Август в Раушене

               
         Таинственным очарованием наполнен конец августа в благословенном балтийском краю. Наивные курортники стремятся к морю непременно в самые жаркие недели июля, не представляя всей прелести последних дней умирающего лета. Но тонкие ценители этих мест знают, нет слаще времени, чем эти дни, когда вместе с разъезжающимися гостями с улиц исчезает суета.  Город вчера еще наполненной бурлящей курортной жизнью пустеет и последнюю неделю августа целиком принадлежит высоким ценителям местных курортных городков и приморской природы.

      К таким знатокам принадлежал и местный краевед Николай Жнивьёв, пригласивший на последнюю неделю августа в приморский город своего московского приятеля, известного писателя Вадима Неделина. Сегодня Жнивьёв встречал дневной рейс из Москвы, которым прилетал Вадим.
      В здании аэровокзала роилась толпа отдыхающих, спешащих покинуть курорты. С собой они уносили летнюю многолюдность и излишнее нервное напряжение так характерное для высокого сезона туристической жизни. Вскоре объявили, что московский рейс приземлился и Жнивьёв прошел в зал прилета, куда выходили пассажиры и доставлялся багаж.
      Первым в зале ожидания появился долговязый Неделин. Приятели обнялись, сердечно приветствуя друг друга, и теперь ожидали багаж, беседуя о планах на предстоящую неделю отдыха. Лязг двигателя и скрежет транспортерной ленты прервали разговор, по кругу поплыли чемоданы всех цветов радуги, различных размеров и форм. Чемодан Неделина вполне соответствовал его стилю и образу элегантного русского европейца пятидесяти лет, всё ещё остающегося молодым человеком. Жнивьёв подхватил багаж гостя, и они двинулись к выходу из здания вокзала.

       Неизвестно откуда навстречу им выпорхнуло эфемерное существо, похожее на изящную стрекозу - элегантная молодая женщина, знакомая Жнивьёва. Не обращая ни на кого внимания, она подхватила его под руку и решительно увлекла в сторону книжного киоска. Николай с трудом остановил её и развернулся к Неделину с намереньем представить их друг к другу. Но поздно, женщина не отдала инициативы, подав руку первой:
- Знаю, знаю - вы московский прозаик Вадим Неделин. Жнивьёв, в конце концов, представьте гостю меня! –
Николай замялся, затруднение его было естественным, красавицу звали Анеле, и это всё, что он мог сказать, хотя приятельствовал с ней давно. Её видели на всех городских выставках и концертах, она со всеми поддерживала дружеские отношения, но никто о ней толком ничего не знал. Да и появлялась Анеле на публике в разных обличьях, а какое из них природное оставалось только гадать, ибо естественной она была всегда. Сегодня она предстала перед друзьями блондинкой с молочно-белой нежной кожей.
- Вадим,  познакомься Нойманн Анеле – прекрасная фея балтийского побережья.
Неделин поцеловал даме руку, на этом церемониал закончился, и Анеле продолжила наступление.
- Жнивьёв, пойдемте в киоск, там лежит сборник новелл Томаса Манна. Я приехала без наличных, а платежи картой они не принимают. Купите эту книгу для меня. - Она подошла к полкам, сняла книгу и подала Жнивьеву. Тот машинально повертел в руках томик в мягкой обложке, оплатил покупку в кассе и вернул книгу Анеле. Втроем они двинулись к машине, Неделина посадили на переднее сиденье.
- Я могу поехать с вами в отель, хотите? – не дожидаясь ответа, Анеле, как само собой разумеющееся, уселась сзади, и машина помчалась по приморскому кольцу, в народе именуемому Бооса-баном.

      Когда-то давно, в раннем детстве Неделин приезжал на Балтику вместе с родителями. Ничего о той поездки он не помнил, и край открывался ему с чистого листа. По дороге Жнивьёв рассказывал об истории этих мест, о древних и недавних событиях. На подъезде к Светлогорску - подробнее о побережье.

       Городок до войны назывался Раушен – «Шум», что ему очень соответствовало - город шумящего моря. Впрочем, также как и новое имя - Светлогорск. На самом деле городок лежал у моря на песчаных горах – дюнах, и горы эти были светлыми. Но песок этот легко мог поглотить видимый плодородный слой почвы. В начале двадцатого века сюда пришла железная дорога,  и были построены две станции: «Раушен Орт» – ныне носил незамысловатое название Светлогорск 1, а «Раушен Дюна» – Светлогорск 2.
На старых фотографиях, которые так любил рассматривать Жнивьев, рельсы и шпалы лежали прямо на песке, будто дело происходит не на Балтике, а в среднеазиатской пустыне - настоящий Турксиб. За сто лет стараниями горожан песчаные дюны густо покрылись травами, кустарником, деревьями, и в сегодняшнем Светлогорске ничто не напоминало о пустыне, по крайней мере, пока ты не брал лопату и не снимал хотя бы десяти сантиметров дерна и почвы – глубже шел балтийский песок, такой же зыбкий, как на дюнах Куршской косы, сохраненных там местами в первозданном виде.
Светлогорск обзавелся «Гранд-отелем», расплодились бесчисленные пансионы с претензиями и попроще, так что владельцы и наниматели вилл и садиков в сосновой роще, над морем уже не могут похвастаться покоем на пляже; в июле – августе там точно та же картина, что и на юге: весь пляж кишмя кишит гомонящими, галдящими, радостно гогочущими купальщиками, которым неистовое солнце лохмотьями сдирает кожу с шеи и плеч.

       Путь от аэродрома занял менее получаса, машина въехала на разворотное кольцо, проехала мимо супермаркета, наконец, пересекла железнодорожные пути, въехав в курортную часть города. За переездом асфальт перешел в идеальную гранитную брусчатку, которой в начале прошлого века выстелили дорогу. Затем проехали над маленькой речушкой «Светлогоркой», хотя старое название «Кошачий ручей –Кацебах», пожалуй, больше подходило сказочной атмосфере городка. Машина прошуршала шинами вдоль озера, справа промелькнула старая пожарка, начался подъём в гору, затем направо в маленький проезд и машина въехала на территорию отеля.

     Пассажиры прошли в дом, где их встретил администратор. Жнивьёв спросил Анеле не желает ли она на пару дней остаться в гостинице, она легко согласились. Им выдали ключи, все разошлись по номерам, договорившись через полчаса вместе пить кофе в каминном зале.  Жнивьёв спустился из номера раньше других, и пока ожидал гостей, занимался мелкими хозяйственными делами, накопившимися в отеле.

