Какой смелый, преданный своему делу человек – Борис Леонидович Пастернак! Он, в годы разгула красного террора, в страшное время пика сталинских репрессий, и до и после, сохранил в своем творчестве подлинное его назначение – служить народу верой и правдой, быть глашатаем Истины, проводником Господней Любови на Земле.
Пастернак не побоялся говорить правду, не соблазнился в годину гонений и преследований и убиений за правду. Вся его лирика одухотворена, а живаговская – богодухновенна. Вечное, непреходящее, восхищающее ум, очищающее дух, бередящее сердце – составные части немеркнущего светоча его гения. Негаснущая свеча надежды на будущее Воскресение, смирение несения своего Креста до рая порога, я считаю, – главный лейтмотив его творчества, делящийся на подготовительный и основной периоды.
Почему его творчество я имел смелость разделить условно на два периода? Подготовительный – не значит несовершенный, не значит – пробы пера. Поэт с детства был чрезвычайно одаренным в области языка, языкознания. Русский язык он чувствовал до тонкостей, знал его природу, тайну его души. Это позволило Пастернаку как нельзя лучше предоставлять к рассмотрению взыскательному отечественному читателю произведения зарубежных классиков. Он был отличным лингвистом. Его переводы Шекспира, Гете и других авторов говорят сами за себя. Эти работы – своеобразная огранка драгоценностей мировой культуры, интонационное, образное, фонетическое переосмысление средствами родного ему языка. Это новая форма старого содержания. Содержание не меняется, оно совершается в переводе, ему дается новая жизнь, новое дыхание. От степени одаренности переводчика зависит мера раскрытия таланта первоисточника. Это можно назвать евхаристией в искусстве, действенное, равномощное, равноправное соучастие гениальности одного в гениальности другого, синтезом талантов, конгениальностью высшего толка.
Не будем задерживаться на анализе того, что обычно приходит спонтанно. Фрейд называл любое творчество смещением либидозного инстинкта. Но вряд ли кто до сих пор понял механизм самопроизвольного озарения. Остановимся на том, в какое русло направил свой «инсайт» Борис Леонидович.
В отличии от многих поэтов-реалистов, если вообще конечно можно так говорить о поэте, служащему правде, Пастернаку был чужд лирический пессимизм Цветаевой, роковые настроения Бодлера, безысходность Есенина. Не умаляя величия музы не менее одаренных коллег по песенному цеху, хочу отметить, что и лирика и проза Пастернака имеет мощные вектора надежды, надежды на жизнь, а еще веры, веры от воскресения человеческого духа в хаосе греха, и вопреки ему, от кажущейся обреченности на неименуемую гибель в этом мире, и вопреки ей, до воскресения тела и духа в мире грядущем. Вектора, задаваемые светом любви, синонимом жизни, той свечи, горящей на столе, однажды запаленной Спасителем, и воспетой поэтом. Есенин говорил, что на земле живут лишь раз. Пастернак -- о смерти и Воскресении во Христе. Большую роль он отводил тяготам и испытаниям, несправедливости, чудовищной и бессмысленной жестокости, нескончаемым страданиям как месту рождения надежды на Воскресение, на нахождение смысла в бессмысленном, на продолжение любви наперекор, на жизнь, несмотря ни на что, в мире, где всему задает тон фарисейство.
В те дни, когда была объявлена война всех против всех, когда брат пошел на брата, а ценность человеческой жизни стала равна нулю, Пастернак делал акцент на борьбе с самим собой, на дорастания до Воскресения. Солидаризуясь с М. А. Булгаковым, видевшим корень зла в помыслах человека, призывал устранить разруху прежде в своей голове. От внешних событий и войн переводил внимания на демаркационную линию, между добром и злом, делящую душу каждого человека, на духовную стойкость в лихолетье, чуждую фатализму стоицизма.
Поэт в разное время по-разному воспринимал происходящее с его народом в контексте исторического развития. Подготовительный этап его творчества ознаменовался мучительным, порой не безошибочным, поиском истины. Тогда многие историю своего народа мерили меркой хронологического отрезка от тысяча восемьсот шестьдесят первого года до тысяча девятьсот семнадцатого. Хроническая нищета, экономическое и юридическое бесправие слоев населения, отвечающих за создание материальных благ де факто было основанием айсберга общества того времени, де юре, его верхушкой явились многие реформы, призванные в корне изменить жизнь пролетариата после отмены крепостного права в России.
Позорная война с Японией, Первая мировая война, революции, которые принесли народу только разруху и голод, вместо ожидаемой свободы, испанка -- вконец подорвали здоровье социума. Наконец, перед уставшим от обещаний, разъяренным и заблудшим народом появились вожди, замахавшие, перед ним, как перед быком на корриде, красной тряпкой, еще более возбуждая его ярость, умело играя на натянутой струне естественных, но до болезненности искаженных, вследствие постоянной неудовлетворенности, потребностях и безнадежности. Они призывали реками крови эксплуататоров восстановить многовековую несправедливость. Агитация за насильственные способы изменения своего социального положения, поиск козла отпущения, разжигание огня межклассовой борьбы в массах сделали свое дело. А как же несправедливо убиенные, несмело кто-то спрашивал еще? Лес рубят – щепки летят. Цель оправдывает средства, - говорил Макиавелли. Дерзать. Быть беспощадным к врагу. Додушить. Залить кровью и свинцом… - вторил ему Лейба Бронштейн.
Кровавый переворот был осуществлен. Многие тогда искренне поверили в начало эры всеобщей справедливости и счастья, без бедности, без голода, без войн. Без Бога. Думали, что вот-вот наступит рабоче-крестьянский рай. Но для этого, как оказалось, понадобилось, чтобы все стали одинаковыми – думали одинаково, ели одинаково, спали одинаково… И сами без Бога, как боги, однажды познавшие законы добра и зла. А кто отклоняется от «рая», от того быстро нужно избавляться.
Эйфория охватила многих служителей искусства в то страшное время, справедливо выступавших против бесправия и угнетения. Появилось большое количество произведений воспевавших социалистическую революцию. Некоторые стали зачинателями социал-революционной культуры, ее вождями, ее отцами, подстилающих ряд вождей революции. Это касается коснеющих дельцов идеологии переворота, сторонников красного террора, чернотоворящих советскую псевдокультуру. Слепой повел слепого, а по пути ослепили многих, и все они упали в яму, и погибли в ней.
К сожалению, у целой плеяды замечательных талантов, не исключением был и Б. Л. Пастернак, не хватило проницательности сразу разобраться в происходящем, вовремя распознать надвигающуюся катастрофу. Поначалу и они не увидели лжи, прикрытой демократическими лозунгами свободы, равенства и братства. Кинулись за толпой, опьяненной антихристами дурманом тотальной вседозволенности, безжалостно уничтожающую «отжившее». Поддались влиянию слуг дьявола, искусно игравшими настроениями масс, цинично манипулировавшими человеческими ценностями в своих интересах власть имущих, изменяя их, подменяя их, подделывая да подкрашивая, подправляя соусом всеобщего блага и верного служения своему народу, поверили в революционном экстазе новым Навухудоносорам и поклонились новым истуканам.
Многие, со временем разобравшись и отделив плевелы от зерен, компенсировали временное, возможно где-то и оправданное, заблуждение мужеством говорить и творить впоследствии в духе истины. Мужеством не идти на компромисс со своей совестью в системе, губящей всякого, кто отказывается принять политику тотального обмана, доносов, повсеместной несправедливости и крайних мер, рискуя тем самым и своей жизнью. Чего стоило Пастернаку не подписаться под расстрельным приговором Мейерхольда.