Роман с комсомолкой часть 7

РОМАН С «КОМСОМОЛКОЙ»

ЧАСТЬ 7

Откровенный, эротичный, неприличный, драматичный, триллер о работе в легендарной газете, с непечатными выражениями и неприличными фотографиями, основанный на дневниках, статьях, рассказах, былинах, воспоминаниях, глюках и, утренних, философских размышлениях автора.

ЧТО БЫЛО В ПРОШЛЫХ ГЛАВАХ

Неутомимый, безработный, провинциальный графоман, пройдоха и авантюрист, Александр Мешков, неожиданно получает приглашение поработать в газете «Комсомольская правда». После публикации серии статей о жизни русских нелегалов в Великобритании, за ним закрепляется слава, и должность «редакционного бомжа», благодаря которой, он свободно разъезжает по миру, преображая себя, то в грузчика, то, в сутенера, то в сценариста, то в порноартиста, а иногда даже (О! Ужас!) в бездомного наркомана-алкаша.   


КАК МОСКОВСКИЙ НЕЛЕГАЛ ПОЛЕВРОПЫ ЗАДОЛБАЛ!

"Не только курочка клюет, но и рыбка".
(Николай Клюев, проктолог и афорист)

Утро. Седой туман стелется полупрозрачной вуалью над озером. Пичужка поет утреннюю песнь, призывая к сладкому соитию трелями своего страстного, неуемного пичужа. Ужо и рыболовы Земли споро закинули в водоемы снасти: удочки, сети, аммонал. Мне всегда была чужда нечаянная радость ожидания поклевки. Я не могу часами тупо следить за неподвижным поплавком, и остервенело, словно молодой сеттер, вскакивать при каждом его покачивании. Обычно, на скучную, удильную забаву меня и оселом не заманишь. Мне надо, чтобы сразу клевало, а я бы лишь методично выдергивал добычу и сваливал ее в бочку. Но, тем не менее, я, словно древний, голодный славянин Мудослав, сижу на берегу озера, возле ивушки склоненной, на корточках, в руце - корявое, сучковатое удилище. Поплавок изредка легонько играет, обманчиво подрыгивается. Золото Авроры в час утренний блестит. Зефир струит зерцало вод, язвимых лютых бедствий жалом. Легкий ветерок рисует рябью абстрактные картины на бурой глади озера. Лягушки-певуньи устроили нестройный, утренний дивертисмент.


Неожиданно раздается треск ломаемых сучьев. Откуда-то сзади, из-за зарослей облепихи, словно заблудившийся Фавн, выходит мужчина, удивительно похожий на главного редактора «Комсомолки», слегка опухший, с сучьями, застрявшими в волосах, в синем комбинезоне, перепачканном известкою, и, небрежно кивнув непокрытой, клочной головою, присаживается рядом, подложив под себя  свежий номер «Комсомольской правды», и уперев ноги в чахлый пень.
- Поймал что-нибудь? – спрашивает после долгого молчания он.
Я киваю в сторону ведра, где плавают к верху пузом два погибших от моих ловких подсечек, братана-ротана.
- Погоды-то какие стоят чудные, право! – поделился наблюдениями я, чтобы поддержать диалог.
- Ну, и в чем тогда смысл твоей рыбалки? В этих двух, дохлых мальках?
Я и сам хорошо понимаю, что смысла в дохлых ротанах не больше чем в изучении мозга и разгадки категории Счастья.
- А в чем тогда смысл нашей сраной работы? – словно иудей, вопросом на вопрос иудея, отвечаю я.
- В том, что мы создаем продукт, в котором нуждаются люди. – ответил редактор немедленно.
-  Ха-ха! - рассмеялся я ему в лицо, - это коварное лукавство. На самом деле мы деньги зарабатываем. И смысл нашей работы, убедить наших внушаемых читателей,  в том, что они в нас нуждаются.

- Тебе что: не нравится работать журналистом? – став строгим на вид, шеф, причмокивая, раскуривает толстую сигару «Romeo & Juliett». Из зарослей облепихи выходит толстый черно-белый кот, и, высокомерно оглядев нас, неспешно устраивается возле моих ног.
- Не нравится. Ох, не нравится. И никогда не нравилась мне журналистика. Еще студентом, зубря основы Научного коммунизма, я понял, что учит она нас лгать своим же братьям и отцам. Журналистика - от Лукавого! Ране она выполняла церковный заказ и царский. Сегодня мы выполняем заказ, тех, кто нам платит. Вот я, вообще не имею политических убеждений, мне они по фигу, но я работаю в «Комсомолке» и должен отражать ее политику.
- Да что ты гонишь? Какое отношение твоя писанина имеет к политике? – возмутился редактор.
Я не смутился.
- По крайне мере, я уяснил, что не должен трунить над Путиным. Так ведь? В нашей газете правдоподобие давно уже равно правде.
- Труни! Кто тебе мешает? Труни! Давай! Все же трунят! «Камеди клаб» вообще пародии на него делают. Ты чего не трунишь?
- Да, вообще-то, я им доволен!
- Ну, слава Богу. Камень с плеч.

- Вообще, когда журналист берет на себя миссию Пророка или резонера, ментора, это вызывает обоснованное раздражение. У меня, в частности. Ведь многие читатели, гораздо умнее нас, самозваных, самовлюбленных, обуянных гордыней, мудрецов. И вы, и я, и Скойбеда, и Варсегов, и Сапожникова, и многие другие, возомнившие себя инженерами человеческих душ, посвященными жрецами, почему-то убеждены, что нам нужно говорит, поучать, писать, печатать как можно больше, что все это нужно для блага человечества. И все мы, отрицая, поучая, не замечаем того, что мы не знаем простого:  что хорошо, что дурно. Но мне, ветру, орлу и сердцу творца - нет Закона! Я уже давно понял для себя: я не в праве кого-то учить, а просто хочу творить свободно.
- Да каждый писатель, даже на уровне подсознания, поучает читателя. Он берет на себя право творить свободно, излагая свою правду. Тем самым, вынуждая читателя ее принимать.
- Или - не принимать! А в «Комсомолке» я подсознательно боюсь своим суждением обидеть героя материала, или читателя, у которого есть свое, собственное, иное мнение. Я всегда имею их в виду, когда пишу для газеты.
- То есть, а когда ты пишешь свои пахабные рассказы, тебе плевать на мнение читателя?
- В рассказах и романах, я никому не навязываю своего мнения. Я не для всех пишу. Это газета на всех рассчитана. Я пишу только для своего вероятного единомышленника, гипотетичного брата по разуму. Пусть даже их будет пять или десять.

- О! Робеспьер! Смутьян! Сочинитель, стиходей, твою мать, - недовольно ворчит редактор, нервно отхлебывая коньяк из плоской фляжки, - А что же ты тогда работаешь в «Комсомолке»? Кто тебя держит, правдолюб хренов? Уходи в писатели! Освободи место тому, кто любит и ценит журналистику!
- Ага! Уходи! Мне здесь хорошо платят. Я – продажный. Мне деньги нужны.
- Для чего тебе деньги?
- Ну как…
- Чего тебе не хватает? У тебя дача, машина, жена…. Как она с тобой живет, с алкашом????
- Для того, чтобы свободно, без нужды и забот о хлебе и вине, предаться свободному творчеству.
- Особенно, о вине? Это все гнилые отмазки, мой лживый друг. Lame excuse!!!! Поэт Велемир Хлебников был бездомным и писал на улице. Александр Грин не всегда имел деньги на хлеб и бухло, но его, в отличии от тебя будут помнить в веках. Эдгар По - нищенствовал. Достоевский жил в долг. Ты написал свой лучший роман Zopa, будучи голоден.
- Ага! Еще Диоген в бочке жил и создал философию, а парень из Назарета питал свою плоть жалким подаянием, но сотворил великое учение…., - добавил я, схватив удочку. Поплавок внезапно исчез в глубине вод. Я резко подсек, и вытянул огромную рыбину, величиной с половозрелого мериноса. Рыба отчаянно билась в моих руках, пытаясь убежать на родину, на глубину, но я левым, боковым ударом, унял ее патриотические порывы. Редактор некоторое время, молча и бесстрастно, курит сигару, глядя на неравный бой венца творения и водоплавающей пищи.

 - Беспорядок в твоей башке обличает присутствие Музы, но отсутствие любви! – сказал он, прокашлявшись, - А спорадическое везение - Верой и Любовью Бога.
В камышах крякнула кряква. Прошелестела листвой прибрежная брюква. Откликнулась усохшей соплей внеземная буква.
- А вот скажите мне, а правда, что журналистике приходит ****ец? – хитровато прищурился я, насаживая нового, шустрого, извивающегося опарыша на крючок. Опарыши, как оказалось, совсем не желают закончить свои дни наживкою. А хотят оставить след в ноосфере Вернадского. Мы никогда не задумывались, убивая опарыша, что он думает, в последние секунды его жизни. «Кто дал право этому небритому существу, с длинным носом и двумя ногами, убивать меня? Почему не я его?»

- Правда. Сначала неминуемо сдохнут бумажные издания. Перейдут в мультимедиа. Сейчас тиражи газет падают на десять процентов в год. А многие блогеры сегодня гораздо образованнее и компетентнее большинства журналистов.
- Это да….
- Понимаешь, Санек, профессия журналист была актуальной в период интенсивной массовой пропаганды, и невысокой образованности основного населения. Тебе крупно повезло: ты успел вскочить в последний вагон. Успел заработать на сытую, спокойную старость. Но этот вагон уже отцепили. И ты один в пустом вагоне. Пишешь ты смешно, но неэффективно с практической точки зрения. Неактуально. Ты не цепляешь больше. Не заводишь. Ты как модный писатель. Вот были, допустим, Теодор Драйзер, Бегбедер или, какой-нибудь, Плюшкин-Коклюшкин. Они сверкнули и ушли. А кто их теперь читает? Или поп-певцы. Они спели для своего короткого мига в этом мире. Они не классики. И тем более, журналисты – не классики. Увы, но их не будут помнить и перечитывать. Каждое время имеет своих героев. Скоро не будут читать Фадеева, как не читают Панферова, или «Цемент» Гладкова, да и того же Солженицына не будут читать. А уж тебя и подавно! Всех обвинят во лжи. История перепишется. А теперь ты скажи мне честно: с кем ты постоянно бухаешь в редакции? Отчего ты всегда пьян?
- То есть, попросту говоря, вы предлагаете мне стукануть на корешей? Спалить контакты?

Редактор рассмеялся раскатисто и громко. По воде пробежали волны. Я видел, как от берега в панике разбежались в глубину караси, щуки и ротаны.
- Да, брось ты. Я же не для репрессий спрашиваю. Просто хочу подтвердить свои догадки. Баранов, Прокопенко, Баранец, Дятлов…. Так ведь? Еще кто? Гришин?
- Гришин? Что вы такое говорите?! Как вы могли подумать такое!!!! – воскликнул я, не в силах сдержать справедливого возмущения, - Вы еще скажите: Ганелин!
- Ну, кто еще? Скружанский? Коц? Со Скружанским, я знаю, вы шмаль курите в правом крыле этажа. У стен есть уши и нос! Я же все знаю, Саша. Я же главный редактор! Ёпть!
- Своих не сдаем! – произнес я дрогнувшим голосом, стиснув кулаки.
- Ой-ой-ой…. Джордано Бруно! Святой Себастьян!

Редактор, тихо засмеялся, полез в карман комбинезона, достал…. (глазам своим не верю!) толстую пачку долларов сотенными купюрами, перевязанную резинкой от трусов и протянул ее мне.
- Держи. Здесь двадцать тысяч. Держи, держи.
- Да нет…. Что это? Я все равно никого не сдам…. – угрюмо повторял я, жадно глядя на пачку.
- Да, не надо никого сдавать! Держи, я сказал, - Шеф настойчиво совал мне в руку пачку, - Купи себе машину нормальную, там дачу… я не знаю…
- Да не надо…. зачем? За что? – жалобно, смущенно, словно непорочная иудейская девица перед дефлорацией, нервно теребя пачку в своих дрожащих руках, бормотал растерянно я. Стыдно признаться, но я, возросший на мелких медяках, до сих пор не испытываю непреодолимого отвращения к легкой наживе и дармовым бумажным деньгам.
- Бери! Это тебе от меня лично за щеголеватость слога. Ты - наш редакционный Вергилий!
- Скажете тоже… Вергилий какой-то…
- Нет. Ты не Вергилий! Ты – Гете! Франсуа Рабле!
- Скажете тоже – Рабле. Рабле до меня ишшо ссать да ссать….
- А что ты думаешь: редактор не может вот так просто, по человечески, поощрить хорошего сотрудника. Или вы все думаете, что редактор жлоб? А? Думаете? Хулите меня за спиной?
- Я? Да я…. Хулить? Никогда! Только хвалю! Я не думал…. Вы не жлоб! Какой вы – жлоб! Вы – редкой щедрости человек. И Путин не жлоб, - на всякий случай, добавил я, втайне надеясь еще на одну пачку, - Вы оба – редкой щедрости люди! Вы – святые!
- Ну, будя, будя, - добродушно осадил мой мадригальный дифирамб шеф, слегка покраснев от смущения, - Давай, без этого вот…. Без обид, Мешок. И никому! Слышишь? Никому о нашей встрече ни слова! Повтори!
- Никому! Никому, слышишь, никому, о нашей встрече ни слова! Повтори! – покорно повторил я.
- Громче! Еще громче! Пусть все слышат!
- Никому! Никому, слышишь, никому о нашей встрече ни слова!!!! – заорал я, что было мочи, словно футболист, мотивированный толстой пачкой долларов, и тут же, получил от редактора коварный, точный, болезненный «мидл кик» в область печени. Я медленно осел на траву, на минуту потеряв сознание. И тут же открыл глаза, но увидел перед собой лишь темную пустоту Вселенной.


- Ты что орешь? – зашипел кто-то сбоку недовольным голосом моей нежной, неуемной Танюшки, обладательницы диплома юриста, упругого зада и увесистого, армянского носяры.
В полумраке, освещаемым тусклым сиянием лампады, я стал различать кивот с образами, фарфоровую пастушку, копию работы Леруа, гипсовую фигурку Будды, мою несносную, ненасытную, носастую блудницу, исполненную утренней тревоги, отваги и неги….
- Кошмар, что ли, приснился? Орешь, как этот…. Как Джо Кокер.
Ее неожиданное появление в моем коммерческом сне застало меня врасплох, хотя не было лишено приятности.
- Как Джо Кокер, которому вручную оторвали яйца, - добавил я, будучи по утрам склонным к детализации.
- Кошмар, говоришь? Да я бы так не сказал…., - некоторое время я все еще ощущал в своей руке приятную теплую шершавость тугой пачки банкнот, перешедшей в ощущение теплой, упругой, женской груди. Увы! Это был всего лишь сладкий сон про деньги. В ту беспорядочную, шалую пору, деньги у меня, неисправимого мота, винофила и хлебосола, не задерживались, друзей у меня не было, и оттого я утешался в объятиях уморительных, потешных чаровниц, начитанных причудниц. Впрочем, я недолго тосковал по тугой пачке долларов, согревшей мне руку во сне. Лучше лоно девицы в руках, чем пачка долларов во снах! У Танюшки есть харизма. Маленькая такая…. Она ходит по комнате голая, настойчиво демонстрирует свою небритую харизму, как навязчивый торговец, невнятно намекая на что-то сокровенное.
- Тебе, Сашуля, надо срочно завязывать бухать, - строго, словно Бабушка, поучает она меня, - Срочно! Сегодня же! Тебе уже во сне белочка является. Я ночью пописать просыпалась, посмотрела, а ты мычишь, бубнишь, рот открыт, и слюна изо рта на подушку стекает. Ужас!!!! Давай к врачу сходим? А? Я заплачу!!!

Собака обычно снится к другу. Друг снится к собаке. Говно снится к деньгам. Деньги - к говну. А редактор всегда снится к путешествию. И посему, явился я Сунгоркину в кабинет, как мимолетное видение, как гений чистой красоты, испросил позволения отправиться на заработки гастробайтером в Испанию.
- Езжай. Только недолго, - сказал Сунгоркин. На яву, был он скуп на слова и на деньги, не то, что тот, очаровательный, взбалмошный и щедрый балагур из давешнего сна.
После чего, сбегал в церковь, испросил благословления у Батюшки, собрал рюкзак, выправил визу, сел в самолет, и был таков.


ЛЮБИШЬ ПОРТИТЬ БАБ? ЗНАЧИТЬ, ТЫ, НЕ РАБ!

«Вино, виски и эль, не заменять нам бордель!»

(Джо Эрнст Сатриани, торговец ворованными мобильниками, г. Торонто, брат гитариста Фабио Сатриани, который привез мне джинсы Levis, из Италии в 1976 году)

В этой жизни я уже успел пожить нелегалом в Великобритании, Турции, Греции, и даже в Москве. И постиг одну вещь: проблемы нелегальной эмиграции везде одинаковы, как однояйцовые братья, правда, решаются они по-разному. Об актуальности вопроса свидетельствуют цунами последних массовых выступлений нелегалов по всему миру. Более 10 млн. наших соотечественников живут и работают в дальнем зарубежье. Есть ли панацея от этой болезни? Разобраться в этом и помочь миру решить эту проблему, решил я, отправляясь на родину Сервантеса, Дали и Дон Жуана.

1.

Самый распространенный и простой, как все гениальное, путь: стать нелегальным эмигрантом – купить дешевый тур, уехать и не вернуться. Так я поступаю всякий раз, когда хочу стать  нелегалом.

И вот время тура и визы истекло, и сегодня я, проснулся у себя в отеле в 2 часа ночи со странным ощущением, что я нелегальный эмигрант. Это не самый лучший статус. Нелегала, как и настоящего художника, всякий может обидеть.

Ночью темной, словно тать, Я вышел на пустынные улицы городка Мальграт дель Мар. Рядом в темноте пыхтело море. Я шлепал по лужицам в поисках, какого-нибудь бара. Но, здесь, в Каталонии, испанцы по ночам спят. И бармены тоже. Ночных киосков там тоже нет. Туго русскому сердцу здесь. Задумайтесь, братья, прежде чем ехать на заработки!

Было тихо, и лишь только легкое шуршание шин шептало что-то позади меня. Всю ночь меня, праздного ночного гуляку,  сопровождала полицейская машина с потушенными фарами. Ни разу они не вышли из машины и не оскорбили меня проверкой документов. Определенно, с нежностью подумал я, в стране с такими полицейскими можно жить! И потом, тут нет бомжей! У меня не будет конкуренции! (О! Наивный русский паренек! Ты еще узнаешь, как глубоко ты заблуждался!)

Шляясь в поисках работы бармена, официанта или грузчика, по ресторанам и барам, я познакомился с русской девушкой Ниной. Она работала товароведом в небольшом ресторанчике, на берегу моря. Ее путь в Испанию, был прост, как сопля ребенка. Эта чаровница  приехала сюда переводчиком, пленила молодого кабальеро Родриго и, удачно вложив свои сокровища и харизму, вышла замуж.
 
- Здесь ты работы не найдешь! – разочаровала она меня. – В сфере обслуживания все забито скандинавами, а предприятий никаких нет. Кстати, хочешь скажу, почему тебя никто не возьмет барменом?
- Скажи, ради Бога.
- Потому, что как только русский встает за стойку, он начинает мухлевать! Ни один хозяин, если он не шиза, не возьмет барменом русского! Поезжай в Андалусию! – советует мне Нинель. – Там очень много русских. И работу найти легче. Там сельское хозяйство. Помидоры, оливки, фрукты будешь собирать. К тому же, там много русских проституток!
- Не может быть! – не поверил я своим ушам, и уже через полчаса мчался по горному серпантину на автобусе в Андалусию, к своим, к русским!

2.

Я приехал в приморский городок с красивым женским именем Альмерия, ранним утром, когда Альмерия спала крепким, беспечным, чистым сном непорочной девы. Дождавшись ее пробуждения, я стал рыскать в поисках русских. Но шли часы, а людей в спортивных костюмах, пьющих пиво из горла, матерящихся и плюющих шелуху на асфальт, я так и не встретил. Было много мавров и мучачос, лимитчиков из стран Северной Африки и Латинской Америки. Они были веселы и полны оптимизма. 
 
В жаркий час сиесты, я сидел на  песке у самого синего Средиземного моря и уплетал большой кусок ветчины с булкой, запивая пивком «Святой Мигель», когда неподалеку на валун присел чернокожий паренек, непохожий на меня, и стал наблюдать за моим лукулловым пиршеством. Кадык его под пупырчатой кожей ходил ходуном.
- Есть, поди, хочешь? – догадался я, тщательно прожевывая ветчину.
Паренек радостно закивал головой.
- Ну, и сколько же ты не ел? – продолжал я светскую беседу.
- Три дня, – ответил мой новый африканский знакомый. В глазах его светился неземной огонь надежды.
- Ну, это немного, - сказал я, вспоминая свою голодную молодость. – Мне случалось голодать и поболе.
Вскоре мне стало мучительно стыдно за свое, вызывающее благополучие, и я, покончив в себе с кулачеством, как с классом, отрезал ему полфунта ветчины, разрушив стереотип о русском жлобстве.
- Вот встретишь меня через год – я буду уже на Порше проезжать мимо тебя с золотым перстнем на пальце! – говорит мне, смачно чавкая, Папамаригуй, после второго куска халявной ветчины, показывая средний, кривой, как сучок баобаба, палец, на котором вскоре будет золотое кольцо от Кортье. Он прибыл в Испанию экстремальным морским путем, на лодке. Из Дакара до острова Лос Пальмос он добрался самолетом. Там он заплатил 1000 баксов нелегальную доставку в Испанию. 60 отчаянных сенегальских парней погрузились в большой баркас и отчалили от пристани. Пять ночей они шли на веслах (чтобы не засекли) по Средиземному морю к новой, счастливой жизни на чужбине. У них кончилась вода, пища. Но они дошли. Он показал мне своим кривым баобабом место, недалеко от берега, где их три дня назад ночью высадили отчаянные парни из Лос Пальмоса, занимающиеся таким опасным, но доходным бизнесом. 60 тысяч заработали они за 1 рейс.  Надо сказать, что Папамаригуй – не самый бедный парень в Сенегале. Он – столичный житель. У него даже компьютер дома есть. Но зарабатывал он всего 20 долларов в месяц. А в провинции и таких денег не видят. Там умирают от голода.
 

Мой друг Папамаригуй в благодарность за ветчину и пиво «Святой Мигель» спел мне несколько сенегальских шлягеров и отвел меня на улицу Carrea del doctoral в приют для бездомных, где он ожидал своей очереди на вселение. (Кстати, через пару лет он нашел меня, и стал моим другом в Фейсбуке. Значит, купил-таки Порше!)

В РАЮ НЕТ МЕСТА ДЛЯ МЕНЯ!

Ночлежка называлась – Центр социальной помощи или проще: Centro municipal de acogido NUEVA ANDALUCIA. Возле центра, на ступеньках и на асфальте   в разных позах кучковалась пестрая клумба разнополых людей всех оттенков цветов кожи. Все это напомнило мне картину «У парадного подъезда»….
- Буэнос диас! – жизнеутверждающе поприветствовал я их, но в ответ было только настороженное молчание.
Мой нездоровый оптимизм несколько диссонировал с атмосферой всеобщего уныния. Чтобы не быть побитым, я не стал дожидаться ответного приветствия и прошел в контору. Я предъявил дубликатом бесценного груза свой многоголовый орластый паспорт начальнику заведения, испанцу в бороде и в очках, попивающему чаек.   
- Извини, приятель, но сегодня мест нет. – сказал он шумно хлебнул из чашки, даже не сравнив меня с фотографией.
- А когда будут?
- Ты видишь людей на улице? – кивнул он в сторону двери. - Они ждут, и ты жди. Как только освободится место – сразу вселим.
Его обещание звучало как-то не очень убедительно. Но я, со свойственным мне оптимизмом, нашел неподалеку уютные кусты, устроил там нехитрое жилище, стал ждать, чтобы занять свое место под небом Андалузии. На следующий день я проснулся с первыми андалузскими петухами. Многие вчерашние знакомые уже вселились, но их место в очереди тут же, заняли другие претенденты на мое место. Я узнал, что в приюте можно оставаться только три дня. Тебя будут кормить, поить, а потом ты должен освободить место другим страждущим. А через пару дней ты можешь снова занимать очередь и так пока не найдешь постоянное жилье. В центре всего 80 мест. Я решил оставаться у порога ночлежки до победного конца. Сумерки окутали город. На травке, под кустиками разместилось десятка два нелегалов, и штук пять жирных котов, которые нагло требовали поделиться с ними харчами. 
 
НА ДНЕ

Ночевать на улице мне пришлось три ночи. Мы,  представители различных наций и народов, сдружились в этом целеустремленном ожидании эфемерного благополучия. В первую ночь, бухой кубинец Педро угостил меня кубинским ромом. Рядом, под кустом, оглушительно храпел марокканец Самир.  Педро безжалостно, с матерком, критиковал кубинский режим, путая испанские и английские слова.
- Фидель довел нас до отчаяния! Так не любить свой народ, чтобы довести его до такого унижения, это просто мерзко! 20 долларов в месяц зарплата – считается верхом счастья! Остальные *** сосут! На фиг мне его идеи, если я есть хочу! Я просто хочу жить, как нормальный человек. Хочу иметь свой дом, семью. И мне насрать на судьбу мирового пролетариата и всеобщее равенство и братство! И там ничего не изменится, потому что на смену ему придет Рауль!

 У Педро на родине осталась девушка. Его мечта – закрепиться здесь и вызвать ее, чтобы вместе созидать уютное мещанское гнездышко с многочисленной шумной чернокожей ребятней. Но, похоже, до этого далеко. Наконец судьба улыбнулась и нам, утренней улыбкою Авроры. Подошла наша очередь. Мы на целых три дня стали полноправными членами испанского общества с крышей над головой.

Внутри центра чистенько и достаточно уютно. (Убираем сами – уборщиц тут нет!) На стенах в коридоре фотографии счастливой жизни обитателей приюта. Вот они, улыбаясь, сидят дружной интернациональной семьей в парке, рядом с центром, вот они трапезничают в столовой, играют в волейбол. А вот какой-то добрый проверяющий чиновник с чувством пожимает руку старичку-арабу. Рай, да и только!

В маленьких комнатках по два человека. Меня поселили с болгарином Андреем. Собственно, он не такой уж и Андрей. При рождении его назвали – Айпан. Он родился в мусульманской семье. Но в 1981 году Тодор Живков решил всех мусульман в массовом порядке назвать «нормальными» христианскими именами. Так Айпан стал Андреем. В Болгарии он работал сначала у себя в Ловеке барменом, потом в Пловдиве на маленьком пивоваренном заводе. Но вскоре пришла перестройка, у болгар кончились деньги и они перестали пить пиво. Завод прикрыли, а Андрей поехал искать счастья за моря. Правда у него безвизовый въезд в Испанию и он здесь на законном основании, в отличие от меня.
 
В первую же ночь, в соседних апартаментах случилась драка. Морроканец  Али, слегка обкурившись, стал качать права своему соседу, венесуэльцу Габриэлю. Его утешали три латиноса при помощи капоэйры. На следующий день на беспредельщика Али настучали начальству, и он был с шумом выдворен из ночлежки. Один день он провел под крышей. Это был не его день. И не мой.

Cлужащие приюта, заносчивые, пузатые дядьки, относятся к нам, безродным лимитчикам, свысока, примерно, как москвичи к таджикам. Мы, заискивающе улыбаясь, с поклоном приветствуем их. Перед уходом, мы наводим идеальный порядок, тщательно заправляем койки, моем полы. Я два раза перемывал, как салабон стрйбата. Луиса, дежурного по корпусу, не устраивало мое усердие. В приюте нас кормят два раза в день: завтрак и обед. Я не знаю, как называется блюдо, которое я вкушал три дня  подряд, но ингредиенты я вычислил. В нем было: вермишель, капуста, картошка, морковка, дыня, зеленый горошек, и маленький, с мизинец младенца, кусочек мяса. Но многие обитатели рады и такому угощению. Не у каждого были деньги на ветчину. 
 

Последний гурман убирает столовую. По закону подлости я всегда оказываюсь последним. Я обычно поглощаю пищу задумчиво, (Впрочем, как и эвакуирую) смакуя, фиксируя в памяти ее вкус, чтобы когда-нибудь, в один из голодных, зимних вечеров, воскресить гастрономические воспоминания. Мы с марокканцем Мустафой, таким же «тормозом» как и я, вытираем столы, подметаем помещение и выносим мусор в контейнер, стоящий в ста метрах от корпуса. После уборки Мустафа, между делом, предлагает мне купить немного «дури» для настроения. Я вежливо отказываюсь. Тогда мы просто бесплатно выкуриваем косячок на два лица.

О, ДАЙТЕ, ДАЙТЕ, МНЕ СВОБОДУ!

Как ни странно, с тех пор, как я стал ходить с болгарином Андреем на поиски работы, полицейские стали с настойчивой регулярностью проверять у меня документы. А дело в том, что Андрей, заросший по уши черной щетиной, со сверкающими очами, был страсть как похож на всех террористов одновременно, портреты которых когда-либо публиковались в средствах массовой информации. Полицейские проверяли в первую очередь его, а заодно и меня, но претензий по поводу просроченной визы ко мне не предъявляли. Это дело эмиграционных служб. 