      Вскоре вышла Анеле, затем и Вадим. Принесли кофе в турках, разлили по чашкам, мужчины перебрасывались шутками, женщина листала купленный сборник Томаса Манна, вслух читая содержание:

- Вы только послушайте, какие новеллы собраны в книге: «Маленький господин Фридеман», «Луизхен», «Тонио Крёгер», «Смерть в Венеции», «Марио и Волшебник». Первая новелла вышла в 1898 году, последняя - «Марио и Волшебник» в 1930 году. Как интересно, сборник начинается новеллой о горбуне, и заканчивается новеллой, где главный герой злодей Чиполло - горбун. Совпадение? А вы знаете, что последнюю из этих новелл Манн писал здесь в Раушене в августе двадцать девятого года? Наверняка не знаете, Томас своим подробным описанием курорта ввёл в заблуждение многих, даже Соломона Апта, крупнейшего литературоведа, который искренне писал в предисловиях к изданиям Манна, что новелла писалась в 1929 году на итальянском курорте.
Неделин, читавший новеллу «Марио и Волшебник» ещё в студенческие времена, ничего о том, где и как она писалась, не слышал. Жнивьёв же, знавший о том августе, который Манн провел в Раушене во всех подробностях, которые только можно было восстановить через 70 лет, подтвердил:
- Поверь Вадим, каких только совпадений здесь не случается, именно здесь и писал.
- Верю, решительно верю, всего неделю назад в Москве я говорил одному коллеге:
« Да забыт уже Томас Манн, не присутствуют идеи его произведений в современном   
сознании. И вдруг уже на следующий день в телепередаче «Большая наука» в острой
дискуссии известный физик иллюстрирует свои размышления об отрицательном   
эффекте от научных открытий, прибегая к отсылке именно к творчеству Манна:

     «Это как в романе «Волшебная гора». Когда поднимаешься выше, не хватает воздуха и надо, либо спуститься вниз и жить со старыми проблемами или научиться жизни на новой высоте. Дышать другим воздухом».
     Как вам цитата? И тем же вечером я совершенно случайно смотрю фильм Клауса Мария Брандауера «Марио и волшебник». Вышел он давно, ещё в 1994 году, но о нем  тогда я ничего не знал. Решил новеллу заново перечитать и надо же такому случиться, уже сегодня в аэропорту чудесно возникает сборник Манна с этой новеллой, теперь вот новость, что она писалась здесь. Ты прав, Николай, какие-то мистические совпадения».

        Неделин говорил, нервно жестикулируя, вышагивая взад-вперед перед камином. Волнение перешло и к Жнивьёву, уже допившему свой кофе:
- Я много раз смотрел фильм «Мефисто» по роману старшего сына Манна Клауса. В нём Брандауер играл актёра Хендрика Хефгена. Ведь тогда, в двадцать девятом году, Клаус тоже был в Раушене вместе с отцом и матерью. А вот про фильм по новелле Манна слышу от тебя впервые. На самом деле у нас сегодня какое-то информационное сгущение вокруг Манна.
        Анеле сидела за столом, слушала мужчин, опустив голову и таинственно улыбалась, будто говорила:
- Это только начало друзья, только начало.

        Покончив с кофе, компания направилась в центр города. К вокзалу вышли через улочку Пушкина, поднялись на дюну по лестнице между особняками. Остановились в маленьком парке, напротив вокзала, у скульптуры изящной женщины, как старое платье сбрасывающей своё опостылевшее лягушечье обличье и преображающейся в красавицу.
- Только так начинают новую жизнь, отбросив всё старое, содрав с себя кожу. - Анеле произнесла это, глядя гостю прямо в глаза, затем как старую подругу обняла скульптуру и что-то нашептала ей на ухо.

       Неделин впечатлённый тем, что Манн писал свою новеллу здесь, в Раушене, невольно выискивал в городе места, связанные с пребыванием великого автора. Разглядывая здание небольшого вокзала, он спросил у Жнивьёва, видел ли этот вокзал Манн.
       - Конечно, видел. Этот вокзал на гребне большой дюны построили ещё в 1906 году. Правда выглядел он несколько по-другому, его недавно реконструировали, но бережно. Так что Манн наблюдал паровозы, пускающие клубы пара у этого перрона.
        - Томас не только наблюдал, как прибывают и отходят от перрона поезда, он и сам ездил на поезде из Раушена в Кёнигсберг, – Анеле произнесла эту фразу как бы между прочим, про себя, но достаточно отчетливо, чтобы собеседники расслышали её. Жнивьёв напрягся, откуда она это взяла? Информация о том, каким транспортом Манн добирался из Кенигсберга до Раушена и обратно нигде не публиковалась.
       
          Неделин повел всех осматривать вокзал, обошел его кругом, вышел на площадку, куда поднимались с пляжа разноцветные кабинки фуникулёра и открывался вид на бесконечную морскую равнину, уходящую за горизонт, к Скандинавии. Взяв Анеле под руку, он насмешливо спросил:
         - А в этих кабинках ваш Манн, случайно, не поднимался с пляжа на дюну?
           Анеле отвечала серьёзно:
         - В этих кабинках не поднимался. В Раушене фуникулер работал в другом месте, и не кабинки, а вагоны взбирались на дюну по рельсам. Говорят, что это был волнительный и очень романтичный аттракцион.
 Женщина задорно взглянула на заметно смутившегося Неделина.

       Не спеша, они прошли от вокзала по главной улице городка к извилистому спуску на пляж, который до сих пор в народе называется «Серпантин». В центре отдыхающих было больше. В людском потоке Неделин, с характерной для писателя любознательностью, крутил головой во все стороны, отмечая самое интересное. Его внимание привлекали гигантские рододендроны, гортензии, магнолии, и особенно виллы, построенные на дюне среди сосен в начале прошлого века. Он первым наткнулся на гранитный валун с бронзовой раскрытой книгой, на одной из страниц которой было высечено лицо Томаса Манна, на другой – фраза о нём Иога;ннеса Бе;хера по-немецки и по-русски:
«Ты сохранил величие языка, любя его, как любит только тот, кто пережил изгнания
годы».

