3. Первое чувство
Тихий лист печально падал на извилистые русла улиц. И осень — уже глубокая, непоколебимая, но теплая и приятная, как все на юге, захватила энергией увядания город. Казалось, даже птицы засуетились, торопясь куда-то. И море все чаще меняло цвет с голубовато-синего, на темно-зеленый, а то и вообще черный, и вездесущие чайки носились над водами, даже не пытаясь поймать рыбу, предпочитая столоваться на помойках.
Это было время, когда имущество человека охраняла всего лишь одна деревянная дверь, иногда даже остекленная. Когда дверь практически не запиралась, а если и запиралась, то ключ хранился под ковриком. И соседи могли без стука войти, сесть за стол и поговорить о важном или не очень…
Это было время, когда поездка на такси считалась роскошью и стоила в любой конец города, в любом направлении всего один рубль. Даже с переплатой. Это было время, когда лозунг «Догнать и перегнать Америку» был таким же актуальным как транспарант «Слава КПСС!». Когда народ радостно выходил на праздничные демонстрации, и передовики-комсомолки, выстроившись за начальственными мужчинами, несли огромные знамена из красного кумача и портреты вождей мирового пролетариата.
Детство Егора Катенина проходило именно в это время.
Конец сентября. Листья кленов уже краснеют и обреченно падают. Дожди идут все чаще, все интенсивней, солнечных дней становится все меньше, и в этой вечной борьбе солнца с тучами время летит незаметно: дни за днями, ночи за ночами… И детство так же незаметно переходит в юность, юность — в молодость, молодость — в зрелость, зрелость — в старость...
И вот уже есть на что оглянуться, и мудрость, приобретенная к зрелости, уже вроде бы ни к чему и, оглядываясь, понимаешь: все хорошо, но что-то не то, что-то гложет исподтишка, что-то не так! И начинаешь искать, где допустил ошибку, на каком перекрестке в лабиринте жизни свернул не на ту улицу, перешел не на ту сторону. И, найдя, понимаешь, что жизнь — это дорога с односторонним движением, назад возврата нет, ничего уже не вернуть, что жизнь прошла, как прошла она у этого падающего листочка, у которого тоже были все этапы роста…
Яркий, красочный восточный базар, на воротах которого красовалась надпись «Колхозный рынок», все равно оставался базаром, а не рынком. Недалеко от него стояла маленькая мечеть, в скверике перед ней собирались аксакалы. Некоторые из них садились на невысокие перила чугунной ограды и задумчиво перебирали четки, погружаясь в только им известные думы, другие играли в нарды, громко спорили, жестикулируя руками. Третьи, сидя на корточках, о чем-то беседовали.
Вдоль железнодорожных путей, огражденных чугунным забором, пролегала основная дорога на кладбище. «Умера несут! Умера несут!» — кричали мальчишки, сообщая миру об очередной похоронной процессии, движущейся по улице.
У самого берега моря, вдоль побережья раскинулся Приморский бульвар — место отдыха просвещенных стариков. Здесь, сидя на красивых лавочках, в тени магнолий, пенсионеры в шляпах и очках играли в шахматы, говорили тихо, спокойно, иногда подшучивали друг над другом, но всегда оставались вежливыми и уверенными в себе. Надо сказать, что приморский бульвар был местом паломничества всего населения города.
По вечерам, после знойного дня на город опускалась прохлада, темнело довольно быстро. И вот уже огромное, бездонно-звездное небо опрокидывается на бульвар и на море, как чаша, накрывая все своей мерцающей бесконечностью.
Многие горожане семьями и поодиночке чинно прогуливались по аллеям или сидели на длинных скамейках, обсуждая последние городские новости и сплетни. Били в небо фонтаны, пытаясь достать до звезд, опьянительно пахли клумбы с чайными розами, а на летней эстраде массовики-затейники развлекали народ.
Еще одной достопримечательностью был Морской вокзал. Сюда причаливали большие пассажирские лайнеры, готовые доставить в город любопытных туристов, и увезти желающих горожан в увлекательные путешествия по всем морям планеты.
