Памяти Владимира Кораблинова посвящается.
Недавно на родине известного воронежского писателя Владимира Александровича Кораблинова был установлен памятник – обелиск из красного кирпича с мемориальной доской. Мне это событие приятно вдвойне: во-первых, я сама родом из Углянца, причем родилась в доме, где жил писатель; во-вторых, мне посчастливилось встретиться с ним, когда он в последний раз приезжал в родные места.
Сам дом Кораблиновых я не помню. Мне был год или два, когда родители на его месте строили новый, а я, тогда заболевшая корью, лежала в жару в старой кораблиновской баньке, обустроенной под временное жилище. Тесное помещение, в котором умещалась одна кровать, скудно освещалось маленьким окошком, почему-то занавешенным красным клочком. Помню маму, склонявшуюся надо мной, и побеленные известью стены, на которых я изучала фантастические узоры, отбрасываемые скудным освещением.
Читать я любила страстно. В двенадцать лет перечитала все, что было в библиотеке, благо, она находилась рядом. Сказки были уже пройденным этапом. Я зачитывалась приключенческой литературой, фантастикой, детективами. Романы библиотекарь не давала, говорила: «Рано». И вот тогда мне попалась в руки книга Владимира Кораблинова «Ночные набаты». Не буду лукавить, давалась она мне нелегко. Если остальные «проглатывались» на одном дыхании, то здесь было много сложного для детского ума, заставлявшего задумываться, размышлять. Она стала своего рода открытием в мир взрослой литературы. О жизни Кольцова и Никитина я узнала именно из этой книги и то, что для Ивана Савича «было каторгой, горючими слезами, мучением всей жизни», было и для него, и для Владимира Кораблинова « в то же время и милой родиной, тем уголком родимой земли, краше которой не было на свете».
О приезде знаменитого земляка в Углянец я узнала в школе. Готовились к торжественной встрече тщательно: все пионерские атрибуты, форма, красные галстуки и, конечно же, приветственная речь, которую доверили мне, как самой начитанной. К назначенному времени все собрались около сельского клуба, который был в одном здании с библиотекой. Владимир Александрович задерживался. Когда подъехала машина, я заволновалась. Каков он, этот необычный человек? Мне еще не приходилось видеть живого писателя. А он уже выходил из машины, приветливо улыбаясь и кивая собравшимся головой. Он прошел в клуб, сопровождаемый директором школы и учителями. А вот дальше все как во сне. Помню полный зал народа, сцену, на которую я вышла, чтобы сказать заранее подготовленную речь. От волнения не могла рассмотреть его, говорила запинаясь, краснела, а Владимир Александрович смотрел на меня понимающими глазами и по-доброму улыбался. Думаю, он понимал все, что происходило в душе двенадцатилетнего ребенка, тем более что он сказал:
- Да не волнуйся так, детка.
Уже потом мне было очень стыдно, что волнение помешало отчетливо произнести приветственные слова, доверенные учителями. А дальше было самое интересное. Владимир Александрович после официальной части пошел… на наш двор. Я не верила своим глазам, зато таким образом узнала, что он много лет назад здесь жил. Дом был другой, но какую радость я почувствовала, когда он воскликнул:
- А банька – то, банька наша!
Во дворе толпились люди, и среди них он, хоть и с трудом, узнал старых знакомых: бабу Валю и деда Сеню, наших соседей, которые жили через дорогу. Милые старички явно робели в присутствии столь важного гостя, односложно отвечали на вопросы, но потом разговорились. О чем? Не помню. Думаю, о жизни. Зато хорошо помню бабушку. Худенькая, с большими темными глазами, в белом платочке, она была растеряна таким наплывом незнакомых людей. По натуре гостеприимная и добрая, она не знала, что делать, понимала, что это не обычный человек, его и встречать надо как-то по-особому. Волнение мое прошло, и я жадно рассматривала гостя, пользуясь тем, что никто не обращает на меня внимания. Он был полный, невысокого роста, немолодой. В глазах светился неподдельный интерес к происходящему.
- Жаль, Миши нет, на работе он, - сказал дед Сеня,- уж с ним вам было бы что вспомнить.
Миша – это мой дед. Владимир Александрович стал расспрашивать о нем у бабушки, та, стесняясь, отвечала. До сих пор сожалею, что не попросила деда рассказать о его дружбе с Кораблиновым, в их детстве просто Володей, который, став знаменитым писателем, приехал посмотреть на родные места, увидеть, как сильно они изменились. Интересно, что он чувствовал? Любовь? Сожаление? Боль? Ответ на этот вопрос приходит с возрастом.
Все реже я приезжаю в родительский дом. Он опустел. Брожу по запущенному саду, глажу рукой деревянные стены, слушаю скрип покосившейся калитки. Сажусь на скамеечку около веранды. Одиноко. Напротив, где был дом бабы Вали и деда Сени, возвышается двухэтажный особняк, огороженный глухим забором. Рядом сохранился кирпичный дом бабы Сани, сестры деда. Другие знакомые дома с незнакомыми людьми. Разрушенный клуб с библиотекой, с голыми, красного кирпича стенами, без крыши. Мимо спешат прохожие, которым до тебя нет никакого дела. Больно. Жаль, что все ушло безвозвратно: любимые люди, радостные и печальные события. Но село живет. Другой жизнью. Без меня, без Кораблинова, являясь той родиной, « без которой и жизнь не в жизнь» и душе одна маета.