2015 год
Я с трудом открываю глаза. Меня окружают яркий белый свет, исходящий от ламп, и множество тонких проводков, присоединённых ко мне. На лице находится маска, руки перевязаны бинтами. В одну из них воткнут катетер. Ужасно кружится голова, а в висках стоит невыносимый гул. Чувствую, как всё моё тело стягивает боль, затёкшие мышцы начинают стонать. Мне понадобилось несколько минут, прежде, чем понять, что я нахожусь в больничной палате. Возле моей постели, на кресле, дремлет мама. Её зовут Эллин. Красивые тёмные волосы едва достигают ей до плеч, а лицо перепачкано в туши. Выглядит она очень усталой и измученной. Почувствовав, что я пришёл в себя, она проснулась и сразу бросилась ко мне, осторожно сняла маску и начала обнимать.
— Я знала, что ты очнёшься, мой мальчик, — рыдает она, целуя моё лицо. На её глазах блестят застывшие слёзы, но на губах сияет улыбка, — я сейчас позову доктора, — лихорадочно соображает женщина и выбегает за дверь. Я по-прежнему не могу понять, как здесь оказался, и что произошло. После пробуждения голова всё ещё отказывается работать, но постепенно в памяти всплывают фрагменты прошедших событий.
Четвёртого июля стоял жаркий летний день, и мы с мамой решили сходить на реку. Несмотря на выходной, папа всё ещё сидел у себя в офисе, и нам пришлось добираться одним на автобусе. Дорога предстояла долгая, в салоне висел удушливый зной, и даже ветер, проникавший в открытые окна, лишь сухо обжигал лицо. С собой у меня была чёрная дорожная сумка, в которой лежало всё, что нужно для загара, немного денег, а также бутылка с водой и бутерброды в контейнере для перекуса. По лицу градом стекал пот, рядом со мной стояли такие же потные люди, плотно прижимаясь друг к другу, но внутри у меня всё равно плескались веселье и радость от предстоящего похода. Вскоре объявили нашу остановку, и мы наконец покинули эту пыхтящую машину, битком набитую людьми. До речки оставалось ещё несколько километров пешком, и мы неспешно двинулись до намеченного пункта. Машины проезжали редко, так что шли мы по обочине, и шли неспешно. На мне находились удобные кроссовки, и я то и дело забегал вперёд, но каждый раз вновь возвращался к маме, срывая цветы или подбирая всякие палки, которые вскоре бросал обратно. Близ леса воздух казался более свежим и прохладным, поскольку под деревьями постоянно прятались тени, но мне мама запрещала прятаться под деревьями, поэтому, чтобы хоть как-то развлечь себя, я выбегал на дорогу, изучая окрестности. Мыслями я витал где-то в облаках, поэтому совсем не обращал внимания на то, что происходит вокруг. Из задумчивости меня выдернул лишь резкий крик матери.
— Назад! — неожиданно воскликнула она. Но от растерянности вместо того, чтобы отойти, я обернулся и пал в оцепенение, увидев, как прямо на меня мчался автомобиль на огромной скорости. Ещё я успел разглядеть краем зрения, как ко мне метнулась мама, но железный монстр оказался быстрее. Оглушительный визг тормозов вонзился мне в слух, отчего дыхание застыло где-то в горле, а дикий ужас вцепился в грудь. Всё случилось так быстро, что я даже не успел сделать и шагу назад, как почувствовал, что в меня врезалась груда сурового металла и проволокла по асфальту, наполняя тело горячей пульсацией. И хоть я очень хорошо почувствовал момент столкновения, я не ощутил боли, а наоборот — горячая галечная дорога казалась мне приятной, из-за чего совсем не хотелось вставать. Я ничего не слышал и не видел, лишь ласковое тепло и внезапное чувство усталости. Но тут в мой разум вновь ударил отчаянный женский голос.
— Вставай! Вставай! — с диким ужасом завопила мама, подбегая ко мне, — ну же, Андре! — взмолилась она, но я не мог встать. Сейчас мне просто хотелось лежать и никуда не идти, ведь здесь так тепло и хорошо. Я приподнялся с земли, но ноги словно не слушались меня, а сознание начало путаться.