Город был очень дождливым — субтропики. Поэтому, еще с давних времен его улицы обрамлялись с двух сторон глубокими канавами, и на перекрестках тротуары соединялись с проезжей частью маленькими чугунными горбатыми мостиками. В дождь канавы переполнялись стремительно несущейся водой, и по этим мостикам можно было сравнительно легко перейти на противоположную сторону улицы.
Но, чаще, ливень быстро заканчивался, выглядывало солнышко, асфальт истекал паром, а по канавам еще долго убегала вода. Упавшая с неба вода…
Узкая, кривая, словно змея, улица его детства была для проживающих здесь подростков и стадионом и клубом и своего рода Гайд-парком.
***
В тот день все было, как и десять, как и сто лет назад: дождь промыл все на свете, улицы заблестели чистотой и упавшая с неба вода, с чувством выполненного долга весело понеслась по канавам, сливаясь в преисподнюю. Ветерок ласково теребил листву деревьев, и те, кокетливо отряхиваясь, обрызгивали прохожих хрустальными капельками. Попрятавшиеся от неожиданного ливня люди выходили из укрытий, весело переговаривались, постепенно заполняли улицы и дворы.
Два мальчика лет тринадцати-четырнадцати пускали по стремительно несущейся воде самодельные кораблики. Они озабоченно бегали вдоль канавы и спорили, какой из них мчится быстрее. Проходивший мимо мужчина, насквозь промокший под дождем, неожиданно обернулся к одному из них и задорно пошутил: «Эй, парень, тебе уже жениться пора, а ты все кораблики гоняешь». «Парень» смутился, но продолжал играть. Однако, фраза, брошенная прохожим, оказалась программной.
Мальчик - Егорка Катенин по-прежнему носился по двору, по улице, играл в футбол, волейбол, пускал кораблики, но, подспудно, в него уже вселилось новое чувство… Он стал поглядывать на девочек. Чувство это так окрыляло!
Все чаще смотрел он на играющих сверстников, и отмечал про себя, что они еще не созрели до его ощущений. И это ужасно радовало: он взрослел!
И вот наступил день икс. Начало девятого года учебы. Какой-то учитель заболел и восьмой «а» класс в полном составе сбежал с урока. Тоненькая, нежная и хрупкая девочка из этого класса в последнее время привлекала его внимание. Она явно нравилась ему. Беглецы пошли на бульвар. Вернулись к следующему часу: все девочки с чайными розами в руках, и сразу же вслед за ними пришел милиционер. Гоша первым заметил его и, не столько во спасение беглецов, а больше из-за того, чтобы привлечь к себе ее внимание, подбежал и предупредил, что «пришла милиция, прячьте розы!» Он видел, как все засуетились, и она взволнованно о чем-то говорила подружкам.
На мгновение их взгляды встретились. Они не могли не встретиться: как ни старался он изображать равнодушие, но глаза сами искали ее глаза. Всего доля секунды. Для нее, скорее всего, ничего не случилось, она даже не заметила его взгляда, да и его самого не заметила. А он… Он ослеп! Ослеп не физически: он видел все, но мозг не анализировал увиденное. Сердце выпрыгивало из грудной клетки. Чтобы никто не заметил его состояния, отвернулся к окну.
«Вот это да! Что это было? Неужели… Все! Теперь все! Никто… Никто теперь мне не нужен — только она!» — задыхаясь от восторга, думал он.
Вот так — чайные розы и милиционер «навели» мальчика Егорку на девочку Женю.
Учеба, досуг, друзья — все полетело в тартарары. В одно мгновение все отошло на десятый план. Потому что на первом месте была она. И на втором, и на третьем, и на восьмом, и на девятом — всегда и везде была она.
Он решал у доски примеры по геометрии, а в голове витал девичий образ, ее случайный взгляд. Писал сочинение — перед глазами она, мыл посуду, помогая матери — думал о ней.
Возвышенно-задумчивое состояние сына не могло остаться незамеченным родителями. Мальчик стал невнимательным, временами радостным, временами печальным, на вопросы отвечал невпопад, часто переспрашивал и, вообще, был не в себе. Однажды, когда они с матерью остались одни, она стала расспрашивать его о школе, но не в плане учебы, не о поведении, не об оценках…. Она неожиданно поинтересовалась его друзьями, отношениями между ребятами, их интересами, затем плавно перешла к одноклассницам: нравится ли ему кто-либо из них.