Поиск работы результатов не давал. В основном я «пробивал» строительные организации. Каждый хозяин первым делом спрашивал меня «экстранхерию», муниципальную регистрацию по-нашему, «пермисо резиденсиа» - вид на жительство, и еще «пермисо траваха» - разрешение на работу. А где я им эту «экстранхерию» найду, если я никого пока тут не знаю. Те, кто приезжает к своим ушлым родственникам, ранее закрепившимся здесь, делают этот документ в течении недели. К тому же, в Испании требуются в основном девушки: квартиру убирать, за детишками приглядывать, и еще на консумацию (клиентов на бухало разводить). Мой болгарский друг Андрей вскоре устроился на стройку, у него было разрешение. А я остался один в своих творческих поисках.

Два дня я ходил на «невольничий рынок» на Плаца дель Торо (Площадь Быка). Это похоже на рынок гастербайтеров на Ярославке. С 6 часов утра мы топтались в ожидании трудового счастья. Что может быть лучше для рабочего человека, чем найти работу! Но от моей худосочной фигуры  работодатели шарахались, как от черта, даже не спросив, на что я мастер. (Дело в том, что я ничего не умею делать, поэтому полагал, что с такой квалификацией, могу пригодиться только на стройке, поднести чего-нибудь). Я сполна ощутил на себе испанскую неприязнь к гастербайтерам. Здесь к простому русскому пареньку относились так, как москвичи к молдаванину или таджику. В отчаянии, являюсь сдаваться в полицию Альмерии. Дежурный в голубой форме вопросительно смотрит на меня из-за стойки, как бармен, ожидающий заказа.
– Я из России, – не без гордости признаюсь я, - Мне необходимо политическое убежище! Осило политико! Ферштейн? Меня преследуют в России, зарплата низкая, житья нет от узбеков и африканцев, геноцид, короче!
Полицейский, как мне кажется, сочувственно кивает головой. Потом звонит кому-то по телефону. Через минут сорок ко мне вышел пожилой человек, понимающий по-английски. Ре сказал:
- У нас маленький городок, сеньор. Мы не даем политического убежища. Поезжайте в Мадрид!

Вечером венесуэлец Габриэль прочитал в газете объявление, что требуется помощник в бар. Великодушно предлагает мне этот вариант. Сам он уже работает на строительстве отеля. Ранним утром бегу туда, чтобы никто не опередил. Первый вопрос хозяина, усатого толстяка: как у меня с испанским. Никак. Разговор закончен.
- Хочешь найти русских – иди в СССР! – посоветовал мне Педро, бармен из бара «Монсаррет», когда я уже потерял надежду найти русичей в чужой земле. – Они там собираются!
- СССР уже давно не существует, - с ностальгической грустью разочаровал я его, едва сдерживая слезы, в отчаянии сжимая кулаки. – Распался наш СССР!
- Да нет же! Работает! Вот тебе адрес! – и Хорхе чиркнул мне адресок русского бара, с гордым названием «СССР».

ЗДРАВСТВУЙ, СССР!

«СССР» находится на улице Padre Mendes. Девочки за стойкой Виктория и Оля  обрадовались новому русскому клиенту, как учитель зарплате. По телеку – Верка Сердючка, из колонок - Шафутинский, «За милых дам», «Таганка»… . Россия, короче.
- К вечеру  здесь много соберется наших! – обещает хозяйка бара Оля. – Здесь, у нас, как русский клуб.
Рядом – магазин «Каравай». Тут и DVD можно купить с русскими фильмами, и водку, колбасу и селедку. Я почувствовал некоторое облегчение.
- Мы тут все русские, кто говорит по-русски, – философски провозглашает Юра из Донецка, - Нет ни ли Литовца, ни украинца, ни молдаванина.
Ну, блин, прямо, апостол Павел, какой-то! Ага! Поняли, наконец-то, что мы все братья!  Для этого надо было в Испанию эмигрировать? Нерьюс из Литвы уже 6 лет попирает испанскую землю. Зарабатывает на хлеб в автомастерской 1500 евро в месяц. Он уже купил в кредит квартиру за 100 тыс евро.


Познакомился я в «СССР» с двумя яркими русскими девочками: Наташей и Анжелой из Курска. Они употребляли мороженое за соседним столиком. Наташа убирает квартиры у ленивых испанцев, а Анжела работает няней, а по выходным тоже подрабатывает уборкой квартир. Получается примерно по 500 евро в месяц.
- Мне снимает квартиру мой друг, испанец. А то бы, конечно, моей зарплаты не хватало бы. – здраво рассуждает Наташа.
- Я тоже живу у своего друга. А без поддержки – совсем труба.
Короче, они на содержании у испанским кабальеро. Это все же лучше, чем в публичном доме.
- К русским не устраивайся! Обманут! – предупредила Наташа, - Мне за три месяца этой весной не заплатили. Говорят: пока денег нет. Я уже перестала звонить. Бесполезно. 
- Не верь, - разочаровывает меня чуть позже Виткас, - Квартиры какие-то они убирают! Неужели по ним не видно, чем они зарабатывают?
На следующий день мы едем с Виткасом к нему на работу, в парники.
- Там еще есть места, - обнадеживает Виткас. – Вчера одного мужика из Анголы приняли.
Я, как потерявшийся тетерев, не теряю надежды свить временное гнездышко на теплой груди ласковой Андалусии. Но ласковая Альмерия отчего-то не хочет, чтобы я гнездился у нее на груди. В Испании судьба ослепительно улыбается одним, и почему-то криво ухмыляется и щерится желтыми зубами другим. Хозяин Лусио  пожал мне руку, но, узнав, что я русский, вырвал ее торопливо и брезгливо, в панике замахал руками. По его торопливой, сбивчивой речи я понял, что мне отказано от дома. 
- Ты ступай в «Альмерию по-русски», - советует мне вечером Оля. – Это такая организация, там помогают всем русским. Они летом даже труп одной проститутки помогли отправить в Россию. Она от передозировки умерла…

ПУТИН НЕ КАТИТ
 
На прилавках магазина «Альмерия по-русски» – водка «Столичная», пиво «Балтика» (1,2 евро за бутылку!) сало, селедка, колбаса «Московская», ветчина «Микояновская», криминальное чтиво: «Анна Каренина», Маринина, «Русские народные сказки», Жан Анри «Жизнь насекомых», Дарья Донцова, Владимир Путин «Разговор с Россией», матрешка «Путин», русский национальный сарафан, балалайка, CD Татьяна Буланова, «Руки вверх», Александр Буйнов, избранное...
- Как Путин идет? – спрашиваю продавщицу.
- Плохо, – огорченно отвечает та. – Ни один не ушел.
- А что хорошо идет?
- Продукты лучше всего идут и книги. Фильмы идут. Музыка уходит.
Из «Альмерии по-русски» можно позвонить на родину по льготному тарифу, можно переслать деньги родным, купить «Комсомольскую правду», посмотреть русские сериалы, ток-шоу, юмористические программы по телевизору в зале отдыха. И просто поболтать по-русски.
С хозяином магазина и президентом ассоциации Моноло я познакомился в уютном городке Ракетос, в офисе, куда пришел, за помощью, с характерной русской тоской во взгляде и, с не менее характерной, протянутой рукой. Моноло, простой испанский паренек, лет 40, сидел за столом, и в чем-то горячо убеждал абонента на другом конце провода. Зато его шестилетняя дочурка Маша проявила интерес к русскому дедушке.
- Ты работу ищешь? – угадала она без труда.
- Да, - удивился я ее проницательности.
- Найдем! – уверенно пообещала она. И на душе стало легко. Наконец, Моноло освободился. Заметив в моих глазах голодный лихорадочный блеск, он сказал по-русски, с заметным акцентом:
- Пошли ужинать, там  все расскажешь.

Мы сели в его Джип и поехали на побережье. Из колонок доносится родное «Виновата ли я, что мой голос дрожал, когда пела я песню ему». Маша с вдохновеньем подпевает Надежде Кадышевой.
- Папа! Поставь «А мне мама целоваться не велит!» - просит она. Маша с папой говорит по-испански, с мамой по-русски. И никогда не путает. За ужином, в итальянском ресторанчике, я поведал Моноло свою беду. Марина, русская жена Моноло, помогала нам преодолеть языковой барьер.
- Боюсь, тебе нелегко будет найти работу. – задумчиво произнес Моноло, - Если бы ты, хотя бы испанский знал, можно было бы что-нибудь придумать. А так… Ну, ладно, утро вечера мудренее.

ОТКУДА У ПАРНЯ РОССИЙСКАЯ ГРУСТЬ

Маноло – это уменьшительное от Мануэль. Отец Мануэля … - отчего-то любил Россию, хотя никогда там не был. Он собирал русские пластинки, смотрел русские кинофильмы, читал русские книги. В его кабинете, над столом, всегда висел портрет русского вождя Ленина. Как ни странно, до сих пор многие испанцы помнят события гражданской войны, когда российские парни хаты покинули и пошли в Испанию воевать, чтобы землю в Гранаде крестьянам отдать. Маноло с детства априори тоже любил Россию с ее березками и тополями, с бескрайними степями, с ее беспутными сынами, с ее незамысловатой попсой и волоокими, статными, исполненными глубокой мудрости, красавицами.  После армии занялся коммерцией. А поскольку женой его стала, естественно, русская девушка, то и направление он выбрал русское. И не ошибся. Доходы от магазинов «Альмерия по-русски» позволяют ему оказывать посильную помощь русским эмигрантам. Ну, какая помощь? Консультирует таких «чайников», как я, которые не знают своих прав и обязанностей. Вытаскивает из полиции, если придется.   Оформляет новые паспорта и визы, осуществляет официальные переводы в Россию, ставит на консульский учет, помогает найти работу и продает авиабилеты в Россию. Случается, отправляет на родину больных и мертвых. Этим летом в одном из борделей Альмерии произошел досадный инцидент. Маноло не хочет об этом вспоминать. Мне потом девочка Катя из того самого борделя поведала жуткую правду.

Работала с ними в бригаде девушка из Казани. Пользовалась бешеной популярностью у клиентов. А чтобы она не засыпала, хозяин ее подсадил на кокаин. Она понюхает – ее вставит, и с новой силой на трудовую вахту. Могла бы хорошие деньги заработать при таком стахановском подходе. Да только так она подсела, что практически, весь ее заработок стал уходить на наркоту. А хозяину нормально: он и на наркоте наживается и с клиентов за качественный секс получает. Однажды девушка перебрала. Похоронили ее за счет «Альмерии по-русски». Однако через пару месяцев родители девушки узнали о смерти дочери. Маноло устроил им поездку в Испанию на могилу дочери. Им очень хотелось, чтобы дочь была похоронена на родине. Пришлось добиваться разрешения на эксгумацию. Для этого необходимо было пройти десятки учреждений, выпросить сотню документов. И, в конце концов, Маноло лично сопроводил гроб в Казань. Одна только эксгумация обошлась его казне в 2000 евро.   
- Чаще всего приходится отправлять в Россию девушек с помутнением рассудка. – говорит Маноло с грустью, - Не все девичьи мозги могут выдержать этой жизни. Мне в последнее время часто звонят из психиатрической лечебницы: забирайте новую пациентку. Они же приехали сюда от мамы с папой, еще дети совсем. Думают, что тут солнце, праздник, заработают деньги, посмотрят мир и уедут домой. Но я таких что-то не припомню. Большинство так и остаются здесь. Некоторым везет, им снимают квартиры богатые старички. Находят им работу. Эти девушки адаптируются. Некоторые замуж выходят.    

Честно говоря, я не очень-то надеялся на помощь Маноло. Кто я такой, чтобы мне помогать? Мой срок пребывания в приюте закончился, и я уже собрал свои нехитрые пожитки, чтобы переместиться в Мадрид, просить политического убежища в короля Хуана Карлоса. Но, неожиданно позвонил Маноло:
- Собирайся! Будешь работать в парниках. – сказал он кратко.

КТО НЕ ТРАВАХО, ТОТ НЕ СОМЕР

(травахо – работать, сомер- кушать. Исп. )

Найти работу для русского парня в Испании задача почти нереальная. Дело в том, что здесь все русские мужчины - нелегалы, кроме тех, кто попал под амнистию 2005 года, и тех, кто приезжает по программе воссоединения семей, к своим трудящимся женам. А новое испанское законодательство предусматривает огромный штраф для работодателя (до 7 млн.  евро!) использующего нелегальную рабочую силу. Причем, законодатели вовсю используют и поощряют систему «стукачества»: подлому нелегалу, «Павлику Морозову», который донесет на своего батяню-хозяина, предоставляется гражданство, как патриоту и борцу с противоправными действиями несознательных испанцев. Какой прекрасный генофонд приобретает себе Испания! И если девушка может работать няней, уборщицей в особняках состоятельных людей, (а в частную жизнь испанца миграционные службы не вмешиваются) то мужчина ищет работу только на стройке, или в сельском хозяйстве или в автосервисе, где все прозрачно.

Маноло попросил своего друга временно взять меня на работу, пока он не найдет мне  что-нибудь  в сервисе. Друг, крупный предприниматель, по имени Бони, похоже, был не в восторге от такой перспективы, но отказать не мог. Моноло поклялся, что я не стукачок.  Бони, посмотрев мне в глаза, поверил. В его теплице царил какой-то пролетарский интернационализм! С каждым работником «плантатор» дружески обнялся, а каждую женщину поцеловал в щечку. В бригаде, человек 20, в основном – румыны и поляки. Но есть две женщины из Болгарии Бетти и Росси. Есть даже один испанец Хосе. Он приехал откуда-то из Сьерра Невады. Там тоже с работой туго. Они работают здесь уже не первый год, с конца августа по по июнь. Летом разъезжаются по домам на побывку.
 
Мое новое рабочее место, огромная теплица, бескрайнее поле площадью 30 000 квадратных метров. Я работаю ботаническим хирургом: делаю обрезание помидорным кустам. У меня – техеро (ножницы) и кучуе (нож). Бригадир Хуан, кряжистый испаский мужик, как надсмотрщик, не отходит от меня не на шаг: боится, что я обрежу лишнее. Помидоры растут гроздьями, как виноград. Кусты возносятся к потолку, обвивая тросы, словно виноградные лозы. Каждая гроздь должны состоять не более, чем из восьми цветков, бутонов или плодов. Лишние веточки безжалостно обрезаются. Потом, когда пройдешь ряд,  граблями все это собирается и выносится. Сказать, что работа в теплице невыносимо тяжелая, было бы преувеличением. Здесь все автоматизировано: полив, удобрение почвы. Спелые помидоры отвозим на тележках в цех переработки. Там вручную отбираем самые красивые, моем их, и складываем по 20 штук в ящики. Остальные на переработку. Представьте себе, целый день ты  тупо обрезаешь кустики, а конца плантации не видно.  Это вроде как заниматься сексом с нелюбимой и некрасивой женщиной в металлургическом цеху, в фуфайке, возле домны. Вроде и не трудно, но скучно. Ждешь, когда же закончится рабочий день, и можно будет окунуться в бассейн. И еще жарко и душно очень. Теплица все же…
 
ПАРНИКОВАЯ ДЕДОВЩИНА

Работаем каждый день, без выходных, с 8 до 12. Пару перекуров Хуан позволяет сделать. Потом сиеста до 4 часов, хоть обкурись. А после четырех снова в поле, до тех пор, пока Хуан не скажет «Финиш! Вольно. Разойдись!» В субботу работаем до 13, потом личное время. Можно письмо на родину любимой девушке написать, заняться физподготовкой, почитать книгу, привести в порядок форму одежды.
 
Есть один плюс: за день ты так наедаешься халявных помидоров, что потом на них год не сможешь не то что есть, но и просто так смотреть или читать про них книги.
- Ты сегодня дежурный! – порадовал меня в первый день с улыбкой Хуан, дружески хлопнув по плечу, так что.
- Позвольте, сеньор Хуан, я ведь только что вступил в должность!
- Вот и вступай! Такой у нас порядок! Бери швабру и вперед! – смеется Хуан. – У нас тут уборщиц нет!
И здесь дедовщина! Что поделать, я здесь снова салага в свои пятьдесят с хвостиком. Дневальный должен помыть сортиры, душевые комнаты, ленинскую комнату, камбуз и казарму. Слава Богу, я к этим фокусам привычный: семь лет в армии отбарабанил. Хорошо хоть на тумбочке ночью не стоять у знамени парника. Многие находчивые парни заводят здесь временные «семьи». Это дешевле, чем ходить в бордель.
 
Зарабатывают ребята здесь по 36 евро в день. Мне положили  - 20, потому что я не всегда обрезал то, что надо. Да я и этому рад, ведь сеньор Хуан вообще уже в первый день хотел со мной, с криворуким, расстаться. Но главный «эксплуататор» Бони сказал, усмехнувшись: «Пусть учится». Ну, спасибо тебе, капиталист!
Вечером, после того, как я всласть натанцевался со шваброй, разомлевший от труда, прилег на своей койке, спрашиваю соседа румына Грегоре:
- Ну, а как вы проводите досуг? Театры, кино, читальные залы  здесь поблизости есть?
Грегоре смеется. Щелкает себя пальцем по горлу и показывает поступательными фрикционными движениями тазом, еще один неприличный международный жест, обозначающий, как я понял, некую форму распутства.


 «ЯМА»

Итак, тебе не заплачу я:
Но если ты простая ****ь,
То знай: за честь должна считать
Знакомство юнкерского ***! —

И ночью, в лагерь возвратясь,
В палатке дымной, меж друзьями
Он рек, с колен счищая грязь:
"Блажен, кто не знаком с ****ями!

(Лермонтов «Петергофский праздник»)


Едва мы с Грегоре вошли в бар в селении Алихидо, из полумрака на нас с любопытством уставились двадцать пар изумительных, искусно раскрашенных, девичьих буркал. Короткие юбчонки, едва прикрывающие животы, вызывающие шортики, более похожие на трусики стринги, топорщащиеся от внутреннего содержания, топы. Бабье царство. Право, даже неловко как-то от такого пристального внимания. Я чувствовал себя истинным арийцем, случайно забредшим в африканский бар. Не успел  я сказать барменше слов приветствия, как ко мне за стойку подсела девочка-ангел, неписаной красы, точно сошла с обложки журнала «Playboy».
     - Привет, - сказал я ей, жадно сглотнув набежавшую слюну.
Ее прекрасная челюсть от удивления слегка отвисла.
- Ты говоришь по-русски? – спросила она, слегка оправившись.
- Я – сын русского народа. – гордо бросил я ей в лицо.
- А что ты здесь делаешь? Русские сюда никогда не ходят! По крайней мере, за пол-года, что я здесь я не встречала ни одного.
- А почему?
- Они не любят платить. Возьми же скорее мне что-нибудь выпить. А то нас штрафуют, если мы сидим без коктейля.

Моя текила стоила 3 евро, ее коктейль – 18. По-моему это была просто кока-кола со льдом. Так нас, похотливых, шалых старцев, разводят на выпивку в русских борделях. Девушка Юля стоит в час 126 евро, а за ночь – 260. Подайте, лучше, соленый огурец!

Кабинеты в баре не предоставляются, поэтому мы едем с Юлей в нумера. Профессия вынуждает меня заплатить за интервью с Юлей. Я, расплачиваюсь с бандершей, русской 25-летней бизнес-леди Олей (еще недавно сама ходила в передовиках сексуального производства), и мы покидаем этот прекрасный колумбарий. Настроение у Юли  прекрасное, она по дороге даже поет «А ты такой холодный, как айсберг в океане». Она приехала в Альмерию из Тамбова. Там она закончила экономический факультет (кстати, что-то с налогообложением), но работу по специальности не нашла и работала в школе, учителем математики. Сменить профессию ей помогла подружка, которая работает здесь уже два года.
- Хочешь, убежим отсюда в Россию? – спросил я торжественно, как Лихонин из «Ямы» Куприна, после того, как вкусил от ее древа познания, и позорно прослезился от своего благородства. – Я выкуплю тебя, малышка из этого борделя! Сколько надо заплатить?
Я мысленно пересчитал свою наличность, представляя крупный заголовок на первой полосе «Наш корреспондент спас от нравственного падения русскую красавицу». Юля гордо откинула волосы.
- Во-первых, давай сразу договоримся: это не бордель. И я не проститутка! – оскорбилась она.
- Хорошо, согласился я, - я выкуплю тебя из культурно-развлекательного центра.
- Я еще в августе расплатилась с долгом. Меня привезли за 800 евро. А теперь уже и родителям высылаю.
- Мы начнем новую жизнь, будем работать! – не унимался я в филантропическом порыве. - Ты будешь учить детей разумному, вечному, доброму! 
- За 10 тысяч в месяц? – с иронией спросила Юля.
- Деньги не главное! Я буду писать очерки нравственности, и подрабатывать путевым обходчиком. Мы заведем курей и козу. Будем помогать детским домам и пенсионерам. Как тимуровцы у Аркадия Гайдара? Помнишь?
Я затронул, как мне кажется, самые тонкие струны ее души, но даже перспектива оказывать бескорыстную помощь пенсионерам не убедило красавицу расстаться с пороком. Она, к тому же, не читала Гайдара.  Она была из другого поколения.
- Нет. Я не поеду, – надулась Юля и стала угрюмо одеваться.
- Но ведь здесь унизительно. Эти похотливые испанские старички…
- Почему? Бывают очень даже ничего. Они очень обходительны и щедры…
- Но ты ведь не можешь уйти, когда захочешь! Тебе паспорт не отдадут.
- Паспорт у меня в сумке. Могу показать. А уйти не могу, как и со всякой другой работы.
Конечно, как и всякая работница этой сферы общественного досуга, Юля  надеется, что ее подберет какой-нибудь влюбленный Хулио на содержание. Утром я, опустошенный, доставил ее к месту работы.
- А хорошо, все-таки, что она не согласилась! – рассудительно, по-взрослому, думал я через пару часов, обрезая помидорные кустики. – Поди, затосковала бы там, в холодной Москве по любимой работе, зачахла бы как лилия, вырванная из родной стихии…

КОНЦЕРТ ДЛЯ ПРОСТИТУТОК С ОРКЕСТРОМ

Есть хорошая традиция в Испании: перед свадьбой будущий муж устраивает мальчишник с друзьями в борделе. Это, как проводы в армию. Я попал на такие проводы. Студенты народного отделения музыкального училища, друзья жениха Пабло, рыхлого толстячка, шутливыми пинками под зад выталкивают его на сцену с шестом посредине, где обыкновенно танцуют стриптиз наши землячки, прежде чем утнуть в жарких объятиях очередного клиента. Следом  поднимается Оксана, томная красавица из Запорожья, топлесс, и в красивом эротическом танце начинает стаскивать штаны с толстой  задницы Пабло. Как я понял: эта мистерия пародирует свадьбу и первую брачную ночь.
 
Пабло стесняется своего пузика, и, краснея, закрывает жирными ладошками свой некстати проснувшийся репродуктивный  инструмент. Свободные от вахты девочки, собравшись возле сцены, весело смеются. После этого языческого танца, жениха и Оксану под грустный вой дружков провожают в последний путь по долинам вольных  сексуальных похождений на манящий одр порока. А друзья-музыканты, в ожидании возвращения будущего отца семейства дают удивительный бесплатный концерт для оставшихся не у дел девочек. Сорок минут, аккомпанируя на мандолинах и виуэле, старательно поют кабальеро для русских девчат. Глаза прелестниц горят, груди взволнованно вздымаются. Если бы все это происходило не в борделе – получилась бы трогательная картина дружбы народов.

ХОЗЯИН ДАЕТ ДОБРО

Бордели в Испании называются лукаво и целомудренно клубами. В каждом клубе есть приват-кабинеты, где ты можешь предаться пороку с полюбившейся красоткой.
Славик, высокий, спортивный парень, тридцати лет (не курит не пьет), хозяин веселого заведения, узнав, что я собираюсь писать книгу о борделях, охотно согласился поговорить со мной. Речь его безупречно грамотна. Хотя физиономист Чезаре Ломбразо, наверняка, сразу заподозрил бы его в двойном убийстве старушек-процентщиц, жестоком изнасиловании несовершеннолетней, краже картин из Эрмитажа, в отмывании денег,  и укрытии налогов. 
- Миф о несчастной судьбе бедных провинциальных девочек  за рубежом сильно приукрашен. Посмотри на них! – он кивнул в сторону своих сытых подопечных, сидящих в разных позах в дальнем углу в ожидании своего мимолетного счастья. Девочки, в самом деле, беспечно щебетали и смеялись. Хотя, актер-комик на сцене тоже не будет хмуриться.
- Но ведь их доставляют сюда обманом! Многие думают, что едут работать на консумации или танцевать стриптиз!
- Не смешите меня! Да сейчас каждый нормальный человек знает, что просто за консумацию тебя никто держать тут не будет. Все знают, куда едут! Они, поверь мне, не дуры! Зато каждая девушка, приехавшая сюда, тащит за собой еще как минимум две подружки, желающие работать в нормальных, цивилизованных  условиях, 50 на 50.
- А русские бандиты крышуют тебя?
Славик смеется загадочно. В зал заходят два пожилых импозантных испанца, приветливо кивают Славику. Завсегдатаи.
- Русской мафии тут нет вообще. Это испанцы специально нагнетают в своих газетах, им так выгодно! Румыны наезжали пару раз, но тут есть, кому разрулить ситуацию. Румыны, в основном, тут и быкуют. Бывают изредка наши на «гастролях» А устойчивых команд нет. Если кто-то из авторитетов и купил здесь землю, дом, яхту, то сидят ниже травы. Зачем им неприятности с законом. «Работают» они в России, а здесь – отдыхают!
- Ну, а если кто-то из девочек захочет завязать с прошлым и уйти.
- Хрен выгонишь! Вот смотри!  Света! – орет он сквозь музыку в сверкающее пространство. От группы прелестниц отделяется смуглая девочка со школьными косичками. Подходит, скромно переминаясь с ноги на ногу, словно двоечница, не выучившая теорему Ферма.
- Когда это кончится? – сурово вопрошает Славик.
- Что? – испуганно таращит прекрасные очи Света.
- А то! Пить надо меньше! Собирай вещи, поедешь завтра домой.
- Да что такого я сделала? Я и не пила сегодня! – Света чуть не плачет.
- Ладно, иди работай! – Славик доволен спектаклем. – Видал? Они бесплатно будут трудиться, лишь бы к себе в Мухосранск, в нищету не возвращаться. А насчет того, что к наркоте привыкают и спиваются, так, кому суждено, и  в России сопьются. А вообще, я буду их менять. Мода на русских прошла. Раньше испанцы на них просто смотреть приходили! А сейчас, видишь, производство стоит. Еле свожу концы с концами. Наелись испанцы русскими. Сейчас у них мода на экзотику, на восток. Наберу китаянок, а этих по жопе мешалкой! Ладно, ты сиди, сейчас я  тебе даму пришлю.
- Да я вроде бы не собирался… - стушевавшись, стал, было, отказываться я.
- За счет заведения, - великодушно бросает Славик, узрев  экономическую причину моего смущения.

ПРОСТО МАРИЯ

Не успел я приземлиться за барную стойку, как расталкивая подруг, ко мне стремглав ринулась кустодиевская толстушка, шустрая субретка, с карими, миндалевидными глазами. Влюбилась, наверное. В  красивом прыжке, подсела ко мне. И что-то пылко  сказала по-испански.
- Расслабься, я русский, - осадил я ее пыл. Сударыня несказанно
обрадовалась этому обстоятельству. Мы оказались почти земляками: она – Маша из Тамбова, а я, Саша, проходил воинскую службу в тамошнем летном училище. Я предложил опустить этап адаптации и сразу уединиться для интервью в кабинет. Сидящий рядом со мной зрелый седовласый испанец, заговорщицки кивнул мне, и, с видом знатока, поднял в знак одобрения большой палец. Машка пользуется здесь популярностью. Расценки здесь таковы: 20 минут второпях – 50 евро. 30 минут – по-быстрому - 60 евро. Час неторопливых сладких утех с прелюдией - 100 евро. Кабинет - это комнатка без окон, с большим трехместным одром. Душ в углу, без всяческих перегородок. Уринация – тут же, под душем. 
- Не брызгайся, мне потом полы вытирать. – предупреждает Машка. Она по аккуратно расстилает  одноразовые бумажные простыни. И щебечет, щебечет, без умолку.
- Знаешь, как надоели эти испанцы. Ты - первый русский в моей жизни. Честное слово! Они хотят за один заход два раза кончить на халяву. А еще пальцами лезут туда… А под ногтями грязь.  Я тогда встаю и ухожу…
- А можно так?
- Ну, штрафуют, конечно, но я не могу так… . Или требуют  чтобы минет без презерватива. Сейчас вам! Это, конечно, дороже стоит, но я всегда отказываюсь. Хотя, девчонки, чтобы больше заработать, соглашаются. Да мне денег хватает. Жилье бесплатное. У нас в июне месяце одна девочка из Златоуста уехала с двумя «крутыми», они 500 евро обещали  за ночь. С тех пор ее никто и не видел. Наверное, убили…

НЕ ПЛАЧЬ, ДЕВЧЕНКА…

У Машки своя захватывающая история любви. Росла без отца, с матерью-алкоголичкой. Еще будучи школьницей, стала любовницей одного криминального авторитета. Думала, на всю жизнь. А он ее однажды своему другу отдал: то ли проиграл, то ли просто был великодушен. Она несколько раз пыталась порвать с ним отношения, после такого великодушия, но он всякий раз возвращал ее, неразумную, надавав тумаков. Однажды она собралась и уехала к подруге в Испанию, которая к тому времени уже освоила  смежную специальность. Даже мать сейчас не знает, где она.
 