— Давай же, мальчик мой, давай!
Мама подхватила меня под руки и поволокла к обочине, не прекращая рыдать и молиться. Я попытался опереться на свои ноги, но резкая невыносимая боль пронзила конечности, из-за чего я взвизгнул и принялся скулить. Со временем на вопли Элин собрались люди, что находились недалеко от нас. Некоторые из них даже начали оказывать первую помощь — перевязывать бёдра, давать воды... Но я уже слабо, что осознавал. Почему-то в меня вонзился взгляд одного мужчины, который смотрел на меня с такой жалостью и ужасом, а многие люди и вовсе отворачивались, не в силах меня видеть. Но почему? Я приподнял голову, стараясь разглядеть свои ноги. Ещё на дороге я заметил, как по ним стекала кровь. Но я точно не ожидал увидеть куски мяса, во все стороны торчавшие из разорванных конечностей. Кровь бешеным потоком стекала на пыльную землю.
— Нет, не смотри туда, не надо! — сквозь слёзы сказала мама, укладывая меня обратно и удерживая моё лицо так, чтобы я не мог взглянуть на дорогу. Ещё никогда в жизни не видел её в таком состоянии. Она выглядела настолько испуганной и несчастной, что у меня невольно сжалось сердце.
— Кто-нибудь, помогите! Вызовите скорую! — продолжала вопить Эллин, заикаясь от слёз. Одна женщина подошла ко мне и стала гладить меня по щекам. У неё были кудрявые, пшеничного цвета волосы, доходившие до плеч, серые глаза и нежные, но сухие руки. В её взгляде также читалась жалость, зрачки бегали из стороны в сторону. Чтобы хоть немного отвлечь меня, она принялась со мной разговаривать.
— Как тебя зовут? — спросила незнакомка.
— Андре... — слабо произнёс я в ответ.
— А сколько тебе лет? — продолжала расспрашивать женщина, — десять, пятнадцать?
— Одиннадцать...
— Всё будет хорошо, милый мой. Потерпи немного... — ворковала она, но сознание уже убегало от меня, так что эти слова сливались в неразборчивую мелодию, но, судя по её интонации, это являлось чем-то утешительным. Мне действительно сделалось спокойней, и я прикрыл глаза. Вдали всё ещё слышались мамины крики, ропот людей, собравшийся около нас, шум мигалок скорой помощи, но всё превращалось в один монотонный звук. Вот, ко мне подбегают двое мужчин в форме и перекладывают на каталки, заносят в машину, укладывают более удобно. Уже ни о чём не думаю. Хочется провалиться в забытьё, но, увы, размытое сознание не собирается меня покидать. Чувствую, как в мою кожу вонзается иголка шприца. Всю дорогу я лежу и смотрю в потолок. Вокруг находятся капельницы и прочие средства для первой помощи. Тут я замечаю, что уже вся каталка залита кровью. От этого зрелища мне становится плохо. Грудь стягивает страх. Слабость наполняет всё моё тело, и я наконец проваливаюсь в забытьё.
Из воспоминаний меня выводит звук шагов за дверью. В следующее мгновенье в дверном проёме показывается мама в сопровождении доктора. Он подходит ко мне и проверяет пульс.
— Я поздравляю вас, — произносит врач, — ваш сын всё-таки пришёл в себя.
— Мальчик мой, — шепчет Эллин и снова целует моё лицо.
— Хочу вас предупредить, что первые пару месяцев ему стоит провести в больнице. Мы за ним ещё понаблюдаем и поколем нужные лекарства, — сообщает доктор. Мама кивает ему в ответ, хотя явно огорчена этим. Затем человек в халате разворачивается и покидает палату. Эллин снова принимается рыдать, то ли от горя, то ли от счастья.