Егор насторожился и попытался равнодушно ответить «нет». Но мать, заметив его смущение, и вовсе «пошла в атаку»: Есть ли у тебя девушка? Гоша вяло отбивался, отнекивался, но мать уже поняла, что сыночку есть что скрывать и усилила натиск.
«А что здесь такого, — говорила она, — все в твоем возрасте влюбляются! Мой золотой, это всего лишь говорит о том, что ты уже вырос. Расскажи, может, я тебе что посоветую, чтоб ты не наделал глупостей».
— Каких глупостей, ма, она даже не знает обо мне! — возмутился Егор и понял, что выдал себя, но было уже поздно. — Она, всего лишь, мне нравится.
— Как ее зовут? Она в твоем классе?
— Нет, в восьмом. Ее зовут Женей. Мне никак не удается познакомиться с ней.
Мать поняла, что в этом романе нет взаимности: «Ты не переживай, сынок, первая любовь почти никогда не бывает счастливой. Люди потом опять влюбляются, женятся, у них появляются дети, заботы, новые проблемы, новые радости. И постепенно первая любовь уходит, как говорят, остывает. Она не забывается, но и не занимает того важнейшего места в человеческой жизни, как было первоначально».
Позднее Егор мысленно разговаривал с ней и удрученно повторял: «Как ты ошибалась, ма, как ты ошибалась!»
***
Школа… Это нечто, совершенно не похожее ни на что. Нет в мире другого такого места, которое оставляло бы в душе каждого человека столь глубокий след. Все-таки десять — одиннадцать лет общения с «себе подобными» в самом прекрасном возрасте. Есть что вспомнить….
И он вспоминал…. Кафельный пол первого этажа — шахматкой: темная плитка — светлая плитка. Под лестницей закуток уборщицы (она же ключница, она же сторож, она же «звонарь» — звонит в колокол, предвещающий окончание урока). Досадно — забыл, как ее звали. Она ходит по коридору, беспрерывно ворчит и ругает нерадивых школьников. А тем — море по колено, смеются, убегают.
Перемена. Второй этаж. Вдоль коридора, в ряд, на расстоянии двух метров друг от друга, чинно стоят дежурные старшеклассники с красными повязками: тормозят несущихся сломя голову малышей. Вот прошел в канцелярию учитель английского: молодой, вертлявый, но добрый и наивный. Над ним посмеиваются, но любят. Он обычно ходит, не размахивая руками, а держа их согнутыми в локтях, с открытыми вверх ладонями. Как будто несет невидимый широкий поднос. У него есть чувство юмора. Один из старшеклассников как-то на ходу положил ему в ладонь пять копеек. На что тот остановился, оглянулся, кокетливо сказал: «нахал» и пошел дальше.
Вот идет физик — Гиви Лаврентьевич — на фронте он потерял ногу. Хромает, ходит с тростью. Ко всем обращается на «вы», независимо от возраста, но с нерадивыми учениками иногда так съязвит, что те от стыда не знают куда деваться. Его уважают за глубокие знания, за строгость и за справедливость.
В дальнем конце коридора кучка мальчишек играют в «жопа к стенке»: кто не прислонился к стене, получает удар по мягкому месту. Стайка девчонок-старшеклассниц оживленно обсуждают какую-то свою новость. Кто-то стоит у стены с учебником — «перед смертью не надышишься», кто-то гоняется за кем-то, кто-то упал, кто-то кого-то толкнул… Мальчики из 10 «а» периодически выскакивают из кабинета биологии, выбрасывают вперед себя скелет человека, пугая проходящих мимо девчонок. Стоит ужасный шум, гвалт, топот… Весело! Пять минут анархии. Пять минут хаоса.
