Записки о школьной жизни 70-х.
Наша школа располагалась в только что отстроенном новом районе Ленинграда-на Гражданке, куда устремились тысячи граждан, изможденных коммунальными квартирами без ванн и удобств, пьющими соседями и общими сортирами. Одновременно в городе создавалось несколько новых районов с коробочными домами и крохотными квартирками с кухнями, где можно было поставить только маленький пластиковый стол и два стула да повесить полку, в которую ты почти упирался головой. Остряки называли новостройки так: ФРГ, ГДР, КНР и США.
Расшифровывались эти аббревиатуры следующим образом: ФРГ – « фешенебельный район Гражданки», ГДР- «Гражданка дальше Ручья», т.е. Гражданка дальше реки Ручей-совсем далеко от центра цивилизации.
КНР - « Купчинская народная республика»
- район Купчино и США –«слышен шум аэродрома» - новая урбанизация недалеко от аэропорта Пулково.
Так вот, наша школа находилась в ФРГ. Фешенебельность состояла в том, что мы месили грязь по самые те, добирались до центра на вонючем дымящемся автобусе, переполненном людьми, о котором шутили:
« Летит, как бешеный, скобарями обвешанный!».
Но все равно люди были счастливы, что вырвались из плена коммуналок.
Кроме того, в районе уже были какие-никакие магазины, недалеко располагалось большое количество академических научных институтов, куда по утрам спешили с папками и портфелям инженеры, научные сотрудники, подъезжали на черных " Волгах" академики. Там были большие лесопарки, где осенью собирали грибы и ягоды, берёзовые рощи, где можно было гулять с собаками, ходить зимой на лыжах по чистому снегу, и даже луг, покрытый весёлым лиловым и белым клевером с кружащимися над ним шмелями. Но не зря же его прозвали «фешенебельным!»
В классе, по случайному стечению обстоятельств, а не по злому или хитрому замыслу, учились дети, носившие фамилии: Козлов, Овечкин, Уткин, Баранович, Коровин, Котик, Гусева, Птичкина, Петухов, Собачкина и даже девочка, вырывавшаяся из общего строя домашних питомцев, по фамилии Попугаева и т.п - всех не помню.
Такие фамилии были у двух третей этого класса, поэтому в школе класс называли: «Наш прекрасный зоосад»!
Конечно же, ничего такого обидного или оскорбительного в это название не вкладывалось - обычные русские фамилии. Никакой сегрегации или пренебрежения- обычный школьный юмор, потому что по количеству упомянутых животных и птиц класс соответствовал размеру скотного двора и птичника небольшого колхоза. Мы дружили, парни играли вместе в «козла», девочки - в « классики», тряслись как очумелые на дискотеках, тайно курили и целовались и, как все дети, давали друг другу клички. О судьбе некоторых представителей "зоосада" я бы и хотел рассказать.
Уткина звали « Утя». Он был маленький развесёлый мальчик и сидел на первой парте. Утя неистово шпарил на барабанной установке в школьном ансамбле и развлекал девочек, имитируя Мирей Матье с её знаменитым шлягером «Чао,бамбино, сорри!», хотя не знал ни слова по-французски.
На уроках литературы он перекидывался записочками с девчонками, рисовал карикатуры на учителей и извлекал писклявые звуки хихикающего мышонка, вместо того, чтобы внимать и оценивать важность поэмы Блока « Двенадцать» в истории русской литературы и революционном процессе, пока однажды не довёл до белого каления седого, высокого, худого и доброго учителя, который сказал ему:
« Уткин, твоя фамилия потеряла где-то в ходе истории букву «Ж».
Ты должен бы называться «Жуткин!», - все заржали, и больше всех сам «Утя».
Совсем другим был учитель математики - «Максимыч», который совсем не страдал чадолюбием.
Проводя контрольный опрос, он входил в класс, открывал журнал, делал длинную драматическую паузу, глядя из-под очков на замерший в мертвой тишине класс, медленно вёл пальцем по списку журнала до тех пор, пока в удушающем безмолcтвии и оцепенении класса не раздавался полуобморочный вскрик ужаса на выдохе какой-нибудь Птичкиной: « А, Ах!» .
