Петр Аркадьич всегда жил с бабушкой. И, возможно, даже был зачат ею. Они всегда были вместе: вместе на детскую площадку, вместе за пенсией, и в школу, и в Совет ветеранов.
Петр Аркадьич с удовольствием носил ее берет и орденские планки. Насмешки сверстников он пересиживал дома, где бабушка, ее запахи и девичьи письма, блинчики и утка в чугунке.
Петр Аркадьич не знал, как предложить себя миру, и потому держался бабушки. А бабушка умерла. Умерла бабушка. Очень и совсем умерла. Он похоронил ее. Хорошо, что люди отзывчивы на смерть. Слетелись соседи, родня (он не сирота), друзья (и они были), сослуживцы (а вот представьте), и девушки (что, не верится?).
Да-с! Было все! Аркадьич не был полным задротом. Прекрасно ладил с людьми, ходил на рыбалку с Вовкой, тетинадиным сыном, жег покрышки с Санькой-Тузом. И даже имел пару романов с нехорошими девочками. Но быт, чертов быт! Петр Аркадьич не мог поддерживать дом, как при бабушке, а это очень важно. Очень важно воспроизводить уют, чтобы в ванной сохли коричневые штопаные колготки, смотрелись и комментировались вечерние новости, гулило радио, говорился телефон и бурлил борщ на кухне.
Это была Брестская крепость, форт Боярд, откуда Петр Аркадьич совершал свои вылазки в наружу, в странную, переменчивую жизнь.
Аркадьич был в панике: включение приборов и варение еды не помогало. Он метался в поисках покоя. Пару раз напивался и выл на балконе, пока соседи не вызвали милицию.
Милиция в конце концов уехала, а ужас остался. Ужас смотрел из зеркала небритой Петиной мордой, поводил глазами. Петя мышью бегал мимо отражающих поверхностей.
Однажды он увидел свою морду и не испугался. На ней почему-то оказались бабушкины очки. К очкам Петр Аркадьич добавил сиреневый берет, потом накрасил губы, и жизнь пошла на лад.
Приходя с работы, Петр переодевался бабушкой и жил полной жизнью: гремел посудой, по-старушечьи ругал современность и шаркал тапками.
Субботним, зимним днем он увидел из окна белку и бросился, как в детстве, на улицу ее кормить. Он с орешками за ней, а белка от него, а он за ней, а она….
- Смотри, как бабка чешет, прям марафонец , – услышал Аркадьич в свой адрес.
- Ай! – ужаснулся он. – Я ж в бабушкином!
Домой возвращался он степенно, следуя образу, но напряженно.
Прошмыгнул, как можно более незаметно, мимо соседей домой. И, бродя по квартире, осмыслил свои новые горизонты и возможности.
Бабок в Аркадьиче жило две. Добрая и злая.
Добрая сюсюкала с детьми, разговаривала с товарками и кормила голубей. Злая ругалась в очередях, орала на водителей и говорила молодым девкам: «Ой-ёй-ёй, гляньте на нее…, и пошла, и пошла! И было бы, что показывать, а то тьфу!», а парням: «А я щас милицию вызову, скотиняки!» А однажды он наорал на бывшего одноклассника, который замешкался уступить Петру Аркадьичу место в трамвае.
А еще, Аркадьич, переодевшись бабкой, от Собеса съездил в дом отдыха Комарово, где разбил сердце старенькому профессору художественной академии.
А еще, когда на девятое мая он пошел на демонстрацию в бабушкиных орденах и медалях, его поцеловали три девушки, два генерала и один чиновник. Подарили люстру и много цветов.
А еще он познакомился С Игорем Родионовичем, тьфу, то есть ее Галя на самом деле зовут, она выпускница колледжа Дизайна и Управления, а дедушка был для нее всем, и теперь…. Познакомились они на митинге, посвященном девяностодевятилетию Октябрьской Революции. Аркадич с Галей вместе несли плакат «Слава Трудовому Народу».