Кошка

Ната Ивахненко
Лишь к концу апреля окончательно растаял почерневший прошлогодний снег. Пробив угрюмые тучи, ослепительное весеннее солнце споро высушило в колодце городского двора тротуар и кусок автомобильной дороги. Газоны,  долгую зиму томившиеся под тяжёлыми слежавшимися сугробами, местами ещё сохраняли жалкий,                помятый вид, но в основном, дружно и жизнерадостно зазеленели. На травяной подстилке, словно запалённые солнечными лучами, то тут, то там ярко вспыхивали жёлтые звёздочки мать-и-мачехи –  весеннего неприхотливого растения. Нежное, долгожданное тепло приятными волнами разливалось в воздухе,  вибрирующем от самозабвенного, радостного пения птиц.
                После утреннего переполоха во дворе наступила тишина.  Подъездные двери, выпускающие на улицу суетливо разбегающихся в разные стороны людей, наконец, обрели покой. Ночевавшие под открытым небом высокомерные машины, рыча, бурча и артачась, разъехались со своих облюбованных мест, оставив после себя  клубы сизого едкого дыма.
                Трёхмастная кошка с обмороженным ухом и изломанным кончиком хвоста, воспользовавшись установившимся затишьем, неуклюже запрыгнула на скамейку, стоящую под кустом сирени у подъезда девятиэтажного дома. Поджав под себя лапы и обвившись хвостом, кошка блаженно закрыла глаза и неглубоко задремала. Она с бОльшим удовольствием приняла бы более расслабленную позу и хорошенько выспалась, нежась на прогретой деревянной доске в лучах благодатного солнца. Но кошка не могла себе этого позволить, зная, что  вскоре непременно будет согнана либо старушкой с палкой в руках, либо женщиной, ежедневно выходящей во двор на прогулку с малышом в коляске.
                Кошка крепко усвоила, что скамейка, как и всё во  дворе: и дом, и дорога, и пустырь с качающимися и крутящимися железными сооружениями, на которых любит играть шумная,  порой, жестокая детвора – всё это для людей. Поэтому надо быть особенно осторожной и внимательной, что бы не рассердить их, не попасться случайно под ногу, или чего паче – под колесо, не схлопотать палкой по спине, или не отведать камня, поднятого с земли человеческой рукой.
                Странные эти существа  - люди. Кошка боялась людей, и вместе с тем страстно желала, что бы кто-нибудь из них взял её на руки и погладил по шёрстке. Такое случалось иногда. При этом кошка испытывала необычайное удовольствие,  глаза закрывались сами собой, а в груди зарождались дребезжащие звуки, красноречиво выражающие состояние кошачьего счастья.
                Среди людей кошка выделяла женщину, частенько угощавшую её кормом. Обычно это происходило ближе к вечеру. Каждый раз, откуда-то возвращаясь, на подступах к дому женщина громко кликала: «Кис-кис!»
Но кошку и звать было не надо, она уже поджидала свою кормилицу у подъезда. Завидев её издалека,  кошка торопливо бежала на встречу, норовя во что бы то ни стало потереться боком о ноги благодетельницы.
Женщина на ходу доставала из сумки половинку котлеты, сосиску, ломтик колбасы или ветчины, и тут же скармливала животинке, отгоняя собак, желающих отобрать угощение.
             Какая же хорошая была эта женщина!  Кошке так хотелось, что бы хотя бы разок женщина позвала её с собой за входную дверь подъезда. Трёхмастная кошка отродясь никогда  не бывала в человеческом жилище, но откуда-то знала, что там должно быть очень хорошо.
              Ещё будучи котёнком, отлучённым матерью от сосков, она бегала во дворе за человеческими ногами, громко и жалобно плача,  умоляя  проходящих мимо людей: «Возьмите меня, ну, пожалуйста, кто-нибудь возьмите меня к себе!» Но кошку  так никто и не приютил, и со временем она смирилась со своей бездомной судьбой, престав ждать чуда.
              Надо было выживать, надеясь только на себя, и кошка выжила, наловчившись ловить бабочек и козявок, лягушек и мышей, в изобилии шастающих в траве. Позже кошка открыла для себя мусорные бачки, в которых так же можно было отыскать еду.  Только следовало остерегаться собак, рыскающих по близости.
              Ночевала кошка в зарослях растущего у стены дома куста шиповника. Ни один собачий нос не в состоянии был пробраться к кошке сквозь острые колючки. Всё бы ничего – жизнь вроде бы наладилась, но внезапно, нежданно-негаданно наступившая осень, напомнила кошке о бесприютности. Дождь и холод загнал её в дыру подвала дома.  Внутри оказалось темно, сыро, но зато и  тепло. 