Постепенно я полностью прихожу в себя, и туманная пелена покидает разум, хотя мышцы всё ещё ноют от долгого обездвижения. Чтобы немного размяться, я приподнимаюсь на кровати, возле которой стояли мои кроссовки, замаранные кровью. Я по привычке хочу обуться и встать, но вдруг меня атакует волна безумной боли в ногах. Такое ощущение, что в стопы что-то стреляет, а кости, словно сжимают голыми руками. От такой неожиданности я не сдерживаюсь, и крик срывается с моих губ.
— Что с тобой? — панически спрашивает мама, подбегая ко мне.
— Ноги... — сквозь зубы произношу я. Эти муки кажутся нереальными. Ещё никогда в жизни я не испытывал что-то хуже этого.
— Как же больно, — через стон говорю я, сжимая простынь обеими руками. Элин начинает что-то расспрашивать и суетиться. На её щеках вновь появляются струйки воды. Я не в силах смотреть на её страдания, поэтому пытаюсь сдерживать вопли. Чувствую, как внутри меня всё пульсирует, а ноги наливаются свинцом. Не в силах терпеть, я откидываю одеяло, и увиденное заставляет закричать меня ещё громче. Мне стало страшно до такой степени, что начал задыхаться. Я не видел своих ног! Их просто не было!
— Господи, мама! Что это? Что с моими ногами?
Слёзы градом хлынули из моих глаз. Не передать словами то чувство, когда ты испытываешь ужасную боль в ногах, но даже не видишь их. Мне стало так дурно и плохо, что я чуть не упал в обморок. Сердцебиение сделалось частым-частым, а дыхание сбилось. В моей душе творилось нечто неописуемое, словно земля ушла из-под меня, и я проваливаюсь в бездонную чёрную яму.
— Прости! Прости меня, мальчик мой! — плачет мама, — пожалуйста, прости, — её крик переходит на шёпот, и она начинает бормотать что-то невнятное, — это я виновата! Не уберегла, не смогла укрыть! Это всё из-за меня!
В её голосе звучало столько страданий, что своя пытка мне показалась просто ничтожной. Она была убита горем и винила во всём себя. Я почувствовал сильную жалость к своей милой несчастной мамочке, ведь ей вдвойне хуже, чем мне. Как же мне хотелось сказать, что она ни в чём не виновата, что всё будет в порядке. Но я не мог. Слёзы и ужасная ломота мешали мне это сделать. Наверно, никогда не забуду эту картину. Мама сидит на коленях перед моей кроватью и просит прощения, а я всё еще не в силах осознать то, что больше не имею ног. Но ведь я чувствую их, испытываю боль!
— Мама, не плачь, пожалуйста, — лепечу я, пытаясь её утешить, но от моих слов она только сильнее начинает рыдать, — прошу, не надо из-за меня плакать.
Она молча закрывает лицо руками и берётся за волосы.
— Это моя вина! — чётко произносит Эллин. Эти слова вонзаются в моё сердце острым кинжалом. Невыносимо смотреть, когда из-за тебя страдает самый любимый человек! В голове не укладывается вся правда, мой мозг отказывается верить в это и продолжает посылать сигналы. Я испытываю настоящий водоворот чувств. Ещё никогда не ощущал себя таким раздавленным. Это безумие продолжается ещё несколько минут, но постепенно боль успокаивается, а вместе с ней и мама. Изо всех сил стараюсь заснуть, но из-за сильных переживаний мне никак не удаётся это сделать. Но вскоре на меня находит усталость, и я проваливаюсь в тяжёлый волнительный сон.