         Когда Жнивьёв и Анеле дошли до памятного камня, Неделин уже осмотрелся и горел желанием уточнить некоторые вопросы:
- Почему камень Манну установили здесь? – Начал он и Николай понял, что рассказывать придется долго и позвал всех за столик здесь же, перед рестораном  «Корвет».
- До войны в этом здании был «Курхауз» – главное место, где собирались отдыхающие   Раушена.
        Ранее популярный ресторан и кондитерская теперь переживали непростые времена, и большинство столиков пустовали. Все уселись, подошла официантка, сделали заказ.
Показывая на соседние деревянные дома, Жнивьёв продолжал:
- В ближайшем к «Курхаузу» доме в августе 1929 года жила семья Манна. Он приехал на месяц в Раушен по приглашению кёнигсбергского общества Гёте. Здесь и открыли мемориальный камень, случилось это в день рождения Пушкина и Манна - 6 июня 2003 года. Я слушал выступление Гюнтера Грасса и Андрея Битова на торжественной церемонии, тогда я мало что понял из их выступления. Осталось в памяти ощущение чего-то большего, чем просто речи, что-то выходящее за границы реальности. Много народу собралось вокруг камня, какой-то мальчишка играл на фаготе. А затеяла и организовала все это одна  легендарная профессор-германист университета, помешанная на Манне.
- Ну, пожалуй, не помешанная, а влюбленная в его прозу и в самого Манна тоже. –вмешалась Анеле, рассеянно слушавшая Николая, который тут же скомкал рассказ, не решившись пуститься в подробности.

        Жнивьёв расплатился, и они двинулись на пляж по старому спуску-серпантину, который и на самом деле извивался по ущелью, как гигантская змея. Анеле побежала вниз, и сверху казалось, над дюной вот-вот взлетит экзотическая птица с ярким оперением. Когда мужчины спустились на променад, она уже стояла у самого края, подбрасывала вверх кусочки хлеба, а большая белая чайка кружила над ней, ловко хватая огромным клювом хлеб. К удивлению Жнивьёва, который и сам частенько так играл с птицами, все остальные чайки летали в удалении, не решаясь бороться за лакомство.
        - Это твоя знакомая чайка? – пошутил  Неделин, встав за спиной Анеле.
        - Конечно, ведь это королева балтийских чаек. Ей скоро век, я вырастила её.

       Неделин беззаботно рассмеялся над шуткой, достал припасенную булку, подбросил несколько кусочков вверх. К нему мигом слетелась вся галдящая стая, а королева по-прежнему кружила в одиночестве, затем села на перила возле Анеле, которая обернувшись к Неделину, глядя ему в глаза, будто гипнотизируя, произнесла:
       - Смотри, вон там он сидел в пляжной кабинке у самой кромки воды и писал свою новеллу, в тридцати метрах от нас. Теперь море поднялось, и волны добегают до променада, а тогда здесь был широкий пляж.

       Неделин  заворожено  смотрел на указанное место, где гребень набегающей волны опрокидывался, рассыпаясь на мелкие алмазные бусинки, и дальше потерявшая энергию волна бежала по пляжу лениво. Следом набегала новая волна и снова разбивалась в том же самом месте, и следующая волна стремилась к берегу, стирая следы предыдущей.
Вадим очнулся, когда Жнивьёв хлопнул его по плечу. Они прошли по променаду к солнечным часам до широкой высокой лестницы, но подниматься не стали и вернулись обратно, дойдя до фуникулёра. В кабинки садились по двое, и Анеле оказалась вместе с Неделиным. Кабинки плавно плыли над склоном дюны, но в середине подъема фуникулёр неожиданно остановился, и несколько минут они раскачивались высоко над дюной. Неделин потянулся к Анеле, и наконец, решившись, взял её за руку. Она замерла, но через мгновение отдернула руку:
- Неделин, не спишите, что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку. Сначала стань Юпитером, тебе есть к чему стремиться, дерзай, я подожду.
Кабинка дёрнулась и медленно поплыла вверх.

     К вечеру все собрались на чаепитие в каминном зале отеля.  Ждали чай.  Неделин загорелся немедля смотреть фильм Брандауера «Марио и волшебник», благо запись картины сохранилась у него в компьютере. Все согласились, и пока он настраивал видеосистему, беседовали о ситуации в Германии в последние годы перед приходом Гитлера к власти. Жнивьёв рассказывал о местном гауляйтере Эрике Кохе, присланном сюда Гитлером для укрепления партии в 1927 году, о первом визите в Кёнигсберг Гитлера в качестве главы партии национал-социалистов.

       Неожиданно он сменил тему беседы и вернулся к открытию мемориального камня Манну.
      - Недавно к нам приезжал Андрей Битов, и мне довелось говорить с ним. Он тогда открывал тот памятный знак вместе с Гюнтером
 Грассом. Я его звал прогуляться к этому камню, он ни в какую не соглашался. Да и разговоров об этом всячески избегал. Объяснил это мистической историей, случившейся с ним в тот самый день 6 июня 2003 года. Ведущий перед началом церемонии подошел к нему с планом выступлений. Битов увидел там фамилию Грасса и следом свою, но вместо имени Андрей, стояло имя его старшего брата Олега. В те времена Олег вызывал пристальный интерес у сотрудников специальных служб,  и имя его было широко известно. Писатель взял ручку и зачеркнул имя брата, вписав своё - Андрей. Дальше церемония шла своим чередом, писатели выступили с блестящими речами. А следующим утром Андрею Битову по телефону сообщили, что брат его умер накануне, как раз сразу после церемонии в тот день 6 июня.