Даже « Утя» прекращал обезьянничать, пищать и переписываться, потому что расправа «Максимыча» была ужасной: вызов к доске, пытка заумными формулами, неразрешимыми и бессмысленными задачами, «двойка» в журнал, длинная запись в дневник и вызов родителей в школу.
Но зря некоторые думают, что дети несколько глуповаты в силу своего возраста и отсутствия жизненного опыта.
Для противодействия действиям «Максимыча» они организовали внутришкольный бартер.
Дело в том, что были ученики, настолько способные к точным наукам и алгебре, что решали все варианты контрольных работ, коварно заготовленных злобным «Максимычем».
Они записывали их и передавали последующему классу, за что получали в обмен, например, варианты по аудированию на английском или контрольной по русскому языку, в котором их успехи не были столь впечатляющи.
Стратегия и тактика «Максимыча» была полностью опрокинута грамотными действиями детских подразделений.
Был ещё один примечательный персонаж - учитель хореографии, Михаил Николаевич.
Он носил немыслимые узкие брюки-клёш с золотыми пуговицами на ширинке и яркие рубашки. У него в арсенале было несколько париков, которые он менял в соответствии с днём недели. Один из них - выполненный в несколько «революционном стиле», как бы подчёркивающим артистический и художественный характер работы Михаила Николаевича- дети прозвали «Я упала с самосвала», но он, конечно,
об этом даже не догадывался и любовно поправлял и приглаживал парик перед каждым занятием. Но ,все равно, все изучали внимательно новые пассажи, интонации и тенденции очередных "модных" сюрреалистических одежд Михаила Николаевича.
Класс хореографии был оборудован станками, большими зеркалами, черным блестящим фортепьяно, маленькой шарообразной аккомпаниаторшей со смешным для детского слуха именем Мина Владимировна (у мальчиков возникали образы подорванных вражескими минами боевых российских кораблей), и, собственно, самим Михаилом Николаевичем - главным действующим лицом данного действия.
Уроки были обязательны для всех вне зависимости от параметров юных балерин и танцовщиков.
В классе была одна круглая отличница, Кукушкина. Ее размеры были, мягко сказать, далеки от представлений о воздушных образах балетных сильфид, виллис и фей. Она была добрая и обязательная, но, как все девчонки, любила повредничать и иногда не давала списывать, за что слышала в свой адрес что-то вроде: «Ух, ты, Мясо-жиро-комбинат-пром-сосиска-лимонад!», после чего злоязычный и тощий двоечник получал учебником по голове, отправлялся в нокдаун и едва не лишался жизни от тяжёлой руки Кукушкиной.
Но глядя на нее в балетном классе, когда она, как всегда, исполнительная и прилежная, в желтой пачке, кропотливо сшитой долгими зимними вечерами, относящимися со святым почтением и трогательным пиитетом к балету, родителями, пыталась выполнить какой-нибудь «гран батман» или иное балетное "па", все искренне осознавали бесспорное мировое лидерство советской балетной школы. Усилия Михаила Николаевича были достойны высшей похвалы - пируэты Кукушкиной делали нереальное реальным.
В конце концов, Кукушкина получила золотую медаль и стала отличным детским хирургом, и думаю, что все-таки эти уроки ей очень в жизни пригодились.
Судьба «Ути» была ужасна. Он закончил технический университет, начал работать, но все равно его главным увлечением была рыбалка. Ведь все утки любят вылавливать маленьких серебряных рыбешек-
любил он и зимнюю рыбалку.
"Утя" взял свой любимый железный ящичек рыбака, наполненный снастями, сел на электричку и поехал на Ладожское озеро, вышел на лёд, где невдалеке сидели и удили такие же чудаки, как и он, или сверлили лунки во льду.
Он отошёл от них, чтобы не вступать в конкуренцию, и вдруг огромная льдина треснула, раскололась и перевернулась прямо на «Утю», ударила его, и он моментально ушёл в тёмную глубину белой Ладоги. Сделать было ничего нельзя! Тело его так и не нашли.