Вновь оказываюсь на той беспощадной дороге, вновь слышу визг тормозов, ощущаю резкий удар... Всё проносится перед моим взором, и я открываю глаза. Сердце бешено колотится, а быстрое дыхание вырывается из груди. Оглядываюсь по сторонам. Оказывается, уже ночь, и мама ушла домой. На тумбочке стоит еда, принесённая санитаркой. Так как я нахожусь в одиночной палате, то лежу совсем один. От вчерашних переживаний раскалывается голова. Мне хочется верить, что они тоже являются частью моего сна. Страшного и мучительного сна. Я медленно поднимаю одеяло, надеясь увидеть свои ноги, но моему взгляду вновь представляется та страшная картина, от которой к горлу подступает тошнота. Одна нога ампутирована до колена, на котором наложена повязка, а другая до одной третьей бедра. В некоторых местах на бинтах виднеются тёмные пятна марганцовки и крови. До меня только что доходит, что я потерял сразу обе ноги! Я больше никогда не смогу ходить и на всю жизнь останусь инвалидом! Горькая правда вонзается в мою душу. Становится так скверно, что совсем не хочется жить. Что меня ждёт впереди? Ничего. Только материнские слёзы, вечные проблемы, косые взгляды... И всё. Всю оставшуюся ночь я провёл в раздумьях. Но так и не смог прийти к чему-то конкретному. Но одно я осознавал точно — моя жизнь кардинально изменилась...
Этой ночью я особо ощутил больничное одиночество. Меня окружали лишь белый потолок, тихое тиканье часов и, пожалуй, всё. Хотя сейчас я как раз нуждался в этой гнетущей тишине и покое, чтобы принять свою инвалидность и себя самого. Но как я не старался, мне не удалось смириться с роковой травмой. Мне казалось, что уже ничего не может быть хуже, но я ещё не сталкивался со многими трудностями. Ближе к утру мне сильно захотелось в туалет. Поблизости никого не было, и что стоит делать, я не знал. Нажать на кнопку вызова или дождаться родителей? Ни первого и ни второго мне не хотелось, и я решил немного потерпеть, надеясь, что потом всё разрешится само собой. Но часы продолжали отбивать минуты, а ко мне никто так и не заглянул. Внутри себя я ощущал лишь неприятный дискомфорт и ужасный стыд. И когда я уже хотел нажать на кнопку вызова, то вновь почувствовал стреляющую боль в "ногах". Это случилось так резко, что я не смог сдержаться, и подо мной появилось мокрое липкое пятно. Стыд и унижение накрыли меня с головой. Мне стало так тошно, что я показался противен сам себе. Пришлось всё-таки нажимать на кнопку и звать санитарку. Та приходит лишь спустя несколько минут и, завидев меня в такой ситуации, разочарованно разворачивается и выходит в коридор. После этого она вновь подходит ко мне, но на этот раз уже с чистым бельём. Затем женщина помогает мне переодеться и меняет простынь.
Пока ко мне не пришли родители, я обречённо разглядывал свою одноместную палату. В ней находилась одна многофункциональная кровать со множеством кнопок, около которой стояли сразу несколько капельниц с лекарством. У стены размещались небольшой оранжевый диван и зелёное кресло с деревянными ручками. Также в палате имелся отдельный туалет, но увидеть его мне не предоставлялось возможности. Всё было выполнено преимущественно в белых тонах: белые стены, белый потолок, белые простыни и такие же белые провода... Этот цвет резал глаза и погружал в уныние душу, поэтому я сильно обрадовался, когда ко мне постучались. Я сразу догадался, что это родители пришли меня навестить. Мама принесла с собой немного сменной одежды, несколько свежих книжек о приключениях и пакетик с фруктами. Но от её гостинцев мне стало ещё хуже, потому что все эти вещи лишь сильнее связывали меня с больницей и новой жизнью, которую я никак не хотел принимать.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросил отец, присаживаясь рядом со мной.
— Хорошо, — соврал я, не желая огорчать и разочаровывать родителей. Всё это время мама слабо улыбалась и гладила меня по волосам, но от её жалости на меня лишь нахлынула волна раздражения, поскольку я не нуждался в том, чтобы меня жалели. После утреннего инцидента мне вообще не хотелось кого-то видеть или с кем-то разговаривать. Поэтому я резко отстранился от её руки, повернувшись к стене, и сказал, чтобы меня оставили в покое. Мама растерянно отпрянула от меня, словно я ударил её, но потом понимающе поднялась со своего места и направилась к выходу. Роберт молча последовал за ней, и после их ухода в палате вновь родилась угнетающая тишина. Я вновь остался наедине с собой и полностью отдался мрачным мыслям, поскольку меня ничего не могло от них отвлечь. Ещё два дня назад я был абсолютно здоровым человеком, а сейчас становлюсь зависимым от посторонней помощи. Всего один несчастный случай поменял всё, не оставляя права на выбор. Я чувствовал, как депрессия накрывает меня с головой, но из раздумий меня вывели голоса, звучащие за дверью.