      История эта и трагическая, и мистическая, случившаяся с известным писателем и мыслителем, взволновала всех. Тем временем Неделин запустил видео и начался фильм.
Все сосредоточенно, не отрываясь смотрели фильм, пока на темном фоне не побежали титры. Молчание прервал Неделин:
      - Послушайте, а ведь Брандауэр сильно отошел от текста новеллы. Почему он это сделал?
Надо перечитать новеллу. Анеле, будете читать?
     - Вадим, я прекрасно помню текст, читайте вы. – Анеле протянула книгу Неделину и отправилась в номер.
       Мужчины остались в каминном зале одни.
    - Расскажи мне про Анеле, кто она такая, – не желая показать смущение, Неделин наклонился к камину.
   - Ну что тебе сказать, ты и сам видишь, красивая женщина с хорошим вкусом. Она пишет, и говорят печатается под псевдонимами. Хотя, мне она кажется не писательницей, а музой в поисках своего Орфея. Только Орфей должен быть достойным. А таких пока не наблюдается в наших палестинах. Весьма таинственная особа.
- Что-то ты не договариваешь, друг мой, - Вадим настаивал на откровенном ответе.
- Не знаю, что и сказать тебе. Сторонюсь я её, опасаюсь. Года три назад это началось, ощущение тревоги исходит от неё, кажется, что вот-вот и она ввергнет тебя в какие-то испытания ради достижения великой цели, только ей и известной. Не решился я, специально отдалился и писать тогда перестал, в один момент, как отрезало. Ну и хватит об этом, сколько тебе времени надо на чтение новеллы?
      Неделин посмотрел оглавление:
    - В ней около шестидесяти страниц, значит, часа за два-три прочту. Затем передать книжку тебе? - Вадим поспешно встал из-за стола.
   - Да, тогда к утру и я успею перечитать. Завтра будет повод для обсуждения.
На этом все разошлись по номерам.

     На рассвете Неделина разбудил крик петуха. Откуда он взялся в городе? Солнечное утро наплывало с моря на маленький сосновый бор, в котором стояла гостиница. Неделин вышел на улицу, трава под соснами блестела серебром росы, и тишина стояла такая, какой в 21 веке и быть не может. К десяти часам, когда все постояльцы гостиницы позавтракали и лениво направились к морю, писательская компания собралась в каминном зале.
      Завтрак на троих предполагает разговоры, беседа вертелась вокруг новеллы Манна и фильма Брандауера.  Накануне все, кроме Анеле, заново перечитали новеллу, но разговор начала она:
    - Мне кажется, что новелла излишне затянута. Сначала это бесконечное описание курорта, отеля, ресторана, да и само явление кавальеро Чиполло, описание хода представления и участников - нескончаемо. Хемингуэй уложил бы всё это в три страницы. Но кто для него был Хемингуэй? Один из сотен писателей, не более.
       Несмотря на явно ироничный тон, мужчины восприняли высказывание серьезно.
    - Длинноты характерны для всех текстов Манна, лишь ранние новеллы относительно динамичны и кратки. А здесь, он передаёт расслабленную атмосферу итальянского курорта.

    Было самое время пойти на море, и компания, прихватив купальные принадлежности,  отправилась к ближайшему спуску на берег. Почти на всем протяжении променада пляж захлёстывался волнами. Пришлось идти к его восточной оконечности. Там, где начинается серпантинный подъём, Неделин увидел бронзовую скульптуру – девушка выходила из бурлящего моря на балтийский берег. Обнажённая, изящная, она неудержимо потянула Вадима к себе, и он не сопротивлялся. Подошел, пользуясь тем, что рядом никого не было, погладил девушку по руке, плечу и шее, заметив вмятины на груди, потрогал их. Несколько секунд он стоял завороженный образом юной нимфы, пока сзади не раздался голос Анеле:
     - Здесь уже не болит, очередь из автомата пьяного солдатика весной 45 года, кажется 16 апреля, автомат у него сразу отняли. Эта скульптура работы моего друга скульптора Германа Брахерта. В 1938 году накануне войны он изваял свою юную музу - семнадцатилетнюю Кете.
        Вадим ещё раз погладил вмятины от пуль, и они тронулись дальше, возле солнечных часов сошли на пляж, метров через двести выбрали хорошее место и развернули на песке подстилку.

        Волнение не казалось сильным, но все купались вблизи берега. Вода не обжигала, плавал Неделин хорошо, несколько мощных взмахов и он за пределами кипящего прибоя. Плыл он вразмашку, саженками. В отличии от кроля голову держал высоко над водой. Плылось на удивление легко. Вадим лег на спину, неподвижно лежал на воде, разглядывая облака. Берег удалялся, он перевернулся и во всю силу, мощными гребками поплыл обратно, но приблизиться к берегу не мог. Он видел мужчин и женщин, спокойно купающихся у линии прибоя, играющих детей. Безмятежность и смерть соседствовали. Он задохнулся, силы уходили, закричал во весь голос, никто не услышал. Не сдаваться, шторма нет, можно выплыть. Отчаяние придавало сил, несколько минут яростной борьбы, но берег ещё дальше, а сил уже нет. Его несёт в море. Это конец, руки налились свинцовой тяжестью, навалилось отчаяние, так глупо всё кончается, так нелепо. Мысли метались в его голове:
       - Почему сейчас, я так мало успел. Не написал самых важных вещей, только подобрался к ним. И это всё исчезнет вместе со мной? Растратил время на написание безделушек,  окололитературную суету, а до самого главного руки так и не дошли. Если удастся спастись, если только удастся выбраться из этого потока, немедленно засяду за серьёзный роман, буду работать только над ним, не дам волю соблазнам.
 Вадим перестал грести, надеясь сэкономить силы для спасительного рывка.
      - Неделин, Неделин, я здесь, плыви ко мне, – в двадцати метрах правее от него спокойна плыла Анеле. Она звала его, махала рукой. Он слышал голос сирены - плыви ко мне, ко мне плыви.
Вадим развернулся и тяжело поплыл вдоль берега, на голос. К ней, изо всех сил к ней, но его относило все дальше. Это тянулось бесконечно, последние силы гасли, когда вдруг он ощутил, что выплыл из течения и попал в тихую воду. Совсем рядом спокойно плыла Анеле, но он больше шевелиться не мог. Перевернулся на спину и лежал на воде несколько минут, не реагируя на её призывы:
      - Неделин, плыви к берегу. Тягун может захватить и эту полосу, плыви за мной.