              Обретённое жилище кошку вполне устраивало. Тёплые, обёрнутые мягким коконом трубы, годились для комфортного ночлега. Но,  оказавшись в уединении, кошка  испытывала тоску и одиночество.
              Однажды в облюбованный кошкой подвал заглянул странный человек. Открыв железную дверь в пристройке к дому, он некоторое время постоял на пороге, не решаясь войти, и лишь осмотревшись в полумраке,  осторожно спустился по ступенькам лестницы. Пройдя в глубь подвала и присмотрев местечко посуше, мужчина свалил на пол многочисленные сумки и баулы, принесённые с собой.
              Кошка, насторожившись, внимательно наблюдала  за незваным гостем, принявшимся обстоятельно обустраиваться, разбирая поклажу. Достав из шуршащего пакета большую рыхлую тряпку, человек бросил её на картонку, найденную тут же по близости. Усевшись на импровизированное ложе, человек распаковал другой пакет, и по подвалу поплыли дразнящие запахи еды.
               Кошка была голодна. В контейнеры с отходами на этот раз ей не удалось проникнуть – собаки заняли все позиции во дворе. А кормилица принесёт еду только вечером.
             Голод – не тётка. Кошка осторожно выглянула из укрытия. Человек смачно откусывал куски от батона колбасы, слегка попахивающей тухлятиной. Однако  этот факт человека нисколько не смущал, и он с аппетитом уплетал обед, периодически отхлёбывая из бутылки вонючую жидкость.
             Словно зачарованная, кошка медленно приближалась к источнику дразнящего и манящего запаха.
               Наконец мужчина заметил кошку.
- Эй, как тебя там? Мурка? Иди, иди сюда, не бойся. Кис-кис. – Позвал мужчина кошку.
Мужчина кошке показался не опасным, однако пока и не вызывающим доверия. Подойдя на безопасное расстояние, кошка села.
- Да, не бойся!  - Дружелюбно сказал человек. – Жрать хочешь? Хочешь. На, ешь.
                Отломив кусок колбасы, мужчина подбросил его в сторону кошки. Испугавшись движения руки человека,  она резко отпрыгнула, но, поняв, что поблизости от неё упал не камень, а съестное, осторожно вернулась на прежнее место.
- Ешь, Мурка, ешь! Видишь, как свезло нам сегодня – в бачке колбаску нашёл. Позеленела она маленько, да ничего! Она же копчёная, что с ней станется. – Делился с кошкой своими соображениями  косматый, обросший длинной клочковатой бородой, мужчина. – Рукавом плесень оттёр, и как новая. – Засмеялся человек собственной шутке, зияя чёрным провалом во рту там, где должны были находиться передние зубы.
- Ешь, Мурка, ешь, не бойся. Сегодня пируем, а завтра, как Бог даст.
                Подношение кошке пришлось по вкусу. На сытый желудок она подобрела к человеку,  явно не представляющему для неё  опасности. Судя по всему, он тоже решил обосноваться в подвале. «Ну и пусть остаётся» - подумала кошка. Она же мечтала жить рядом с человеком.
                Так два одиноких существа,  объединившись, стали подобием семьи. Кошка, в лице человека, обрела хозяина, защитника. А человек в лице кошки –  преданного бессловесного друга. Человек подкармливал кошку тем, что удавалось раздобыть на улице: обглоданный остов копчёной курицы, остатки скисшего молока в бутылке, заплесневелый сыр - всё делилось на двоих. Случалось, человек в мусорных бачках находил обрезки сырого мяса, и тогда он заботливо приносил угощение Мурке. Но, нередко,  человеку  было нечем подкормить кошку, ибо далеко не всегда ему улыбалась удача. Когда человек грыз на ужин капустную кочерыжку или сухую краюшку хлеба, Мурка, будучи даже очень голодной, воротила нос от  трапезы.
                Длинными зимними вечерами человек и кошка, укрывшись ворохом тряпья и согревая друг друга,  при тусклом свете огарка свечи, но чаще всего в потёмках, коротали время перед сном. Рассказывая что-то о своей непутёвой жизни,  человек заскорузлой рукой ласково поглаживал  животинку, пропускающую рассказы мимо ушей, но не забывающую при том старательным мурлыканьем поддерживать беседу. Мол: «Ты говори, говори, я внимательно  слушаю»
                От человека скверно пахло застарелым потом и мочой. Неприятный запах немытого человеческого тела крепко въедался в кошачью шёрстку, и Мурке, будучи по природе чистюлей, приходилось чаще обычного вылизываться и умываться. Это единственное неудобство, которое приходилось кошке терпеть от человека, но ведь это небольшая цена за обретённый покой и заботу. У кошки был свой угол, свой человек. Чего ещё она могла желать? Вот оно – долгожданное кошачье счастье! Но могла ли знать Мурка, что счастье, хоть кошачье, хоть человеческое, не вечно, и частенько подвержено внезапному разрушению? Нет, она даже не догадывалась о том.