— Что вообще случилось? — спрашивает отец. Его зовут Роберт. Он имеет худощавую фигуру и постоянно носит прямоугольные очки.
— Я... я, — начинает говорить мама, но она не в состоянии ответить что-то вразумительное, — у нашего сына больше нет ног, — дрожащим голосом произносит Эллин. Сквозь приоткрытую дверь я вижу, как она медленно съезжает вниз по стене.
— Успокойся, — говорит Роберт, беря её за руки, — расскажи всё, как произошло, — требует он.
— Мы... мы шли к реке, — начинает мать, — я чётко помню, что на дороге никого не было! Эта машина как из-под земли выросла! — вновь срывается мама.
— Мне всегда казалось, что человек может успеть отойти, а тут... тут, — дрожащим голосом продолжает она. Я чувствую укол вины, ведь если бы я успел отскочить, то сейчас бы не оказался инвалидом. Сейчас бы не страдала моя мать, не было бы всех этих проблем и мучений! Душа, словно стакан, наполняется досадой, напоминающей горькую отраву.
— Всё произошло так быстро, что я ничего не смогла сделать, понимаешь? Ничего! — её голос переходит на крик.
— Тихо, — пытается утешить её отец, — вдруг Андре услышит? — говорит он. От этого мама пытается сдерживать свой плач, но её по-прежнему трясёт.
— Ты... Ты не видел этого! На моих собственных глазах сбивают моего мальчика! А я не успела, не смогла... — она снова осекается, — у меня эта картина сразу перед глазами встаёт! Я не могу!
— Ну, всё, — произносит папа, обнимая её.
— Что "ну, всё"? — вскрикивает Эллин, — ты понимаешь, что наш мальчик навсегда останется инвалидом?! Он больше не сможет ходить! — продолжает кричать она. От её слов мне становится больно.
— Господи! Ты не представляешь себе, какого видеть оторванные конечности на дороге! Оторванные ноги собственного сына! Я так испугалась! Я ненавижу себя за это! — кричит она. Но теперь это больше похоже на крик сумасшедшего человека, чем на обычное горе. Вижу, как отец уводит её. Он удерживает маму, чтобы она не упала. Мне становится страшно за её душевное состояние. Мне хочется, чтобы этого всего не было! Чтобы сейчас я был здоров, а мама не сходила с ума. Но уже ничего нельзя исправить. От этого мне становится так плохо, что досада и отчаяние тугим кольцом смыкают грудь. Мне хочется просто заснуть, а когда проснуться, то понять, что всё это просто сон. Я бессильно падаю лицом в подушку и пытаюсь не заплакать. Но тут скрипнула дверь, и в палату заходит мой лечащий врач, молодой мужчина, лет тридцати. На нём одет длинный белый халат, а в руках он держит какие-то бумаги.
— Здравствуй, Андре, — говорит он, подходя к моей кровати, — я твой лечащий врач. Можешь называть меня доктор Эдгар, — с наигранной улыбкой произносит он. Я с трудом отрываюсь от подушки и приветствую его лишь кивком головы.
— Как твоё состояние? — продолжает расспрашивать он.
— Всё в порядке, — тихо отвечаю я, не желая даваться в подробности.
— Запомни, я твой лечащий врач, и от меня не надо что-то скрывать. Говори со мной честно, — просит доктор Эдгар, догадавшись, что я его обманываю. Он аккуратно присаживается на край моей постели, подбирая под себя халат. Я вздыхаю и робко говорю, что у меня сильно болят стопы, которых и нет.