- Слушай, Сашка, купи меня еще раз! – осеняет вдруг ее, когда нам постучали в дверь.
- Да я, как бы в долг тут…. – отвечаю я.
Машка срывается. Губы ее дрожат, глаза наполняются слезами.
- Возьми, я тебя прошу…. - Голос ее срывается на крик. – Думаешь, мне хочется ****ься? Да я уже устала от всего этого, мне просто поговорить. Просто, ты, как брат… Саш, ну возьми. Там этот гад пришел…   Хочешь я завтра с тобой бесплатно буду с семи утра до семи вечера. Сколько хочешь!

Я прикинул: 12 часов это, пожалуй, слишком мощный бонус. Дальше описывать страшно. Началась истерика: Машка залилась горючими слезами, тихонько завыла, как сука, потерявшая щенка, и с какой-то звериной яростью стала хватать мою одежду, не давая мне одеться. В двери снова нетерпеливо постучали. Кому-то приспичило.
- Успокойся, Машка. Я сейчас схожу в отель за деньгами и вернусь! – пообещал я неуверенно.
- Правда? – радостно воскликнула она, мгновенно прекратив плакать. Вытерла простынею слезы и рассмеялась. - Тогда я буду тебе верность хранить.

Я тоже невольно рассмеялся. Насчет верности, это она здорово придумала. Я сбегал за деньгами, и подарил ей еще час общения с собой, но веселее нам не стало. Утром она прибежала ко мне в отель, грустная, помятая, одутловатая, уставшая. Спала до обеда. Я принес ей паэлью из ресторана и вина себе. Мы сходили к морю, искупались, полежали на песке пустынного пляжа. Там, я, неохотно попрал ее среди скал, скорее из этических соображений, чтобы подчеркнуть ее сексуальную притягательность, повысить ее самооценку. И еще впрок, в запас, на всякий случай: а вдруг завтра мне все женщины, из принципа станут дружно отказывать.
 
Проводив ее к месту работы, купил еще вина, и долго бродил по ночным, пустынным узким улочкам Альмерии, размышляя о несчастной, одинокой девочке Машке, реальной претендентке на место в психиатрической лечебнице. Родина-мать! Ну почему ты так жестока к своим дочкам? Если бы ты, мать, предоставила им достойную жизнь дома, работала бы сейчас Юля учительницей и радовалась солнцу и небу, крепкая, репродуктивная Машка свое сексуальное проворство употребила бы во благо: рожала бы детей, и не думала о деньгах. Сколько твоих дочерей, ладных, справных русоволосых красавиц, услаждают низменные потребности чужеземцев (ну, и свои, немножко, тоже, что греха таить?) за морями и горами! А сколько сынов твоих ,Родина, покинуло отчий дом, в поисках достойной зарплаты! И далеко не самых худших твоих сынов! А именно тех, которые хотят изменить свою жизнь честным  трудом, не торговлей подержанным товаром и полудремой бездельника-охранника. Неправильно это. Мы ведь так и  выродиться можем! Ну, сделай  же что-нибудь, Родина!

Эх! Наивный ты, Мешков! Попробуй заставить этих девчат встать к ткацкому станку, или взять в руки отбойный молоток! Никакая, даже самая добрая и мудрая, Родина-мать не убедит наших девчат, испорченных созерцанием телевизионной роскоши, халявы, гробить себя физическим трудом за копейки. А тут и деньги и сладость чувственного удовольствия.
 
Потом, как-то раз, в Барселоне встретился я с генеральным консулом России в Барселоне Дмитрием Казимировым. Он тогда поведал мне истинную правду.
- Россиян в Испании по самым скромным подсчетам около 50 тысяч. Даже если человек получил муниципальную регистрацию, а таких около 35 тысяч, он не становится легальным. Получить легальную работу за рубежом – это красивый миф, который привлекает каждый год тысячи россиян.  Сколько об этом говорится в СМИ, но народ все равно едет. В Испании прирост составляет примерно 1000 человек в квартал. Почти все русские приезжают сюда на работу нелегально. Для того, чтобы получить приглашение от работодателя, надо быть уникальным специалистом, без которого испанская экономика просто зачахнет. Ведь оформление иностранного специалиста занимает почти полгода, через министерство труда и министерство иностранных дел. И вот  подумай: захочет ли хозяин теплицы так хлопотать за сборщика помидоров? Он без труда наберет легальных рабочих из Румынии, Болгарии, Литвы и не будет рисковать огромными суммами штрафов.  А проблема русской мафии явно надумана. Организованных русских преступных группировок Испании нет. Больше Испанскую Фемиду тревожат выходцы из стран Северной Африки. Да и точной статистики преступлений, совершенных русскими нет, потому что русскими здесь считаются и молдаване, и украинцы и грузины. Во-вторых,  после суда, по испанскому законодательству, иностранцев высылают на родину, и даже не всегда ставят в известность о судимости правоохранительные органы этой страны. На сегодняшний день в тюрьмах Испании содержится не больше 100 россиян. По количеству эмигрантов на первом месте  из стран бывшего союза – страны Прибалтики, потом - Украина. Наши - в конце списка.   
Нынешние времена в корне изменили национальную картину Европы. Франция, Греция, Германия и Испания теперь своим пестрым составом не сильно отличаются от Ганы и Сенегала.

КАК Я ЧУТЬ БЫЛО НЕ СТАЛ ЗВЕЗДОЙ ПОПА

Моя относительная бедность всегда омрачала мое благородство и я решился покончить с ней одним роковым ударом. Остаток своей жизни я решил прожить в непозволительной роскоши и поэтому решил стать поп-звездой или, на худой конец, каким- нибудь олигархом. Читатель может упрекнуть меня в излишней скоромности, но в данном случае, я посчитал ее неуместной и легко избавился от нее.
   На главу какого-нибудь Газпрома я не стал претендовать, в силу своей природной умеренности и чувства сострадания к тем, кого придется сместить с занимаемой должности, а вот стать звездой попа решил попробовать. И у меня были для этого основания для такой попытки.
 
Я с детства был влюблен в музыку. Матушка моя, закончила культпросвет училище, и институт культуры в Москве, и кроме всех прочих работ, пела в хоре оперного театра. Частенько брала меня на работу в театр. «Аиду» и «Сивильский цирюльник я слышал раз двадцать и мог напеть увертюры и арию Дона Базилио. К третьему классу я окончательно определился с будущей специальностью. Я решил стать виртуозным скрипачом, и матушка, вняв моим требованиям, отдала меня в музыкальную школу. Но, страсть к путешествиям, победила страсть к смычку, фраку и пюпитру, и я после школы поступил в Одесское мореходное училище. Но сразу понял, что музыка поможет мне избежать невыносимого ужаса, военного быта. Скрипка в среде курсантов была в те годы непопулярна, зато гитаристов носили на руках. И тогда я, стиснув зубы, засел за гитару, за месяц овладел этим замечательным инструментом, сколотил интернациональную поп-рок-группу из кубинских однокурсников, и на долгие четыре года был освобожден от нудной учебы, унизительных нарядов, тяжких учений и строевых занятий.  Наша кубинская группа, содействовала укреплению дружбы между народами, и нас приглашали на все значимые международные мероприятия. Но мы не гнушались и танцевальными площадками, юбилеями и свадьбами. Практически годы учебы в мореходном училище, я провел как музыкант, и вышел оттуда никудышным специалистом, но, достаточно прытким музыкантом. И вся последующая жизнь была связана с музыкой. Я играл в кабаках, в ночных клубах, в санаториях, на танцплощадках. Летом я инвестировал свой талант  в курорты Турции. На воронежском телевидении и радио, я вел музыкальные программы, записывал клипы и себе, и братушкам-музыкантам. Это была еще одна интересная жизнь, непохожая на высокомерную, менторскую жизнь задаваки-журналиста.
Но и в «Комсомольской правде» музыка не отпускала меня. Здесь я занимался музыкальным оформлением всех наших юбилеев, и уморительных, чудесных капустников.

Природа наградила меня луженой глоткой и длинным носом, вполне достаточные основания, чтобы стать звездой какого-нибудь попа. Для феерического, триумфального начала сольной карьеры,  я решил заказать профессионалам хит, трэк, и снять клип для утехи продвинутого человечества.

ПРОДАЙ МНЕ МУЗЫКУ, БЕЗ МУЗЫКИ ТОСКА!!

Конечно, я не мог рассчитывать на помощь таких монстров, как Игорь Крутой, Николаев, Элтон Джон и Фил Коллинз. Я решил «нанять» композитора попроще, не столь дорогого.   Композитора Ирину Грибулину я нашел в казино "Лилит". Она там отмечала День освобождения Африки от колониального ига.
   — Ира! Я вот тут стихи написал. Не могли бы вы написать к ним чудную музыку. – с такой простой человеческой просьбой обратился я к ней.
   — Можно. А кто ее будет исполнять? – посмотрела на меня без удивления Ирина.
   — Я! – был гордый ответ.
   — А кто ты? Как имя твое?
   — Александр Мешков! Я в ресторанах пел. Сейчас вот решил на стадионах попеть
   — Я так не могу. Я должна быть уверенна, что песня пойдет. Исполнитель должен очень раскрученным, ответила Грибулина.
   — А как же быть нераскрученным? Кто будет писать нам, нераскрученным?
   — Раскручиваться надо!
   — Так давайте, я с вашей песней и раскручусь! Сколько вы берете за песню?
   — Ну, вам любой московский композитор меньше чем за 1000 долларов ничего не станет писать. И я не исключение. Мне ведь надо дочь как-то обеспечивать и воспитывать. А деньги мне приходится самой зарабатывать.

ПЕСНЯ БЕЗ СЛОВ, ЧТО КАНЦЛЕР МЕРКЕЛЬ БЕЗ ТРУСОВ!

Слова для своего сингла я решил заказать у маститых, проверенных временем мастеров. Поэта-песенника Симона Осиашвили я нашел в Московском чайном доме на празднике китайскогоч чая. Он там чай китайский зеленый пил. Мы с ним раньше не раз пересекались на разных вечеринках, тусовках, фестивалях.
– Симон! – спросил его я. – Не могли бы вы для меня сочинить хитовую песню. На музыку Николаева. Я хорошо заплачу. (Николаев еще не в курсе!)
   Симон отставил пиалу с чаем и внимательно поглядел на меня, пытаясь найти в моем лице признаки прогрессирующего безумия.
   — Николаева? Так. А вы где ее собираетесь исполнять?
   — Пока не знаю. Я клип на нее запишу и на телевидения запущу. С такими-то именами она непременно станет хитом. По рукам?
   — Нет. Так не дела делаются. Писать текст песни трудоемкий процесс и ответственный и вот так просто…
   — То есть вы не работаете на заказ с неизвестными авторами? – с ноткой укоризны молвил я.
   — Ну, почему же? Просто, чтобы приступить к работе, я должен быть уверен в некоторых моментах. В частности, в том, что эта песня будет на сто процентов иметь выход на аудиторию.
   — Ну, ладно, хорошо, – сказал я, неизвестно что имея в виду, – Тогда скажите, сколько это будет мне стоить?
   — Этот вопрос решается индивидуально. В частности, зависимости от того, насколько мне понравится материал, кто будет исполнять, где.
   — Но ведь есть же какая-то ценовая политика у песенников?
   — Ну… Около 600 долларов стоит хороший текст песни.

Вот так вот! Значит, Симон Крутому пишет песни, Леонтьеву, Пугачевой, Аллегровой, Ротару, Шафутинскому, Сташевскому, Киркорову. Что ему до меня, доморощенного певца?

Справка: Симон Арамович Осиашвили (р. 4 дек. 1952 года) поэт, автор песен. (" Не сыпь мне соль на рану", "Дорогие мои старики", "Я люблю тебя, Архангельск".неоднократный лауреат фестиваля "Песня года". Постоянно сотрудничает с И.Крутым, В. Чайкой, И. Сарухановым, Д. Тухмановым… Со мной не стал сотрудничать впервые.

Самую любимую и уважаемую мною поэтессу Ларису Рубальскую встретил в каком-то уж не помню казино на праздновании международного Дня театральных кассиров или трамвайных кондукторов. Судя по всему, Рубальская сильно торопилась, и я еле успел перехватить ее уже на выходе в самый разгар потешной вечеринки.
   — Лариса! – обратился я к ней с лихорадочным выражением обожания на лице, – Во первых, позвольте выразить свое восхищение вашим творчеством, а во вторых, не могли бы вы и на мою музыку написать хорошие душевные слова?
   — Вы композитор? – вопросом на мой тонкий мадригал ответила Рубальская.
   — С некоторых пор – да! – туманно ответил я.
   — А кто будет исполнять эту вашу песню.
   — Похоже, придется исполнить ее самому.
   — Нет. – в раздумье рекла поэтесса, заподозрив в моем предложении некую проказу. – Извините, но я, пожалуй, не возмусь за это.
   — То есть вы ни за какие деньги не станете работать с молодыми, неизвестными дарованиями?
   — Знаете, если ко мне приходят Леонтьев или Аллегрова, я пишу для них слова и бесплатно. (Я насупился) Потому что есть гарантия, что песня в их исполнении станет популярной и будет исполняться и на концертах и по телевидению. А вот так потратить время на песню неизвестного автора и исполнителя я себе позволить не могу. У меня слишком много работы.
   — Хорошо, – сказал я, и нагло приврал – Я безбеден и за ценой не постою! Сколько вы возьмете с меня?
   — В Москве все известные поэты берут не меньше 1000 долларов за текст.
   — О, святой Касьян! Покровитель начинающих, неимущих композиторов! – воскликнул в отчаянии я про себя. – Вестимо ли это – отдать такие деньги за текст песни? На этой прекрасной в своем неслышимом отчаянии фразе мы и расстались.

Лариса Рубальская. Поэтесса. Переводчик с японского. Родилась в Москве. Закончила педагогический институт и курсы японского языка. Работала переводчиком в московских представительствах японского телевидения и газет. Первую песню написала с композитором В.Мигулей. Сотрудничает с В. Добрыниным, А. Укупником, И. Аллегровой, Т. Овсиенко. Являеется неоднократным лауреатом телевизионного фестиваля "Песня года".

Встретил как-то в одном казино жизнерадостного поэта-песенника Виктора Пеленгягре (Как подсказывает практика, поэты песенники чаще всего водятся в казино или в чайных домах. Виктору Пеленягре принадлежат знаменитые слова "Как упоительны в России вечера" )
   — Витя! Сколько тебе надо денег, чтобы на мою музыку текст написать типа: "Как упоительны в России вечера" ?
   Пеленягре неожиданно брякнул, удивив своей беспечной бескорыстностью:
   — Да я тебе бесплатно напишу. Но писать буду медленно и спустя рукава. А вот ели ты своего спонсора раскрутишь на слова долларов на 200 – я буду писать с особой любовью и охотой.
   Я горячо пожал поэту руку. В ответ поэт похлопал меня по накладному плечу.

СИНГЛ ПОДОБРАЛ НА ГИТАРЕ Я…

В глубокой и упоительной юности, когда я, безусый отрок, драл струны в ВИА Одесского мореходного училища, к смотру воинской художественной самодеятельности сочинил песню в ля-миноре по заказу политиотдела. Там были такой припев:

«К миру! К счастью на вечные годы
К миру! К миру стремятся все народы!
К миру! Счастья на всех хватит людям!
У солнца хватит на всех тепла,
Так, давай те же, счастливы будем!"
 
  А на коде – рубато в десять тактов! Публику от восторга пучило и колбасило. Курсанты и офицеры ревели от восторга и в воздух "мичманки" бросали. После ее многократного исполнения положительно разрешился Карибский кризис и успешно завершилась деколонизация Африки. Потом Я иполнял ее и в годы службы в армии, чем снискал себе увольнения и поощрения и восхитительную характеристику, с которой меня вполне легко могли бы избрать даже действительным членом Политбюро КПСС.
 
   
   И ту вдруг с высоты этой высокой и миролюбивой поэзии я словно бы вдруг упал со своими материальными рассчетами в лавку конторщика. Мне вдруг померещилось, что я еще молод и даровит. Неожиданно вспомнил, что я тоже не лыком шит, что когда-то давно, когда еще чресла мои пробуждались раньше головы, когда я распевал дурным голосом дешевые шлягеры в кабаках. И, сев однажды утром после буйной ночи на кухне, в домашних невыразительных трусах, прочистив мозги рюмочкой текилы, взял я в свои натруженные руки гитару, стал прилежно сочинять песнь, как Боян какой.
 

Вскоре я достиг состояния блажа и ража, а музыка утреннего состояния моей души дивно коррелировала с чарующей музыкой бесконечного космоса и легко ложилась на ноты. Я превратил настоящее в будущее, весь избыток своего ума вливая в слова, и уже через пять часов хриплым голосом спел себе на радость Песню. Записал на магнитофон: послушал. Получилось похоже на некое синагогальное отпевание, вызывающее эдакое меланхолическое восхищение.
 

   Была в этой песне и схоластика пивных, и площадная эстетика и какой-то мятежный дух творца. Я пел в ней свое порочное блаженство и светлую тоску одиночества. За это я поставил себе еще три бареля пива.

   Однако, после повторного прослушивания, мне показалось, что моя кухонная запись грешит помехами: то взвоет Витасом сирена автомобиля за окном, то вклинится водопадом Виктория журчание унитаза, то ворвутся в эфир истошные крики коридорного в соседнем отеле, то органично вплетутся страстные стенания молодых супругов, а то кто-то просто надсадно и бессовестно перднет за стеной. В таком виде пускать эту непристойную запись в эфир было бы, по крайней мере, не учтиво, по отношению к моему утонченному гипотетичному слушателю. Так что взял я эту кассету и пошел искать себе более подходящую студию.


Поскольку сам я большой поклонник тяжелого рока, то и музыку решил заказать на стыке моего любимом стиле. Прихожу к знакомым музыкантам рок-группы "Круиз".
   — Парни, – говорю, – Выручайте! Пришла нужда, откуда не ждали! Надо бы сингл записать в стиле рок. Сколько возьмете?
   — Да ладно, не напрягайся! Мы тебе бесплатно запишем. Только сейчас у нас записывающая аппаратура не отлажена. – отвечает вокалист Саша Монин (ныне увы, ушедший о нас в другие миры), разливая по стаканам "Гжелку". – Если не срочно – через месяца два приходи, сделаем.
   — О! Я тебе телефончик сейчас дам, чувачка одного, – вспомнил Костя Титов, – у него нормальная студия. Он тебе запишет демо. Если тебе без живых инструментов…
   — А скока это стоит в долларах?
   — Вообще средняя цена по Москве – $15 в час. Но если у тебя минусовочка готова, если с вокалом все в порядке часов за 5-6 управишься. Из десяти дублей выберешь один и сведете за пару часов.

   Позвонил Диме, лидер-гитаристу из группы Ирины Аллегровой. Мы с ним в Америке пересакались. Он, как раз, опять в Америку собрался уезжать на гастроли.
   — Дима! Вы где свои трэки записываете?
   — А у Ирины своя студия, там и пишем.
   — Запишите и мне! Я заплачу!
   — О, это вряд ли она согласится. Это ее студия… Так что извини, брат. С таким же успехом ты мог бы к Пугачевой обратиться.
   Подхожу к Володе Валенко, солисту группы "Божья Коровка" (" У тебя гранитный камушек в груди" помните? Это Валенко придумал.)
   — Сколько будет стоить у тебя записать песню?
   — Вообще в Москве 20 долларов в час. В зависимости от сложности песни. Как договоришься с оранжировщиком. А вообще я только себе пишу.
   И пошел я блукать по студиям Москвы. Но почему-то, прослушав мою песню, оранжировщики качали головами, причмокивали губами и говорили примерно одно:
   — Эк ты замутил, чувачок. За 15 долларов мы пишем только умца- умца-умца-ца! "Ветер с моря дул" ! А у тебя тут ты хочешь и Тынц-тынц, и бздымц- бздымц, и опля-хопля! Смесь "Юрай хипа", краснознаменного ансамбля песни и пляски, хип-хопа, канкана и хауса. Тут возни дня на три-четыре, а это на штуку баксов тянет. Без вокала.
   И понял я, что со своими деньгами в столице песню я не сделаю. Надо ехать в тихую провинцию. Там народ почти что бескорыстный и скромный.


Итак, испросив изволения на работе, аккурат на мученника Ермолая курощупа, изнуренный восторгом от своей песни, приехал я в провинцию воронежскую записывать свой первый сингл. Хорошо в провинции. Тихо. Птицы поют. Куры квохчут. Тут только песни и сочинять в тиши дубрав и зарослей дикого хрена. Народ, правда, пьет неумереннно. Пришел в студию звукозаписи к знакомым и очень талантливым музыкантам, двум Игорям. Студия внутри напоминала карцер провинциальной тюрьмы, но оснащена была в соответствии с последними европейскими требованиями музыкальной звукозаписи. Тщетно я искал взглядом фонограф, раструб, рупор, так знакомые мне по моей музыкальной юности.
   — Вот, Игори, песню сочинил, на гитаре я. Надо бы фонограмму записать. Послушали они мою песню. Говорят.
   — Песня отличная. Только слово "жопа" часто повторяется. Ты прямо как с Парнаса упал. Если уберешь, хотя бы в трех местах – будем писать.
 
   Два дня, сетуя и ропща, на одних сухих сэндвичах и эле, я переписывал текст, подбирая эвфемизмы к этому слову. С десяток подобрал: нормально вроде получилось. Не слишком похабно.
   Потом мы с Игорями сели записывать фонограмму.  Долго мудрили. Пели в одиночку и хором. Нас трое было. Мощный получился хор. Записав этот хор два раза на один и тот же музыкальный момент, получили эффект, будто нас певцов по крайней мере человек десять.

ЗАПИШИ КРАСИВЫЙ КЛИП – СТАНЬ ГЛАМУРНЫМ, КАК ФИЛИПП!

Идея нового клипа была безнадежно прекрасной. Я стыбздил ее у Джулиана Барнса, моего любимого английского писателя. Я хотел показать земной рай, глазами рядового помойного бомжа. (У него в романе "История мира в 10-ти главах" рай показан – глазами всего лишь простого обывателя)
    Снимать решено было на помойке. Поехали мы с замечательным телевизионным режиссером и продюссером Димкой Курловым искать подходящую помойку. Думаете легко снять фильма на помойке? А вот и нет! Тяжело, потому что помойка сегодня уже не помойка вовсе а "комбинат по утилизации отходов" или что-то в этом роде.
   Там есть обязательно директор комбината и у него надо спрашивать разрешение. Директор одной, прекрасной помойки, импозантный мужик, в светлом чесучовом клубном пиджаке, выдающим в нем благородство происхождения, нам сказал без особого раздражения:
   — Я бы вам разрешил, мне не жалко. Но у меня намедни тут одного бомжа спящего мертвецким сном ненароком трактором раздавило. Был большой шум в прессе. А тут вдруг еще и ваш клип появится. Кощунственно как-то это будет. Да и бомжей я сейчас сюда не пускаю. Так что ступайте на помойку, что неподалеку от Нижних Исподников. Это в двух милях отсюда будет. Там бомжей много.

СЧАСТЛИВЫЕ ЖЕРТВЫ УРБАНИЗАЦИИ

Их было трое у костра посреди бескрайнего помойного поля. Мужик, с чертами лица бывшего повесы, волокиты и бретера, украшенный очками, в черной вязаной шапке с чужой головы, видавшей и ведро и ненастье. Половозрелая, веселая синьорита с клочными волосами цвета переспелой пшеницы и мудрым взглядом, который был старше ее самой: рубиноволицый отрок, блудный сын оральщика и пряхи, в пиджаке, который в эпоху оттепели служил щегольским одеянием, но был явно рассчитан на более мелкого джентельмена.
   Они сидели посреди эдакого беззаботного города Солнца, и неторопливо и безконфликтно, как завещал великий Томмазо Кампанелла, занимались цветной металлургией – плавили на костре мотки проводов. Выражение их добрых реп свидетельствовало о тяготах пережитого, но на наше приветствие они ответили со сдержанной и грациозной учтивостью.
   Я воздействовал на моих новых знакомых с помощью глагола и легкой мзды, в виде некоторого количества огненной воды и скромной закуски: омаров, сала, лучка и редисочки, и вечных спутников пирушки, пришедших на смену сырку "Новость" – "Марса" и "Сникерса". Вилок, салфеток и ножей наш фуршет не предполагал. Вообще я думаю, что правила обеденного этикета придумал сытый жирный маджордом, "Кама сутру" – изнуренный сексом калиф. Ведь когда ты не ел неделю, тебя меньше всего заботит с какой стороны у тебя лежит вилка, а если месяц не щупал женщину, ты в суете и второпях вряд ли даже предпримешь попытку сделать ей какую-нибудь элементарную "Прачхаду".
 
   В общем, мы подружились. И уже через несколько стопок мы приступили к съемкам клипа без излишних репетиций и без грима. Эти ребята играли настолько искренне, естественно и радостно, что никакой профессионал по этой части не смог бы с ними сравниться. Тут не было ни протона лжи. Я был так увлечен съемками, я был так влюблен в скромных и утонченных своих партнеров, что даже засохшие капельки гноя на язвочке в уголках пересохших губ, в то время казались мне драгоценными жемчужинами. Потом мы накрыли пустой ящик из под телевизора и изрядно банкетировались. И был в этой нашей обедне некий чудесный, сакральный смысл. Светланка игриво швыряла в меня репой. Витька играл на гитаре. А Санек читал поэзы, старательно избегая инвективной лексики. Солнце склонялось к закату. Помойка в багровых лучах засыпающего солнца казалось прекрасным миражом. Мимо нашего костра проскакал ноздреватый, грязный, бездомный пацан с палкой между ног, которая служила ему скакуном и своим прикосновением сладко тревожила мошонку. Мальчик, игриво кобенясь, скорчил нам рожицу, на своем и без того малопривлекательном лице, отчего я, повидавший в жизни немало мерзости, содрогнулся и стыдливо отвел глаза.

   — Скажи, а война будет? – спросил меня серьезно Сашка, когда мы с Димкой, уложив в багажник нехитрое кинематографическое снаряжение, уже садились в машину.
   — Нет! – с непозволительно наглой уверенностью крупного политика заверил я его.
   — Живи спокойно, Санек!

РОСКОШЬ - НЕ ПОРОК!

Еще сопля, засохнув, не превратилась в козюлю, как мы уже приступили к съемкам второй части нашего клипа – на загородной вилле. Загородную виллу мы нашли в черте города. Ее хозяйка – известный модельер, с легкомысленной благосклонностью отнеслась к нашей безумной идее снять клип и впустила в свой дом нашу съемочную ораву. На роль прекрасной мечты мы пригласили девчат из ближайшего модельного агенства.
   
Девчата были юные, легкие (легче кречета!) смешливые, смышленные. В одном кадре я сидел в ванной как вельможа, а моя мечта жеманно закатив глазки платонически гладила меня по мокрой голове маленькой нежной ручкой. В другом – я валяюсь в рубахе из тонкой мануфактуры на турецкой отооманке рядом с огромной собакой и мне, якобы, мерещатся прекрасные женщины в длиных платьях от кутюр и в шляпах с перьями. Для прикола и реализма я попросил одну из девушек поковырять пальчиком в носике. Другую попросил споткнуться и упасть. Девушки были покладистые, несварливые и неистеричные. Мы с ними легко поладили. В клипе получилось так, что девушка ковыряет в носу и метко швыряет содержимое в чувака и попадает ему прямо в харю. Для этого мы брызнули ему из шприца на лицо желтым шампунем. Чувак изящно размазывает сопли по всему фейсу. Умора!

   Снимать – не пахать. Морока была с компьютерным монтажом. Вот это морока, так морока. Надо было смонтировать так6 чтобы Володька Петрушин, один из лучших мастеров в этой области, бранился на нас, как киномеханник.
   — Что вы тут мне наснимали? Тут на два бразильских сериала! Я за месяц не разгребусь.

   Лукавил Петрушин. За две недели разгребся. В итоге получился клип с достаточно сложной для восприятия эклектичной визуальной смеси эстетики Гринуэя и Кауфманна. В музыке органично переплелись Питер Габриэл и Альбан Берг. А в тексте – деструктивный шизоанализ Гваттари и экзистенциализм Хайдеггера. Баба моя посмотрела – аж заплакала! Ай, Сашка! Ай да сукин сын! – эхом отзывался в моих ушах ее крик. – Куда деньги убухал!