И вот здесь, в этой кутерьме, поверх голов, косичек и бантиков, поверх портфелей и книг, поверх испачканных чернилами и изрезанных мальчишками парт, поверх наглядных пособий и портретов великих людей витает очень нежное, неизвестное пока, нематериальное создание — любовь! Молодая, зеленая еще, как новая ученица в сложившемся за многие годы коллективе одноклассников — она тиха и застенчива. Увлеченные своими делами школьники ее не замечают. А она витает в атмосфере — воздушная, легкая с пышной вуалью и развевающимися золотыми волосами, она везде и нигде, она робка и неотвратима, она светла и лучезарна, чиста и непорочна. Для большинства она невидима, но те из старшеклассников, кто ее увидел — а их немало — прозревают и души их окрыляются. Ребята на себе испытывают зарождение чувства. И это чувство — новое, непонятное, словно волны прибоя окатывает с головы до ног, заставляя трепетать сердца.
На спортплощадке «курильщики» обсуждают футбольные новости и тоже говорят о «бабах». Старшеклассники рассказывают о своих «подвигах», младшие почтительно слушают, посмеиваются, мотают на ус, недоверчиво покачивают головами. Рядом со спортплощадкой — мужской туалет: со всех его щелей валит дым — там курят те, кому и покурить охота и, как говорится, приспичило. Шум, гам, беготня, толчея, смех… Школа живет своей обычной жизнью. Так же, как жила в прошлом году, и в позапрошлом, и поза-позапрошлом. Есть только одно отличие, видимо, для избранных: среди этого хаоса идет девушка из другого мира, окруженная сиянием, подняв гордую голову, смотрит вперед, на лице задумчивая улыбка. Овал ее лица прекрасен, завиток волос — бесподобен, глаза — бездонны. Она проходит мимо Егора и непостижимым образом касается его души. Это виртуальное касание столь нежно, волшебно и непознанно, что парень сходит с ума от переполняющего его чувства.
На самом деле Женька шла не одна, с подругами, и не с гордо поднятой головой, а чуть наклоненной к собеседнице, но он-то видел ее по-другому! И так было всегда, когда он встречал Женю. Как она могла этого не замечать? На миг, на долю секунды ее душа смотрела на Егора через большие, карие глаза. «Было бы чудом, — думал он, — если б можно было обратное: через эти глаза заглянуть в твою душу!».
***
«Желтый диск прогуливался чинно по синему безумию небес…» — где-то он уже слышал эти строки. Егорка запрокинул голову: действительно, безумно синее небо. Ни одного облачка. Синяя бездна. И кажется, что нет за ней ни космоса, ни миллиардов звездных миров — одна бездонная синева. И в этой синеве безмятежно плавает пышущий жаром ослепительный солнечный диск.
Два часа дня. Только что прозвенел звонок, и Егор уже выбежал из здания школы. Сейчас, буквально через полминуты, из открытых ворот вывалится толпа учащихся. Малыши и старшеклассники, мальчики и девочки, друзья и подружки — все смешаются в кажущемся беспорядке, образовав кашеобразную массу разномастных голов. И уже через пять — десять минут эта масса растечется в разные стороны, унося с собой знания и дневники с оценками этих самых знаний.
Солнце припекало голову и руки с закатанными по локоть рукавами. Егор стоял, легонько опираясь спиной о ствол молоденького деревца. Он сортировал глазами выходящих из ворот учеников. Портфель оттягивал левую руку, лицо начинало потеть, но если уйти в спасительную тень, то можно не заметить выход той, ради которой он здесь стоит, не идет домой.
Вот вышли две одноклассницы — Вика с Наташкой, о чем-то без умолку болтая, прошли мимо, небрежно помахав ему ладошками. А Егор, от смущения не знал, куда деть руки: ему казалось, что все уже догадались, кого он ждет, что вот-вот начнут над ним подтрунивать. Он чертил носком ботинка полукруги перед собой, перекладывал портфель из руки в руку, посматривал на часы, пытаясь изобразить нетерпение. Да, он ждет. Ну и что? Разве он не имеет права ждать кого-нибудь?
Вот выскочил из двери, размахивая портфелем, Юрка Дубинин. Веселый, озорной, подскочил к Егору: «Катеня, пошли, ты чего? Ждешь кого-то?» Гошка вытер пот со лба: «Жду дядю или тетку — кто быстрее придет». Но Юрка уже не слышал, он подскочил к стоящим у ворот девчонкам и стал о чем-то говорить, размахивая руками и вертясь вокруг них.
