Соль-соль-соль-ми бемоль… Пожалуй, этот мотив стал главной музыкальной темой «фильма» под названием «Месяц подготовки к юбилейному концерту». После победы на конкурсе-прослушивании я усердно взялась за симфонию номер пять. Я была просто обязана выучить её так, чтобы без запинки сыграть в любых условиях: если меня разбудят глубокой ночью, если мои пальцы с трудом будут шевелиться из-за холода, да и, что уж греха таить, даже если в рояле (что маловероятно) оборвутся все струны, кроме одной.
Мои будни протекали довольно однообразно: консерватория – немного времени дома – консерватория. Я почти не играла дома, а чаще оставалась в концертном зале после специальности. Причина, думаю, ясна: мне хотелось быть ближе к Роялю. Он иногда советовал мне что-то, подсказывал, честно говорил, хорошо ли я отработала тот или иной фрагмент… В общем, он помогал мне. Нет, он ничего не делал, чтобы «подыграть» мне, просто был хорошим консультантом.
Без лишней скромности скажу, что с середины сентября меня почти не занимало ничто, кроме музыки, и работала я в полную силу. Каждую свободную минуту я проводила за инструментом, чтобы успеть в срок как следует выучить приличное (и по объёму, и по сложности) произведение.
«Сеанс окультуривания», обещанный мною друзьям в далёком, ещё почти не отличимом от августа сентябре, был перенесён на неопределённое время. Окультуривала я теперь только свою несчастную семью, не менее несчастных соседей и без того культурный Рояль. С Олей, Колей и Юрой, к большому сожалению, виделась только в консерватории, и то если мы оказывались там в одно время.
Я сильно скучала по друзьям и с нетерпением ждала шестнадцатого ноября (оно привлекало меня возможностью вздохнуть спокойно). Но скучала я по тем друзьям, к которым привыкла до болезни. Коля и Юра продолжали странно вести себя в моём присутствии, и это не могло не напрягать. Но мы с Олей ничего не могли с этим поделать – мы просто до сих пор толком не были уверены в том, что знаем истинную причину их размолвки. Мы даже пытались их помирить, «нагрузив» общим делом – заставив сыграться и предложить ректору саксофонно-фортепианный номер для юбилейного концерта. И что вы думаете? Они сыгрались, замечательно сыгрались, и ректор утвердил их выступление. Более того, они прекрасно общались друг с другом, но стоило появиться нам с Олей…
Если бы Ольгой звали меня, а не мою подругу, а ребят – Евгением и Владимиром, то, клянусь вам, я бы сказала, что роман А. С. Пушкина перекочевал в реальную жизнь двадцать первого века! Колька разве что перчатку в лицо Юре не швырял, видя его рядом со мной. Благо дело, он обходился словами, которые, как известно, использовал всегда мастерски.
Я бы согласилась с гипотезой Оли, но Николай никак не оправдывал наше предположение о своей влюблённости в меня. Он не пытался ухаживать, не говорил ничего, если Юры не было рядом. Это выглядело, по меньшей мере, странно. Но о Коле я думала намного реже, чем о пятой симфонии. Это происходило изредка, когда я ненадолго отходила от своего домашнего инструмента, чтобы перекусить или выпить чаю.
***
Это был обычный и в то же время необычный день. Обычный, потому что я всё так же учила свою партию, и необычный, потому что происходило это дома, что, как я и говорила, было редкостью.
На улице было очень солнечно, поэтому я легко обходилась без электрического освещения. В который раз я повторяла сложные фрагменты, в который раз слышала «зловещий» мотив. Как это бывает всегда, мне захотелось переключиться. И «по старинке» я переключилась на джаз. Руки как-то спонтанно вспомнили известную тему из фильма «Розовая пантера». К сожалению, я знала лишь сопровождающую партию, фортепианную «подпевку», а соло принадлежало саксофону.
«Ну что же, начнём так, а потом посмотрим, что выйдет», – подумала я и вдруг услышала тихую игру саксофона. Сначала я решила, что это просто плод моего богатого воображения, но невидимый саксофонист действительно подыгрывал мне. Как ни странно, меня это не столько насторожило, сколько удивило и заинтересовало. В один момент я резко остановилась. Саксофон тоже перестал играть. Я подождала несколько минут. Тайный аккомпаниатор быстро себя выдал.
– И чего перестала? – в телефонный трубке раздался немного недовольный голос Кольки. – Так хорошо же было!
– Хочешь сказать, что ты слышал всё, что я играла?
– Ну да. Сегодня же тепло, у нас у обоих окна распахнуты. А окна-то рядышком.
– И правда… А я забыла. Коль, чаю не хочешь? Спускайся, а.
Наумов не заставил долго себя ждать. Пришёл, да ещё и булочки с собой приволок: «Вот, это мама пекла».
– Что ты? Всё учишь? – спросил он, когда мы уже сидели за столом в кухне.
– Как слышал. Уже по нотам твёрдо знаю.
– Быстро ты.
– А как иначе? Времени мало, сегодня вон уже с оркестром первая репетиция. Я так боялась, что не успею хотя бы по нотам выучить! Целыми днями сижу играю.