Певица Светлана Резанова (" Вихрем закружит белый танец" Давида Тухманова помните? Это она пела) пояснила мне неразумному:
   — Даже если запишешь фанеру, и простенький, незамороченный статичный клип, не рассчитывай, что его сразу возьмут. Хорошая фанера обойдется в штуку баксов, на простенький клип убьешь 1500 долларов, а чтобы его прокутить (а крутят в ротации его не меньше 20 раз!) уйдет штук 30 баксов. Только на запись свого альбома из 12 песен я отдала 9 тысяч долларов. Это – машина! У меня уже два года лежит клип, но таких бешеных денег на его раскрустку нету.

   Певец Влад Сташевский при упоминании слова "клип" тоже помрачнел:
   — У меня были клипы стоимостью и по 100 тысяч долларов. А вот что бы их крутить на ТВ требовалось раза в три больше.
   У певеца и композитора Аркадия Укупника тоже были не самые приятные материальные воспоминания о клипах.
   — Сейчас я предпочитаю тратить деньги на себя, а не на клипы. Клипы – это слишком дорогое удовольствие.
   Ну, братцы, если даже для Укупника это дорогое удовольствие, то как же я?

ЛЕГЧЕ АБРАМОВИЧУ ПРОЛЕЗТЬ В ИГОЛЬНОЕ УШКО….

Перекрасив волосы патентованным средством в изумительно-изумрудно- желтый цвет, чтобы походить на слегка стебанутую поп-звезду среднего рода, (я слышал, что таким легче пробиться) я вышел на всероссийскую панель отечественного шоу-бизнеса.
   — Алло! Мне совестно беспокоить вас, но избежать этого невозможно. – начал я издалека, позвонив на МузТВ, – Я песню написал и клип сделал на нее. Как мне бы этот клип покрутить на МузТВ?
   — Привозите! – сказали мне лаконично и честно.
   Отдал клип я свой на Муз ТВ Тихону Изотову. Тихон Изхотов встретил меня возле подъезда ТВ. Осмотрел меня критическим взглядом председателя революционного трибунала и, видимо, я ему не показался. Потом осторожно, как руку гамадрила, взял коробку с клипом.
   — Ну, чтож! Завтра позвоните в это же время!
   Я вдруг представил как он сейчас он прибежит в редакцию и зычно гаркнет:
   — Мужики! Бабы! все сюда! Нам клип принесли! Шабу-даба, называется!
   И все сразу бросют свои дела и бегом – смотреть мой клип, приговаривая время от времени "Ни хрена себе!" !
   
Звоню завтра в это же время с проходной телевидения.
   — Я вам клип свой отдавал. Как он вам?
   — Клип? Какой такой клип? – искренне удивился Тихон.
   — Как же! – удивился я и с надеждой пропел чистым, бархатным тенором. — Шабу-Дабу-да-а-а-а-а! (Слышно было как в трубке кто-то в отчаянии скрипнул зубами. Вздрогнули ожидающие своей судьбы посетители у подъезда, у одной пожилой дамы выпала из рук авоська с тощей курицей и зеленым луком)
   — А! Ну как же! Шабу-Даба! Есть такой клип! – поспешно перебил меня Тихон, – Вы позвоните сегодня в 5. А еще лучше – завтра в 6!
   Радость моя музыкальная постарела сразу на пять лет. Но впадать в уныние и скорбь не вмоих правилах. Я сделал на РТР копию своего клипа в формате битакам и повез ее на MTV. На MTV клипы талантливых авторов принимают только в формате Битакам (запомните это те, кто пойдет после меня!). Потом через секретаршу передал свой клип неуловимову Илье Бачурину и стал терпеливо ждать славы.

   Через пару дней звоню Тихону на МузТВ
   — Ну и как? – спросил я с надеждой.
   — Не понравилось, – сухо ответил он. Где-то надо мной скрипнула в отчаянии зубами моя муза. Когда мы встретились с Тихоном возле ТВ он выглядел ужасно грустно. Похоже, это было следствием просмотра моего клипа.
   — Ну, хорошо, Тихон. А все же, почему мой клип не прошел?
   — Ну… Тематика там не очень… Вся эта помойка. Отталкивающая эстетика.
   — А кто это определяет?
   — Ну, собираемся все. Комиссия. Отсматриваем. Спорим.
   — Тихон, – перейдя на шепот, сказал я тоном политического смутьяна, – люди, которые раскручивают проект "Шабу-Даба", могут заплатить большие деньги за то, что клип будет прокручен на МузТВ.
   — Да не… У нас это не…
   На том мы и расстались, тепло пожав друг другу руки. Я понял, в чем ошибка: просто нужно чтобы в клипе было поменьше помойки, а побольше красивых женщин н и мужчин в чудесных одеждах! Потом мне моя помойка не раз еще отзовется многочисленными отказами.

   — Понимаешь, – терпеливо втолковывал впоследствии мне Саша Беланов, продюсер музыкальных программ РенТВ, – публике нужна припудренная попса. В жизни и так слишком много помойки.
   На MTV дозвонился до Ильи Бачурина.
   — Ну, как там мой клип?
   — Какой клип? Нам много приносят разных клипов!
   — "Шабу-Даба" называется!
   — Не помню. А раз не помню, значит он ротационное совещание не потряс.
   — Ну, хорошо. А сколько я должен заплатить, чтобы он все-таки потряс?
   — У нас такого не бывает. Хотя можете позвонить в коммерческий отдел, и решите этот вопрос на коммерческой основе, как рекламный материал. Но это будут очень большие деньги.

   Позвонил в коммерческий отдел, но мне там пояснили, что клип не может считаться рекламным материалом и за деньги его крутить не будут. Меня переадресовали к Дмитрию Кононову. А Дмитрий был все время занят. Он мне говорил так:
   — Извините, я сейчас по двум телефонам звоню, и у меня еще два человека сидят в кабинете, поэтому звоните мне в любое время после 8 часов вечера, я все равно работаю до 2 часов ночи.
   И звонил я и ему и другим музыкальным редакторам в любое время суток и слушал я много коротких и длиных гудков и никто не отвечал мне! Будьте готовы к тому, что красный отпечаток телефонной трубки запечетлится на вашем ухе. А еще я предложил свою песню на радиостанцию Европа-плюс.
   — Мы принимаем, только раскрученные проекты! – лаконично объяснили мне.
   Подумаешь! – дерзко воскликнул я про себя. – Вы еще придете за моей песней, но я вам гордо откажу!

Помойка в клипе – деньги на ветер!

— А что мелочиться? – подумал я, и понес свой клип в студию АРС, ту самую, что для РТР музыкальные программы делает. РТР показался мне достойным каналом для моей раскрутки. В фойе меня ласковым взглядом встретил сам президент фирмы АРС Игорь Крутой. Он там на календаре висел, прикрепленный к стеночке. Это меня немного взбодрило.

Композитор Игорь Крутой. Занимается производством ауди и видео продукции. Организацией гастролей в России зарубежных композиторов. Производство ТВ-программ: "песни года", "Утренняя почта", "Доброе утро, страна", "Горячая денсятка", "Звуковая дорожка".

Меня препроводили к Алексею Звягину. Он был тут самый главный по отбору клипов для всех этих программ и оттого был хмур и невесел. Меня он встретил с молчаливым радушием, с коим встречают продавца симпатических гелевых авторучек, патентованных средств от лобковых комаров, алмазных самонаводящихся стеклорезов, и новогодней китайской пиротехники и мишуры. Сели мы с ним перед экраном монитора: стали клип мой смотреть. Я, в основном, робко смотрю на выражение его лица, как провинциальный шелкопер, принесший рукопись своей трилогии Лауреату Нобелевской премии. Не засияли глаза Алексея от восторга, не пустился он в неудержимый пляс по студии а лишь стал грустнее.
   — Не пойдет! – твердо сказал он, не дождавшись прощального аккорда.
   — Отчего же?
   — Видеоряд мрачный. Бомжи, помойка, грязь, негатив. Песня злая. Настроение сразу портится. Вряд ли кто-то из центральных каналов у вас возьмет это.
   — Ну, я за "это" готов заплатить. – привычно дерзко соврал я.
   — Не надо. Качество и стилистика клипа, а так же текст противоречат позитивной музыкальной политике наших программ.

   Пришел на радио "Эхо Москвы". Сели мы с ведущим Левой Гулько в кабинете по простому, без галстуков, послушали мое творение:
   — А что! – говорит Лева. – Приличная композиция. Мне нравится. Оставляй.
   И стал крутить ее по "Эхо Москвы" и по радио "Арсенал". Причем бесплатно для обеих сторон. Ни я ему, ни он мне.
   А потом еще Гена Захаров, директор кабельного канала ЭНИО ТВ тоже просмотрел клип пару раз. Закурил задумчиво.
   — Оставляй, – говорит. – покрутим.
   — Сколько?
   — Бесплатно покрутим. Клип нормальный, хоть и своеобразный.
   — А как же помойка? – спрашиваю я с иронией.
   — А что помойка? Помойка это тоже жизнь, только в ее помойном проявлении. Там такие же люди. И никто, заметь, из нас от этой помойки не гарантирован.
   На канале М-1 – вышла ко мне навстречу симпатишная такая девушка и сказала мне такие слова:
   — Ну что ж, приятель, посмотрели мы твой клип. Ничего. Эпатажный, пограничный.   Будем крутить. 120 баксов за одну прокрутку! Это очень дешево! Прикинь, что только 1 минута рекламного времени у нас стоит – 1800 баксов.
   — А в какое время будетие крутить? – осторожно спросил я.
   — У нас программа есть – "Музпром". Вот в ней и будем крутить. Утром, в 6 вечера и в 12 ночи.
   — О! Давайте в 12! – обрадовался я.
   — Послушайте! А вот если я уже звезда? Мне тоже бабки надо платить?
   — А как же! Все платят.
   — А Филипп Киркоров должен платить?
   — Нет. Вот Филипп Киркоров никогда не платит.
   Предложил я свой клип и на РенТВ. У них одна прокрутка стоит 250-300 баксов, в зависимости от времени.
   — Нас смотрят в Израиле, Германии, Турции, Австралии, Индии, Норвегии, Франции и в США! – не без гордости похвастались мне на РенТВ. Эх! Жаль, денег нет.
   Индуские йоги и австралопитеки меня не посмотрят! Но зато посмотрит и бурят и ханты.


— Неужели во всем мире такая вот хренотень? – с тоской думал я. В таком вот удрученном состоянии встретил знакомого журналиста из Великобритании, Кевина О;Флинна. Он в Москве работает.
   — Скажи мне, Кевин! Только честно, без этих вот пропагандистских штучек.
   Сколько у вас надо заплатить, чтобы твой клип по телеку показали.
   — Нисколько не надо. – отвечает Кевин. – Это типично российское явление: платить за показ клипа.
   — Подожди. – осадил я его. – Выходит, если, допустим, четверо простых пареньков из какого-нибудь Ливерпуля, наскребли немного фунтов на клип и предложили его на ТВ, то это пройдет без бабок?
   — Если группа классная, ее тут же подберет крутой менеджер и деньги в нее вложит и раскрутит. На них же можно будет потом заработать капитал. А твои ливерпульские парнишки с каждой прокрутки клипа будут получать деньги и станут миллионерами.
   — Но ведь надо, чтобы еще продюсер тебя заметил!
   — Это уже проблемы тех парней из Ливерпуля. Играть надо хорошо.
   Звоню по этому же вопросу в Америку, виртуозному гитаристу, ныне музыкальному продюсеру Валере Гаине. Мы с ним в Калифорнии даже джемовали, как-то раз, с его друзьями.
 


   — В Америке раскруткой певца на телевидении, радио и других СМИ занимается непосредственно та студия грамзаписи, которая издает его альбом. – поведал мне Гаина бодрым голосом, несмотря на то, что у них, в США, стране, где правит чистоган, была глубокая полночь, часа 3, наверное. – Там есть целая группа специалистов по раскрутке. Индивидуально такую машину не потянуть. На раскрутку одного клипа может уйти до 4 миллионов долларов. Разумеется, деньги платят и на телевидении и на радио. Компания вкладывает эти деньги, чтобы заработать на продаже альбома. Но некоторые группы идут по другому пути: они выступают по клубам и завоевывают популярность живыми выступлениями, и крутят свои песни по некомерческим теле и радио компаниям "индепендент". А завоевав популярность уже заключают договоры со звукозаписывающими компаниями.

Валерий Гаина. Родился в Молдавии. Основатель и руководитель популярной рок-группы 80-х годов "Круиз". (" Курутится волчок", " Пильгрим", "Дальний свет", "Мираж" )

   Долго еще ходил я по различным телеканалам, предлагая бесплатно плоды своей беспокойной музыкальной фантазии. Как-то звонит Миша, музыкальный редактор ТНТ (я и ему кассету с клипом оставлял) и объявляет мне грустно:
   — Берем мы твой клип на коммерческую ротацию! По 400 баксов за показ.
   — А каково минимальное количество показов предусматривает эта самая ваша коммерческая ротация? – наученный горьким опытом, осторожно интересуюсь я.
   — 10!

    Да! 4 тысячи баксов! Только теперь я понял, как трудно самого себя раскручивать! Я устал, элементарно задолбался, звонить по двадцать раз на день одному и тому человеку, унизительно выслушивать невнятные причины отказов, назначать новые и новые встречи, и снова ожидать ответа! Тьфу! И все только ради того, чтобы иметь особняк с двумя бидэ и любовницу  Клаудиу! На фиг! Лучше летать по этой прекрасной жизи беззаботной, свободной птицей, и самозабвенно петь по утрам для себя в безоблачном музыкальном пространстве клозета.
Кстати, канал МТВ прокрутил меня все-таки бесплатно. Видимо, чтобы я отвязался и перестал им звонить. Да я и так бы перестал. Хотя приятно, что тебя покрутили.


   Чтобы тяжкий труд не пропал всуе, на пару показов я с помощью друзей все-таки наскреб. И вот, поздним вечером, усталый раб тщеславия и нужды, смотрю я свой клип по телевидению, и думу думаю: Где-то далеко, в суровой Филадельфии или Сент-Джонсе, какой-нибудь фэн- миллионер внимает в волнении моей песне, и, притоптывая в такт по ковру босой ногой, опутанной паутиной синих, набухших вен, торопливо делает неровным почерком лапидарную маргиналию в ежедневнике: "Не забыть завтра дать этому парню кучу денег на новый альбом и раскрутить клип!" И тогда я, исполненный благодарности к судьбе, запишу новый альбом и еще десять клипов, но непременно на какой-нибудь живописной зарубежной помойке в Ницце или в Акапулько-ай-я-я-яй, и обязательно все-таки с моими светлыми, беззаботными, слегка одутловатыми, но никогда не унывающими друзьями – очаровательными бомжами-пайсано.

   А однажды случилось страшное: я, спорадический песнетворец, все-таки устал носиться со своим клипом как с писанной торбой, уложил спать свою беспокойную мечту в сундук воспоминаний, и угомонился. Тут ведь как: только творить приятно, а торговать продуктом творчества – скучно.
   А вот, кстати, и слова моей песни (да простят мне Каллиопа с Полигимнией мое неистовое стиходейское буйство). Я ее дарю всем народам мира безвозмездно.
   Пойте ее, всяк, кому не лень, мне не жалко! Хоть Пугачева, хоть Киркоров, хоть Элтон Джон или Кобзон. Лишь бы она была кому-то радость. А я уж как-нибудь…
   Чего уж там…

"Недопитый крик" – так называется песня.

Em
На лице – остатки поцелуя
Hm
А в мозгу – забытое кино
Em
Ты уйдешь – другую нарисую
G D
Есть на это время и вино!
A
Любишь жрать – работать ненавидишь!
Em
Если где-то плохо что лежит!
G D
Все вокруг отчетливо ты видишь
A
И инстинкт не спит!

Дамы, сэры, леди, кавалеры
Еудут на "мустангах" на пикник
На устах – засохший Символ Веры
И вчерашний недопитый крик
Изнурен, потаскан, зацелован
Браво, крошка! Поцелуй на "Бис" !
Если я тобою очарован -
Зашибись!

Дождь в ночи мечтал о суициде
Ересь улетает птицей ввысь!
Налетай! В таком похабном виде
Ешь и пей! Смотри не подавись!
Где-то там, у проходной фабричной
Ходит мрачный Ангел с рюкзаком
Рвет в клочки свой паспорт заграничный
Ест его, тайком

Никому не верю в этой жизни
Потому что все вокруг брехня!
Ради счастья для своей Отчизны
Отдаю полцарства и коня!
Лезет населенье коренное
Едет к Свету, рвется в Никуда
Злобы нет давно, а остальное
Ерунда!
Шабу-дабу-да! Шабу-дабу-да!

А фишка еще в том, что если слова моей песни прочитать сверху вниз, по заглавным буквам, то можно узнать еще одну мудрость нашей жизни.

ВИНО, КИНО, ЗАБЫТОЕ ДАВНО

Писательство ревниво, как утонченная, одержимая, истеричная поэтесса. Если ей (писательству) изменить с журналистикой – оно устраивает истерики. И потом долго не подпускает к себе. А если подпускает, то долго-долго ничего не получается, а если и получается, то – полная ***ня. С музыкой – та же история. А как – с кино? Какие особенности у этого вида творчества? Давно не давало мне покоя любопытство.

Как-то я отнес свое портфолио на киностудию «Мосфильм». Заплатил пару тысяч, что бы меня поместили в базу актеров второго плана. И что вы думаете? Сработало! С тех пор, я время от времени снимаюсь к кино. В основном – в сериалах. В детективном сериале «Висяки» снимался. В тинейджерской музыкальной комедии «Ранетки» журналиста сыграл. Да что там сыграл! Прожил жизнь!

Но иногда снимался и в полнометражных фальмах: «Высоцкий: Спасибо, что живой» (роль санитара психушки, куда упрятали Высоцкого.) «Сокровища озера Кабан» (Роль строгого, бескомпромиссного Казанского врача-проктолога) 
Снимался и в рекламной фильме о строительной фирме Елены Бачуриной. Ну, помните – жена Лужкова? Вот прославил и раскрутил ее фирму, получается, именно я.
Вот сериал "Детективы». О нераскрытых делах. Фильм для домохозяек и пенсионеров. Снялся и забыл, посмотрел несколько первых серий, а меня все не показывают и не показывают. Я устал. И забыл. И вдруг Мне позвонили друзья и сказали, что по «ящику» я избиваю женщину. Еле успел к финалу схватки. Да, действительно это была фишка, как я избивал эту несчастную жертву моей алчности. Во время съемок режиссера не устраивала наигранность и неестественность моих ударов. «Не верю» - кричал раздраженно он. Тогда я стал избивать свою партнершу по взрослому, как бывалоча в молодости, на ринге. Сломал нос, вывихнул руку, ну, и там по мелочам: печень, почки, перси, в лоно пару раз попал коленом в прыжке.
- Отлично! Потирал руки в восторге режиссер! Гениально! Еще один дубль!"
Мы от работали с ней десять раундов, пока наконец-то, не удовлетвори ли режиссера.
 
       Время от времени меня приглашают на кастинги и кинопробы. Хожу я туда частенько, а в фильмах снимаюсь почему-то реже, чем, допустим, Гоша Куценко, Алексей Чадов или хотя бы тот же Джеки Чан. Как-то, на мой взгляд, легкомысленно недооценивает меня пока что российский кинопроизводитель, впрочем, равно как и западный. В один прекрасный день в моем кармане раздался дребезжащий звонок телефона и нежный женский голос сообщил мне, что я приглашен на роль астролога и черного мага Вяземского в сериал «Висяки».
- Съемки завтра. Текст роли я высылаю на ваш электронный адрес.

Завтра? А как же многочасовые репетиции, бессонные ночи и многочисленные попытки осмысления характера героя? Целый вечер я метался возле компьютера в ожидании роли. Под вечер не вынес муки неизвестности и лично позвонил на киностудию помощнице режиссера.
- Я роли жду, а роли нет и нет! - сказал я капризно, словно незаслуженно забытая звезда сериала.
- Ой! Я забыла, - смущенно засмеялась девушка. - У нас такая запарка. Сейчас же вышлю.
«Ничего, - оптимистично думал я, - столько лет ждал, еще подожду!» 


Рано утром я таки получил долгожданный текст роли и стремительным торнадо ворвался в волшебный мир сериала. В эти минуты я чувствовал себя пусть неприметным, скромным, но непримиримым борцом с гегемонией голливудского конвейера за сохранение национальных традиций отечественного кинематографа.

Роль чародея Вяземского была исполнена огромных душевных и физических мук и метаний, достойных актерского гения Бориса Щукина и Максима Штрауха в роли Ленина. По ходу фильма этого горе-мага начинало жутко тошнить! Смогу ли я, простой российский самородок, возросший на фильмах Бунюэля, передать всю палитру эмоциональных асексуальных красок этого персонажа?

По дороге на съемку в электричке я вновь и вновь как бы напряженно всматривался в эзотерические потемки души своего героя, перешептывая такие простые, но исполненные глубокого смысла слова:
- Я так просто не сдамся! Не на того напали! Всех выведу на чистую воду! Вы еще узнаете, кто такой Вяземский!
Когда я попытался говорить эти слова якобы сквозь подступающие рвотные массы, старушка, сидевшая рядом со мной, встала и поспешно перебежала в конец вагона. Вот она - сила моего таланта!
Фабрика грез

Кинокомпания, которая производила мой сериал, располагалась на первом этаже жилого дома. В длинном коридоре, на стенах, - портреты известных актеров, которым, видимо, как и мне, посчастливилось здесь работать. Тут и Якубович, и Басилашвили, и Панкратов-Черный, и Жириновский. Кругом софиты, провода, кинематографическая суета. Главный режиссер Саша молод, задорен и энергичен. Он тепло встречает коллег и актеров.
- Вы Вяземский? - критически осматривает он меня.
- К вашим услугам! - чопорно кланяюсь я.
Маленькая комната на моих глазах преображается из строгого, пуританского кабинета следователей в пафосный кабинет главного мага и кудесника Центра восточной медицины Дмитрия Вяземского. Грузчики вносят новую мебель. Появляются китайские вазы, магические шары и клетка с настоящим попугаем Кешей. Этот кинематографический попугай, как я узнал, довольно часто появляется на российских телеэкранах. А что, очень удобно: ему не надо платить заоблачных гонораров, а фильму какое-никакое оживление.
В гримерной собираются актеры снимаемой серии: три женщины согласно сценарию - «жены олигархов», следователи: молодые парень и девушка, и, конечно, я. По сценарию злобные жены с помошью моей магии убивают своих мужей. А потом заодно и меня.

Жены олигархов - такие же любительницы, как и я: две женщины - ярко выраженные многодетные домохозяйки и одна - гламурная, увешанная золотыми цацками, как рождественская елка, подкатившая к «кинофабрике» на громадном джипе. Они, сидя на диване, уже мирно вслух репетируют роли. «Следователи» - профессиональные актеры - держатся особнячком, блюдя с нами, любителями, субординацию.
Прогон
Сцены с моим участием снимали в первую очередь. Костюмеры споро переодели меня в серую, невыразительную китайскую робу. Гримеры причесали меня и запудрили мне виски. Я стал похож на помпезного мандарина.

«Сцена первая. Кабинет астролога. Радостный Вяземский, напевая песенку, заваривает чай в китайском чайнике». Какую песенку напевает Вяземский - авторы не уточнили, давая мне простор для импровизации. Поэтому я, как мне казалось, голосом Фредди Меркьюри запел под нос знаменитую «Богемскую рапсодию» группы Queen.
- Фу! Что это? Стоп! А какую-нибудь другую песню вы не знаете? - спросил Саша, недовольно морщась. - И не надо так громко. Вы ведь не в «Олимпийском» поете.
Я пожал плечами и покорно проныл на выбор «Вы мной играете, я вижу. Забавно вам меня терзать» и «В Кейптаунском порту, с пробоиной в борту «Жанетта» поправляла такелаж»...
Сошлись на «Ах, Самара-городок», исполнение которой даже близко не могло удовлетворить мои вокальные амбиции. Вот так кинематографическая недальновидность и авторитаризм в одночасье порушили мои тайные претензии на «Грэмми».
- Вы превращаете мой фильм в какой-то фарс! В мюзикл. А это серьезная картина, - сетовал обиженно режиссер.
Я, как заводной зайчик, двадцать раз напевая хит моего отрочества «Самару-городок», заваривал один и тот же чай и выпивал его тоже раз десять. Но разве могла эта безобидная вакханалия идти в какое-то сравнение с предстоящими испытаниями...

В крови, усталый, но живой! Бери шинель, иди домой!
Наконец наступил минута славы! Миг моего триумфа! Сейчас я им покажу пример актерской самоотверженности и правдивости! Я засунул пальцы в рот и, кривившись от отвращения в омерзительной гримасе, громко, с ревом раненного бизона, блеванул на ковер. Воцарилась минутная пауза. Все: осветители, операторы, актеры, звукорежиссеры, и сам режиссер были ошеломлены моей игрой.
- Что?! Что такое? – растерянно произнес Саша. Никогда ранее он не видел в кадре блюющего актера.
Я зачитываю ему громко по бумажке: «Сцена третья. Вяземский засовывает себе два пальца в рот и вызывает рвоту»
- Что? Там так и написано? - ошеломленный правдоподобностью созданного мною образа, режиссер выхватил у ассистентки листки и уткнулся в сценарий. - Отставить! Блевать не будем! Не надо! У нас семейное кино! Александр! Просто хватайтесь за горло и падайте…

Я с сожалением вытер слезы, сопли и слюни, стекавшие изо рта на рубашку вследствие талантливо вызванной мною рвоты. Честно говоря, мне импонировал такой утонченный натурализм. Эта сцена еще недавно казалась мне достойной «Оскара». Думаю, что даже такой признанный мастер эстетического эпатажа, как Питер Гринуэй, со слезами белой зависти аплодировал бы мне в этой сцене.
- Обед! - радостно воскликнул осветитель, светлым, жующим ангелом ворвавшись в наш процесс. После сцены со рвотой, это был очень своевременный призыв. Киногруппа потянулась в фойе, где работала полевая кухня. Картофельное пюре с сосиской было наградой мне за тяжкий труд лицедейства. 

АСТРОЛОГИ УМИРАЮТ МЕДЛЕННО

После обеда мастер астрологии Дмитрий Вяземский прожил совсем недолго. Пару часов всего. Он еще успел пообщаться с любимым попугаем Кешкой, позвонить в «Скорую помощь», чтобы сообщить благую весть о том, что его подло отравили, и спрятать важные бумаги в старинной китайской вазе. Потом его вставило, торкнуло, стало плющить и таращить от яда, и он с хрипом, в конвульсиях рухнул на диван. Но так легко ему умереть не дал автор сценария, видимо, за что-то обидевшийся на астрологов.

Далее следовала поистине батальная субкульминация, достойная гения Таратино и Родригеса. Смерть астролога как-то изначально не заладилась. В комнату ворвались три зловещие женские фигуры в черных плащах, в венецианских карнавальных масках и по очереди, с нескрываемым удовольствием всадили несчастному астрологу в грудь свои кривые зловещие янычарские ятаганы по самую рукоять. После каждого удара я горестно, словно обкуренный голкипер, пропустивший десятый мяч, вскрикивал и корчился. Нравственный миф о женской доброте рушился в моей душе с каждым ранением. Эпизод с убийством астролога снимали десять раз. Девчата безжалостно, словно дерматиновый диван, истыкали ножами всю мою тощую грудь. Она до сих пор еще болит. Но еще сильнее болит моя мятежная душа под грудью за русскую бабу, которую наша жестокая действительность толкает на убийства распутных мужей и астрологов.
- Саша! - раздраженно крикнул по громкой связи режиссер. - Ты что, зомби?! Сколько можно корчиться и конвульсировать! Ты уже после первого удара должен быть абсолютно мертв! Абсолютно! - акцентировал он еще раз специально для меня, словно смерть иногда бывает еще и относительной.

Надо отдать должное терпению этого человека, он почти ни разу не матернулся! Но, друзья, коллеги, Тарантино, Родригес, я же не виноват, что в моем астрологе оказалось так много жизненных сил! Гришку Распутина тоже не одним ударом кончили. В общем, никакой творческой инициативы, возможности хоть какого-то переосмысления образа. Я всего лишь хотел несколько расширить рамки судьбы, раздвинуть горизонты человеческой жизни, уготованные мне авторами. Но все-таки я был благодарен им за то, что мой персонаж не погибал в горящем танке и не тонул подо льдом Ладожского озера.
Прощайте, милые убийцы!
- Друзья! - спустя час торжественно, с нескрываемой радостью воскликнул главный режиссер, когда я, жалкий, худой, окровавленный, забитый ножами жестоких женщин, наконец-то в последний раз замер бездыханный на диване. - Александр завершил последний эпизод в этом фильме. Аплодисменты актеру!
И все: осветители, операторы, актеры, ассистенты, грузчики, гримеры разразились громом аплодисментов в мой адрес. Встревоженный попугай Кеша печально глядел на меня из клетки. Мои очаровательные убийцы, извиняясь за причиненную боль, пожимали мне руки, как будто не было минуту назад ненависти и подлого, кровавого убийства с их стороны.