«Катеня, пошли», — зовет другой приятель. Катеня — это школьное прозвище Егора, производное от его фамилии. Егор молча отмахнулся и остался подпирать деревце.
Вот она! Девушка с волнистыми каштановыми волосами, в коричневой школьной форме вышла из ворот вместе с подружкой, высокой блондинкой. О чем-то разговаривая, они прошли мимо Егора, и направились в сторону железнодорожного вокзала. Сердце тревожно и сладостно забилось. «Надо подойти, — думал он, — надо решиться… эх, если бы она шла одна! Подойдешь, и что скажешь? Здравствуйте, я ваша тетя? Нет, нельзя действовать так прямолинейно, надо что-то придумать».
Немного постояв для приличия, Егорка огляделся — не смотрят ли на него Юрка с девчонками, изобразил на лице нетерпение, несколько раз посмотрел на часы, махнул рукой — дескать, больше ждать не могу, и пошел к вокзалу. Сначала медленно, как обычный школьник после уроков, потом все больше ускоряя шаг, — надо было нагнать ушедших далеко вперед девчонок.
Егорка следил за ними как сыщик, в то же время старался делать вид, что просто направляется домой. Ему дела нет до тех двух девочек, которые неспешно идут впереди — это для окружающих, что во все глаза разглядывают влюбленного мальчика. Наверное, осуждают: надо же, еще школьник, а уже за девочками бегает.
Девушки пошли через сквер у вокзала, прошли мимо старого фонтана, в котором Егор когда-то топил свои дневники с двойками, пересекли железнодорожный переезд и остановились. Высокая блондинка что-то рассказывала, покачивая портфелем из стороны в сторону, а «каштановая» — предмет его обожания, восхищенно слушала.
Егор тоже остановился и по всем правилам детектива стал завязывать шнурки на ботинках. Подружки болтали минут пятнадцать. Егор не считал, но раз двадцать он точно развязал и снова завязал шнурки. Девушки распрощались, «каштановая» перешла улицу и пошла по тротуару влево.
«Она одна! — подзадоривал он себя, — Давай, надо подойти». И опять сомнения: что сказать? Как это — вот просто так подойти и заговорить? А если она …»
Расстояние между ним и девушкой то сокращалось, то увеличивалось, а он все не мог решиться. Она свернула за угол, прошла еще два дома и вошла в подъезд, как раз тогда, когда он решился, и стал стремительно сокращать расстояние между ними. Не успел.
«Ну, что ж, — облегченно подумал Гоша, в глубине души радуясь, что не успел, — может, это и к лучшему. Во всяком случае, я теперь знаю, где она живет».
С этого момента он «провожал» ее домой ежедневно. Шел на небольшом расстоянии, делая вид, что ему просто по пути. О чем думал? Не думал — мечтал. Он мечтал, чтобы кто-нибудь напал на нее, обидел. Ох, как бы он тогда налетел на хулиганов! Разметал бы их в пух и прах. Это ли не повод, чтобы подружиться! Но дни шли за днями, а на Женю никто не нападал. Он тогда еще и имени ее не знал, и не знал, как узнать его. Помог случай.
Конец недели. Суббота. Уроков немного, и Егор, как штык, — на часах под тем же деревцем. Почему-то полюбил это деревце, тоненькое, сантиметров восемь в диаметре, оно стало для него чуть ли не талисманом. Осторожно, чтобы не сломать, прислонялся к стволу. Держа правую ладонь как прокладку между спиной и деревом, он с замиранием сердца ждал выхода девушки. А та, тем временем, и не подозревала, что паренек, небрежно привалившийся к деревцу, терзает свою душу грезами о ней.
Вот уже все одноклассники разбежались по домам, ребята из других классов ушли, тротуар перед воротами опустел, а ее все нет и нет. Егор решил вернуться в школу. Расписание восьмого «а» он знал назубок, лучше, чем свое, и не сомневался, что уроки уже закончились. Пробежал по кабинетам — никого. Вышел во двор, затем на спортплощадку и… Вот оно, его сокровище: восьмой «а» сдает зачеты по прыжкам в высоту.