– И мне ты это рассказываешь? Я тебя вот так вот, «воочию», только иногда в консерватории вижу. Ну ничего. Зато будешь целым студенческим оркестром руководить!
– Это я предоставлю дирижёру, – засмеялась я. – Руководит пусть лучше он.
– А какая разница? Подстраиваться всё равно под тебя все будут, – фыркнул Коля.
– Если так, то да, – я улыбнулась. – Тогда ты прав. Кстати, а вы с ребятами будете играть? Я совсем закружилась с этой симфонией, из жизни «выпала».
– Да, репетируем. Там и у Юрки твоего партия будет.
– Здорово… Коль, раз уж ты сам о Юре вспомнил. Что это между вами происходит?
Такой прямоты от себя не ожидала даже я сама. Видимо, за месяц мне очень сильно успели надоесть их перепалки.
– Между нами? – Коля удивился. – Ничего.
– Ничего? Именно поэтому ты Минину слова сказать не даёшь, а всё с расспросами да с комментариями лезешь? Вспомни, что было, когда я вышла в консерваторию после болезни? Ты же не успокоился, пока не узнал, сколько точно раз Юра меня навещал.
– Наташ, понимаешь… – Наумов, кажется, решил сдаться. – Понимаешь, тут не в Юре дело совсем.
– А в ком?
– В Оле.
– А её сюда каким ветром занесло?
– Ветром перемен, – «женским» голосом пропел Николай.
– Стоп. Ты что, в Акимову…
– Да, да, не перебивай. Всё дело в том, что она этого не понимает. Я намекаю, намекаю…
– А просто сказать не пробовал?
– Пробовал, не получилось. Так вот. Я однажды услышал их разговор с Юрой. Он узнавал, что тебе нравится. А потом ты вышла после болезни. Уходила подругой, а вышла любимой девушкой, понимаешь?
– Понимаю, и что дальше? – логики в Колькиных объяснениях я пока не видела.
– Ну и я начал следить за тем, как Юрка за тобой ухаживает. А чтобы оправдывать своё присутствие, приходилось что-то говорить. Это глупо, я знаю…
– Да-а, Коль, умеешь ты удивлять. Вынуждена тебя расстроить, но Оля уверена, что ухаживать ты пытаешься за мной.
– За тобой?
– Ага. Со стороны всё это выглядит так, будто ты ревнуешь меня.
– Ой, я как-то не подумал…
Коля умел «удружить» и за восемнадцать лет своей жизни разучиться не успел. Кто бы мог подумать, что за его странным поведением прячется план высшей степени простоты и наивности? Наверное, только сам Наумов.
– Наташ, и что теперь делать?
– Для начала переключиться с Юры на Олю.
– А потом?
– А пото-ом… Пару раз до дома проводишь, пару раз домру поможешь донести.
– Ага! Отбери у неё ещё домру!
– Надо будет – отберёшь, – смеялась я, до сих пор не веря, что всё оказалось так просто, и безумно радуясь этому.
– В принципе, можно попробовать, – на полном серьёзе начал рассуждать Колька. – Если подумать, то мне с Олей даже больше повезло, чем Юрке с тобой.
– Так, – я резко перестала смеяться, – на что это вы, господин Наумов, намекаете?
– Да я не намекаю, а прямым текстом говорю: если у Оли инструмент ещё можно отобрать и помочь донести его до дома, то твой в одиночку с места, как ни старайся, не сдвинешь. А мне конкуренция разве нужна?
– Да-а, Коль. Ты влюбился намного смешнее, чем Юра. Уже и накуролесить успел, и чепухи намолоть! Весело, чувствую, Ольге будет.
– А это что, плохо, да?
– Ко-оля… Конечно нет, успокойся.
Наумова было не узнать. Я никогда не видела его таким: вот что значит влюбиться… и рассказать об этом человеку, которому можно довериться. На душе у меня стало легко-легко (наконец-то всё должно было встать на свои места), но, как известно, добро без худа не обходилось никогда. Я посмотрела на часы и поняла, что, если не выйду из дома сию минуту, опоздаю на первую в моей жизни репетицию со студенческим симфоническим оркестром.
***
Кажется, я говорила, что мою жизнь можно разделить на «до» начала ссор Юры и Коли и «после». Я сильно ошибалась. Тогда «делить» жизнь было рано, ведь я ещё не знала, каково играть с оркестром!
Выражаясь просторечно, я с банкетки (специальное сиденье для пианиста – что-то среднее между пуфом и небольшой скамейкой) была готова упасть от восторга. И я бы это сделала, если бы не симфония, которую всё-таки нужно было доиграть. Когда мы закончили, мне хотелось расцеловать каждого, кто играл в оркестре, и поблагодарить всех уже за то, что ради меня им пришлось столько выучить за очень короткий срок. Конечно же, я понимала, что учили симфонию ребята вовсе не ради меня, а потому что это необходимо, кто бы ни был солистом. Но на эмоциях в голову лезли самые разные, подчас даже очень нелепые мысли. В итоге я обняла Юру и на этом успокоилась (относительно успокоилась).