Я рдел от счастья, словно какой-нибудь Хосе Каррерас на сцене, не на шутку растрогался и даже чуть не заплакал от сладкой щемящей досады. Ведь я успел привыкнуть к этим людям, к этому попугаю, к своей новой роли, к трогательному образу подлого, алчного, но жутко одинокого в этом жестоком мире астролога и совсем не хотел покидать этот дивный мир необузданного гуманизма. Но я умер для них, ушел в другое измерение, где меня ждала прежняя, может быть, не столь драматичная, но не менее захватывающая и, главное, настоящая, не придуманная жизнь, где я сам могу определять рамки своего поведения.
Переодевшись и смыв грим, я поспешил в кассу, в царство чистогана, любимое место актеров, журналистов и астрологов. Там меня ждала мзда - семь тысяч рублей. Для Джеки Чана и Билана, возможно, и мелочь, а мне в самый раз!

    

Фильм «Сокровища озера Кабан» снимался в Казани. Потому что озеро Кабан находится в самом центре Казани. Было бы странно, если бы его снимали на озере Титикака или Байкал. Не было бы жизненной правды. Хотя ее и в жизни не часто встретишь. Певец, актер, баянист, Алексей Воробьев играл главную роль, певца и призывника. Гоша Куценко играл царя Ивана Грозного. Мне же досталась роль простого российского врача. В фильме «Высоцкий. Спасибо, что живой» я играл обычного санитара. В этом смысле у меня сегодня наблюдался эдакий карьерный рост. Может быть, в следующей картине я дорасту до главного санитарного врача России? Я решил сыграть доктора так, чтобы оставить след в важнейшем из всех искусств. Я взорву мировой кинематограф и надеру задницу Голливуду! Создатели «Доктора Хауса» умрут от зависти! Меня будут приглашать на роли докторов великие мастера: Никита Михалков, Такеши Китано, и, может быть, даже сам Тинто Брасс, увидев мою роль, позвонит мне, слезно умоляя сыграть врача.

Целый день я убеждал себя: «Я врач! Я врач!» И к вечеру был уже в состоянии провести несложную операцию, да хотя бы то же обрезание. Не бывает маленьких ролей, и вот пробил мой час. Чистый, как горный ручей, выбритый, как проворовавшийся прапорщик перед расстрелом, бодрый, как свежевыжатый сок, я лечу на съемки. Я волновался, как иудейский юноша перед инициацией, хотя моя фильмография к этому времени насчитывала с десяток картин: «Детективы», «Висяки», «Высоцкий. Спасибо, что живой»... Я снимался даже в индийских сериалах в Болливуде. Да что там Болливуд! Я в «Ранетках» прогрессивного журналиста играл!
Стайка девчонок-тинейджеров, стоящих на набережной озера, бросилась ко мне. Радостью были озарены их юные, не тронутые стигматами порока мордашки. «Узнали!» - стрельнула в поясницу радостная мысль. А ведь минуло два года с тех пор, как я снялся в сериале «Ранетки». «Удивительная штука - человеческая память! - думал я. - Всего-то два слова сказал я в том странном фильме, а народу запомнилось, впилось стрелою ядовитой в память».
- Вы на съемочную площадку идете?
- Да, - солидно ответил я, вбирая внутрь выпирающий после ужина живот, приготовившись раздавать автографы.
- Вы можете Диме передать вот это? - девочка протянула мне карандашный портрет режиссера фильма Дмитрия Коробкина. - У него сегодня день рождения.
Я пришел на съемочную площадку пораньше, чтобы привыкнуть к атмосфере, чтобы не стушеваться перед камерой, не ударить в грязь лицом, как это порой бывает с непривычки. Возле вагончика на стульчике сидел Алексей Воробьев и сосредоточенно писал кому-то пламенные эсэмэски.
- Готовьте врача! - крикнул Дима Коробкин через пять часов. - Где врач?
Меня подхватили проворные женские руки и, подталкивая в спину и в бока, направили в вагончик костюмера. Там я переоделся в настоящую докторскую немаркую синеватую форму. Взглянув на себя в зеркало, я подумал, что доктору с таким добрым и отзывчивым взглядом я бы вверил свое здоровье.
- Выходите с этой стороны, подходите к двери, там стоит Эльвира. Вы говорите ей: «Извините, девушка, не надо здесь стоять!» - и закрываете дверь, - рассказал вкратце мою роль Дима.
Я несколько раз повторил про себя. Получилось недурно. Да, друзья! А вот в фильме «Высоцкий...» у меня слов было больше. Я, санитар Митрич, вез труп в морг и говорил Высоцкому, спросившему у меня, где выход: «Да вон же, вон! Ты его уже прошел».
Я был несносный балагур в том фильме. Здесь я был более сдержан. Я ведь врач, как-никак, а не санитар легкомысленный.

 
РОЖДЕНИЕ ГИНЕКОЛОГА

Подошла исполнительный продюсер Милана Забелло.
- Волнуешься? - спрашивает заботливо.
- Да нет, вхожу в роль, - ответил я. - Я представляю себя так. Я хирург. Только что у меня на операционном столе умерла старушка-процентщица. Я слегка удручен. Я кричу: «Извините, девушка! Не надо здесь стоять!»
- Мрачновато, - сказала Милана, - лучше бы ты был гинекологом. Ты только что принял роды. И родился чудный малыш. У нас все-таки комедия.
Я принял эту концепцию. И даже придумал уморительную гримасу, с которой я произнесу эти слова. Правда, потом, порепетировав у зеркала в больничном туалете, понял, что гримаса у меня от природы и так смешная дальше некуда.
Возле операционной стояли еще два врача, которые должны были стремительно войти в нее передо мной. Они с любопытством смотрели на меня. Это были настоящие врачи больницы.
- А вы в какой области изволите специализироваться? - спросил один из них.
- Я гинеколог, - ответил я без заносчивости. - А вы?
- Я анестезиолог, а вот он - рентгенолог.
Мы стали ближе. Вообще у нас в кино многое зависит от партнера. Его надо чувствовать. Вот с Эльвирой мы как-то сразу почувствовали друг друга. Она стояла в своем белоснежном свадебном платье у двери операционной. Я стремительным снарядом подошел к ней и произнес: «Извините, девушка, не надо здесь стоять!» И она безропотно отступила! Никаких тебе: «Пшел вон, козел!» Приятно работать с таким партнером! Правда, Дима сиквестировал мой и без того лапидарный текст до банального «Извините, девушка!». Но для меня не бывает маленьких ролей. С одинаковой отдачей буду играть и Гамлета, и санитара, отдавая себя искусству без остатка.
- Стоп! Снято! - говорит по рации Дима.
По-моему, все были потрясены моей игрой, потому что раздались аплодисменты, а обычно сдержанный и немного суровый режиссер Коробкин подошел и с чувством пожал мне руку. Мне даже показалось, что глаза у него повлажнели. Или у меня...
 

КАК Я БЫЛ «НЕМНОЖКО» ХУДОЖНИКОМ

ГЕНЕЗИС ТВОРЦА

Мое неуемное увлечение живописью началось с того, что я случайно попал в картинную галерею «Гараж» на выставку картин американского художника (выходца, кстати, из России) Марка Ротко. Глядя на работы этого живописца, я вдруг отчетливо осознал, что мы с Марком по своей художественной манере очень близки. Те же цвета, та же упрощенная до максимального уровня манера, то же растворение цвета в цвете... В прошлом году я теми же красками писал двери своего гаража (заметьте, выставка Марка Ротко проходила в галерее «Гараж»!) и так же, как Ротко, только на подсознательном уровне, отказался в своей работе от линии в пользу цвета.

Я наивно допускаю что не все знают, кто такой Ротко!!! Маркус Яковлевич РОТКОВИЧ (Марк Ротко) родился в городе Двинске. А ушел в другой мир в 1970 году, перерезав вены на Манхэттене. Картина Ротко «Белый центр» (если этот термин вообще применим к работам Ротко) стоит 72,8 миллиона долларов!
Маркус Яковлевич РОТКОВИЧ (Марк Ротко) родился в городе Двинске. А ушел в другой мир в 1970 году, перерезав вены на Манхэттене. Картина Ротко «Белый центр» (если этот термин вообще применим к работам Ротко) стоит 72,8 миллиона долларов! Вот она!

ЦЕНА ИСКУССТВА

Мне вдруг до боли в паху захотелось вынести что-то полезное с этой выставки.
- Могу ли приобрести картину «Оранжевый, красный и желтый»? - спросил я руководителя информационного центра «Гараж» Светлану Калашникову.
- Они все из частной коллекции! - огорошила она меня.
Увы, друзья, заметьте, не в моей! Цена некоторых картин Марка Ротко доходит до 70 миллионов долларов. У меня с собой столько не было. Я никогда не беру такие деньги с собой. Время сейчас опасное. Но успокаивало то, что я имел хотя бы двери собственного гаража, деньги на краску и холст. Я сам могу себе рисовать и оранжевый, и красный, и, возможно, даже зеленый! Через неделю галеристы будут бегать за мной стадами! А через сто лет мои полотна вообще будут похищать из музеев.

МОИ КАРТИНЫ ВПЕРВЫЕ УВИДЕЛИ СВЕТ В ГАРАЖЕ!

Вы будете смеяться, (как правило, это утверждение никогда не сбыватся) но своей мастерской у меня пока нет, поэтому творить я решил возле кооперативного гаража, благо метеоусловия позволяют. Я писал картины два световых дня, с перерывами на обед, сон и отправление разнообразных мешающих творчеству нужд. Писать абстрактные картины оказалось делом нелегким, но увлекательным. Главное - правильно подобрать краски и затем равномерным точным мазком располагать их на холсте. Окунаешь кисть в растворитель, потом - в краску, и вперед - на холст! Вверх-вниз, вверх-вниз!
 

Потрясенные моей творческой манерой, владельцы гаражей останавливались, всматривались в мое панно, плевались, отходили от картин на пару шагов, матерились, давали дельные советы.
- Слишком мрачно! Не хватает яркого пятна! - увидев эскиз, сказал сосед по гаражу, страховой агент Максим. - Я бы такую у себя не повесил!
 Следуя коммерческой сверхзадаче создать что-то подобное по цене Марку Ротко, я выпустил из виду, что тот жил в постоянном депресняке, оттого красил мир темными красками. И было отчего.

Его постоянно «кидал на бабки» владелец галереи герцог Мальборо, предал лучший друг Бертран Рейс, от солнечных лучей пришло в негодность великое панно, созданное для ресторана «Four Season». Может, из-за всего этого, глядя на картины Ротко, зрители подчас и рыдают в голос, как утверждают критики. Вот какова сила его искусства. Я, правда, сам над его картинами не рыдал и, как другие рыдают, не видел. Врать не буду! Да и над своими картинами я не рыдал! Вообще я над картинами не рыдаю. Я много еще над чем не рыдаю. Такой толстокожий - ужас! А что мне рыдать: друг меня еще не предал (а его у меня и нет! Ха-ха!), и ни одна картина еще не пострадала! Так чего же я рисую черным! Пусть лучше над моими картинами люди ликуют как дети - решил я, разводя красную краску.

ЭЛЕКТРОСВАРЩИКИ ДАЮТ ДОБРО!

- Добре! Любо! - одобрил другой сосед по гаражу, газоэлектросварщик Сашка, когда на темно-фиолетовом, красном и черном заиграла огнями желтая, оптимистичная, словно дуга сварочного аппарата, полоса.

- На Ротко не похоже! - заключил мой приятель, несносный эстет, гурман, кулинар, «отчаянный домохозяин», энциклопедист и сибарит Леня Захаров. - У Ротко плавные переходы, а у тебя резкие.
- У него это случайно выходило, потому что он кисти в растворителе не мыл! - терпеливо объяснял я этому, далекому от созидания «критику».
- Улетит с молотка, как птица! - успокоил меня мой друг Никас Сафронов (чтобы я не плакаль).
 
- Ужас! Абстрактной живописью занимаются те, кто не умеет рисовать, - сказал художник Шилов
И в чем-то он был, несомненно, прав. Правда, ко мне это замечание великого живописца не относилось

 
«НА АРБАТЕ АБСТРАКЦИОНИЗМ НЕ В ЦЕНЕ»

...На Арбате тусуется много художников. А настоящий ценитель искусства всегда отирается где-то рядом с художником. Я взял свои картины и пошел, как это принято в нашей художественной среде, продавать. Картины мои еще даже не успели толком высохнуть и по дороге размазались, что прибавило им, и без того загадочным, полную эзотерическую непостижимость.
- Стоять! А водка и гитара зачем? Ты же картину идешь продавать! - подозрительно спросила ничего не смыслящая в торговле абстрактными картинами моя строгая экономка, заградительным крейсером встав на пути.

- Публику завлекать! - пояснил я. - Художников-то, поди, много. А поющих всего два: я да Шнур! (Сергей Шнуров выставил свои картины в галерее еще раньше, чем я. Они стоят по 30 тысяч евро, а я оценил свои картины более скромно: по две тысячи евро за штуку!)
- Можно тут с вами за компанию выставить свои работы? - спросил я двух молодых парней, судя по мольбертам с портретами звезд - художников-портретистов.
- Становитесь, конечно! Веселее будет! - ответил Вадим, художник традиционной школы, мельком изучив мои творения. - Только вы тут свои картины вряд ли продадите.
- Это еще почему? - изумился я такой категоричности.
- Понимаете, Саша, ваша декадентская манера рассчитана на человека особого склада ума, склонного к отстраненному, амбивалентному восприятию мира. А тут люди просто гуляют. Здесь более уместны простые картины, скрупулезно точно воспроизводящие действительность: портреты, пейзажи. И не такие дорогие, как у вас. (Портреты Вадима стоили тысячу рублей, хотя он профессиональный художник с художественным образованием.)
Краска гордости бросилась мне в лицо. Я даже слегка приосанился и стал еще краше, чем минуту назад. Что делает с нами простое доброе слово! Тем не менее я добросовестно в течение двух часов пытался завлечь зрителя традиционным пением блатных и цыганских песен под гитару, скупыми средствами музыки внушить прохожим интерес к моим картинам. Мне бросали какую-то мелочь, но картины так и не купили. Не дорос еще зритель.
- А где я могу их продать? - уныло спросил я Вадима, сгребая жалкую мелочь в карман.
- Думаю, возле ЦДХ. Туда едут настоящие ценители, коллекционеры - специально картины купить!
 
НЕ ПРИШЕЛСЯ К ХУДОЖЕСТВЕННОМУ ДВОРУ


Возле ЦДХ расположился целый городок под навесом, где художники всех направлений выставляют на продажу свои картины. Я обошел весь этот городок, но такого абстрактного направления, как у нас с Ротко, не встретил. Пейзажи, кошечки, нотюрморты, копии шедевров великих художников, Цены на картины тем не менее там колеблются от 5 до 50 тысяч рублей.
- Ну что, друзья мои! - весело обратился я, абстрактный жизнефил, к своим коллегам, работникам кисти и холста, наблюдавшим, как я разгружаю свои непонятые обывателем картины, водку и гитару. - Поторгуем! Попоем! Тряхнем стариной!
- Ты это... Тряси где-нибудь в другом месте своей стариной, - сказал мне хмуро один из них. - А здесь не тряси. Не надо.
- Но почему?
- Тут платно.
- Сколько?
- Девятьсот рублей. В месяц.
- Так это ерунда! Мелочь! - рассмеялся весело я, памятуя о том, сколько я получу за свои картины. - Кому платить?
- Не надо тут вам... Идите куда-нибудь в другое место, - сказал другой художник, похожий на борца сумо, дисквалифицированного за пьянку. Возможно, художники просто банально опасались, что на фоне моих ярких, радикальных картин, создающих эффект глубокой созерцательности, их творения могут показаться пустым китчем. Но ведь и Ротко, как и я, до сих пор не всеми понят. Это нас и роднит. Зато он был и остается самым покупаемым и самым дорогим! Я же - самый непродаваемый в мире. Это нас отличает. Пока что...

ГОНЕНИЯ ХУДОЖНИКОВ В РОССИИ В НАЧАЛЕ XXI ВЕКА (МАЙ, КРЫМСКИЙ ВАЛ)

Считается, что мы, художники, бескорыстны, нам-де достаточно признания. Беспочвенное утверждение! Я лично упорно не терял надежды на коммерческий успех своих картин. Черт с ней, с виллой, с «Порше Кайеном», сейчас мне уже просто хотелось хотя бы окупить расходы на краску, продать картины по себестоимости, без НДС. Я по-хозяйски расставил свои шедевры и, усевшись на ступеньках ЦДХ, стал петь жалобные, протяжные песни, взывая к милосердию проходящих мимо меня потенциальных покупателей двух моих картин позднего гаражного периода. Но через десять минут вышел охранник и прогнал меня, как бездомного пса.
- Давай, давай! Иди отсюда! Певец! - только и сказал он с той долей императивной интонации, от которой понимаешь, что идти прочь надо очень быстрым аллюром. Да! Пожалуй, никто из художников-абстракционистов не подвергался таким гонениям, как я. Меня гнали и охранники, и художники. Все, кто имел хоть маленькую возможность прогнать меня, пользовались редким случаем. Я чувствовал себя самым гонимым художником в мире. По крайней мере - в тот день.

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ
 
Когда-то, босоногим мальчишкой, бывал я на Красной площади и видел, как толпы бродячих и доверчивых иностранцев тотально скупают все, что плохо лежит: машины, матрешки, фуражки, значки, книжки, водку, карты, девочек. Возможно, они и сейчас туда ходят. Вот кто может оценить непонятого русского художника-абстракциониста! Цены на мои картины стремительно падали, как курс евро. Теперь уже рядом с ними стояла скромная табличка «3 тысячи рублей». Наши люди пока не готовы вот так просто на улице доставать из кармана 2 тысячи евро. Настойчиво и громко, словно торговец шаурмой, взывал я к эстетическим чувствам прохожих. Самым весомым аргументом было то, что через тридцать лет эти картины будут стоить сотни миллионов долларов! Но люди не доросли еще до такого высокого эстетического уровня восприятия прекрасного. Они легкомысленно проходили мимо своего счастья, бросая мятые деньги в чехол гитары только из сострадания к моему почтенному возрасту. Ведь я еще и пел! В принципе в Москве и возрастом можно неплохо зарабатывать, но мне упорно хотелось сколотить состояние именно художественным талантом.

Вы не поверите, но я не продал свои картины. Ни одной. Зато я понял, что народ в основной массе не готов пока воспринимать нас, абстракционистов! У меня в гараже остались еще краски, холстов прикуплю. Зачем мне галерея «Гараж» Даши Жуковой? Я сам буду выставляться у себя в персональном гараже!
И сам - любоваться своими картинами. Один! А когда, уставший от непонимания, я уйду в другие миры, вам, музеи, все равно придется переплачивать! Скупой платит дважды!

КСТАТИ

Три самые дорогие картины на земле
1. Густав Климт. «Портрет Адели Блох-Бауэр». 135 млн. долларов. Ее купил американский предприниматель Соломон Лаудер.
 2. Пабло Пикассо. «Мальчик с трубкой». 104,1 млн. долларов.
 
3. Пабло Пикассо. «Дора Маар с кошкой». 95,2 млн. долларов.
 

ВО СЛАВУ ИСКУССТВА

Несмотря на то, что мои первые две картины не вызвали ожидаемого мною культурного шока у российской общественности (продана была всего одна, «Черная полоса на коричневом фоне и чуть-чуть красненького и зелененького и немножко черненького»; второе полотно я передал в частную коллекцию известной журналистке Леночке Лаптевой.

Я таки не бросил попыток оставить неизгладимый след в истории мирового изобразительного искусства. Памятуя о том, что нет пророка в своем отечестве, я решил экспортировать свой талант художника на Запад. Решение далось нелегко. Мне было искренне жаль россиян, лишенных возможности наслаждаться тихим созерцанием моих картин. Но, увы, таковы жестокие условия современного культурного рынка. Купив еще шесть небольших загрунтованных холстов 30х40 см (чтобы удобнее было вывозить за рубеж в рюкзаке!), я написал на них замысловатые картины на одну, пока еще волнующую меня тему - тему чувственной любви. Увы, друзья! Время скоротечно, и когда-нибудь и я перейду на асексуальные пейзажи и лишенные эротики целомудренные натюрморты. Художники, как правило, пишут максимум триптихи. А у меня был аж шестириптих, исполненный присущим моему концептуальному, либидозному творчеству параноическим абсурдом. Я стал единственным российским художником, пишущим шестириптихи. А поскольку я пока что не имею собственного промоутера, я был вынужден делать промоушен сам себе. Создал буклет на английском языке, где рассказал о себе без ложной скромности и даже с некоторой долей лукавства. Я бережно, словно бабушка поздних внуков, упаковал полотна в рюкзак, сел в самолет и отправился в Париж, эту Мекку изобразительного искусства.
 
КАК ГЕНИИ ФРАНЦУЗСКОЙ КРАСОТЫ, ЯВИЛИСЬ МНЕ ПАРИЖСКИЕ МЕНТЫ!

Париж встретил меня свирепым промозглым ветром и колючим, как стая хмурых непохмеленных ежей, дождем. Как говорят художники: «Хороший галерист в такую погоду художника на улицу не выгонит». Недалеко от площади Италии я снял скромную комнатку размером с грузовой лифт за 30 евро в сутки с сиротской кроваткой и хромым стулом и стал срочно отпускать седую бороду, чтобы принять соответствующий настоящему художнику-концептуалисту облик. Долго ждать не пришлось - и вскоре я, бородатый и окрыленный надеждой, отправился со своими картинами прямиком к Эйфелевой башне. Там всегда околачиваются толпы богатых туристов, жаждущих поскорее и подороже купить хорошую картину. Возле станции метро меня окликнула смуглянка в цветастой юбке с дивным ребенком на руках. Она, улыбаясь, протягивала мне огромное золотое кольцо с фальшивым, как ее улыбка, бриллиантом, судя по размеру, работы раннего Церетели:
- Месье! Ву заве лесе томбер льянно! Же ле ву! (Вы обронили кольцо! Я это видела!)
- Оставьте его себе, мэм! - ответил я великодушно, поборов соблазн златофильства - продайте его и купите своему малышу

Эйфелева башня, освещенная разноцветными блудливыми огнями, словно рождественская елка манила к себе необъяснимой силой. Я разложил картины возле кассы, куда выстроилась длинная извивающаяся дождевым червем очередь, и приготовил кошелек: складывать деньги. Но неожиданно подошли два крупных афрофранцуза со свирепой мизантропией в глазах. Любовь к искусству - последнее, что можно было заподозрить в этих парнях.

- А ну вали отсюда, белож...я свинья! - непочтительно вскричал на меня один из них, по всей видимости, неисправимый расист. - А не то надаю тумаков, будешь знать, каналья!

Примерно так я смог со своим знанием французского перевести его страстный монолог.
- Позвольте, господа, а разве это место... - но не успел я завершить свой контраргумент, как второй точным и изящным ударом правой ноги, словно футболист Мишель Платини, заехал по моим картинам. Они разлетелись, как испуганные выстрелом каплуны. Что-то подсказывало, что надо быстрее уходить. Что я и сделал: унес домой картины и ноги.
- Месье, вы уронили это! - окликнула меня незнакомка в длинной юбке, протягивая массивное золотое кольцо с фальшивым бриллиантом в пять каратов.
- Да вы что, сговорились, что ли? У меня никогда не было таких больших колец, - снова нашел в себе силы отказаться от подарка я.

- Да нет же! Я видела, как у вас это выпало из кармана! - настаивала златозубка. Легкое подозрение, что меня собираются развести, как в Одессе, заставило меня стремительно ретироваться. Мой триумф как художника откладывался, как конец света. Да и башня эта как-то мне не глянулась. Что в ней находят люди?
 
С ЯПОНСКИМ МУЗЫКАНТОМ ТОМО, В ПАРИЖЕ Я КАК ДОМА!

После этого случая ходить торговать к Эйфелевой башне я перестал. Торговал своими картинами у собора Парижской Богоматери, на Елисейских полях и как-то уже стал понемногу свыкаться с неожиданностями парижской жизни и с непониманием моего искусства. Познавая Париж, я всегда носил с собой пару картин в сумке - на случай скопления любителей концептуального искусства. Как известно, удача приходит к тому, кто готов встретить ее во всеоружии. Однажды недалеко от Лувра, где я развернул торговлю, ко мне подошли французские блюстители порядка.
Два полицейских мужского пола и одна невероятной красоты мулатка-полицейская! Такой красивой полицейской я даже в Москве не встречал!

 
Сердце пойманной селедкой забилось в сетях моей груди. О небеса! Как мне хотелось бы быть схваченным этой Венерой, трепыхаться, словно тунец, в ее сильных ручищах, быть грубо обысканным... Ниже! Ниже!!!! Все!
Но полицаи лишь одобрительно посмотрели на картины, восхищенно почмокали и спросили:
- Сколько?
- Для вас пять евро! - заискивающе сказал я. Они снова почмокали губами, но уже в другой тональности (соль минор) и не купили ни одной картины. А как бы хорошо смотрелись мои полотна в кабинете парижской жандармерии рядом с портретом Николя Саркози! Но ничего! Зато они не пинали мои картины ногами, как некоторые... Мы еще и сфоткались на память!

На улице Браньсьон я наткнулся на небольшую картинную галерею. Выставленные на витрине картины свидетельствовали о том, что именно здесь принимают спорадических художников моего непростого для восприятия направления.
- Бонжур! - бодро приветствовал я паренька, встретившего меня на пороге. - Возрадуйтесь! Я принес свои картины!

И не успел он прийти в себя, как я дубликатом бесценного груза вывалил на прилавок свое творческое хозяйство: две картины.
- Вообще хозяйка галереи - моя мама, - сказал парень, налюбовавшись на мои картины. - Она решает, какие работы принимать. Она будет лишь в пятницу.

Но ни в пятницу, ни в субботу, ни в воскресенье я его матушку не застал. Парень лишь виновато разводил руками. И тогда до меня дошло! Это же просто вежливая форма отказа!!! Хорошо, что я от природы жутко сметливый, другой бы до сих пор ходил!

Однажды нелегкая занесла меня к Центру Жоржа Помпиду, или, как его зовут художники, Бобур. В центре есть библиотека, концертный зал и музей современного искусства. Раз есть музей, сам бог велел выставить там мое современное искусство! Куда уж современнее - месяц как нарисовал! Вот она - удача! - забилось от предвкушения триумфа сердце в груди. На площади перед входом выступал африканский мужик-жонглер с шарами. За билетами стояла огромная очередь. Я подошел к дородному секьюрити, монументом стоявшему у подъезда.

- Месье! Позовите менеджера или на худой конец директора, - потребовал я, стараясь говорить басом.

- По какому вопросу? - тревожно поинтересовался секьюрити.

- Я, Мешков, художник из России, хотел бы предложить свои картины, - я протянул ему визитку на французском языке, загодя отпечатанную в Москве, в которой говорилось, что я художник и искусствовед. Визитка успокоила стражника, и он что-то буркнул в рацию. Через минут пять ко мне вышел лысый мужчина в ладном костюме. Увидев меня, он как-то приуныл. Дело в том, что я иногда бываю менее всего похож на искусствоведа, а более напоминаю неплательщика алиментов в бегах. Я поведал ему о масштабных планах по инвестированию своего таланта во французскую культуру и дал буклет. (Там было четко сказано, что я выставлялся в галереях России, Молдавии,Бурятии, Таджикистана и Тувы.) Он ознакомился с картинами, покачал головой:

- Нет. Это нам не подходит. Другие работы у вас есть?

- Пока нет, - ответил я честно. - Я их продал и раздарил. Но я нарисую новые! Вот увидите!

- Будем очень рады! - ответил мужик. Мне показалось, что он был на этот раз искренен! Я был не в обиде на него. Его привередливость понять можно: в этом музее представлены картины Пикассо, Матисса, Поллока, а тут вдруг - бац пыльным мешком из-за угла - Мешков! Просто неожиданно как-то! К восприятию меня как художника нужна некоторая подготовка. Хотя, когда мы ихнего позднего Моне у себя показываем, - это ничего, а как раннего Мешкова у них - так фигушки! Не по-людски, не по-партнерски как-то! Цыганская музыка на японский лад Не прошло и трех дней, как я обзавелся в Париже друзьями.

Знакомства происходили цепной реакцией. Сначала я познакомился с виртуозным японским гитаристом Томотакой Хатано, он познакомил меня с журналистом Оливером Проу, а тот - с художником-авангардистом Йосукэ. Томотака играл в баре Oux Nostamblues вместе с другим гитаристом - Маню Робин. Мы сошлись на неистовой любви к музыке цыганского гения прошлого века Джанго Рейнхарда. Томотака - гастарбайтер: три года назад покинул Страну восходящего солнца и переехал в Париж только потому, что тут, в одном из баров на бульваре Клиши, играл его кумир, сам Джанго Рейнхард. - В Японии не так много любителей подобной музыки. А здесь у меня много поклонников и единомышленников, - говорит Томо. Однако у себя дома Томотака слушает традиционную японскую музыку. Он снимает в Париже комнатку за 600 евро в месяц. (В Париже месячный доход музыканта такого уровня составляет 2500 евро.) Иногда мы с Маню приходим к Томотаке в гости, умеренно пьем сакэ и музицируем. Томо показал мне несколько дивных гитарных ходов, а я взамен научил его играть «Две гитары за стеной», «Жора, подержи мой макинтош» и «Подмосковные вечера». А вечерами я сидел в баре и слушал игру своих друзей. Чтобы понять, насколько это дивная музыка, зайди, читатель, на наш сайт и сам послушай. Я там выложил несколько его композиций. Кстати, перед отъездом на Родину я подарил две свои картины своим братушкам-музыкантам Томотаке и Маню. Но ничего не бывает в этом мире случайным и не имеющим последствий. Вскоре это знакомство приведет меня в самое удивительное место на земле и подарит мне новых талантливых друзей!
 