Да спаси, господи, душу его!
Баранoвич мечтал стать скульптором, да и отец его был художником. Он плохо учился. Толстый и неопрятно одетый, он все время таскал в школу атласы по искусству и обучению канонам рисования и лепки с правилами изображения различных частей человеческого тела.
Однажды на перемене он, как странствующий маг или фокусник из цирка, вытащил откуда-то из-за пазухи очередной рваный талмуд и радостно вскричал, тыкая жирным пальцем в картинку:
«Смотрите же все! У меня греческий нос!».
Все внимательно посмотрели в книгу, потом на шнобель Барановича и сказали с грустной иронией и неприкрытым сожалением: « Ну, да, типа!».
Баранович был в бешенстве. За греческий нос он был готов разорвать в клочья любого!
Но все-таки он стал скульптором; и дома у меня висит барельеф, подаренный Барановичем, выполненный в виде осколка греческой вазы, изображающий прекрасных обнаженных мужчину и женщину.
У Петухова мама работала в школе, причём она была "завучихой" и "историчкой", что очень усугубляло его жизнь и делало ее почти беспросветной.
Поскольку школа была переполнена, и учителя работали в три смены, весь процесс воспитания и умиротворения подвижного Петухова был перенесён в стены школы.
Когда он шёл, беззаботно приплясывая и посвистывая по коридору, дверь кабинета завуча тихо приоткрывалась, оттуда высовывалась длинная рука матери и затягивала несчастного Петухова туда, как в морскую бездну.
Бог знает, что там внутри происходило, но явно ничего хорошего, потому что потом, дня три, он сидел на уроках окаменевший, сложивший локотки на парте, как девочка-отличница с большими бантами, не дерзил учителям и тянул руку для ответов.
Козлова естественно звали «Козел».
После школы он стал директором овощного магазина и полностью оправдал свою детскую кличку, торгуя гнилой картошкой, капустой и морковью.
В лавке стояли бесконечные ряды пыльных банок с томатным соком, бочки с огромными зелено-желтыми солеными огурцами, а тётка в чёрном прорезиненном фартуке включала грохочущий, как локомотив, конвейер для подачи гнилого и грязного картофеля, ловко пропихивала его в сумки и авоськи толстой палкой.
Но «Козел» не унывал от такой тусклой атмосферы, а только приговаривал, подбрасывая над головой кочан капусты:
« У капусты, у капусты есть зелёная башка,
Ты купи кочан капусты- станет жизнь тебе легка!».
Или :
« У моркошки нету ножек,
Только попка с витамином,
Поделись моркошкой с тещей -
Навсегда ей станешь милым!».
Ну, и все в таком духе. Торговля шла бойко, благодаря живому творчеству народа- сотрудников системы «Плодовощторга».
Наш учитель литературы, Валентина Николаевна, возбужденная темой Пушкина и его ролью в русской литературе и национальном самосознании, легко путала латинский термин "Vale". Типа - "Вэйл".
И почему-то произносила его по-английски. Все немели-и ничего об этом не знали.
Значение этого простого термина уносилось в неизвестность, когда Валентина Николаевна произносила эти речи.
Кроме того, что Пушкин был абсолютным циником, игроком и гулякой, что полностью соответствовало нашему представлению о простой жизни нормального человека.
Типа - парень с нашего двора. Когда то умный, когда то не очень, он, также как мы, как нация, обладал какой-то невероятной и непостижимой любовью к этой стране со всеми ее странностями и злоупотреблениями; за которую мы, простые русские парни и девчата готовы были бы отдать свою жизнь, и ничего за это бы не попросили.
И ничего не понимали в сущности литературных памятников, преподносимых нам, как блюда обязательные для вкушения.
Мы с удивлением смотрели на выступление Валентины Николаевны, когда ей вздумалось сказать, что Николай, который - Второй, простил все ужасные грехи Пушкина? И просто заплатил его долги? Без причины.