Сказать, что я была в восторге – ничего не сказать. Меня просто распирало от радости и ощущения какого-то чуда, которого вроде и не было. Я бы поделилась впечатлениями с роялем, но… Да, да, да, меня бы не поняли (как мне уже надоело это препятствие!).
Я представить боялась, что со мной будет твориться на концерте, если меня так оживила простая репетиция. Но, сказать по правде, я была не против таких же эмоций пятнадцатого ноября. Мне нравилась эта эйфория, нравилось это состояние. Мне даже казалось, что музыканты живут и работают только ради этих ощущений, ведь они стоят того, ещё как стоят.
Поговорив с Марией Александровной (и вынужденно успокоившись), мы с Юрой направились в гардероб. После этого разговора моя радость удвоилась, потому что мой преподаватель был доволен. Несмотря на не совсем уж незначительные огрехи, «первый блин» вышел не комом, и это не могло не радовать. Я знала, что Мария Александровна очень волновалась за меня и боялась, что я всё же не «вытяну» пятую симфонию. Ведь одно дело – блестяще сыграть на прослушивании произведение, которое отлетает у тебя от зубов (то есть, от пальцев), а другое – за какие-то два (и даже меньше) месяца с нуля выучить сложнейшую симфонию приличного объёма.
Если подумать: за два месяца ученик музыкальной школы успевает как следует подготовить небольшую пьесу страниц на пять-шесть. А здесь совсем другое – другой уровень, другие объёмы. Только и подготовка другая, и возможности.
После репетиции Мария Александровна вздохнула спокойно (звучно и на глазах у всех, но абсолютно не театрально, искренне). Я надеялась, что она уже не так переживает за судьбу симфонии номер пять.
Следующими репетировать отправились «джазовики», как мы их называли. Так совпало, что репетиции симфонического студенческого оркестра и «фонографа» поставили в один день. Именно поэтому Юра оказался в консерватории, когда играла я (он просто удачно заглянул узнать, свободен ли инструмент, и решил остаться в зале, пока идёт репетиция). Но «недолго музыка играла»: когда я освободилась, Юрка только наскоро поздравил меня и поспешил на сцену. Вскоре в концертный зал вошёл и Коля, который, как оказалось, отправился в консерваторию почти одновременно со мной. Опять всё было очень быстро, очень динамично. Я снова не успела толком пообщаться с друзьями (посиделок и откровенных разговоров с Наумовым мне всё же было мало).
Конечно, я могла бы последовать Юриному примеру и подождать ребят с репетиции, но преподаватель-дирижёр джаз-бэнда сразу попросил всех покинуть зал (то ли он опасался, что музыканты на что-нибудь будут отвлекаться, то ли хотел сохранить детали выступления в секрете), а в холле и без меня было много народу – оказалось, что консерваторию в столь «бешеный» день навестила какая-то комиссия. Поэтому, чтобы не путаться под ногами и лишний раз не нервировать Варвару Семёновну, я тихо взяла своё пальто и направилась к выходу. В небольшом «тамбуре», отделявшем двор консерватории от холла, я мирно переобулась и, начав было повязывать шарф, резко замерла и прислушалась. Показалось, что до меня донёсся знакомый голос. «Ну и что? – спросите вы. – Можно подумать, это странно. У тебя знакомые за два месяца учёбы не появились?» Конечно, знакомые у меня были… Но не мамин же голос слышать в консерватории!
Будто в подтверждение моих подозрений, дверь, отделявшая холл от «тамбура», открылась, и ко мне вышли улыбающиеся мама и Мария Александровна.
– Ой, Наташа, ты ещё здесь? – удивилась последняя.
– Ага, – я вопросительно посмотрела на маму.
– А мы тут с Марией Александровной…
– Что «вы с Марией Александровной»?
Мне показалось, что мама немного растерянна.
– Навестила меня твоя мама, – ответила преподавательница.
– Мы просто с Марией Александровной давно знакомы, дружим. Вот я и зашла.
– Ма-ам…
– Ну да, да, это я её пригласила послушать, как ты с оркестром играешь, – снова включилась Мария Александровна.
– Я поняла, поняла, – я зачем-то замахала руками. Я вовсе не собиралась заставлять своих маму и педагога так нелепо оправдываться передо мной. – Мам, а почему ты ничего не говорила о вашей дружбе? Это что, секрет…был?
– Я просто не хотела, чтобы ты вдруг все свои успехи в консерватории начала списывать на моё знакомство с Марией Александровной, вот и всё.
– Да я бы и не стала, – растерялась уже я. Очевидно, это был какой-нибудь «день неожиданностей», раз на меня столько всего свалилось.
Попрощавшись с Марией Александровной, мы вдвоём отправились домой. Всю дорогу мы говорили о пятой симфонии и о репетиции (наконец-то я могла выплеснуть все накопившиеся эмоции!). Я абсолютно спокойно отреагировала на раскрывшуюся мамину «тайну», и мы не возвращались больше к этой теме. Но почему мама так волновалась, объясняя мне всё в консерватории? Этого я не знала.