Трудно в наше время отыскать хорошего, годного раба Божьего, настоящего. Всяк "ум выставляет", по выражению писателя Солженицына. Показывает, стало быть, чайную ложку океану (а хотя бы и столовую – какая разница?). Андрей Критский хорошо написал в своё время, подал пример всякому: как себя видеть следует, в каком свете и ракурсе. Но Иван Вианорыч в известном рассказе от Критского в умиление приходит, а сам – и на ближнего своего "стучит" куда следует, да и денежку под грабительский процент не гнушается пустить в оборот. Вот так: и службу церковную любит, и тексты чувствует тонко, и мироточит на "слезы блудницы, Щедре, и аз предлагаю", а сам гад, и если он раб, то уж никак не Божий. И гадит прямо на первой седмице Великого поста, когда и читают Канон Великий святого Андрея Критского. И каков же придёт сей к Воскресению, к светлому празднику Пасхи? Мытарем, или фарисеем? Приползёт...
"Откуда начну плакати окаяннаго моего жития деяний?" Ах, слово "раб" – пугает, отвращает нас от свободы. А вот что Николай Бердяев пишет о свободе: "Нужно делать огромное различие между Богом и человеческой идеей о Боге, между Богом как существом и Богом как объектом (Этот "второй Бог" и есть Бог религии, Бог церкви. – АТ). Между Богом и человеком стоит человеческое сознание, экстериоризация и проекция ограниченного состояния этого сознания, объективация. Объективированный Бог был предметом рабского поклонения человека. Но парадокс тут в том, что объективированный Бог есть Бог отчуждённый от человека и над ним господствующий, и вместе с тем Бог, созданный ограниченностью человека и отражающий эту ограниченность. Человек как бы попадает в рабство к собственной экстериоризации и объективации... На Боге, открывающемся человеческому сознанию, лежит печать антропоморфизма и социоморфизма" ("О рабстве и свободе человека").
Здесь, как говорится, ни прибавить, ни убавить. Каждое слово в точку. Но с подозрением внимает правящая церковь Николаю Бердяеву. Вот и "мироточат" у нас в храмах иваны вианорычи, одной рукой смахивая слезу от святости, а другой клепающие доносец на такого же раба Божьего. "Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию?"
А положено уже, и выдумывать ничего не нужно. "В начале было Слово". Пусть обижаются на меня верующие, я Спасителя сначала повстречал как литературного героя – в книге: лет 12 мне было, когда попало в руки Евангелие от Иоанна, в сопредельной Финляндии отпечатанное на русском языке для погибающих карельских братьев. И на всю жизнь впечатались эти слова о Слове, которое было у Бога и само было Богом. Видать, так уж Бог судил.
Много есть литературных героев, вышедших из текста в большую жизнь, ставшие нарицательными персонажами наших героических, и не очень, будней. Дон Кихот и Остап Бендер, Гобсек и Александр Маресьев... разные они, как сама жизнь. Но только один герой вывел в жизнь сам текст, в котором явился миру: Иисус Христос. Текст стал Богом. И с последствиями этого уникального события мы разбираемся и по сей день. Приспосабливаем, так сказать, под себя, объективируем и ставим печать.
А ведь в тексте том всё сказано. Нет героя в тексте. И явился Он для того, в том числе, чтобы дегероизировать текст, "и ныне и присно и во веки веков".
Сам кенотически умалился, принял образ раба, "везде сый и вся исполняяй", чтобы слава века сего не заслонила вечную славу и непреходящую. И много их и сегодня, выходящих из текста, бродящих на полях, не имеющих погибнуть с хором, но и не солистов этого хора. И так же их гонят, и бьют, и не видят, и казнят не замечая, как две тысячи лет назад. Нет героя вне текста. Но герой в тексте – всегда ложный.
Аминь.
8 января 2017 г.