      Плыть в размашку сил не хватало, лежа на спине с огромным трудом он подгребал к берегу, всё ближе и ближе, вот уже рядом безмятежные купальщики, играющие в мяч, значит здесь неглубоко и можно достать дно. Вадим встал на ноги, его качало, что бы удержаться он присел и расставил руки в стороны, пытаясь опереться на воду. Голова кружилась, Анеле стояла совсем рядом, он как бы играя, глупо улыбнувшись, положил ей руки на плечи, на самом деле надеясь, так удержаться от падения. Такое состояние длилось пару минут, затем Неделин медленно двинулся к берегу и рухнул в песок у самой кромки воды. Отлежавшись, тяжело поднялся, подошел к спокойно загоравшему на песке Жнивьёву, который похоже ничего не заметил. Анеле вернулась следом со стаканом чая, Вадим залпом выпил сладкий чай, потихоньку пришёл в себя. Она успокаивала его:
       - Ты попал в цепкие лапы рипа. Так называют тягун - обратное, отбойное течение в море на мелководье, где дно поднимается к берегу полого. Обычно тягун небольшой, а твой оказался широким, метров пятьдесят. Я сама боялась попасть в него. Ты вовремя понял, что надо плыть параллельно берегу.
       - Спасибо, Анеле. Ничего я не понял, просто поплыл на твой голос. Ты же звала меня?
Твой голос - мой путь к спасению.
Ещё около часа Вадим лежал на теплом песке, закрыв глаза, не участвуя в разговорах. Он чувствовал, что чудом сумел вырваться из опасной ловушки, морской ангел смерти только коснулся его и прикосновение это обожгло и тело, и душу.

        Наконец Жнивьёв позвал всех на обед. Заказ пришлось ждать долго, и Вадим снова заговорил о фильме и новелле «Марио и фокусник».
       - Обратите внимание, что и сценарий, и режиссура и роль Чиполло – всё в руках Брандауэра. И даже музыка в фильме его родственника: сына или племянника.
        Анеле рассмеялась:
       - Конечно,  всё тут в руках Брандауэра. Отсюда столько эротизма в фильме, которого в новелле совершенно нет. Я так разочарована отсутствием сексуального нерва в этой новелле Манна. Но что поделаешь, в жизни Томас упорно подавлял эту сторону своей натуры. Сексуальность он сдерживал, сублимировал в творчество. А в фильме образ жены писателя начинен эротичностью. Как она движется, как глядит. И несколько запоминающихся, откровенно эротических сцен в отеле.
     - Анеле, Вам не показалось, что в сцене случайной встречи Чиполло и жены писателя на месте руин башни Венеры эротическое напряжение доведено до предела. Хотя это и странно, в новелле этой сцены нет. Но я чувствовал это эротическое давление и боялся за прекрасную сеньору, которую бессовестный гипнотизёр вот-вот введет в транс и поймает в свои сети, – Жнивьёв смутился и покраснел. – И ещё, у Манна Чиполло безобразен, а в фильме почему-то наделён зловещим обаянием.
     - Эротизм органичен для Брандауэра, вспомни сцены с мулаткой-танцовщицей в «Мефисто». Да и в отличие от новеллы в фильме некие намёки на отношения писателя с Сильвестрой – девушкой Марио, она как будто обещает возможность каких-то отношений, пытается его увлечь. В новелле у Манна невозможно даже представить такой поворот событии, – явно сожалела Анеле.
    - Да, у Манна Чиполло безобразен, но вовремя представления он преображается и любуется собой. Фляжка с коньяком, сигара и наконец серебряная плётка, да у него комплекс нарцисса. Это так характерно для зарождения фашизма: преувеличенное тщеславие, гордость. Национальная идея - величие нации. На каждом повороте, к месту и не к месту, он подчёркивает «Мы великая страна». И зрители вынуждены участвовать в манипуляциях фокусника, они хотят сбежать с представления и не могут. Так и люди, граждане страны затягиваются в этот нацистский водоворот, а чтобы вырваться из западни необходимо мужество и огромная внутренняя сила.
     - Анеле, а разве сам Томас Манн разве не склонен к самолюбованию? Он так стилизовал свою жизнь, что выявить реального человека Манна, отделить его от образа рафинированного писателя невозможно.
      - Это не просто понять, ведь он примеривал на себя образ Гёте, а над ним склонялись тени Шопенгауэра, Вагнера и Ницше; всю жизнь он оставался верен своим темам: жизнь и дух, гений и болезнь, тяга к смерти, музыка. Новелла «Смерть в Венеции» написана им в ранний период, а «Доктор Фаустус» - последний крупный роман, вот подлинные вехи автобиографии его души.
      - Зачем Брандауер дал писательской семье в фильме фамилию с намеком на еврейское происхождение? – Неделин вопросительно посмотрел на Жнивьёва, - в новелле нет ни слова про это.
     - Кто же это знает? Верно у него был консультант по творчеству и биографии Манна. Но можно сделать некоторые предположения. Манн на самом деле женился на Кате Принсхайм из еврейской, профессорской семьи. И это знает любой студент германист, тем более знал сценарист фильма.
        - С чего ты взял, что о том, что Катя из еврейской семьи известно каждому студенту, – Анеле рассмеялась.  - Это сейчас всем известно, а когда-то их сын Голо говорил мне, что до войны даже в семье эта тема была под запретом.
        - В новелле нет и темы встречи с министром культуры, которая разыгрывается в фильме. И почему в телеграмме-приглашении министр цитирует именно Гёте? Это всё намеки на обстоятельства приезда Манна в Раушен? – Жнивьев будто беседовал сам с собой, начисто забыв о коллегах.
        - В переводе на русский язык существует два названия новеллы: исходное - «Марио и волшебник» и более позднее «Марио и фокусник». Ведь самого Томаса Манна близкие называли «Волшебник». Скорей всего имел место внутренний конфликт, у него ведь и его второй великий роман называется «Волшебная гора», а без волшебства никуда, вот тебе и сверхсерьезный писатель. Конечно, Чиполло вовсе не волшебник, он даже не фокусник, скорей манипулятор, гипнотизёр.
        Наконец в разговор вмешался Неделин:
        - Судя по концу новеллы, в двадцать девятом году Манн наивно верил, что народ очнётся, поймет, что его чудовищно обманывают и сам уничтожит манипуляторов. Так Марио, очнувшись от гипнотического транса, убивает Чиполло,  и всё на этом кончается, как завершается представление странствующего фокусника и сама новелла. И заключительные строки говорят о таком разрешении проблемы:
« Мы забрали детей – наконец-то! – и повели мимо двух подоспевших карабинеров к. выходу.
– Это правда-правда конец? – допытывались они, чтобы уж уйти со спокойной душой.
– Да, это конец, – подтвердили мы. Страшный, роковой конец. И все же конец,
приносящий избавление, – я и тогда не мог и сейчас не могу воспринять это иначе!»