Кроме «восьмого» здесь «тусовались» и учащиеся других классов: завсегдатаи спортплощадки, курильщики, прогульщики и так далее. Появление Егора никого не удивило. Никто не обратил на него внимания.
Учитель физкультуры Амиран Шалвович, которого за глаза ребята называли просто — Амиран, стоял сбоку от левой стойки с перекладиной, держа в руках журнал и тетрадь. Он поочередно вызывал учеников на прыжок. Мальчишки прыгали, кривлялись, но метровую высоту, все-таки брали с переменным успехом. Другое дело девочки. Им было так весело и смешно, что практически ни одна из них высоты не взяла. Они разбегались, подбегали к перекладине, и «складывались», падая от смеха. Некоторые проползали под перекладиной. Как ни старался добродушный Амиран приструнить их, как ни грозился двойкой в четверти, ничто не помогало. Смешинка в рот попала и все.
Егор не спеша, с видом праздного зеваки, подошел к учителю и встал за его спиной, стараясь заглянуть в журнал. Он быстро сообразил, что из списка можно выяснить ее имя. Площадка шумела, подбадривая и критикуя прыгунов, а Егор смотрел на девушку с волнистыми каштановыми волосами. Она была в синем спортивном трико, волосы завязаны в два торчащих хвостика — Егор умилялся ею.
«Сихарулидзе Настя», — объявлял учитель очередного прыгуна, та разбегалась и… история повторялась.
«Ситчикова Александра», — Амиран что-то пометил в тетради. На всеобщее удивление, Александра разбежалась, смеясь, но когда приблизилась к планке, напряглась и перепрыгнула ее, изящно изогнув спину. Все захлопали, засвистели. А Амиран поднял руку, призывая к тишине, и громко объявил: «Пять!»
«Это та, с которой она домой идет», — отметил для себя Катенин.
«Сагатова Евгения», — продолжил учитель, и Егор окаменел от напряжения, увидев, что его «каштановая» вышла на исходную позицию. Она тоже разбежалась, смеясь, и попыталась перепрыгнуть, но сбила стойку. Для Егора больше ничего не существовало, ему уже ничего не надо было: он узнал это волшебное имя! Ее зовут Евгенией, Женей. Женя Сагатова! Как прекрасно это звучит! Какое тепло и какой свет исходит от ее имени!
***
К началу десятого года учебы он уже не поджидал ее у школы, а шел прямо к заброшенному фонтану и прятался за деревьями. Ежедневно уговаривал себя подойти к ней, поговорить, и также регулярно задавал себе вопрос — «о чем?» Действительно, Егор не мог придумать тему разговора, не мог найти нужных слов, терялся и, стыдно признаться самому себе, боялся ее. Он клял свою нерешительность, но ничего с собой поделать не мог. Боялся показаться смешным.
Но вот сегодня, то ли погода была благоприятной, то ли птички пели особенно звонко, но он решился. Дождь недавно закончился, Егор стоял под высоким кустом акации, когда девушки прошли мимо фонтана.
Капля сорвалась с листа и опрометью бросилась за шиворот. Это привело его в чувство. Егор вышел из засады и сначала медленно, а затем, ускоряя шаг, направился к ним.
— Девушки, постойте! — сказал он, задыхаясь больше от волнения, чем от быстрой ходьбы. — Постойте!
Они обернулись удивленно и остановились.
— Вы ведь из девятого «а», правда?
— Да, — продолжила удивляться подружка Шура Ситчикова, а Женя как-то робко взглянула на него.
— А я из десятого «б». Вы уже проходили теорию относительности по физике?
— Нет, — так же протяжно, удивленно ответила Шура.
— Да проходили, проходили, — нетерпеливо сказала Женя, — помнишь, физик нам рассказывал… Но это не по программе…
— А, это которые в трамвае и на остановке? Как они соотносятся?
— Ну вот, — обрадовался Егор, значит, теорию относительности вы знаете. Тогда, мне кажется, вы должны сказать, как вы ко мне относитесь?
— Как… В каком плане?
— В личном, девочки, в личном.