— У меня болят ноги, — начинаю я, — мне кажется, что их бьёт током. Эта боль просто нереальная! Мне хочется ухватиться за свою ногу, как-то притупить боль, но я ничего не могу сделать. Ведь... ведь их вовсе и нет. А я уже не в силах это терпеть, — открыто признаюсь я. Быть может, он сможет что-то сделать, чтобы боль прекратилась.
— Такое бывает, — кивает доктор в ответ, — это состояние называется фантомными болями. Понимаешь, есть область мозга, которая отвечает за образ тела. Мозг помнит своё тело и отказывается менять этот вид, продолжая посылать сигналы. Бывает, что боль от части тела посылается в мозг, а бывает, что мозг посылает боль в какую-то часть тела. Как бы тебе это объяснить, — вздыхает врач, — порой фантомные боли длятся несколько недель, а порой и несколько лет.
"Несколько лет?" — проносится у меня в голове. Но ведь это так много! У меня просто опускались руки.
— Понятно, — сухо отвечаю я. Кажется, что в моей оставшейся жизни будут одни трудности и неудачи, а сил бороться нет уже сейчас. Я не могу смириться с тем, что на всю жизнь останусь инвалидом.
— Сейчас я поставлю тебе нужное лекарство, — с такой же пластмассовой улыбкой сообщает доктор Эдгар. Мне абсолютно всё равно, что он собирается колоть, поэтому все его дальнейшие действия сопровождаю без лишних вопросов.
— Ну, до свидания, — произносит врач и направляется в сторону двери, когда заканчивает свои дела. Но заметив нетронутую еду, принесённую санитаркой, разворачивается обратно.
— Ты что, совсем не ел? — озабочено спрашивает доктор Эдгар.
— Не хочу, — тихо и безразлично отвечаю я, хотя в последний раз прикасался к еде только два дня назад, ещё до аварии. Но сейчас мне было не до этого.
— Так, тебе стоит покушать, — ласково говорит врач, беря в руки тарелку.
— Какая вам вообще до этого разница? Я вроде ясно сказал, что не хочу! — огрызаюсь я. Сам удивляюсь своей резкости и колкости, но мне действительно ничего не хочется. К моему удивлению, доктора совершенно не затрагивают эти слова, и он осторожно присаживается около меня.
— Твоему организму сейчас нужны силы для поправки, поэтому тебе надо поесть, — заверяет врач и подносит ложку с супом к моему рту. Это меня совсем выводит из себя. У меня нет ног, а не рук, и покормить себя я могу самостоятельно! Я снова срываюсь и выговариваю ему всё прямо в лицо.
— Что ж, я не буду тебя заставлять, но всё равно советую поесть. Сейчас я пока ещё запрещаю тебе садиться. Тебе нужно, как можно меньше беспокоить свои ноги, что бы швы не разошлись и не началось кровотечение. Поэтому давай пойдём друг другу на встречу, и ты не будишь вредничать, хорошо? — спрашивает доктор Эдгар. Он говорил спокойно и без раздражения, из-за чего мне становится стыдно за своё поведение. Ведь он хочет мне помочь и даже не разозлился на мои истерики.
— Но ведь вы вовсе не обязаны мне помогать, вы просто мой лечащий врач. Это не входит в ваши обязанности, — робко произношу я, стараясь не заглядывать в его глаза.
— А по-твоему я только врач? Не забывайся, я ещё и человек, — улыбается доктор и поправляет подушку так, чтобы моя голова была в приподнятом положение. Затем он снова подносит ложку к моему рту. Мне очень неловко есть после того, как я нагрубил ему. Лучше бы доктор Эдгар разозлился на меня и отказался от своего предложения, чем помогал. Но ничего этого не происходит, и я послушно открываю рот. На вкус суп больше напоминает помои, но, на удивление, я быстро съедаю целую тарелку. Только что понимаю, насколько я проголодался за это время.
— Спасибо, — тихо благодарю я.
— Не за что, — добродушно улыбается врач и покидает палату. А я вновь остаюсь один…