           Анеле прервала монолог Вадима, взяв его за руку:
         - На самом деле в той истории, в том итальянском городке в 1926 году никакого выстрела не случилось, возбужденные зрители разошлись по домам, и на следующий день Марио уже старательно и безропотно обслуживал смеявшихся над ним зрителей.  В реальной жизни это стало только началом, и фокусники-гауляйтеры во всех землях Германии уже вовсю дурачат доверчивых зрителей. Да и дурачат ли? Скорей всего немцы сами уже готовы и ждут этой бессовестной риторики, как и мы сейчас тупо смотрим ток-шоу, разжигающие низменную агрессивность. Ведь в фильме всё перевёрнуто: Чиполло остается жив, убивают Марио, так и случалось в жизни немцев в тридцатых годах.
      - Так что, тогда наш великий Манн ещё оставался наивным, – Неделин говорил торопливо, задыхаясь. - А избавление придёт только через двенадцать лет, через трагедию не только Германии, но и всего мира. Невозможно народ, как малых детей, изъять из болота всеобщего насилия, просто обменявшись фразами из новеллы:
   – Это правда-правда конец?
   – Да, это конец, – подтвердили мы. Страшный, роковой конец. И все же конец,   
приносящий избавление.
    Нет, в жизни избавление придётся оплачивать тотальным разрушением не только нацистского государства и идеологии, рушится всё – государство, нация, человек, и как долго потом придётся всё возрождать?– разговор замер.

     Пытаясь успокоится, Неделин вышел в соседний зал и теперь с любопытством рассматривал серию графических работ «Кенигсбергские трубочисты». Сзади бесшумно, как крадущаяся кошка, подобралась Анеле, взяла его за локоть, горячо дыша в ухо, прошептала:
- Скоро закат, пойдём на море, я покажу тебе одно необыкновенное место.
Вадим, согласно кивнул:
       - А Жнивьёв, он пойдёт с нами?
       - Он пошёл бы, но ведь мы его не возьмём, правда? Нам надо оказаться там только вдвоём.
        Анеле потянула Вадима к выходу, они незаметно выскользнули из дома, пошли в центр города за широкую лестницу. Они вышли на самый край дюны, нависающей над морем. Солнце уже зависло над поверхностью воды, и тончайшая прослойка меж стихиями заполнилась бурлящей солнечной лавой. Женщина подвинула Вадим к самому краю холма, и теперь ему казалось, что он летит над морем прямиком к огненно-багровому солнечному шару.
       - Смотри, Неделин, солнце начинает своё погружение в море. Мы будем следить, не отрываясь,  следить за ним, пока оно полностью не исчезнет за горизонтом. Иногда счастливчикам удаётся увидеть зелёный луч, прощальный луч солнца уже с той стороны земного шара. Ты должен увидеть этот луч. Ты не знаешь истории этого места, как не знал этого и Томас. Я ему нашептала. Ты помнишь, что в новелле действие происходит на итальянском курорте Toppо-ди-Венере, но курорт, где семья Манна отдыхала летом 1926 года, на самом деле назывался Форте-деи-Марми. А знаешь откуда взялась Венера? Место, где ты сейчас стоишь, и когда-то стоял Томас, называется «Холм Венеры». Холм богини любви и я заманила сюда Томаса, и он смотрел отсюда на закат и поймал свой зелёный луч. А через три месяца получил свой «Нобельпрайз». И имя Венеры в названии итальянского курорта от этого холма Венеры в Раушене. Не отвлекайся, смотри на величественное зрелище, видишь солнечный шар уже уходит за горизонт. А я буду рассказывать о тебе.
Ты много и серьёзно работаешь, я всё знаю: и твои рассказы, и стихи, и три романа, я всё знаю. Знаю, что пока должного успеха и признания нет, но ещё я знаю, чего не хватает твоим текстам, и знаю, что ты всё это можешь получить. Только смотри, не проворонь свой зелёный луч.
        Томас долго не хотел сюда ехать. Он с детства любил море, но своё море. Море своего детства в Травемюнде, затем тёплые моря Италии. Председатель местного общества «Почитателей Гёте» Людвиг Гольдштейн едва уговорил его приехать. Тогда у себя дома в Мюнхене он писал первую часть своей библейской трилогии. Тащить с юга Германии в Восточно-Прусский Раушен гору материалов он не мог, но сидеть без дела не умел. Ты ведь тоже не умеешь бесцельно болтаться? Тут и родилась у него идея этой поначалу безделушки, ставшей одной из самых значительных его повестей. Смотри, смотри внимательней, не отвлекайся, лови свой зелёный луч. Но этого мало, нужна ещё уверенность в том, что всё, представляешь всё, что ты делаешь, гениально и имеет огромное значение для всех людей. Каждая твоя мысль драгоценна, каждое слово, и никто, кроме тебя, это слово не скажет. Помни, что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку.– Анеле сзади обхватила Вадима за плечи, тесно прижалась упругой грудью к его спине, не позволяя ему повернуться.
       - Я дам тебе эту уверенность, ты почувствуешь жажду к властвованию над умами, все великие авторы стремились к этому. Жаждали стать учителями человечества, все они от Гёте до Толстого и Достоевского, Манна и Солженицына. Верь мне, я фея здешних мест, я так долго ждала такого как ты. Я вдохну в тебя уверенность в величие замысла и в значимость каждого твоего высказывания, каждого слова. Тебе надо взлететь над обыденностью, научиться дышать там, на высоте разреженным воздухом, как писал Манн в своей «Волшебной горе». Ты знаешь, что наибольшее количество произведений искусства осталось от Пикассо, всё чего, касалась его рука, превращалось в предмет и явление искусства. Просто потому, что он свято верил в себя.

          Неделин стоял, затаив дыхание, слушал и смотрел, как уже погрузившееся в море солнце всё ещё борется, висит, зацепившись верхней дугой за линию горизонта, никак не хочет уйти окончательно. Ожидание затягивалось, с ним росло и нервное напряжение Вадима. Наконец линия горизонта, на которой висел багровый шар оборвалась, и он рухнул вниз. Вадима била нервная дрожь, через мгновение он явственно увидел, как откуда-то из-за горизонта, преломившись в атмосфере на границе воды и воздуха, коротко брызнул зелёный луч. Вадим резко развернулся, сомкнул руки, но захватил только воздух. Когда и куда исчезла Анеле осталось загадкой. Он ещё долго не мог тронуться с места, всё смотрел туда, где солнце провалилось в морскую бездну, и на поверхности ещё бурлила морская вода, окрашенная в багровый цвет солнца.