Девушки растерялись, не ожидая такого поворота. Они думали, что речь идет о физике, а оказалось — о лирике.
Шура поняла это быстрее Жени.
— Знаешь, друг, — весело сказала и в голосе ее слышалась шутливая угроза, — там ведь, у Эйнштейна, что-то говорится о скорости света, правда?
— Ну да, об энергии: Е равно эм це квадрат.
— Так вот, если ты сейчас же не отстанешь от нас, мы придадим тебе такое ускорение, что улетишь со скоростью света. И никакое эм це квадрат тебе уже не поможет.
Девушки смеясь, двинулись дальше.
— Вот! Вот! Я всегда говорил, — в тон Шуре и так же весело парировал Егор, снова обгоняя их. — Когда физикой занимаются строптивые девушки, то теория относительности незаметно переходит в теорию вероятности. Что значит: если не отстанешь, мы придадим? Вероятность. То есть, может, придадите, а может, и нет. И потом, если придадите мне ускорение, то я и без Эйнштейна вам скажу — это уголовное преступление. И вот тут-то вступает в действие уже великий Ньютон, и говорит, что сила действия равна силе противодействия.
— Ты посмотри на него, — опять же весело возмутилась Шура, останавливаясь, — он еще и угрожает!
— Ни в коем случае, — парировал Егор. — Плохо знаете физику, мадам.
— Ну да, конечно, — вмешалась Женя. Она повернулась к Шуре, — если ты пнешь ногой стенку, то с такой же силой стенка «пнет» тебя. Это же не значит, что она тебя ударила. Просто это противодействие.
«Отличница», — восхищенно подумал Егор, и протянул ей свою ладонь:
— Меня зовут Егор. Приятно видеть редкостное явление — молоденьких девушек, разбирающихся в физике…
— Катенин? — в голосе послышались требовательные нотки. — Катенин! Может, вы расскажете нам, что означает эта формула?
Егор очнулся и встал. Требовательный и строгий Гиви Лаврентьевич стоял перед ним, буквально в полуметре и смотрел с укором. Со всех сторон несся шепот: друзья подсказывали. Но он ничего не слышал. Он промечтал половину урока и сейчас напряженно пытался понять чего от него хотят.
— Вы так задумчиво смотрели в окно, — продолжал учитель, — Может, поделитесь с нами, что вы там увидели?
— Ничего я там не видел, — угрюмо ответил Егор,
— Значит, вы смотрели и ничего не видели? Занялись, так сказать, самосозерцанием. Или, может, открываете новые законы физики? Хотите опровергнуть Эйнштейна? Ребята, кто поможет нашему «гению»?
Егор сел. Обида душила. Не хотелось ни во что вникать, ничего учить. Такую красивую мечту прервали!
***
В этом году парень стал задумываться над тем, как выглядит. Скептически рассматривал себя в зеркале и был недоволен. Телосложение не атлетическое, мускулы накачаны слабо…
Записался в секцию бокса. Нагрузки нешуточные, но он бился за Женю! Пока что с грушами и матрацами, но ведь это пока. Все было в радость. Появились новые друзья, новые знакомства. Коллектив в секции бокса был дружен, весел и здоров. Более опытные помогали новичкам, никогда не случалось нечестных боев, не было обиженных, также, как не было и зазнайства.
«Если кто ее обидит!» - думал он, из последних сил молотя по большому кожаному матрацу, — На тебе! На!, Получи, гад!». Как только чувствовал, что устал, и больше нет сил, начинал представлять, как воображаемый бандит бьет Женю по лицу — и силы появлялись — невесть откуда появлялись! Открывалось второе дыхание, и он, разъяренный, дубасил матрац, как будто это был реальный обидчик Жени. Тренер, в таких случаях, видя его «бешенство», шутил: «матрац порвешь, заставлю платить».
Летом с родителями уехал отдыхать в Анапу, к родственникам. Два с половиной месяца сплошной тоски у самого синего и самого веселого моря. Его не радовали ни пляж, ни прогулки на катерах, ни катания на «бананах», ни экскурсии… Он с радостью уехал бы обратно, если бы не знал, что Жени там нет. Она с родителями тоже где-то отдыхает.
(продолжение следует)