучей древних мобилок и переглянулись с почтением. Причем, было принято, что бы почтение читалось во взгляде.
Я не понимал, зачем обращать внимание, на какое- то старье, которое, единственное что может своим треском, - это поднять слой пыли, толщиной один сантиметр, на высоту в один сантиметр.
Жалкое зрелище, но я тоже старательно изобразил почтительный взгляд.
-------------------------------------------------- 13 ---------------------------
Мне говорили, что Большая книга была не только мудростью этой комнаты, но и многих других комнат тоже. Говорили, что в ней девятьсот страниц и на каждой странице – мудрость. И мало тех, кто слушал ее и смог услышать. И смотрел на нее и смог увидеть.
Тихо простонала лежавшая на подоконнике Тоненькая книжечка. Так тихо, что стона этого никто не услышал кроме меня и Рваного ботинка. Или, сделали вид, что не слышали, хотя было достаточно тихо. Тоненькая книжечка не могла говорить, только изредка стонала, так как была придавлена тяжелым глиняным цветочным горшком.
Рваный ботинок рассказывал мне по большому секрету и полушепотом, что, очень- очень давно, когда, Большая книга, еще не была такой большой, Тоненькая книжечка спорила с ней и наставляла ее. А, иногда, даже ругала Большую книгу. И та слушала ее, хотя и нехотя. Но Большая книга становилась все больше и больше. И однажды, Тоненькая книжечка сказала, что знает, и готова всем рассказать, кто закрасил окно в Комнате черной краской. И такой густой, что в комнату перестал проникать Свет.
На следующее утро Тоненькую книжечку увидели отброшенной со стола на подоконник и придавленную глиняным горшком. С тех пор Книжечка лишь изредка стонет и стон ее не слышит никто. Только немногие, стоящие рядом.… Или притворяются, что не слышат?
----------------------------------------------- 14 -----------------------------
От неожиданности я перестал думать и замер. Неужели Она. Сама Картина!
- А Вы, нелюбезная изношенная обувь, согласны, что ли, что свет есть от лукавого? - Картина бросила взгляд в сторону Рваного Ботинка.
- Что- то я не слышала вашего привычного хамского комментария?
Голос Картины в изящной рамке, как мне казалось, был неподражаемо божественен. Ах! Если бы я только мог любить, я бы непременно влюбился.
Я никогда не видел Картины. Она висела на стене, так далеко от меня и как бы спиной. Я только слышал ее голос – голос побуждающий, призывающий, заставляющий тормошить и разжигать себя.
- Или Вы, госпожа Этажжерка,- Картина в изящной рамке подчеркнуто протянула двойное «Ж».
- С Вашей непревзойденной способностью правильно оценивать всё и всех, как оцените Свет?
- К тому же Ваш друг – эксперт по всякого рода излучениям, - мягко и иронично заметила она.
Картина, моя милая картина, не имела страха не перед Этажеркой, ни перед ее ужасной привычкой веско судить. А легкий сарказм, несмотря на всю ее одухотворенность, направленную ко Вселенной, был ей только к лицу.
- Была бы очень благодарна Вам, товарищ Стол, - Картина слегка усмехнулась.
- Если бы Вы пояснили всем нам эту, такую короткую, но такую значительную фразу нашей глубокоуважаемой, Большой книги…. Вы же так близки!.
Да, да! Не удивляйтесь, но даже Большому столу Картина в изящной рамке могла задавать вопросы. Жила она в этой же мрачной комнате, но висела на стене, а не стояла на пыльном полу, как другие.
- Уважаемый Диван, не спешите, подумайте шире и глубже, - продолжила она, - Мне будет очень интересно услышать Ваш вдумчивый, философский комментарий о Свете и Времени.
Картина в изящной рамке висела на стене рядом с Часами. И в этой комнате только одна она могла слышать ход Времени. Ну, и я немножко слышал, как мне казалось. Совсем чуть-чуть, через раз, по утрам, когда было очень тихо.
Или, это просто часы «тикали»?
Картина, божественная картина, задавала вопросы всем и любому с иронией и, как мне слышалось, горечью от невозможности найти хоть кого то, кто смог бы, не то, что бы изменить ее мнение по поводу этой жизни. Конечно, это нет! Но, и того достаточно, дать толчок хоть к какому-то размышлению.
Первым и сразу ответил Рваный ботинок. Картина в изящной рамке, несмотря на то, что висела достаточно высоко и была готова к подобного рода ответу – слегка покраснела.
Я не буду приводить на этих страницах ответ Рваного ботинка – надоели цинизм и хамство. Но, Абажур, очень любивший Этажерку, и не очень – Картину в изящной рамке сказал, что:
- Башмак – красавчик!!!
Стол, сами понимаете, быстро ответить не мог. Стол должен был изречь. И обязательно после консультации с Большой книгой.
Диван, польщенный обращением, крепко задумался – не шутка, сама Картина. Ответ должен быть обязательно оригинальным и на все сто – философским. Задача нелегкая, но интересная.