ГАЛЕРЕЯ НЕ ДАЕТ ДОБРО

Фразу «Повё ву мёдер а фер плёзер таблё» я, отчаянно грассируя, бегло повторял сотни раз, входя в двери очередной картинной галереи, коих в Париже как собак нерезаных. Означала эта фраза: «Не пособите ли вы мне продать мои картины?» Я говорил ее столь же бегло, как и «Донне муа энкор ун пти вер» («Дайте-ка еще стаканчик!»). Так что меня принимали за уроженца Гаскони. Вскоре меня уже избегали почти все парижские галерейщики. Они милые люди, но у всех одно оправдание. Душевный и разговорчивый Роберт Филипп, владелец Art modern galerie на Монмартре, трогательно ностальгировал за стаканчиком божоле. - Эх, Саша! Знали бы вы, какие были времена! В 90-х годах от покупателей не было отбоя! Мою галерею знал весь мир. Я получал заказы из 50 стран!.. Проклятый кризис никогда не кончится. Политики только успокаивают народ. Вы сходите со своими картинами на Пляс дю Тертр. Там продают картины художники со всего мира. Может, и у вас кто-то купит. А галереи сегодня редко берут картины. Видите, у меня даже места нет, куда повесить ваши полотна. В самом деле витрины галерей были забиты картинами, изображающими парижские достопримечательности. Я разумно полагал продать свои не понятые современниками картины во Славу Великой Руси хотя бы за пару сотен тыщ евро.

Но с тревогой отметил, что стоящие в витринах галерей картины моего формата стоили не более 100 евро. Такой экономический коллапс мог огорчить кого угодно, но не такого отчаянного оптимиста, как я. С такими мыслями я отправился на торговую площадь. Не продается вдохновенье На маленькой, игрушечной Пляс дю Тертр шумно и оживленно. Художники различных направлений, наций, ориентаций и телосложений тут же, на глазах зрителей, увлеченно и мастеровито, словно уличные повара шаурму, создают и продают свои шедевры. Вокруг площади за столиками сидят болельщики: пьют вино и наблюдают за течением художественной жизни.
- Месье, это вы обронили? - беременная женщина в длиной юбке, златозубо улыбаясь, протягивала огромное кольцо с фальшивым бриллиантом.
- Мадам, вы меня уже спрашивали. Я не роняю колец! - отрекся я. Разложив свои незамысловатые картины на земле, я, простой русский художник, ранний Сашка Мешков, отдался во власть Гермеса, покровителя купцов, путников и воров. Достал губную гармошку, как сказочный крысолов дудочку, и стал привлекать волшебными звуками праздную зажиточную аудиторию. Час играл, два играл, все губы надорвал (2 шт.), а картины не продал. Ну не берут, и все тут. Не мой сегодня день. Подойдут, посмотрят, послушают музыку и дальше идут. Одно успокаивало: у других тоже не берут.
 
МОИ КОЛЛЕГИ С МОНМАРТРА

Неподалеку от меня стоит со своими картинами художник Ашраф из Египта. Он давно здесь стоит: тридцать лет уже. Последний раз был на родине в 1994 году. Я был там недавно, поэтому он с повышенным интересом слушал мои рассказы. Сегодня у него тоже непруха.
- Хорошо сегодня тому художнику, кто молод, - смеется Ашраф. - Я, когда был молодой, часто бесплатно работал, просто потому что любил искусство. Продам пару картин и гуляю в барах до утра. А утром снова работать до пота! И так 30 лет! А сейчас деньги нужны, сына учить надо...
Казалось, что только одни лишь портретисты в этот день гребли валюту. Все туристы почему-то хотели видеть нарисованными только себя. Эгоисты! Портретист Мишель Кристоф здесь, на Пляс дю Тертр, работает с детства. Он развеял мои заблуждения.
- Время художников кончилось с наступлением кризиса, - говорит Мишель с тоской, скрываемой за улыбкой. - Никто ничего не покупает. Раньше я за день мог три портрета продать, а то и пять. По стольнику уходили. Я не успевал писать! А у тебя картины замысловатые, с загадкой. Здесь их не продашь!
Но меня трудно сломать. Я стал ходить по рынку и, завидев трезвого и приличного покупателя, стремглав бросался к нему.
- Месье! Купите эту чудесную картину! Всего за сто евро! - настойчиво предлагал я себя. - После моей смерти они будут стоить миллионы! Вы будете купаться в роскоши! Вспомните Модильяни! Его тоже при жизни не покупали! - уверял я потенциальных покупателей. Но глухи были их черствые, словно подметка армейского сапога, сердца.

НОЧНАЯ ЖИЗНЬ ПАРИЖА

По ночам мои соседи, четверо англичан, устраивали пьяные дебоши, мистерии, оргии, развенчивая миф о своей чопорности. Ровно в 2 часа ночи, когда порядочные русские художники уже спят, они начинали хором петь застольные песни, плясать ирландский риверданс, бить посуду и друг друга. А говорят, русские за рубежом себя скверно ведут! Да я ни разу за все время в Париже не спел хором, не говоря уж о ривердансе! Однажды, устав от бессонницы и коммерческих неурядиц, я решил с головой окунуться в светскую жизнь и отправился в «Мулен Руж» - посмотреть на голых тетенек. (Я где-то слыхал, что там голые тетеньки пляшут канкан.) Я вообще жутко люблю светскую жизнь за это.

ЧИСТЫЕ;ТАНЦЫ

Ну, вот я, простой провинциальный цыганенок, и в «Мулен Руж»! Окунуться с головой в светскую жизнь стоит 100 евро. Это дешевый вариант. А по полной, с фуа-гра и лобстером, до 180. Конечно, не всякий художник сможет туда окунуться.
На озаренную мириадами разноцветных огней площадку выскочили девчата в шикарных прозрачных ризах, топлес, разных мастей, обнаженной статью своей вызвавшие шквал аплодисментов старичков. Да как начали они лихо отплясывать канкан, очей не оторвать! Жаль, фотографировать нельзя, а то ведь они испугаются вспышки и упадут во время исполнения антраша. Потом выходили фокусник, жонглер, акробаты. В общем, это был цирк с эротикой, шампанским, устрицами, лягушками, танцами, с персями, чреслами, чревами, лонами и стегнами - вот что такое «Мулен Руж». 

ЗАГАДКА ДЖОКОНДЫ

Однажды ночью я понял, почему мои работы как-то не очень востребованы на парижском рынке. Французы просто избалованы шедеврами изобразительного искусства. Я подумал, что у меня есть возможность поучиться у великих мастеров, и решил пойти в Лувр, чтобы внимательно рассмотреть мазок Леонардо да Винчи. Ведь должна же быть причина того, почему от его «Джоконды» вот уже много веков прется зритель.
Я купил билет и пошел прямиком к «Джоконде», мазок анализировать. Возле маленькой, не шибко величественной на первый взгляд картины гудела, в изначальном, чистом, смысле этого слова, огромная толпа. Люди пытались сфотографировать ее, буде это был Мик Джаггер или Леди ГаГа какая. Прорваться сквозь такой мощный заслон было под силу разве что Коле Валуеву. К тому же «Джоконда» была огорожена веревками. Ее охраняли полицейские. Мазка великого мастера издали увидеть было невозможно, потому что картина была под стеклом и бликовала. Ушел я в сумрак Парижа в светлой печали и томной горести, так и не познав тайны мазка великого мастера. Зато я понял, что секрет успеха «Джоконды» еще и в том, что Леонардо ее писал четыре года, а я пишу четыре картины за месяц, причем двадцать дней уходит на замысел и пять на осмысление и просушку.
- Это не вы кольцо потеряли? - спросил сквозь шум дождя осипший женский голос за спиной. Я даже не повернулся, а лишь ускорил шаг.
 

ПЬЯНОЕ ЭХО ВОЙНЫ

В центре Парижа, еще куда ни шло, а стоит отъехать от Монмартра - кругом смердящие бомжи бухают прямо из горла. Запах мочи в метро глаза щиплет. Темные личности злобно поглядывают на тебя возле выхода из метро. Гулять по ночному Парижу - сомнительное удовольствие. Поздним вечером на Рю Сталинград ко мне подвалил крупный узкоглазый малый и, схватив меня за грудки, грозно рявкнул, брызнув слюной прямо лицо:
- Дойч?
- Нихьт! Найн! Ихь бин русишь! Я! Я! - с перепугу почему-то залепетал я по-немецки, исчерпав до дна все свои познания в этом напевном языке. Дело в том, что я был одет в куртку австрийского капрала с нашивкой на рукаве «Bundeswehr». Это, скорее всего, и ввело парня в заблуждение. Видимо, его предки пали жертвами фашизма в той великой мировой бойне, и он решил сегодня с некоторым опозданием отомстить за деда.

БЕСИТСЯ ОТ ЖИРА ГОПНИК ИЗ АЛЖИРА

В другой раз я возвращался из гостей поздним вечером с очаровательной крошкой и, как это порой случается после банкета, решил дозаправиться в ближайшем к дому ночном магазинчике. Мы набрали продуктов и собирались уже расплатиться, как вдруг в магазин вошли, пошатываясь, двое верзил-алжирцев в грязных джинсах. Увидев мою девушку, они оживились, на лицах появилось блудливое выражение.
- Откуда ты? Ты очень красивая! Как тебя зовут? - пристали они к ней, якобы не замечая, что я стою рядом.
- Это моя жена, парни, - предупредил строго я, придав своему лицу устрашающее выражение.

- Сколько ты хочешь за нее? - спросил другой, сглатывая слюну. Этим забиякам, изнуренным воздержанием, хотелось выпустить скопившуюся за годы унижений злую энергию. Я нечасто попадаю в такие щекотливые ситуации и слегка растерялся. Улицы пустынны. Пистолета у меня с собой не было. Я хотел было навешать им тумаков, но что-то меня остановило.
- Ты их знаешь? - спросил я кассира, тоже, кстати, алжирца.
- Нет.
- Вызови полицию!
- А что я им скажу? Они же вас не трогают! - невозмутимо ответил он, пересчитывая деньги. А алжирские гопники тем временем, смеясь и «ботая» на своем языке, взяли пару пузырей красного и терпеливо поджидали нас возле двери на улице. Задиры курили, пили вино из горла, ржали, поглядывая в сторону магазина. Им хотелось покуражиться над припозднившимися белыми. Мы в конце концов покинули магазин через полчаса, когда те ушли искать других приключений. Я вовсе не наезжаю на Париж. Подобная история вполне могла бы произойти где-нибудь в Бутове или в Митине. Но все равно, друзья, согласитесь: сегодня Париж не так же ласков и приветлив, как в 19 веке! 
 
ЖЕРТВА СОДОМСКОГО ГРЕХА

Кто-то подумает, что я алжирофоб и националист, но это не так. Негодяев хватает среди представителей любых наций, равно как и прекрасных людей. Взять, к примеру, меня. Я цыган по батюшке. А у меня в Париже есть приятель - прекрасный, добрый человек алжирской национальности Карим Баруди. Он «понаехал» в Париж пятьдесят лет назад, открыл свое кафе на Рю де Рюль, женился на француженке Мари, нарожал троих сыновей и двух дочерей. Однажды мы сидели за столиком его бывшего заведения L’express (он продал его пять лет назад, когда умерла жена, и с тех пор каждый вечер в 18.00 приходит сюда выпить бокальчик красного вина). Карима здесь знают все: каждые пять минут его приветствуют прохожие. Некоторые целуются с ним. Вот мимо нас проходит экстравагантный, эпатажный француз лет пятидесяти с шарфом вокруг шеи.
- Познакомься, Луи! Это мой друг, Саша из России! - представляет меня Карим. Луи неожиданно берет мою руку и, почтительно склонившись, целует ее, слегка отставив ногу. Я обомлел.
- Это Луи - он гей! - шепотом сообщает мне, как великую тайну, Карим, когда Луи удаляется походкой Наоми Кэмпбелл.
- Как такое может быть? Что вы такое говорите, Карим? - страстно воскликнул я, вытирая салфеткой губную помаду со своей руки.
- Он кутюрье! Очень известный! - говорит Карим. - Всего-то год назад был одним из богатейших людей Парижа! Но его избили геи! Покарали за измену! Знаете, как у них это жестоко!
- Да откуда же мне знать?! - возмутился я.
- У них все гораздо жестче! - пояснил мудрый алжирец. - С тех пор Луи повредился умом и все деньги отдал церкви.
Так я, к своему ужасу, узнал, что в Париже есть геи!

ВРАТА В;КОММУНУ

Как-то в любимом баре Oux Nostamblues мой друг гитарист Томотако познакомил меня с журналистом японского экономического вестника «Nikkei» Оливером Проу. Оливер - тоже гитарист, тоже поклонник Джанго Рейнхарда - как-то пришел в бар с гитарой Томотако послушать.
- Всегда уважал журналистов-экономистов. Потому что сам ничего не смыслю в экономике, - сделал я ему профессиональный комплимент.
- Та же фигня! - ответил Оливер. - Я тоже мало в ней смыслю.
Узнав, что я художник, он обрадовался.
- Тебе повезло. Я сегодня иду к своим друзьям-художникам на день рождения. Пошли со мной! Это такая коммуна художников! Они работают и живут в одной общей мастерской. Мне кажется, тебе там будет очень комфортно.
И мы поехали на улицу Риволи в дом № 59, в десяти минутах от моего любимого Центра Помпиду. Возле огромной двери, расписанной дивными рисунками, Оливер набрал на мобильном телефоне номер и что-то сказал по-японски. Потом рассмеялся.
- Сейчас ты тоже будешь смеяться! - сказал он. И в ту же секунду дверь отворилась, и предо мной предстал японец, похожий на персонаж японского мультика: волосы его стояли дыбом, глаза были выпучены, а на устах светилась широкая добрая улыбка.
- Бухайо! - сказал он весело и приветливо. Нет! Не бухать он приглашал меня! Сладкое для русского уха слово «бухайо!» означает доброе приветствие по-японски.

 
Парижская коммуна

Мы поднимались следом за Йосукэ, так звали веселого япончика, по винтовой лестнице все выше и выше. Потом шли по коридорам, пока не оказались в просторной зале, где прямо на полу беззаботно сидели и лежали молодые люди в экзотичных одеждах, чем-то напоминающие художников-модернистов. Один парень наигрывал на гитаре что-то концептуальное. По их виду нельзя было сказать, что все они озабочены пенсионной реформой и матримониальными проказами Николя Саркази. При нашем появлении компания неожиданно разразилась аплодисментами. Нас с распростертыми объятиями встретил невысокий бородатый паренек, похожий на диснеевского  гнома. Это был Бруно Дюмон с бутылкой пива в руках. У него сегодня день рождения. Я неожиданно тоже был обнимаем, как старый приятель, да оно как будто бы так и было. (К тому времени я уже был похож на художника.)

История братства художников такова: Бруно Дюмон - один из тех парней, кто стоял у истоков  коммуны художников. Ах да! Вы же ничего не знаете? А было это так. 1999 год. 
1 ноября трое французских парней - художники Калекс, Гаспар и Бруно (сокращенно КГБ) - заселяют брошенное на произвол судьбы здание дома
№ 59 на улице Риволи. Собрав друзей, они приводят здание в порядок, очистив его от бомжей, шприцев, мусора, и устраивают там мастерские  художников (для тех, кому не по карману собственная мастерская!). Вскоре Риволи, 59, становится альтернативным центром современного искусства. Художники со всего мира живут, тусуются и творят там свои произведения, а тысячи туристов со всего света бесплатно посещают вернисажи  уникального живого музея, где художники пишут свои картины на глазах зрителей (впрочем, некоторые туристы добровольно оставляют там немного денег. Это никого не оскорбляет!). Более 40 тысяч посетителей в год посещают этот дивный дворец! А некоторые тут же покупают готовые холсты! Этим может похвастать не каждый музей

У энтузиастов-организаторов была очень нудная и утомительная борьба с чиновниками, которые широким фронтом выступили против самовольного захвата здания. Так вот получается всегда: стояла избушка, никому не нужная, а как только она стала международным центром искусства,  сразу вызвала возмущение властей. Это напоминает мне времена развитого социализма. Решением суда художников выселяют из здания. Однако культурная общественность Франции восстала против чиновничьего беспредела. И заткнулись посрамленные чиновники! И поделом! Такие они, чиновники, везде: сами не рисуют и другим не дают!  Но и сейчас  уверенности в будущем  музея нет. Положит глаз какой-нибудь французский бюрократ на это здание - и тогда прощай современное  искусство!


Узнав, что я русский, мне тут же всучили в руки гитару и  заставили петь цыганские песни. Истосковались французы по цыганской песне. Мы с Йосукэ сразу нашли общий язык, стали «не разлей вода». Я ему поведал о тяжкой моей доле в Париже, о судьбе картин, о шумных соседях, ночных дебоширах.
- А живи тут! - со всей широтой  японской души сказал художник, будущее светило современной японской живописи. - Песни будешь нам петь, - добавил он, чтобы придать приглашению вид взаимовыгодной сделки. Вот что значит вовремя спеть хорошую цыганскую песню! Все мастерские этого музея уже заняты художниками. Поэтому Йосукэ разместил меня в своем отсеке-мастерской. 
 
 
Постоянно на Риволи, 59, творят человек 30. Французы, швейцарцы, голландцы, марокканцы, итальянцы, испанцы, японцы и русские (на тот момент их не оказалось в коммуне). Но есть резиденты временные. Их человек десять. Приедут, поживут месяц-другой, натворят картин и уезжают. Йосукэ - постоянный житель и творец. Еще одна девушка из Японии тоже уже пять лет постоянно творит на Риволи. Это Аи Акияма - веселое, жизнерадостное, поющее, словно пичужка, создание. Ее инсталляции отражают ее беззаботный, светлый, словно улыбка доброго волшебника, мир. Суиссе Марокейн - самый веселый и причудливый обитатель коммуны Риволи. Он похож на пришельца из другой цивилизации. А какой он танцор! Ему ничто не мешает в этом мире! По комнатам бегает маленькая очаровательная белокурая девчушка двух лет от роду, дочурка художника Франческо - Жюли. Она здесь полноправный член коммуны и ее талисман.

Я не берусь объективно судить о творчестве моих друзей, не силен в искусствоведении. Это сделают в свое время искусствоведы. Но я уверен, многим русским художникам не хватает именно такого клуба, такого международного дворца, бесшабашного, светлого общения, лишенного зависти. Я вдруг вспомнил (по-доброму), как меня прогнали, словно прокаженного, мои соотечественники-художники в Москве от своего базара возле ЦДХ. Конечно, я пишу свои жуткие картины скорее из куража, по приколу и ни в коем случае не мню себя выдающимся художником. Мне просто интересно новое качество и общение. С нашими братушками общения не вышло. А здесь меня приняли как своего брата-художника. Им вовсе не был важен мой профессиональный уровень. Ведь каждый человек немножко художник. 

Йосукэ, Суиссе Марокейн, Франческо, Аи Акияма, Бруно Дюмон, Мешков, Тьерри Одебар… Сегодня, возможно, некоторым людям эти имена ничего не говорят. Но я верю: пройдет немного времени - и наши картины будут украшать лучшие галереи мира! (Когда я произносил тост, все встали! На глазах у некоторых были слезы. У меня, например.)


После обеда в коммуну начинают приходить посетители, туристы со всего мира. В это время почти все художники стараются быть в  мастерских. Велика вероятность, что кто-то купит понравившуюся картину. Я тоже выставляю свои маленькие скромные картины рядом с величественными полотнами Йосукэ. Но они теряются в этом царстве разнузданной, вольной фантазии и мастерстве настоящих, а не опереточных, как я, художников. Хотя некоторые туристы и задерживают взгляд на моих полотнах, но скорее из вежливости показывают мне одобрительно большой палец (так ведь не средний все-таки! И это радует!).
- Ну что ж! - весело говорю я себе! Париж просто пресыщен! Слишком много здесь замечательных художников! Я покидаю вас, мои замечательные и талантливые друзья, с благодарностью и восторгом! На прощание мы закатываем сногсшибательную вечеринку с песнями-плясками. А утром я собрал в рюкзак  нехитрые пожитки, зубную щетку, трусы и картины, сказал друзьям «Мерси, оревуар», сел в поезд и уехал в Брюссель: инвестировать свое творчество в культуру Бельгии.



Мне показалось, что Бельгия специально приготовилась к моему приезду. Все было сделано так, чтобы мне не к чему было придраться. В скоростной электричке (она идет из Парижа в Брюссель чуть больше часа) бар, туалеты, чистые, с запахом роз. Метро и улицы, по всей видимости, к моему приезду помыли с мылом, вывезли из города всех пьяниц, нищих и бомжей. Молодцы! Что я могу еще сказать! Брюссель красив, ухожен и самовлюблен, как знатный, богатый холостяк-сибарит. И художников здесь намного меньше, чем в Париже. Что мне, несомненно, понравилось в этом городе более всего. Я не задумывался долго, где в Брюсселе развернуть широкую торговлю картинами раннего Мешкова. Конечно же, возле великого «Писающего мальчика».

- Где у вас мальчик, который постоянно писает? - спросил я девушку с гамбургером во рту после неудачных попыток найти мемориал по карте.
- Жу ва-ва-ва-ко! - ответила девушка по-бельгийски, не вынимая гамбургера из карминных уст, и показала пальцем вверх. Я поднял глаза и обомлел: прямо надо мной стоял тот самый малец. Пацан был совсем крохотный! Струйка тоже была тонюсенькая, как у больного циститом большевика. Я-то думал, что это огромная статуя! Как повезло бельгийцам, что за эту работу не взялся наш великий Зураб! Напрудил бы мальчик так, что затонул бы ваш Бюссель-то, как Атлантида!
Я все-таки чуть было не продал одну  картину возле «Manneken pis». Мне за нее давал 50 евро, как ни странно, француз. Но я решил свои картины или дарить друзьям, или драть за них три шкуры - 100 евро, к примеру! К тому же конечной целью моего путешествия был город моей мечты - Брюгге, где живет мой друг, владелец картинной галереи, известный художник-авангардист Винсент Маттелаер. А ехать к нему без картин не имело смысла. Я сел в электричку и поехал в Брюгге. 
 

Мой приятель Винсент Маттелаер - особенный художник. Он рисует свои картины с помощью аэрозолей особенной секретной техникой.
- Я эту технику сам придумал! Видишь, какие ровные линии? Но я не использую линеек! А как я это делаю, не скажу, агент социализма! - смеется он. Надо отметить, что работы Винсента выставлялись в галереях Бельгии и Австралии. Их покупают намного чаще, чем мои! Но у меня все впереди!
Раньше в доме на Двеерстраат, где расположена галерея Винсента «GoMa», жил и работал самый известный бельгийский художник-акварелист Роджер Гоброн. «GoMa» расшифровывается как «Гоброн и Маттелаер». Дом этот принадлежит сыну Роджера Гоброна. Винсенту стоило большого труда уговорить его сдать этот дом ему в аренду. Одну картину я подарил Винсенту, другую выставил в его галерее на правах друга.
- Когда продашь ее, - сказал я, - деньги мне не высылай, а лучше выкупи на эти деньги эту галерею, - напутствовал я.
- А можно я весь дом выкуплю? - робко спрашивает Винсент. Я соглашаюсь, с условием, что  буду приезжать сюда отдыхать от московской суеты. Ударили по рукам.

Другую свою картину я подарил бельгийскому художнику со странным бельгийским именем Иван. Полное его имя Иван Аннисаерт Кунстшилдер.
- Big lady? - спрашивает Иван, вдумчиво всматриваясь в мою картину.
- Калитка в Вечность! - уточняю я. - А с чего это ты - Иван? У тебя, что ли, корни русские?
- Да нет, нормальные у меня корни, - отвечает он, продолжая  изучать сюжет картины. Иван  арендует площадь для выставки картин в культурном центре Брюгге.
- Если хочешь, сделай  свою выставку, - предлагает он. - Аренда - 300 евро в месяц! Я после Рождества сворачиваюсь, и зал будет свободен!
- У меня всего  две картины, - огорченно сказал я. - Маловато для выставки. А теперь, как я тебе одну подарил, одна осталась.
- Тогда поезжай в Кнокке. Там богатая публика крутится. Может, там продашь, - посоветовал Иван. Я сел на электричку и поехал в Кнокке.
 

Кнокке - маленький курортный пляжный городок на побережье Северного моря. Кнокке застроен очаровательными отелями и виллами. Полно ресторанов, бутиков и, как ни странно, картинных галерей.
В одну такую, на улице Элизабет, я и заглянул. На витрине несколько картин, которые вызывают во мне такое же эстетическое недоумение и эмоциональный ступор, как мои собственные. Хозяин галереи Рене, курчавый брюнет, вертит в руках мое творение.
- Сто евро! - нагло объявляю я. Рене возвращает картину и отрицательно крутит головой.
- Пятьдесят! - уже менее уверенно говорю я.
- Сейчас не сезон, - вздыхает  Рене.
- Десять.
- Пляжи пустые, - печалится хозяин.
- Хорошо, пять! Вам! Только возьмите! - снова твердо говорю я. Не везти же мне ее назад!
Я протягиваю пять евро и  картину. Фсе! Пи…здец! Я теперь могу говорить: мои картины находятся в частных коллекциях и галереях России, Франции и Бельгии.


КАК Я ЛЕЧИЛСЯ ОТ НАРКОМАНИИ

С каждой минутой я обретаю уверенность, что в «Комсомолке» я лишний элемент, слабое звено. По коридору ходят незнакомые, юные, уверенные в себе, ребята. «Надо уходить!» - твердит мне все мое существо. Куда? Да просто: в никуда. У меня есть: куда уйти. Но нет решимости. Я уже чувствую, что я здесь чужой. Я мучительно думаю, что я могу еще сделать?

В подмосковной электричке худощавый паренек в линялой майке и мятых портках раскладывает по лавкам визитки. Читаю: «Наркомания. Алкоголизм. Помощь людям, находящимся в зависимости от наркотических веществ и алкоголя, а также освободившихся из мест заключения. Упрощенный прием и бессрочное пребывание. Возможность отправки в любой регион. Бесплатно. Анонимно».
- О! Санек! Это то, что тебе нужно! – радостно восклицает Танюшка, тыча мне под нос визитку, - Иди, полечись! Я тебе давно уже талдычу! Это же – бесплатно! Это же – как отпуск! Будешь там кайфовать месяц! И зарплата-то тебе идет! Это как командировка! К тому же – материал напишешь! И денег заработаешь! Я тебя буду навещать! Устриц принесу, отсосу, если захочешь!
- Ты полагаешь, именно это меня избавит от недуга алкоголизма?
- Сходи, Санек! Я же хочу, как лучше! Я же хочу, чтобы ты дольше пожил здоровым и крепким мужиком! Ведь любая зависимость – это унижение. Я вот от тебя завишу.
- Страдаешь от зависимости?
- Ну, примерно, как ты без водки.
Послушал я ее. Позвонил по указанному телефону.
- У вас всех лечат от алкоголизма?
- У нас не лекарствами помогают, а молитвой, - отвечает мне приятный мужской тенор (как у Баскова. Я тогда еще подумал: не он ли?!). Лже-Басков дал мне кучу адресов реабилитационных центров, расположенных в Подмосковье, и априори посоветовал немедленно лечиться, да так убедительно, что я решил идти. Собираюсь тщательно, как опытный разведчик. Наряжаюсь в майку-алкоголичку, старые треники, в которых имею обыкновение производить уборочные работы в гараже. Наношу себе на лицо немного сухой землицы из горшка с геранью, как спецназовец перед атакой. Добросовестно и непринужденно накатываю (исключительно для создания образа!) пару бутылок зловонного пива, полирую накатанное стаканом красного вина для придания лицу характерного пурпурного оттенка.

2.

Я доехал на электричке до живописной подмосковной деревеньки, в которой располагался один из многочисленных центров реабилитации. Кругом леса, поля, луга. Волшебный, целебный, чистый воздух. Коза пасется на газоне. Птицы в вышине поют оду засухе.
- Где тут у вас алкашей лечат? - просто спрашиваю бабулю в платке со сморщенным бурым, как печеная картошка, личиком, торгующую возле станции травкой: укропом и петрушкой.
- А тоточки рядышком, за магазином у забора увидишь там ворота, звони туда, милок, иди-ка подлечись, здоровьичко-то поправь, - скороговоркой доброжелательно пропела она, зачем-то торопливо сунув мне в руки пучок поникшего, увядшего укропа.


3.