      Неделин вернулся в гостиницу после десяти вечера и застал Анеле с Жнивьёвым в каминном зале за кофе. Анеле, как ни в чем не бывало, махнула ему рукой и продолжила рассказ о событиях лета двадцать девятого года в Раушене и Кёнигсберге.
     - Какое разительное совпадение, в том же году в Кёнигсберге впервые в ранге лидера партии нацистов побывал Гитлер. Он выступил в Штадтхалле в мае, и именно там через три месяца после него выступал Манн. И Гитлера,  и Манна слушали множество жителей города, но выбрали они Гитлера, Чиполлу выбрали горожане, завороженные манипулятором Адольфом. Как-нибудь мы отправимся в Калининград, и я проведу вас тайными тропами по несуществующему центру старого города.
     Все согласно закивали головами. Вадим попытался заговорить с Анелей, но она легко избежала объяснений, попросту сбежав в свой номер.

     Телефонный звонок разбудил Неделина, едва солнце поднялось над горизонтом. Звонила Анеле:
    - Вадим, собирайся быстрее, через 10 минут подъедет такси. Мы отправляемся в Ниду.    
     Не пытаясь возражать, он стал лихорадочно собираться. Он не понимал зачем ни свет, ни заря они едут в Литву, но безропотно собирался в дорогу, подчиняясь внешней, но уже такой желанной воле. Таксист домчал их до Зеленоградского вокзала, где они сразу пересели на автобус, идущий по Куршской косе в Клайпеду.

       После пересечения границы,  километра через четыре, они вышли из автобуса и лесной дорожкой двинулись в город. Анеле держала Вадима за руку, но шла на четверть шага впереди, вполоборота к нему. Говорила на ходу, сбоку поглядывая на спутника:
       - В этот день, ровно 85 лет назад, Томас и Катя впервые приехали в Ниду. Тогда это была рыбацкая деревушка, теперь это городок – европейский курорт. Томас высоко ценил Александра Гумбольда, восторженно писавшего о Курише Нерунг, к тому же в Ниде уже полвека работала колония художников, известная на всю Европу. Поэтому Томас хотел осмотреть Куршскую косу и побывать в Ниде. Художники жили на вилле Блоде, и лидер колонии художников Эрнест Молленхауэр сам водил Маннов по Ниде, рассказывал им о красотах косы, показывал самые заветные места. Томас и Катя заходили в гости к художнику Кнауфу, дом его стоял на самом краю высокой дюны. Здесь же, высоко над заливом они присмотрели место для своего летнего дома и заказали проект клайпедскому архитектору.

        Анеле вела Неделина за руку, они шли по самому берегу залива, под высокой дюной, как огромное живое существо, нависавшей над ними.
       - Видишь тот дом под камышовой крышей? Он сейчас почти такой же, как тот, в который Томас приехал на следующий год, уже как нобелевский лауреат. Поднимемся на дюну здесь, по деревянной лестнице. Правда тогда её не было, и к дому подходили с другой стороны дюны.
         Они остановились на верхней площадке лестницы. Внизу до самого горизонта простирался залив, сегодня он был ярко-синим, как высокое августовское небо, отражающееся в его водах. Неделин хотел сразу пойти в Дом-музей, но Анеле не пустила, увлекла его в сторону, к соседнему дому:
        - Мы переночуем в этом доме, он здесь стоит с давних времён, и дед хозяина встречал Манна в его первый приезд. А в музей мы зайдём ночью, когда в здании никого не будет.

         В доме их уже ждали, они оставили вещи в гостевой комнате и отправились бродить по Ниде. Променад точно повторял причудливые изгибы берега Куршского залива,  и мерно набегающие волны нашёптывали гуляющим романтические истории. Вскоре Анеле подвела Вадима к холму, на котором возвышалось необыкновенное здание костела под остроконечной крышей. Солнце освещало прозрачный фасад,  и издалека казалось, что внутри костёла парит огромная фигура Христа.
     -  Христос вознёсся над Нидой в начале этого века, освящая город и косу. "Звени, звучный колокол, между дюнами моря, зови и утешай людей Неринги" – выгравировал мастер на певучем колоколе храма. А ведь две тысячи лет назад и Сын Божий должен был решиться на свой прыжок.Ты слышишь, Вадим, и Он должен был решиться.
Неделин ничего не ответил, как зачарованный он смотрел на парящую в солнечных лучах фигуру Богочеловека.

       
        В полночь Анеле привела Вадима к дому Маннов, оставила его ждать у террасы, сама перешла на другую сторону. Через несколько минут она изнутри открыла большую раму, и Вадим с веранды через окно влез на первый этаж. Анеле, не выпуская его руку из своей, шла по комнатам, показывая,  где Томас писал, где была их с Катей спальня, комнаты детей и столовая. Они долго ходили по дому в полной тишине, нарушаемой только скрипом пола и дыханием залива. Затем вылезли через окно на веранду, и там долго стояли, высматривая редкие огоньки на безбрежной глади залива. Шептались, глядя на залив, фосфоресцирующий под блеклым лунным светом.
       - Многие думают, что Катя была музой Томаса, другие же считают, что он - сам настоящая машина для письма и настолько настроен на регулярную, системную работу, что не нуждался не только в музе, но даже и в творческом возбуждении. Всё это не верно, и в возбуждении он нуждался, и Катя служила ему не столько музой, сколько организатором, обеспечивала всю его жизнь.
          - Анеле, ты не справедлива к Кате, ты ревнуешь Томаса к ней, хотя у тебя и причин для этого нет, ты же родилась через четверть века после его смерти.
        - Что ты знаешь о моём отношении к нему? Тебе сначала надо разобраться в природе собственного творчества, а уже потом судить о Манне и источниках его вдохновения.
Но я не могу тебе это разъяснять, ты сам должен  понять, прочувствовать.

            Глубокой ночью они вернулись в свою комнату. Тоном, не терпящим возражения, Анеле велела Неделину лечь в постель, пообещав вернуться к нему через четверть часа, а сама выскользнула из дома в лунную ночь. Она уселась на вершине дюны, на уже остывший песок, и некоторое время смотрела, как на противоположной стороне Ниды, над старой дюной висит луна. Казалось, что лунный песок сыпется с неба на гребень старой Нидской дюны. Анеле думала о Вадиме, о своих чувствах к нему и надеждах. Всё представлялось ей зыбким, как тот лунный песок в полночь просыпавшийся на дюну. Сомнения не уходили, того ли героя выбрала она или это очередная неудачная ставка? Кажется холостой выстрел, так очередной автор, который не сможет подняться над собой, и тем более над временем. Что остаётся ещё? Только испытание любовью. Надо капнуть царской водки на окислившуюся поверхность его души. Капнуть и посмотреть. Может из под ржавчины и проступит что-то ценное. Анеле решительно поднялась с песка и скрылась за дюной.