Когда я последний раз смотрел на Диван, он так крепко думал, что, по-моему, извините, просто заснул.
----------------------------------------------- 15 -----------------------------
И тут заговорили, заговорили все. Шум, гам и никого не слушание. Для мрачной и тихой комнаты – феерия звука, симфония голоса.
И табуретка, под шумок, опять попыталась, что- то изречь. Но ее зашикали шесть стульев, одинаково похожих друг на друга, и на табуретку, но имеющих деревянные ножки, что делало их выше табуретки и похожее на Стол.
Этажерка попыталась развить тему про роль Света в жизни каждого индивидуума, а Тонкое перышко радостно сочиняло бестолковые стихи про любовь, счастье и свет.
Сложенные в кучу, Детские игрушки сказали, что:
- Свет – это радостный детский смех! - Глупость конечно.
И гомон, бесконечный гомон о Свете, его необходимости, природе, яркости, значимости и Источнике. Говорили все. И те, кто говорили всегда – имели право голоса, и другие жители комнаты, которых давненько не было слышно. И даже те, которые вообще никогда не говорили.
- Как здорово и необычно – подумал я, не вступая в общий разговор.
- Необычно для этой комнаты и здорово для меня – ненавидящего многозначительную, мрачную тишину.
Только Картина в изящной рамке, которую я видел только со спины, как мне показалось, презрительно усмехалась. Неужели, идол мой, прав был Абажур, сказавший, что:
- Рваный ботинок – красавчик?!!!
------------------------------------------------ 16 ----------------------------
И вдруг – «Дзинь». Звонко, единственной то ли трещинкой, то ли просто царапинкой, «дзынькнуло» Старое зеркало. И наступила полная тишина.
Старого зеркала боялись все – все без исключения. Большинство и не пыталось скрыть свой страх. Некоторые прятали боязнь под маской бравады или безразличия. Совсем немногие, смотрясь в Старое зеркало, пытались гримасничать и показушно паясничать. Но, страх был у всех!
Зеркало никогда не говорило - то есть, вообще никогда. Рваный ботинок рассказывал, что Зеркало было в этой комнате всегда, еще до появления другой мебели, даже раньше Книг. Хотя книги начали жить здесь очень, очень давно.
Мне очень хотелось, чтобы Старое зеркало заговорило. Хотя бы раз. Ведь, оно и только оно, видело всех теми, кто они есть, а не теми, которыми хотят показаться. Но Старое зеркало молчало. Все знали - зеркало молчит. Молчит всегда. И никогда и ничего не скажет. Но, все равно, очень его боялись.
Я не решался возразить Абажуру, который, показывая свое бесстрашие Этажерке, паясничал перед Зеркалом и с насмешкой тараторил, что:
- Эта стекляшка вообще не умеет разговаривать и молчит по своей глупости и ограниченности.
Просто, у меня был один день, когда я услышал голос Зеркала.
Я был совсем маленьким. И, в этот день, не знаю почему, мне было очень страшно. Дверей не закрывали, и я слышал сдержанные разговоры и горький плач, а из комнаты вынесли все табуретки и накрыли Зеркало плотной тканью.
И тогда я услышал голос. Спокойный, чистый и ровный голос, слегка приглушенный тканью. Голос говорил. Говорил, как бы, напоминая о чем то, или перечисляя что- то. И, этот чистый голос, был голосом Старого зеркала.
Я никому не рассказывал об этом. Может быть, мне просто показалось, ведь мне было очень страшно. И я был еще совсем маленьким.
------------------------------------------------- 17 --------------------------
- А что такое свет? – спросила Дальняя стена.
В образовавшейся тишине все услышали ее вопрос. Самая дальняя стена комнаты вообще никогда не видела света, и понятия не имела, что это такое.
И все, вздохнув с облегчением, отвернувшись от Старого зеркала, наперебой начали объяснять Стене, что это такое, в чем его смысл и предназначение. Откуда он берется и куда уходит. Кто, что знал, кто как мог.
-------------------------------------------------- 18 ---------------------------
…Я отвернулся к окну и попытался найти ту самую щелочку, или трещинку, откуда проник Лучик.
Я – Фикус. Здравствуйте. Тот самый, который стоит на пыльном подоконнике и под которым лежит несчастная, придавленная Тоненькая книжечка.
Я хотел сказать ему, что он зря расстроился! Его заметили и он нужен! И пусть, когда захочет, прилетает снова!
А еще, я хотел сказать ему, что я не умер. И Лучик ошибся. Я – живой! И, я не знаю, в чем смысл Света и в чем его Предназначение. Фикус – это растение. И свет ему нужен просто так – для Жизни! А ещё, просто хотелось с ним, Лучиком, поговорить.
-------------------------------------------------- 19 -------------------------
Я, как мог, потянулся и заглянул в щелочку.
- Ого, – подумал я, – как же его, на самом деле, много, этого света! И где же я найду этот самый Лучик? Их же там целый миллион…. А может быть даже и больше…
D.Camino.