Нажимаю на кнопку звонка, указанного мне забора. Ружейным затвором грохочет металлический засов. Открывает ворота интеллигентный мужчина с небольшим пузиком, топлес. Взгляд с ласковым прищуром сканирует меня.
- Принимаете алкашей? - заискивающе спрашиваю.
- Проходи, - мужик, сморщившись от моего амбре, поворачивается и идет в избу.
- Разувайся! - грозно взревел он, увидев, что я собрался пройти в хату обутым. Иду дальше босой. В кабинете еще один мужчина в белой рубашке кивает мне. Со стены на меня смотрит сам президент моей страны. Мне становится спокойнее с ним-то.
- Садись, - кивает мне хозяин. - Паспорта, конечно, нет, - не спрашивает, а говорит за меня он, вручая анкету и авторучку.
- Потерял, - соглашаюсь я.
- Срок мотал?
- Мотал, - виновато вздыхаю я.
- Чувствуется, - заметил он, мельком взглянув на наколки. - Сам к нам пришел или кто направил?
- Сам, - отвечаю я, заполняя анкету: «Имя, отчество, место фактического проживания, адрес родственников, судимости, творческие способности». Здесь я написал: «Пою, рисую и танцую». Вдруг пригодится.
- Можно про судимости не писать? - спрашиваю.
- Как хочешь. Родственники знают, где ты?
- Знают, - на всякий случай отвечаю. Мало ли что? Вдруг тут меня на органы пустят? Хотя кому они, мои органы, нужны просроченные, старослужащие?
- Иди на третий этаж, отдыхай... - говорит мне хозяин. - Постой! Дай-ка сумку посмотрю! Спиртное есть? Нет? Наркотики? Сотовый телефон? Сигареты давай сюда... Деньги тоже. Сколько тут? Пятьсот? Не положено. Будешь уходить - получишь... Одежду сдай стирать! И помойся в душе! Воняешь, как этот...
Я сдал все свои активы и пошел ассимилироваться.

4.

Поднимаюсь на третий этаж. На двери - два листочка с буквами. На одном листке - распорядок, на другом - правила проживания в центре. Читаю, чтобы не попасть впросак. А вдруг они мне не подойдут? А вдруг тут положено представляться, называть статью, перед паханом кланяться, полотенце под ноги кидать? Может, не поздно еще убежать?
- Запрещается употреблять алкоголь и наркотические вещества. (Это меня почему-то нисколько не удивило!)
 - Запрещается выходить из помещения центра. (Плохо!)
 - Запрещена ложь, сплетни, интриги. (Словно какой-то телеканал тут побывал!)
 - Запрещается пользоваться сотовым телефоном. (Я его и не брал.)
 - Запрещается нецензурно выражаться. (Ну это уж слишком сурово!)
 - Запрещается вступать во внебрачные половые связи.

Оп-пачки! Вот так я попал! Да это просто правовой и половой беспредел какой-то! А дружить-то хоть можно вообще? А с кем тут можно вообще-то во что-то вступать? А был ли прецедент? Тысячи вопросов осиным роем закружились в моей голове. Читаю распорядок: подъем, собрание, завтрак, общественно полезный труд, обед, личное время, собрание. А где дискотеки, спортивные состязания, танцы, кружки художественной самодеятельности? О каких внебрачных, порочащих связях может быть вообще речь при таком невыразительном распорядке?

5.

- Здравствуйте! - открыв двери, привычно приветливо говорю я в пространство. Молчание было мне ответом. В просторной комнате совсем не оживленно, хотя в ней как минимум три человека. Один суровый мужчина с руками толщиной с мои ноги (в месте, откуда они растут) гордо, с достоинством, выдающим в нем патриция, развалившись в кресле, сосредоточенно, словно пытается разгадать тайну гипотезы Пуанкаре, смотрит сериал «Папины дочки». (Там в это время дочка в очках словно по заказу почему-то пьяная, словно биндюжник! Ей, похоже, место в нашем центре!)

Другой парень, высунув язык, словно художник-миниатюрист, старательно, с любовью делает себе обрезание ногтей большими слесарными ножницами, сидя на подоконнике. Третье существо неподвижно лежит на диване лицом к стене. По едва уловимым признакам (грубый храп с присвистом, узкий таз 44-го размера, черные пятки, ноги 45-го размера) определяю, что это тоже наш брат - мужчина. Какие уж тут танцы! На шкафу - иконы Николая Святителя, Богородицы. На полках - Библия, Евангелия. На стене - листок с молитвой оптинских старцев.

6.

Душно. Окна открыты, но все равно пахнет нелегкой бездомной жизнью, несвежим бельем, трудовым потом, струящимся из-под наших подмышек.
- Дайте мне денег! Я хочу купить себе холодной минералки! - жалобно простонал я, войдя в комнату администрации. - У меня обезвоживание!
- Какая минералка! Вон на камбузе чай пей! - строго, но с улыбкой ответил мне начальник.

Двери нашего центра закрыты изнутри! Здесь созданы все условия, чтобы не сорваться в пропасть хмельной фиесты! Чу! В углу эротичным символом торжества женского начала стоит гитара со струнами. Сколько раз в моей жизни она выручала меня, избавляла от кабалы и мордобоя! Вот и сейчас я нежно, словно новорожденного младенца, беру ее на руки, представляя, как сейчас эти суровые парни приглушат телевизор и, зачарованные, потянутся на гимн торжества красоты, как сказочные крысы на звуки дудочки, сядут возле моих ног, прикрыв от удовольствия глаза...

- Елы-палы! Мужик! Дай кино посмотреть! Не слышно же ни х... - бестактно обломал мои чистые и наивные мальчишеские грезы ногорукий телезритель. Да. Увы! Ушло романтичное время гитары, тумана, пустого кармана, стихов, комаров, комбатов, пиратов, матросов, бесконечных вопросов, запаха тайги, костра! Безнадежно кануло в бездну светлого прошлого... Пришло прагматичное время бездумного и всесильного ЯЩИКА. Так я сидел, сидел, пока не заснул...

7.

Проснулся от непонятного шума. Пыхтение какое-то, шуршание ритмичное. Как будто-то, вроде, кто-то дрочит неподалеку. Открыл глазки свои слезящиеся. В комнате было многолюдно. Мужчины от 20 до 30 лет расслабленно сидели в креслах и возлежали на расстеленных на полу матрацах, будто римляне во время трапезы. И было их двенадцать. Вошел тринадцатый, усатый иноземец в одной тапке.
- Кто взял моя тапок? - строго обратился он к присутствующим, внимательно изучая их обувь. Вопрос не предвещал ничего хорошего: похитителя тапки ожидало возмездие. Тапка за тапку, зуб за зуб! Воцарилась неловкая пауза. Не дождавшись чистосердечного признания, мужчина вышел. Ногорукий брат вдумчиво отжимался от пола, накачивая мышцы, не отрываясь от телевизора.
- Тут хоть и клопов полно, зато телевизор! В других центрах такая тоска! - поделился он со мной. - Только молитвы да пахота!
- Так это у тебя не первый реабилитационный центр? - воскликнул я, потрясенный.
- И не второй! И даже не третий! - довольно рассмеялся мой новый брат Василий из Пензы - «центрист» со стажем. Ему минуло тридцать, из них пятнадцать он регулярно бухает и периодически лечится. В центрах реабилитации он отсиживается постоянно после длительных запоев. А зимой пережидает холода. Это для него вроде бы санаторий, бесплатная оздоровительная гостиница с питанием, баней, одеждой.
- Я тут оклемаюсь, отосплюсь, гардероб постираю и потом снова на свободу в чистых трусах и с чистой совестью, - шутит он. - Беда всех этих центров в том, что в них заставляют бесплатно работать! Не люблю я этого! Не для этого я пришел на эту землю! Я если уж работаю, то чтоб все по-честному!

8.

- Братья! Идите кушать! - волшебной музыкой раздается женский крик снизу. Ага! Значит, танцы, все-таки, хотя бы гипотетически возможны!!! Братья неспешно и безразлично поднимаются со своих мест, словно их в очередной раз пригласили на расстрел. «Опять!» - как бы говорит весь их безразличный вид. Никто не бросился на камбуз, опрокидывая и круша мебель на своем пути. Они спустились в столовую с достоинством, словно приглашенные к столу члены царской фамилии. Вскоре я пойму природу этой неспешности.

На кухне уже сидели еще три брата, возникшие из небытия. Под ногами крутится серая, в яблоках, кошка, пытаясь томно погладиться о наши натруженные ноги. На стуле у окна сидит девочка двух лет с плюшевым мишкой в руках. Широко открытыми глазами смотрит на нас, как на инопланетян. У плиты царствуют две дамы. Одна худенькая, с замедленными, плавными движениями, словно существовала в замедленной съемке. Ее подруга, крупная, суровая, словно изваянная Вучетичем для устрашения потенциального врага, стоит на раздаче. Природа сполна наделила ее тем, чего многие мужчины пытаются добиться в качалках годами усиленных тренировок и неумеренным потреблением анаболиков. Мужественный лик ее свидетельствует о том, что не из всех схваток в своей жизни она выходила победительницей.

- ...Он пришел обдолбанный и с порога мне по голове хрясь! - продолжает начатый рассказ худенькая. - Зуб выбил и щеку порвал...
- А за что? - спрашивает Большая сестра, наливая некую сложную субстанцию из макарон, морковки и лука в тарелки и подавая на стол.
- Да просто так...
В своей порции я обнаружил осколок сосиски величиной с ноготь младенца. В данной ситуации я рассматривал этот факт как завуалированное приглашение к брачному танцу, поскольку краем глаза успел заметить, что не все удостоились такой чести.

9.

- Братья! Сегодня хлеба по три куска! - строго предупредила Большая сестра. Это, по ее мнению, видимо, должно было с лихвой компенсировать недостаток сосисок в организме. Брат, сидевший по соседству, заботливо положил на стол рядом с моей тарелкой ровно три куска. Мои личные три куска! Как я понял, ни о каком аперитиве тут не может быть и речи.
- Так мы скоро по-итальянски начнем говорить, - остроумно возроптал один из братьев, латентный гурман, бунтарь и буревестник, но поддержки в нашей покорной среде не нашел.
- Почему по-итальянски-то? - не поняла Большая сестра, перехватив покрепче черпак. В ее голосе зазвучала плохо скрытая угроза.
- Ну, макароны едят итальянцы... - неубедительно пытался разъяснить смысл своего «гэга» гурман.
- А что ты хотел за 250 рублей в день? На жратву 250 рублей в день выдают! Иди начальству скажи!
- И скажу! - пообещал смутьян. Порцию он, тем не менее, умял как миленький. То есть как я.
- Кто брал мой тапок? - раздался знакомый грозный голос. В дверях камбуза стоял грозный кавказец, пристально оглядывая нашу обувь. Взгляд его стал еще грознее, но количество тапок на его ногах за истекшие полчаса не изменилось.

10.

Одежды ветхие свои я сдал в стирку сестрам. Мне же взамен выдали из кучи старой одежды секонд-хэнд: старую майку и винтажные узкие портки, в которых я стал похож на спятившего стилиста, дизайнера, модельера. Мне определили место для ночлега у окна, возле неработающего кулера, куда я и бросил свой матрац. Простыни мне не досталось. Ночью я проснулся от странного, забытого резкого зудящего покалывания в некоторых членах своего тела. Я узнал бы это покалывание из сотни других болевых ощущений. К моему удивлению, в нашей палате бодрствовал не только я один. Несколько человек сидели на матрацах, уставившись в темноту.

- Что, клопы заели? - добродушно хохотнул сидящий на соседнем матраце брат. - Ничего! Привыкнешь!
(Клопов я нечаянно перенес к себе домой. Потом вызывал службу против клопов. Они все опылили химикатами)

Да, братцы! Так кусать могут только клопы, древние спутники людей, милые обитатели матрацев и диванов. Кусают они не больнее блох или вшей, но спать не дают. Утром мы складываем в угол свои полные клопов матрацы. В комнату отдыха входит загадочный толстячок лет двадцати с баллончиком подмышечного дезодоранта в руках. Он освежил дурманящим ароматом сначала воздух вокруг себя, потом, пшикая баллончиком в разные стороны, прошел по комнате взад-вперед, словно усердный моритель тараканов. Эффект превзошел ожидания: ощущение было такое, будто мы оказались в парфюмерной лавке после жестокой схватки сантехника с золотарем.
- Собрание, братья! - возвестил поклонник дивных запахов. Братья оживились. Восстали дремлющие. Братья придвинули кресла на середину зала и взяли в руки священные книги.
- Тапок, суки, сперли! - прошептал мне слева усатый тапкоискатель. - Ты не видел никого в таком? - он показал мне свой одинокий шлепанец.
- У меня вообще нет тапок! - успокоил я его и показал ему свои босые, бестапочные, ноги. Спрос на тапки здесь явно превышал предложение.
- Помолимся, братья! - объявил староста. Мы встали в круг.

11.

Молитвенные собрания проводятся у нас регулярно. Начинаются они с молитвы о реабилитационном центре. Читает старожил-ветеран, остальные за ним повторяют: «Благодарим Господа за то, что указал нам путь, чтоб руководству центра Бог дал здоровья и терпения, чтобы побольше новых братьев пришли к нам, сюда, в центр». Потом братья и сестры согласно очереди читают главы святого Евангелия и трактуют его в соответствии со своим восприятием.

- Ну я так понимаю, - пересказывает прочитанную главу первый теолог, - что фарисеи, это которые типа хотят побольше бабла срубить с верующих. И разводят народ на бабки. Они говорят: ты чего в субботу работаешь? Штраф плати. А Иисус, он лечил людей в субботу не за бабки. Он вообще от хавки отказался. Он и не бухал никогда. Он говорил, что лечить - это не работа. Что вылечится только тот, кто истинно верит в него. А если просто прикинуться веником, то фокус не проканает. И если милостыню даешь, то левая рука не должна знать, что творит правая. То есть не фиг пальцы гнуть и всем трепаться об этом. Типа какой я крутой и добрый!

- А вот там сказано, к нему расслабленных приводили. Это как?
- Ну, расслабленные типа паралитиков, - поясняет староста. - Я когда ширялся, был типа расслабленный. Дня три мог лежать без движухи после мульки. Это когда эфедрин и аспирин смешаешь с марганцовкой.
- А приход какой? – деловито спрашивает невысокий вихрастый человечек.

- Приход недолгий, зато потом ноги ватные. Отходняк тяжелый. Потом нюхну, вторяк впрысну - и снова понеслась! До тридцати уколов в день доходило. Одним шприцем впятером втирались. Колдакт во всех аптеках бесплатно продавался... А потом гляжу: один кореш потух, второй помер, третий из ломки не вышел. И как будто голос свыше говорит: «Остановись! Надо соскакивать! Пожить-то еще надо! Детей родить!» Соскочил вот... Год уже. Бог помог! Мать вчера звонит, говорит: «Серега, друган твой, умер от передоза». А как его определишь, передоз-то? Сейчас кокс кругом голимый везут. А на прошлой неделе Мишка кони нарезал. Каждый месяц кто-то умирает...
Братья и сестры долго молчат, уставившись в пустоту. У каждого своя история, чем-то похожая на эту.

12.

На третий день начинаю понимать, что человек, в самом деле, может ко всему привыкнуть. Наша небольшая община делится на бывших наркоманов и бывших алкоголиков. Есть «деды» и «салаги». «Деды» - это те, которые лечат душу тут уже более полугода. Они у нас вроде «бугров», живут отдельно, пользуются полным доверием администрации, получают какие-то деньги и водят нас на работу. Им разрешается пользоваться мобильниками, что они и делают, не отнимая трубы от уха. Особой дружбы в наших рядах не наблюдается, хотя общение все-таки присутствует.

В основном общаются меж собой бывшие наркоманы. Они держатся с видимым превосходством. Алкаши в их понимании - это лохи, которым никогда не понять истинного кайфа. Я, как «алкаш» и вдобавок «салага», драю палубу. У меня испытательный срок. Ко мне доверия нет: я могу сбежать и надраться. Испытанные кадры ездят на работу разгружать вагоны на грузовую станцию «Москва-3». Заработанные деньги идут в «общак» центра - на оплату помещения, услуг, жрачку, ну и, конечно, нашим благодетелям, хозяевам центра, на хлеб с маслом. Вечерами после работы мы собираемся в общей спальне. Идет обмен мнениями, кто чего грузил, кто чего видел. А потом все равно накатывают воспоминания...
- Мы сегодня за три часа управились. Муку грузили, - говорит усатый гражданин.
- А я чего только не перепробовал! - подхватывает юноша с крепким носом, выдающим в нем человека с богатым духовным миром. - И панадол, и эфир, и БФ, и димедрол, и бамбутират, хренобитол... Однажды завис на пару недель, пришел в больницу, а у меня рука разбухла, как у слона. Медсестра говорит, еще день промедлил бы, и тебе бы ее отрезать пришлось! Я у нее оксибутиратом разжился на халяву... Вот зависали!!!

Рассказывает он это с нескрываемой гордостью. Ну что может вспомнить пусть даже самый умудренный алкаш? Водка! Вино! Одеколон? Стеклоочиститель! А тут такие слова - «оксибутират»! Поэзия!
Я смотрю на этот взвод крепких молодых парней и думаю о том, какую бы пользу они могли принести обществу, стоя у мартенов, за штурвалами комбайнов, сея разумное и вечное в школах, исполняя ариозо Фигаро или танцуя антраша на подмостках больших театров, создавая произведения литературы, шедевры хип-хопа или той же поп-культуры, или же на худой конец охраняя супермаркеты страны. К счастью, я замечаю, что положительный эффект от пребывания здесь, несомненно, есть. Мне, например, совсем не хотелось промочить глотку стаканом бухала в этом трезвом царстве. Ведь в большинстве-то своем эти споткнувшиеся на жизненном ухабе люди настроены позитивно, и в них не умерла надежда. Они действительно хотят что-то изменить в своей жизни... И ведь изменят! Чую, изменят!

13.

- Блин! Не могу больше здесь! Бежим отсюда, брат! - с мольбой обращается ко мне изнуренный клопами, бессонницей, воздержанием и святостью небритый верзила ранним утром, когда наша паства неспешно спускается в трапезную.
- Нет сил жить так дальше: ни баб, ни водки! Неужели тебе нравится? Я себе так ад представлял!
- Да ладно! Нормально тут! - убедительно возражаю я. - Кормежка, крыша над головой, одежда чистая, спи, сколь хочешь. Куда бежать-то из этого рая? На вокзал?
- Да в розыске я, как ты не поймешь! - в исступлении стиснул парень свои сильные руки. - Меня вычислить могут каждую минуту...
- Так явись с повинной! Тебе скосят срок! - ляпнул я, не подумав.
- Дурак ты, что ли? Я думал, ты человек, а ты животное! Только жрать да спать! Да что может заменить свободу! - в порыве презрения восклицает вольнолюбец. - Ну и сиди тут, в этом болоте, - с презрением, сплюнув мне под ноги, восклицает он и выскакивает прочь. Я спускаюсь в столовую.
- Сбежал! - с искаженным от гнева лицом в трапезную вбегает через минуту хозяин. – Ну, разве это люди? Скоты! Оттолкнул Наташу, гад, и бегом к воротам!
- Я тоже хочу сегодня уйти! - тихо говорю я, смущенно ковыряя краску на стене. - Мне надо паспорт восстанавливать...
Наступает зловещая тишина. Слышно, как над кастрюлей буревестником вьется муха.
- Финал мундиале хочу посмотреть... - мямлю невразумительно.
- Давай! Вон отсюда! - неожиданно воскликнул хозяин, от чего я вздрогнул, как укушенная оводом кобыла. - Это не люди, а свиньи... - пояснил он примолкшим парням, глядящим на меня с немым осуждением.
- А позавтракать можно на посошок? - нагло спрашиваю я.
- Убирайся! - обиженно повторил хозяин. - Иди в свое мундиале... Посмотри его сумку, не спер чего? - приказывает он «бугру».

14.

Когда я стою на пороге этого «чистилища», гостеприимно приютившего меня на эти дни, на крыльцо выходит сытый «бугор», из бывших.
- Может, поживешь еще недельку? - спрашивает он, мелодично отрыгивая. - Мы тебя сегодня уже на разгрузку хотели с собой взять.
- Правда? - польщенный, спрашиваю я. - Спасибо, брат. Но мне пора... Меня ждут дела...
- Смори не сорвись! А если сорвешься - приходи. Примем...
Уже подходя к железнодорожному перрону, я встретил изнуренного жизнью, худого, небритого мужичка, от взгляда которого физиономист Ломбразо пришел бы в ужас, одетого, несмотря на 30-градусную жару, в потертый вельветовый пиджак на голое тело. Сделав руку козырьком, он издали, слегка заикаясь, обращается ко мне:
- Не подскажешь, брат, где тут у вас приют для алкоголиков?
- Вон за тем забором! Я только что оттуда.
- Правда? - обрадовался мужик. - Ну как там?
- Отлично! - ответил я честно. - Только бухать нельзя.
Мужик задумался, глядя в землю.
- Может, оно и к лучшему...

Что я думаю, по поводу таких вот центров? Вспомните принудительные ЛТП социализма? Эффективность «лечения» там была нулевая. Люди шли пить сразу после выхода. Ведь главная трудность лечения алкоголизма и наркомании в том, что человек, возвращаясь после лечения в прежнюю среду, не может противостоять натиску «друзей» и обстоятельств и срывается. В центрах реабилитации он окружен людьми, сознательно пришедшими изменить свою жизнь, не контактирует с устойчивыми наркоманами. Я в этом смысле – пессимист. Хотя я знаю многих людей, которые пили, не просыхая, много лет подряд, но в какой-то миг останавились, и стали нормальными людьми, отличными семьянинами, спортсменами, чемпионами, звездами попа, политиками, олигархами и государственными деятелями.

Считаю, что наркомания и алкоголизм - это не болезнь, а дурь. Посудите сами: если алкоголика и наркомана посадить на десять лет в тюрьму, они перестают ширяться и бухать, поскольку нет наркотиков и водки. И не умирают от этого. А геморрой или рак независимо от обстоятельств и места существования, будут преследовать человека и на воле, и в тюрьме, и в воде, и в воздухе! Вот что такое болезнь! А алкоголизм и наркомания - это просто еще один миф и человеческая слабость, которую выгодно объявлять болезнью, поскольку она кормит многомиллионную армию медиков и фармацевтов! Алкаши! Объединяйтесь! Хватит кормить дармоедов в белых халатах! Бросайте пить!
Элтон Джон как вылечился двадцать лет назад, так до сих пор живет, не бухая, припеваючи. Тот же Джордж Буш после алкогольного недуга страной управлял, грязные войны затевал, горя не знал. Другое дело, что большинство людей не хотят радикально избавиться от этого порока, а хотят бухать по чуть-чуть, привить себе культуру пития, как, к примеру, я, а по чуть-чуть не получается.

Заметьте, никто из пациентов не кодируется на всю жизнь! Потому что считается постыдно и непатриотично на Руси не пить, когда все кругом издревле пьют. Да и потом государству экономически выгодна торговля спиртным. Да и бухой гражданин неприхотлив и лоялен. А врачам выгодно бесконечное перманентное лечение алкашей. Это их хлеб, потому-то алкоголизм приравнен к СПИДу, и объявлен неизлечимым. А я думаю, если ты видишь, что алкоголь вреден тебе, бросай бухать. Если друзья на работе бухают, и тебя заставляют - бросай друзей и работу. Если жена не просыхает, деньги из семьи тянет, с подружками, такими же алкашками безработными, каждый день возле гастронома стоит, бросай такую жену и начинай новую жизнь.


МОЙ БРАТ МАНДЕЛА

 
Иногда  мне кажется, что меня похищают пришельцы. Мои братья, с другой планеты. Откуда и я родом. Они похищают меня на время и отнимают память. И кусок жизни исчезает во времени. Я просыпаюсь через какое-то время, в странном месте. Давеча, я проснулся оттого, что кого-то попираю. Я с радостью на ощупь ощутил, что это, во-первых, женщина. Включив свет, я с ужасом обнаружил, что попираемая оказалась винтажной женой моего давнего приятеля. Я поник головой. Она была старушкой сорокалетней.

Почему так получается, что старичкам нравятся молоденькие, старушкам нравятся тоже молодые жеребцы, а молоденьким девочкам и мальчикам старички и старушки не нравятся.
Как-то в Афинском аэропорту я наблюдал такую картину, морщинистый, как сухофрукт, старичок, стоял возле своего чемодана, а его нежно обнимала необыкновенной неземной красоты девочка, лет семнадцати.
- Дочка, дедушку провожает, - с нежностью, растроганный такой картиной, подумал я. Однако чуть спустя (во временном смысле) я увидел, что она страстно целует его в губы и обнимает совершенно, не по детски.
Вот те на! Геронтофилия, какая-то! Они потом долго целовались долго и страстно, словно Ромео и Джульетта перед смертью, словно два обезумевших от воздержания подростка, перед тем, как самолет унес нас с дедушкой в Будапешт.

Зрелище было жутковатое. Я тогда подумал, что женщины любя богатых дедушек, и платят им за щедрость своей любовью. Одна моя знакомая, журналистка, пишущая о высокой тусовке, сказала так:
- Я сужу о степени любви мужчины, по степени его щедрости ко мне. Мужчина должен заботиться обо мне, так учил меня мой отец!
Позвольте! Но, это уже товарно-денежные отношения. Ты мне подарки, я тебе - любовь. И если рассматривать вагину, как товар (а как же ее еще рассматривать?) То получается, что старички просто покупают себе юную вагину.
Я никогда не видел, чтобы юная красавица, страстно целовала, бедного изнуренного, старичка с клюкой, в старых, залатанных, обвисших мешочком на жопе, мятых брючках, потертых в местах соприкосновения с лавочкой. Но очень часто видел богатых старичков в обнимку с юными леди.
 
В принципе, правильно говорит моя знакомая, когда судит о любви по степени щедрости. Бедный старичок может подарить ей только брюкву со своего огородика в шесть соток (Это – я!). И то, если это зажиточный старичок.
Да, я видел так же, как в Индии целуются индусские юнцы с морщинистыми, страшными европейскими старушенциями, старательно имитируя страсть. Но, как правило, это бедные юнцы, и богатенькие Тортиллы.

Моя девушка, спросила меня после драматичного, и унылого оргазма.
- Сашка. Отчего мы не поженимся?
- Потому что тебе двадцать пять, а мне за пятьдесят.
- Ну и что?
- Да потому что, через пять лет я не смогу доставить тебе радость секса.
- Но есть пальчик!
- Этого не достаточно. Для меня будет трагедией, если ты будешь мне изменять с молодым, крепким юношей.
- Но есть пальчик!
- Забудь! Ничто не заменит Приапа! Здоровый, стоячий яшмовый стержень! И как тебе будет нравиться, когда ты выйдешь на вечеринке с унылым стариком. А твои подружки с веселыми, жизнерадостными, полными спермы молодцами? И скажи мне: что дает тебе печать в пас порте????
- Ну, это, как бы. Гарантия, что ты любишь меня и доверяешь…

Тяжкий пьяный сон с кошмарными видениями, ничего не означающими: то гладкая переходящая в шероховатую жуткую поверхность по которой скользит твое сознание, то липкая вязкая масса, напоминающая осенние сопли. То крик больной птицы, потерявшей своего птенца.

Убитого может спасти пустяк, малейшее отвлечение памяти или внимания, воспоминание вкуса плода, простой родниковой воды, лицо, возвращенное сном, первый желтый листок на дереве, книга, с потерей которой ты уже смирился, имя забытой любимой, всплывшее откуда-то из глубин памяти...Маленький ключ от входной двери, скрипучие половицы, крик ночной птицы...

В культе синто - восемь миллионов Богов, все они тайно бродят по миру, и наблюдают за нами, оберегают нас от злых сил, протягивают нам свои ручки помощи... Эти нехитрые божества говорят с нами... Они напевают нам свои нехитрые песни, которые нас очищают от скверны и под которые мы засыпаем... Чтобы никогда уже не проснуться...


В воскресенье я впервые в жизни поел бычьи яйца. И не просто бычьи яйца, а яйца молодого бычка, не познавшего радости, плотской любви, не познавший прелести оргазма и первой эякуляции. Внутренний редактор говорит мне, что так говорить не совсем прилично. Но я отвечаю ему:
- Успокойся, старик! Закрой свое хлебало, пока я тебя не отпетушил! Мы говорим: куриные яйца! А почему-то стыдливо отворачиваемся, краснеем, и теребим платочек в руках, когда говорим о яйцах бычьих. Я же не могу их даже назвать тестикулами! Потому что тестикулы - это человечьи яйца!

Я придумал и создал замечательное блюдо и назвал его "Глупая, нелепая смерть молодых бычков".
Передо мной было два яйца безымянного бычка, каждое величиной с три яйца Фаберже.

Сколько могло бы получаться замечательных неуемных бычков из этих двух замечательных яиц. Как погиб обладатель этих замечательных яиц? От сердечного припадка? От падучей? От удара про меж рог тупым предметом? От удара током? О чем он думал перед смертью? Может он уже был влюблен в юную пегую телочку и тайком мечтал обладать ею, но не знал, как подойти к этому деликатному вопросу. Может он хотел подарить ей букетик из вереска и пидры чернолистной. Никто теперь не узнает.

Кстати, после того, как бычок познает радость первого соития, яйца его в пищу уже не пригодны, по причине омерзитиельного запаха, невыносмой вони, смердят как свежие испражнения коровы больной коровьим геморроем.