        Неделин, утомлённый долгими прогулками по побережью и ожиданием, незаметно для себя уснул. Очнулся он, когда утро уже разгорелось.  Хозяева усадили его завтракать и передали запечатанный конвертик с запиской от Анеле:
        - Вадим, вчерашний вечер, наша ночная беседа на лестнице и тайное проникновение в музей разочаровала меня. Да, я пыталась быть вашим Мефистофелем, но у вас не достало даже фаустовской решимости пойти за мной. Я не могу вас любить такого. Жаль, но я не почувствовала в вас убеждённости в важности и гениальности того, что вы делаете. А без этого ничего не получится. Надо сначала самому увериться в исключительности того, что пишите. Величие замысла и осознание этого играют огромную роль. Без этого не может быть великого писателя. К сожалению, у вас этого нет. Прощайте, автобусом из Ниды вы доедете до Калининграда, оттуда в Светлогорск. Не потеряетесь.

        Оглушённый прочитанным Неделин машинально доел завтрак, пешком через лес дошёл до трассы, тут же поймал попутную машину на Калининград. Всю дорогу делал вид, что слушает велеречивого водителя, к обеду уже вернулся в отель. Выдавая ключи от номера, администратор передала, что Жнивьёв гуляет по лесу вокруг озера и просит позвонить ему. Звонить Вадим не стал, а поднялся в номер за ручкой и черновиками. Тут же вернулся и сел в каминном зале за писание романа.

         Через десять минут администратор услышала странный ритмичный стук.  Когда вошла в зал, обомлела, гость с размаху,  раз за разом вонзал ручку в тыльную часть ладони левой руки, и кровь его брызгала во все стороны.  Разгоряченный Неделин смутился, вскочил и убежал в номер, прижимая к руке окровавленную салфетку.

          Жнивьёв возвращался в отель, когда ему позвонили из полиции:
 « С вашим гостем происходит что-то странное, он сейчас на пляже возле ресторана «Зеештерн». Пойдите срочно туда».  Жнивьёв помчался к спуску на пляж, по серпантину сбежал на променад. Море гудело, в метрах тридцати от променада на стуле сидел Неделин со стопкой листов в руке. Вода доходила до сиденья стула, но когда набегала волна, то захлёстывала писателя с головой. Отдыхающие кричали ему с променада, чтобы выходил на берег, но он не реагировал. Волнение усиливалось, и когда очередная волна накатила, обрушившись на писателя, стул опрокинулся, вода накрыла его с головой. Неделин попытался подняться, но следующая волна сбила его с ног и потащила в море, выбросив стул на берег. Жнивьёв кинулся в воду, добрался до Вадима, обхватил его и стоял по пояс в воде не в состоянии вытащить на берег. На помощь бросился мужчина, купавшийся неподалёку. Вместе они подтащили Неделина к ступенькам, вынесли его на променад. Попытались привести в чувство, ничего не получалось. Неделин отбивался и кричал: «Я должен писать, мне нужно дописать роман. Он тоже писал здесь».  Его возбуждение не спадало. Вскоре подъехала машина скорой помощи, ему сделали успокаивающие уколы и увезли в Калининград.

        Анеле приехала в больницу на Невского через три месяца, в самом конце октября. Жнивьёв сообщил, что Неделина выписывают, и он хотел бы поговорить с ней. Дежурный провёл её в кабинет главного врача психиатрической больницы, где за столом сидел жизнерадостный мужчина в белом халате и по телефону рассказывал одесские анекдоты. Не прерывая разговора, он усадил Анеле на диван:
- Вот слушай ещё пару штук про крематорий:
«Умирает Рабинович. Подозвал он к себе Сару и говорит ей:
 - Сара, выполни мою последнюю просьбу! Сожги мое тело в крематории, прах положи в конверт, напиши там: « Теперь вы получили с меня всё!»  и отправь в Налоговую инспекцию».
Или другой анекдот, покороче:
«Я хочу, чтобы мои похороны были весёлыми. — Хорошо. Мы тебя кремируем и скурим».
Согласись, коллега, звучит смешно и жизнеутверждающе, - закончив очередной анекдот, врач раскатисто рассмеялся и обратился к Анеле.
       - Здравствуйте дорогая, меня зовут Давид Луговой. Не удивляйтесь, здесь до войны находился городской крематорий,  и у нас некая специфика, понимаете ли. Я готов выписать вашего Вадима хоть сейчас, но мне нужен ответственный поручитель. Он просит, чтобы им были вы. Да и по правде сказать других кандидатур нет. Вы не пугайтесь, всё с ним хорошо, сейчас никаких нейрофизиологических отклонений. Просто острый психоз на фоне переживаний и большого напряжения. Но всё это преодолено. Ваш Вадим сейчас в нормальном состоянии, но соблюдать режим необходимо. Как говорят у нас в системе «режим есть режим», -  врач заразительно рассмеялся. - Он заканчивает книгу, много работает, хотя перенапрягаться ему нельзя, следите за этим. Я прочитал его рукопись, и знаете это очень интересно и глубоко. Для нас пациент, склонные к литературному творчеству не редкость, много здесь бывает вашего брата, особенно поэтического, так что толк в этом мы знаем. Но ваш гость молодец, за три месяца написать роман и выйти из психического расстройства – это знаете ли чудо. Настоящее чудо.

        Анеле долго ждала у кабинета главврача. Наконец, в конце длинного, обшарпанного коридора появился похудевший и оттого ещё более долговязый Неделин. Он шёл к ней, смущённо улыбаясь, протягивая папку с рукописью.  Анеле подала ему руку:
      - Я знала, я верила, что ты сможешь. Это будет твой первый великий роман, и до 29 года у нас ещё остаётся почти 15 лет.
Она взяла его под локоть, забрала пакет с вещами, а он шёл рядом с ней по коридору этой странной больницы, держа перед собой как рыцарский щит рукопись своего романа.