Все просто-это был ответ Европе в том, какая гордость и высота существует в России, растиражированная толпой литературоведов, сообщавшая безграмотной массе, что голландский посланник - Геккерн жил мужской любовью со своим приемным сыном и красавцем - блондином Дантесом. Вот тебе, Европа, держись-не падай! И вообще-Дантес был сочный подонок, убивший национального гения.
Ну да, нам так легче-признать всех пидорасами и все беды скинуть на них. Как бы ничего нового. Мы это любим.
" Над седой равниной моря ветер тучи собирает и между тучами и море гордо веет буревестник, черной молнии подобный"...
При этом, у Валентины Николаевны платье, трескалось, обнажая ее небритые подмышки... и она потом подолгу курила в учительской среди пыльных фикусов и кустов китайской розы, размышляя о совершенстве.
Но, но это совсем неважно.
Ну, да Пушкин-это наше все! Отойди и думай! Мило писал о карточных проигрышах и страшных переживаниях на эту тему. Как правильно писал- " тройка, семерка, туз... дама", так было... И не по царю шапка получается.
Но где же дама? Неужели в карточном разборе?
Мне кажется, в простой русской бабе, нашей буфетчице, тете Жене, которая не знала , чем накормить этих глупых детей и раздавала пирожки,а потом не знала, как совместить дебет с кредитом.
Тексты Пушкина. ***ня-война!
-так - штука мутная. А жрать-то хочется. И тетя Женя это прекрасно понимала. Вот вам и Пушкин. Пожалуйста, подвиньтесь!
В один прекрасный день в класс явилась, как злая фея из сказки, старшая пионервожатая Соня Кац, поправила пионерский галстук на большой груди, посмотрела на портрет Ленина, висящий на стене, и строго сказала:
« Интересно, когда же наш прекрасный зоосад выполнит задание по сбору макулатуры, в которой так нуждается советский народ, руководимый коммунистической партией, и народное хозяйство?».
На следующий день, после уроков, все в унынии поплелись выполнять план: обходить подъезды и помойки, чтобы притащить в школу горы старых газет, журналов и прочей бумаги, чтобы не уронить себя в глазах советского народа и не подорвать народное хозяйство, его индустриальную мощь, и Соня Кац, наконец-то, отлипла.
Где-то в третьей четверти каждый год по школе разносился страшный слух - “зубники приехали!” На первом этаже открывался стоматологический кабинет, и каждый трепеща ждал, когда подойдет очередь, и его туда вызовут. В кабинете стояла бормашина с ременным приводом, и сидела тетя-врач и загадочным голосом диктовала сухонькой медсестре “Пломба-кариеc, пломба-кариес”, которая записывала это в желтую карточку, после чего редкий маленький пациент не подвергался почти средневековой экзекуции на дребезжащей машине.
Один из парней класса пустил слух, что существует очень быстрая и безболезненная бормашина, и называется “ Турбина”, но где точно и в какой клинике не знает.
Я пришел домой и спросил отца. Он с пониманием посмотрел на меня и сказал:“ Ты знаешь, а раньше были машины с ножным приводом. Так что было в сто раз хуже! Ведь нога у старушки-доктора уставала! Иди, брат, лечись!”.
Удивительный оптимизм советского народа, не правда ли?
Да, все это было. Может быть, человеку и свойственно идеализировать прошлое, но я, наоборот смотрю на него с грустью и немного, совсем немного, с иронией.
Но я твёрдо знаю, что эти дети, ходившие и зимой и летом в своей одинаковой убогой одежде не жаждали наживы и власти, не кичились мобильниками и тряпками, деньгами родителей, не подличали и врали только по своей детской необходимости.
Мне жаль, что не будет больше нашего ФРГ, а на его месте возник совсем другой город - город гипермаркетов, ярких витрин и безудержного потребления, как полу божества, как основы жизненного успеха.
Больно, что безвозвратно ушло то время, когда наши родители были с нами и вешали нам ключи на шею, потому, что все время были на работе, но в выходные водили в музеи и театры, что не соберется вместе наш веселый и прекрасный зоосад, мы не пошалим и не побежим по полю с лиловым и белым клевером!