                Однажды ржавая железная дверь с улицы широко распахнулась и в подвал, подсвечивая фонариками под ноги, спустились два незнакомых человека. Подойдя к хозяину, они стали что-то громко и сердито ему говорить, а затем, грубо подхватив  под локти, вытолкали  на улицу. Входная дверь с грохотом захлопнулась, и Мурка услышала скрежещущие звуки закрываемого снаружи замка.
                Эту ночь кошка впервые ночевала одна. Несколько последующих дней она ждала возвращения своего хозяина, прислушиваясь к шагам, доносившимся с улицы, в надежде, что вот откроется дверь, и знакомый голос позовёт «Мурка, Мурка!» Но этого не произошло, и кошка снова осталась одна на всём белом свете, целиком и полностью предоставленная самой себе.
                Однако тосковать Мурке в одиночестве пришлось не долго. Любовная встреча  с обшарпанным дворовым котом по осени, зародила в ней жизни четырёх котят, в скорости пожелавших появившихся на свет. Мурка, увидев, как из неё один за другим выскальзывают мокрые серые комочки, было растерялась, но, крепко заложенный материнский инстинкт продиктовал ей последовательность действий в данной ситуации.
                И вот уже тщательно вылизанные котята лежали вдоль живота матери, посасывая вкусное молочко, в то время, как Мурка наполнялась щемящим  чувством любви к слепым, беззащитным крошечным комочкам. С момента  рождения детей, жизнь кошки теперь всецело принадлежала только им.
              Уютно расположившись на оставленных хозяином тряпках в углу подвала, кошачье семейство пребывало в счастье, радости и гармонии. Мать заботилась о благополучии и здоровье помёта, вылизывая котят, массируя им животики, заботясь о том, что бы в сосках было достаточно молока. Ей всё чаще и чаще приходилось отлучаться от детей, выбираться на улицу для поисков пищи.
               Однажды, возвращаясь после очередной отлучки, кошка явственно ощутила странное состояние тревоги. В подвале витал незнакомый, противный запах, которого она ранее не замечала. Кошка побежала к котятам. Одного из них, самого маленького, чёрного с белым пятном на груди, на месте не оказалось.  Кошка заметалась, пытаясь найти котёнка. Возможно, он вывалился из гнезда, отполз куда-то, да и не нашёл обратно дорогу, заблудился. Подвал-то большой. Кошка сновала по подвалу,  подзывая котёнка громким мяуканьем, но он так и не отозвался.
              Молочные железы Мурки распухли, отяжелели от приходящего молока,  оставшиеся в гнезде дети громко плакали, и ей ничего не оставалось, как прекратить поиски и вернуться в гнездо.
              Проголодавшиеся котята, желая занять у живота матери местечко получше, толкаясь, отпихивая друг друга, жадно набросились на соски. Ласково массируя коготками материнское брюхо, они урчали от удовольствия.
              Кормя и вылизывая крох, мурка постепенно свыклась с утратой и успокоилась. Ночь прошла мирно.
              Утром, как обычно, кошка отправилась добывать  пропитание. Вернувшись с улицы,  она снова не досчиталась котёнка, теперь уже пёстренького шустрика с лобастой головой. И снова подле гнезда витал этот непонятный запах  - запах пищи и смерти одновременно. Лишь на третий день кошка узнала причину несчастий, обрушившихся на кошачье семейство. Вернувшись с улицы, она успела заметить серую тень  огромной крысы, метнувшейся от гнезда. В  зубах она волокла обвисшее, беззащитное тельце котёнка. В три прыжка кошка настигла хищницу и отчаянно набросилась на неё. Завязалась схватка не на жизнь, а на смерть. Сцепившись в шипящий и визжащий клубок, кошка и крыса катались по цементному полу подвала, кусая и рвя в клочья друг друга. До конца свирепой битвы было не понятно, кто же одержит победу: здоровая, сытая, наглая крыса или же несчастная, тщедушная, но отчаянная в своей ярости кошка.
                Материнский инстинкт помог кошке взять верх над крысой.  Та ещё подёргивалась в предсмертных судорогах, а израненная кошка бежала к гнезду. Увы, оставшийся в там единственный котёнок был так же зарезан крысой.
               Оплакивая детей и зализывая глубокие раны, убитая горем Мурка несколько дней не выходила на улицу. Лишь возникшее сильнейшее чувство голода заставило её выбраться из подвала.
               Потеряв первый помёт, пережив боль и горечь утраты, кошка вернулась к жизни. А последующая скорая встреча с домашним наглым, толстым котом-персом, подарила  новую беременность, от которой в тёплый апрельский день ей и суждено было разрешиться.
               Почувствовав первые схватки, Мурка поторопилась покинуть скамейку и вернуться в  убежище. С трудом протиснув в узкое отверстие подвала распухшие бока, Мурка направилась прямиком к куче тряпья.
Роды, на этот раз, протекали дольше и мучительнее. Кошка никак не могла разродиться первенцем, а когда он всё же появился на свет, стало понятно, почему: котёнок был несоразмерно матери крупным, головастым, как и следующие два, родившиеся с небольшим интервалом.
                Наконец, для кошки и котят процесс родов благополучно завершился. Уставшая, измотанная, но счастливая мать, совершив ритуал вылизывания  деток, отдыхала, набираясь сил, в то время как они, обретя ценный дар – жизнь, жадно утоляли врождённый голод от набухших молоком материнских сосков.
                Котята родились в благоприятную пору тепла и изобилия пищи. Они быстро крепли, хорошо росли, были активны и игривы. Природа одарила котят пушистыми серыми шубками и слегка приплюснутыми симпатичными мордочками – сказались гены отца. На Мурку они совсем не были похожи, но она души не чаяла в своих отпрысках.
У Мурки в сосках  ещё было достаточно молока, го однажды она поняла - время пришло. Если котята ещё немного прибавят в весе, она не сможет осуществить задуманное.
               Умостившись в куче тряпья, кошка дала котятам как следует насытиться, тщательно вылизывая одного за другим. А когда сонные и довольные они отвалились от сосков, Мурка аккуратно, но крепко ухватила за холку самого крупного из котят, и потащила к отверстию.
               Оказавшись впервые на улице, котёнок зажмурился от яркого света и жалобно запищал, пытаясь вырваться из материнских челюстей, но кошка крепко держала свою ношу. Озираясь по сторонам, она быстро затрусила через двор мимо детской площадки и мусорных бачков. Собак по близости не было. Кошка давно приметила, что в это время они куда-то убегают прочь со двора, но всё равно надо быть очень внимательной, что бы не попасться им на пути.
              Кошке нелегко давалось путешествие. Малыш дёргался, норовя вырваться, да и весил немало. Но вот, наконец, кошка завернула за угол большого, сияющего прозрачными стенами, дома и оказалась у пятиступенчатой лестницы, ведущей к прозрачной двери, которая умела открываться сама собой перед людьми. Люди очень часто заходили в этот дом, и всегда выходили из него с большими пакетами, соблазнительно пахнущими едой.
               Мурка знала, что за эту дверь ей заходить нельзя. Пару раз ей удавалось проникнуть во внутрь, но люди, заметив кошку, прогоняли её веником или палкой с тряпкой на конце.
Взобравшись по ступенькам, кошка приблизилась к раздвижной двери и с облегчением разомкнула челюсти. Мягко шлёпнулся на кафельный пол под ноги идущих мимо людей, котёнок жалобно запищал. Не оборачиваясь на плачущее дитя, оставив его на произвол судьбы, испытывая при том мучительную душевную боль, кошка торопливо побежала к оставшимся в гнезде котятам. До вечера надо было всех успеть перенести к супермаркету, лишь здесь у котят имелся шанс быть взятым кем-то из людей.
                Вырванный из уютного гнезда, мгновенно осиротевший серенький, как облачко пушистый котёнок, громко, душераздирающе замяукал.
Пятилетний мальчуган, шедший в магазин с мамой, потянул её за руку.
- Мама, мама! Посмотри, какой хорошенький котёночек! – Восторженно воскликнул малыш.
- Хорошенький. – Рассеянно согласилась мама. – Идём быстрее. У нас мало времени. Скоро гости придут, а мы ещё не все продукты закупили.
- Ну, мама! – Не желая идти дальше, сопротивлялся малыш. – Давай его заберём! Ты же обещала подарить мне на день рождения котёнка! – Канючил мальчик.
- Обещала. Но ведь не этого же.
- Почему не этого? – Захныкал малыш. – Я этого хочу.
- Сынок, он же с улицы, грязный, возможно, больной.
- Ну и пусть! Мы его помоем и вылечим. Ну, разреши, пожалуйста, разреши взять его. – Умолял ребёнок.
- Пойдём сначала купим продукты, а на обратном пути решим, как быть. – Пообещала мама в надежде, что при выходе из магазина котёнок куда-нибудь убежит, или его заберёт кто-то другой.
Покидая магазин, на выходе их поджидали уже два громко плачущих несчастных котёнка.
- Мама, мама, ну давай возьмём хотя бы одного из них! – Размазывая по щекам слёзы, упрашивал малыш маму, которая ещё не решила, как поступить.
Кошачий бог не торопился с решением.