- У себя? – спросил я секретаршу главного редактора.
- У себя, - ответила Анечка.
- Один?
- Пока, да, - с удивительной для ее красоты философской логикой, отвечала Анечка. Ну, правильно, я же еще не зашел.
- Можно? – спросил я, входя.
- Вошел уже! – мудро заметил Сунгоркин, - Садись. Что привело тебя ко мне?
- Я хотел узнать, я, допустим, собираюсь…
- Ну, давай, что у тебя? Зарплата низкая? Нагрузка большая? Снегирев обижает? Ганелин наезжает? (перечислил он предполагаемые незамысловатые причины моего визита)
- Да нет, - сказал я, - Я в ЮАР улетаю послезавтра.
- А что там у тебя? – спросил Сунгоркин, - Что тебя туда непреодолимо влечет?
- У моей девушки, день рождения. Подарок ей хочу сделать.
- С ума сошел? Это самая опасная для туризма страна. Хочешь, чтобы тебя ограбили, изнасиловали, морду набили? (он как в воду смотрел! Правда, он произнес эту фразу по нашему, по-пацански)
- Не хочу. Но я уже билеты взял. Я просто хотел узнать: там, в ЮАР, у нас есть какой-то интерес? Чтобы хотя бы часть дороги отбить?
- Там есть у нас большой интерес. Там сейчас выборы Нового Президента. Опишешь, поучавствуешь – будешь молодец. Если вернешься живой - я тебе дорогу оплачу. Ты только билеты сохрани. Там найди Нельсона Манделу. Он пока еще жив. Через наших ребят из посольства. Ну и вообще, посмотри, как там выборы проходят. Как там с демократией. С нашими выборами сравни. Ты вообще, на выборы ходишь?

Я покраснел до кончиков ушей. Последний раз я был на выборах в Одессе, когда нас, безусых курсантов мореходки, выставили в оцепление возле печально известного Дома Профсоюзов. Остальные выборы проходили без моего участия.
- Аполитичный ты, - укорил Сунгоркин, - Если удастся, то с Зумой поговори.
- С Зумой? Кто это - Зума?
-  Зума. Это будущий Президент ЮАР. Хотя у него там будет, конечно, завал.
- Так выборы еще не прошли, - справедливо заметил я, полагая, что вопрос о Президенте решается только после выборов. Тут у меня зазвонил телефон.
- Можно ответить? – спросил я.
- Ну, ничего себе! Он пришел поговорить с главным редактором! Иди к себе и разговаривай!

1.

С Нельсоном Манделой в этой жизни меня связывает очень много. А он даже об этом не знает, к большому моему сожалению. Быть может, моя судьба как-то изменилась, если бы он узнал об этой тонкой связи, которая в конечном итоге, изменила в корне его жизнь, в частности, подарила свободу ему и независимость его многострадальной стране. Дело в том, что когда-то, давно, в своей комсомольской юности, я мечтал сделать большую политическую карьеру и стать каким-нибудь, пусть самым захудалым, но членом Политбюро СССР. Челном политбюро я мог бы стать. У меня первый брак свершился по расчету. Она была дочкой партийного чиновника. Но, блин, я крепко бухал! А партийные чиновники этого не любят: когда кто-то бухает больше них! А мне равных не было по буханию на политическом поле. Разве только мой друг Мишка Еготубов. Гитарист. И еще Мишка Кондрационов. Брат, сводный, моего любимого тренера по боксу Германа Кондрационова. У них был один отец и разные матушки. Мишка спился и умер. Герман стал прекрасным тренером по боксу, педагогом, и кумиром юных боксеров.

Да толстым политиком я бы, по любому, не стал бы. У меня конституция другая. К тому же воплотить эту тривиальную мечту мне мешала неистребимая любовь к вину, музыке и женщинам. Эти увлечения недостойны крупного политика, метившего в Президенты. Будучи курсантом мореходного училища, в редких перерывах между этими замечательными увлечениями, запоями, рок-н-роллом и еблей, я полностью отдавался политической борьбе. Будучи неплохим ритором, я не только умел говорить трогательные тосты на наших целомудренных оргиях, но и зажигал на многочисленных митингах протеста, которые с пугающей регулярностью устраивали нам партийные чиновники. «Наш Демосфен», так за глаза справедливо называли меня друзья. Однажды, замполит мореходного училища Фрайерман, вызвал меня на ковер, и дал отеческий наказ:
- Слушай сюда, сынок. Завтра-таки состоится городской митинг протеста против политики апартеида в ЮАР. Ты будешь выступать от имени курсантов Одессы. Главный мотив: «Свободу Нельсону Манделе!».
- Таки он что – таки-сидит? – удивился я.
- Десять лет уж! – огорченно покачал головой замполит.
Я не знал тогда зэка Манделы, но  был уверен, что парень, носящий такую прекрасную фамилию, не мог быть дурным человеком. И я дал прикурить всем капиталистам одновременно! Я заклеймил всех нацистов, расистов, Ку-клус-клан, припомнил проклятым фашистам истребленных евреев, американцам  Вьетнам, а евреям –  Палестину. Не зная, чем закончить мое витиеватое выступление, уже на коде, подняв руку со сжатым костлявым кулачком, я, пламенный трибун современности, стал громко выкрикивать по слогам магическое слово «Ман-де-ла!» призывая весь мир следовать моему примеру. И я таки заставил весь зал в течении 20 минут стоя скандировать: «Мандела! Мандела!». Это был какой-то магический сеанс политической мистерии. Особенно старались наши курсанты, радуясь, словно малые дети, возможности легитимно выражаться при взрослых. После митинга замполит пожал мне руку.

- Ну и Мандела же ты! – не то с восторгом, не то с мягкой укоризной сказал он. С тех пор ко мне прочно прикипела эта кличка. Меня стали звать просто «Наш Мандела». Даже некоторые преподаватели вызывали меня с улыбкой: «Ну что, Мандела, готов отвечать?». А Нельсона Манделу, все-таки, отчасти, благодаря политическому давлению с моей стороны, в конце концов,  выпустили из тюрьмы в 1990 году.  Так что, получается, мы с Манделой, вроде, как названные близнецы-братья. Только я – Сашка Мандела, а он – Ролихлахла. Нельсоном он станет уже в школе, потому что учителя не могли выговорить «Ролихлахла». И вот однажды я купил билет и отправился в ЮАР навестить своего названного брата и отпраздновать День рождения своей любимой малышки.

Мой «брат» Мандела Нельсон Ролихлахла происходит из королевской династии племени Тембу. Он первый человек из своего племени, кто получил образование. Да и Президентом ЮАР до него никто не становился из соплеменников. А вначале он возглавлял боевое крыло «Копье нации», партии АНК (Африканский национальный конгресс), которое вело вооруженную борьбу против апартеида. Мандела был признан террористом и арестован в 1962 году. Ему впаяли пожизненный срок. Как-то раз, очередной Президент ЮАР Фредерик де Клерк вдруг отменил расовую дискриминацию, и вскоре Мандела, отсидев в сумме каких-то 28 лет,  был выпущен на волю. В 19993 году оба этих человека одновременно стали лауреатами Нобелевской премии мира. Началась новая эпоха ЮАР. Уже в зрелом возрасте Мандела был избран Президентом. 77 лет стукнуло тогда моему брату. Женат он был два раза. У него было 6 детей. Трое из которых не дожили до наших дней. Мандела - счастливый дедушка 12 внуков. Не зря, не зря прожил мой брат такую трудную жизнь. Сан Манделы - Магато умер от СПИДа. С тех пор борьба со СПИДом стала приоритетной задачей Нельсона. В тюрьме у Манделы обнаружили туберкулез. А в 2001 году врачи диагностировали у него рак. Вот так он и живет с этими недугами. На момент моего визита в ЮАР ему было 91 год. 

2.

Я прибыл в ЮАР накануне выборов президента республики Джейкоба Зумы, в качестве независимого, неприглашенного наблюдателя. Я вообще люблю наблюдать за жизнью, а тут – выборы! Подобная замечательная маза выпадает не часто. В Йоханесбурге самолет приземлился поздно вечером. Настырные, как в Шереметьево таксисы, только иссиня смуглые, наперебой хотели заполучить меня в пассажиры.
- Кто будет Президентом? – спросил я уже в машине самого настырного бомбилу с лысой башкой.
- Что за вопрос? Конечно же, Зума! – не задумываясь, отвечает он, обнажив в самодовольной улыбке много огромных белых зубов, будто бы светящихся в темноте.
- Пойдешь на выборы?
- (хохочет довольно) А как же! Мы все пойдем! Мы их сделаем!

Джейкоб Зума весьма загадочный персонаж в театре политической жизни ЮАР. Он мотал срок вместе с Нельсоном Манделой на одной киче. Потом 15 лет возглавлял службу разведки АНК. Его частенько обвиняли в коррупции и воровстве денег из казны. Несколько лет назад против него было возбуждено уголовное дело об изнасиловании ВИЧ-инфицированной женщины. Оно ему надо? Но чем больше его обвиняли, тем популярнее он становился в народе. А вот еще загадка: У Зумы было 4 жены. Одна покончила жинь самоубийством, с другой он развелся. Сколько осталось? Две. Какая из них будет первой леди? Или он будет делать официальные визиты сразу с двумя?


3.

Остановились мы на северной окраине города в маленьком, но уютном хостеле. Это такие очаровательные общаги, для малоимущих, типа меня. Во зеленом дворике – махонький бассейн на одну персону. Аккуратно постриженные газоны. Сомалийский гастрорбайтер Бласамба, паренек 30-ти лет, каждое утро поливает и подстригает их.
 

Пальмы укрывают своей тенью несколько африканских хижин, крытых бурой, сухой травой. Ранним утром за столиком во дворе харчуются пяток афро-африканцев, чем Бог послал. А Бог послал им в этот день из всего разнообразия африканских яств лишь синеватую кашку из дешевой муки. Нелегалы умудряются питаться на 50 рандов в месяц вот такой кашкой. Кстати, из всех яств, африканцы почему-то почитают не устриц, омаров и миног, коих в океане тьма, а говядинку. Странные они, согласитесь.

- А ну-ка хлопцы! Давайте фоткаться! – весело предложил я афро-африканцам. Парни испуганно замахали руками, стали закрывать лица и, в конце концов, послали меня прочь от ихнего стола на своем африканском наречии.
- Ты что! – сделав большие глаза, пенял мне Бласамба, осевший в Йоханесбурге с женой Дайаной всего пару месяцев назад, но уже считающий себя «дедом» - Им нельзя фотографироваться! Они же – нелегалы. Еще попадут куда-нибудь эти снимки! Они з Танзании понаехали тут! Живут вшестером в одной комнате. Работу ищут.
Очевидной связи между фотографией и нелегальщиной я не заметил. Но нелегалы всегда боятся светиться. Говорю вам как бывший нелегал. Лишний раз предпочитают не покидать свое убежище.
Проблема нелегальной эмиграции в ЮАР такая же заковыка, как и в других развитых странах. ЮАР – несмотря на некоторые социально-политические трудности – самая развитая африканская страна. Сюда издревле съезжаются искатели счастья со всего мира. Нидерландские колонисты (буры) забили здесь свою территорию еще в 17 веке. Да так и остались навсегда. И сегодня нет-нет да и встретишь какого-нибудь бура на улице. 

4.
В Южной Африке люди, с разнообразными оттенками черного цвета кожи, имеют явное преимущество перед своими бледнолицыми собратьями, это видно невооруженным взглядом. Хотя внешние атрибуты равноправия явно выпячиваются. Ведущие новостей работают в паре: чернокожий диктор и бледнолицая дикторша или наоборот. В рекламе поровну и белых и африканцев. Но при всех равных условиях на работу возьмут в первую очередь чернокожего гражданина ЮАР, потом – цветного гражданина ЮАР, потом, чернокожего нелегала, а в последнюю очередь белого человека. Преимущество чернокожего населения чувствуется в этой живописной, словно рай, стране и в его поведении. Я был поражен тем, что африканские парни идут прямиком на таран моего тщедушного тела, не собираясь сколько-нибудь посторониться, как это принято в цивилизованном мире. Я так и проходил все две недели по улицам городов ЮАР, прижимаясь к стенам домов. Я был, если не ненавидим, то уж точно презираем ими.
- Отчего у вас тут такая дискриминация меня? – спросил я, пораженный этим странным явлением, моего рыжего приятеля, кстати, бура, Йена, с которым судьба свела меня в Кейптаунском порту. Он приехал в Кейптаун из Дурбана пару лет назад на недельку оседлать волну на своем серфе, влюбился без памяти в этот город, да так тут и осел. Устроился официантом в ресторан океанской кухни, снял квартиру с тремя своими приятелями, такими же неизлечимыми серфингистами, как и он и живет себе припеваючи.
- А как ты хотел? – отвечал он мне, - Это генетическая злопамять, за все унижения, которые выпали на долю их предков.  Поживешь – привыкнешь. Я уже этого не замечаю.

В ЮАР долгое время существовала крайняя форма расовой дискриминации – апартеид. Чернокожее население вынуждено было жить в строго ограниченных территориях без права покидать их без специального разрешения. Они влачили жалкое существование, не имея возможности ни учиться, ни кушать вдоволь. Одна радость - размножаться!

5.

Мятежный вождь чернокожих Нельсон Мандела доживал свой бурный век в своей родной деревеньке Куну. Я собрался навестить его. Путь был неблизкий, поэтому я решил взять машину напрокат. Пришел в пункт проката возле аэропорта. Вежливый чиновник-африканер (выхоец из Европы) быстро оформил договор. У меня с карточки сняли чуть больше 100 долларов за два дня. Другой мужик подогнал к конторе красивую крошку, голубой KIA с двумя дверцами. Мы с ним дотошно осмотрели машину со всех сторон. В руках у него была схема, на которой были отмечены все царапины и вмятины.
-  А вот это что? – несмело спросил я про погнутый слегка бампер.
- Странно, - воскликнул потрясенный мужик,  - Раньше его не было!
И сделал пометку на схеме. Так вот, если бы я не заметил этой мелочи, то выложил бы кругленькую сумму. Довольный своей сметливостью, усевшись за руль, я повернул ключ и, сделав пару кругов по двору, дал газу, и помчался к свому братишке.
Однако, друзья, не успел я проехать и пару миль, как сзади раздался пронзительный, мерзкий вопль полицейских сирен. Сразу две полицейских машины обогнали меня и преградили дорогу. Африканские мурашки пробежали по моему телу. Я принял вправо и остановился. Итак: я ехал со скоростью не более 60 миль в час. Поэтому речь о нарушении скоростного режима не могло и быть.  Ремень безопасности пристегнут. К тому же я был трезв, как прокурор Гаагского трибунала. Что могло встревожить этих парней, направляющихся ко мне?
- Рад приветствовать вас, господа! – сказал я, стараясь расположить к себе африканских гашников своей обходительностью, прикидывая в уме, во сколько обойдется мне эта встреча.
- О! Из Росси? – удивленно поднял черные брови гаишник, и ткнул мои водительские права под нос двум своим коллегам. Те с уважением подержали в руках карточку. – То-то я смотрю у вас странноватая манера вождения! – продолжал он, - У вас, в России, как я понимаю, правостороннее движение?
-Да, - ответил я. И тут до меня стал доходить смысл происходящего. Все участники движения, ехали почему-то по встречке, с выпученными от ужаса глазами, в панике крутили баранку. Я двадцать раз, перед выездом повторял себе: «Езжай только по левой стороне, Саша! Только по левой! Левой! Левой!». Но видимо то обстоятельство, что я впервые оказался за рулем праворукой машины, и сбило меня с толку.
- Перепутал немного. – смущенно переминаясь с ноги на ногу,  нехотя признал я свою ошибку. – Больше такого не повторится. Сэр! Я готов понести заслуженное наказание, – с подкупающей готовностью, от которой сразу теплеет взгляд любого здравомыслящего гаишника, я, словно иллюзионист Кио, элегантно достал свой кошелек.
- Да нет, сэр, - вздохнул гаишник, возвращая мне права. – Давайте-ка мы сделаем по-другому. Мы сейчас осторожно развернемся с вами и вернемся в пункт проката. Послушайте меня, старого полицейского. Будучи в Европе, я как-то оказался в вашей ситуации, только наоборот (то есть,  левый руль и правостороннее движение) и через полчаса попал в аварию. Это притом, что я за рулем двадцать лет, но только на праворуком автомобиле. И хорошо, что люди не погибли от моей манеры вождения, но за разбитые машины я заплатил вдвойне. 
- А вы права получили только полгода назад. Так?
- Поехали! – решительно сказал я. Мысль о том, что я могу сесть здесь в тюрьму за аварию, напрочь отбила у меня желание нестись со скоростью ветра по прекрасным трассам Южной Африки. Сопровождаемый эскортом из двух полицейских машин, я, словно новый президент, торжественно вернулся к будке выдачи автомобилей. Менеджер с выпученными от удивления глазищами, вышел меня встречать, чуть ли не вытянувшись во фронт.
- Деньги мы вернем вам на карточку через четыре дня! – пообещал он, когда мы расторгли договор. (Прошел месяц, а деньги не вернули).
- И не вернут! – успокоила меня знакомая девушка, минчанка Оля, осевшая в ЮАР год назад. – Ты белый, к тому же – турист! Ты же находка для кидалова.
Ребята-гаишники не только не взяли с меня штраф за нарушение ПДД, но подогнали мне такси и долго-долго махали мне вслед, вытирая скупые мужские слезы умиления. По сути дела, они только что спасли меня и свой народ от ДТП.

6.

- В Куну я тебя не повезу! – отрубил таксист, прямолинейный чернокожий паренек (здесь совсем нет белых таксистов). – Это два дня пути. Довезу только до Претории. Там сам, как-нибудь….

В Преторию, так в Преторию. Я человек неприхотливый. По мне – хоть в Аддис-Абебу. Тем  более, что в Претории находится наше посольство. Я решил навестить земляков: может, пособят чем-нибудь русскому брату Манделы.
- К Манделе тебя вряд ли допустят без аккредитации. Он уже старенький и с прессой не общается. – мягко осадил меня пресс-атташе посольства Анатолий Давиденко, - А вот  увидеть его можно завтра  в Киларни Кантри Клаб. Он будет там голосовать. Вот  адрес.

Больше помочь мне наши люди ничем не могли. У них на носу были выборы, в которых они принимали участие, как наблюдатели. Дело серьезное. А я позвонил в этот клуб, чтобы узнать, как и когда я смогу увидеть голосующего Нельсона Манделу. Женский голос обстоятельно и конкретно ответил мне:
- Он подъедет примерно с 7 утра и до 21 часов.
Более приблизительного ответа я давно не слыхивал. Так примерно говорят про конец Света.
Предвыборная компания в ЮАР, точь в точь, как у нас. Целыми днями по телевизору одно и то же: бесконечные предвыборные обещания Кандидатов в Президенты, членов изберкома, представителей партий и движений, политические ток-шоу, приправленные политической  рекламой. Кстати, там не рекламы пива. Вот теперь и думай: какое пиво пить? В таких невыносимых условиях полной неопределенности, каких они ждали результатов?


В день выборов с самого раннего утра автобусы организованной чередой доставляли к избирательным участкам все новых и новых людей. Очереди к урнам стояли такие, какие не снились даже нашим продавцам российских вино-водочных отделов в лихие годы сухого закона. Я поразился политической активности африканского народа. Беглого взгляда было достаточно, чтобы сразу определить, что голосует в основном бедное чернокожее население. Они шли к избирательным участкам, заранее предупрежденные об очередях, неся с собой складные стулья и одеяла (зябко было в тот день в Южной Африке!) Темнокожий электорат был весел и полон надежд на позитивные преобразования, веры в светлое будущее черного континета. Да, да! Ведь ЮАР является оплотом стабильности во всей Африке. Она давно успешно участвует во всех разборках между племенами и странами, улаживает конфликты, помогает с харчами и советами.  Избиратели поначалу были веселы и оживленны. Даже без традиционного для наших выборов алкоголя. Они пели частушки, и отплясывали африканского гопака. Ближе к ночи они как-то приутихли.
 

И вот что удивительно, несмотря на многочисленные обвинения Джейкоба Зумы в коррупции, воровстве, и даже в изнасиловании, почти все пришли отдать свой голос за кандидата АНК, то есть за него, лишь только потому что Нельсон Мандела был тоже за него. Сомнений в исходе выборов ни у кого не было.  Сюрпризов не ожидалось. Да и я тогда тоже за Джейкба, раз так брат решил. Подумаешь, изнасиловал, сгоряча! Какие мы цацы! Другая бы радовалась. Вон у нас сколько ненасилованных! Беда большая…. Любят в Африке таких настырных парней, полагая, что раз о в любовных делах такой прыткий, то уж экономику точно поднимет. И тогда я, успокоился за судьбу ЮАР, и ранним утром поехал в аэропорт, чтобы улететь в город моей мечты - Кейптаун. Навстречу мне с одеялами в руках, шли отголосовавшие, невыспавшиеся, но довольные  избиратели.


7.

В детстве я пел песню: «В кейптаунском порту с  пробоиной в борту  «Жанетта» оправляла такелаж». Этот город символизировал морскую романтику. Возможно именно поэтому, став, наконец, юношей, я поступил в мореходное училище. И вот я в том самом легендарном Кейптауне. Поселился в маленьком хостеле, на Лонг Стрит.
- Ты марихуану на улице не покупай! – предупредил меня на рецепшен Джеймс, хозяин хостела, длинноволосый паренек, лет двадцати, - могут всучить безмазовую траву. У меня покупай. На вот, попробуй. Это бесплатно.

Он дал мне бесплатно пакетик с пробником. Мы с крошкой прошли в нашу скромную комнатку, с совмещенным, тесным санузлом, разложили вещи.
Лонг Стрит, африканская Омония, Арбат, Пикадилли, самая оживленная и демократическая улица Кейптауна, с многочисленными недорогими барами, ресторанами, кафе, клубами, и совсем дешевыми отелями. «Тут можно без труда достать себе и женщин и вина». Тут останавливаются для сумашедшего досуга вольные путешественники со всего мира. Едва только сумерки опустятся на город, и город окрасится разноцветными огнями фонарей и рекламных щитов, на каждом шагу темные личности предложат вам марихуану и девочек. Лонг Стрит оживает после 10 вечера. А в 3 часа ночи начинается настоящая африканская вакханалия. Бары закрываются, и пьяный народы всех стран вываливаются с победными криками на улицы. Они скандируют какие-то лозунги, поют хором гимны, дерутся и обнимаются. Сравниться с ними могут разве только болельщики «Спартака», после победы над ЦСК, если бы им вдобавок еще вылить в трусы расплавленный свинец.

Вечером попробовал веселую «травку» Джеймса. Торкает по-взрослому. Я начал трунить над своей малышкой и ржать, как больной на голову. Она смотрела на меня с недоумением, перерастающим в страх.
- Нет такой вещи, которая меня бы не рассмешила меня сейчас, - говорил я сквозь слезы.
- Правда? А вот, к примеру, носок? – она взяла с пола мой носок. Лучше бы она этого не делала. Я повалился от смеха на то место, где только что лежал мой носок.
- Прекрати! – сквозь слезы говорил я ей, - Я сейчас описаюсь! Убери сейчас же носок! Это же самая смешная вещь на свете! Он даже воняет смешно!

Она пробовала показать мне мои трусы, левый кроссовк (представляете – левый кроссовк? Это же – кроссовк- радикальный коммунист!), сигарету. Это было выше моих сил. И только бутылка изумительного ликера Amarula из африканских экзотических фруктов немного успокоил меня. Я его мешал один к одному с виски Jameson и получался такой успокоительный коктейль.  Потом добрый Джеймс каждый вечер с улыбкой выдавал мне по пакетику веселой травы. Денег, почему-то не брал. Наверное, потому что я часто беседовал с ним о жизни.

8.
 

У нас в хостеле образовалась замечательная компания. Там были веселые, кудрявые певуньи, девчонки из Аргентины: три персоны Урсула, Мерседес и Габриэла. Два паренька из Палестины, Самир и Азиз. Дэйв и Бригитта: муж с женой из Амстердама, ну и, конечно, сам хозяин Джеймс.

Днем мы путешествовали по Кейптауну, кутили, познавали реалии, шопинговали, но каждый вечер, усталые, но довольные,  обязательно собирались на большом балконе, каждый со своим бухлом, и предавались непринужденным, веселым, беспредметным беседам.
- Почему-то все думают, раз я из Амстердама, то обязательно курю травку. Я вообще не курю! – возмущался он, когда я предложил ему «пыхнуть» - Я только бухаю!
- Это похоже на то, как если я с Палестины – то – террорист!
- А знаете ли вы Хулио Картасара? – спрашивал я очаровательных аргентинок.
- А кто это?
Не знали они моего кумира, главного писателя Аргентины. Достоевского и Толстого они знали, а Картасара – нет. Во, чудеса-мудеса!
В два часа ночи, на балкон стремительно вбегает моя крошка.
- Может, все-таки, хватит бухать?
- Да мы просто болтаем, - виновато оправдываюсь я, буд-то бы застатый за постыдной утехой, - Садись с нами посиди. Мы же общаться приехали!
- Иди спать, Саша!
- Через пять минут буду, - обещаю я.
- Строгая! – говорит мне Палестинец.
 

Знаете ли вы: что если как следует разбежаться, и, раскинув руки в стороны, как птица крылья, хорошенько оттолкнуться и прыгнуть с мыса Доброй Надежды, то вы непременно, шлепнувшись одновременно сразу о воды одновременно двух океанов, Индийского и Атлантического, и расшибетесь в лепешку.
Так думал я, стоя на краю земли, на мысе Доброй Надежды. Я бросал в океан монетки и мечтал снова и снова вернуться сюда, в страну бесплатных туалетов. Именно здесь, в далекой Африке, я увидел бесподобные, бесплатные туалеты.. 

9.

 
Как-то раз я решил смотаться в Саймонстаун, подивиться на военный флот ЮАР. Все-таки, я в какой-то степени моряк. А в Саймонстауне дислоцируется крупнейшая военно-морская база ЮАР. Я отправился на железнодорожный вокзал. Сразу бросается в глаза, что в основном услугами ЖД пользуются африканская часть населения ЮАР. Белые предпочитают перемещаться на авто. Вокзал Кейптауна сильно смахивает на Казанский. Та же суета, шум, гам, те же бабки с мешками, те же уголовные, бомжеватые лица постоянных обитателей, только намного смуглее наших. Пивом здесь не торгуют, и шаурмы нет. Как они тут только живут без этих непременных атрибутов счастья? Бухих людей я вообще в Арфрике встречал очень редко. А если и встречал, то это был, в основном, один и тот же белый, худой, небритый и нечесаный  турист из России. Вагоны африканских электричек такие же неопрятные, как у нас, стены исписаны автографами пассажиров и африканскими ругательствами. Правда, кресла здесь мягкие и глубокие. По вагону ходят торговцы чипсами, колой. Африканские нищие песнь поют. Подают им редко, потому что самим мало. Время от времени по вагону ходят свирепые контролеры. И это не просто видимость, как у нас. При мне эти неутомимые работники компостера, задержали африканского зайца, засвистели в свистульки, и  высадили его вон из вагона. Правда, ходят контролеры в сопровождении сотрудников железнодорожной полиции, чтобы зайцы не убили. Людям с белой кожей вообще не рекомендуют ездить после пяти часов вечера на электричке. Да если они едут даже днем, стараются все же садиться в один вагон. Но я то об этом узнал позже. А пока сел в ближайший вагон.

10. 

Жители ЮАР обладают своеобразным, утонченным чувством юмора. Мне довелось почувствовать это чувство на себе. В вагоне, в который я сел, было много свободных мест. На очередной остановке в него вошел коренастый, аккуратный африканский мужчина лет пятидесяти,  сел в кресло, напротив меня, открыв книгу, углубился в чтение. Я в тот момент подумал о нем с уважением, потому что книга была толстая, и на ее станицах были начерчены какие-то сложные схемы. «Ученый!» мелькнула молнией мысль. Мы, с моей спутницей, беззаботно болтали о красотах африканского пейзажа, о путях преодоления кризиса и о прочих пустяках, и в какой-то момент, в ответ на мою очередную скабрезность, она, шутя, добродушно шлепнула меня по носу  тоненькой картой Кейптауна.
- Разве так бьют? – очнулся вдруг сидящий напротив ученый, на говне печеный. – Вот как надо! Дывись!
И со всего маху ка-а-а-а-к даст мне своей книжицей по башке, аж пыль из под страниц, да искры из глаз. А книга, как я уже заметил, по своему объему была вполне сопоставима с томиком «Капитала» Маркса.
- Поняла? – строго, слово учитель, переспросил мою крошку чтец, - Вот так! Вот так! - и он еще пару раз дал мне по кумполу фолиантом. Взрыв хохота сотряс вагон. Ободренный публикой, ученый еще раз хотел шмякнуть книгу о мою голову, но я уклонился. Он, смеясь, добродушно потрепал меня по плечу, потом по щеке и потянул за нос.
- Не обижайся, брат! Меня зовут Макатома. Откуда будешь?
- Из Москвы!
- Оu! Moskva! Vodka! Druzba! Arshavin!!!! Ha-ha-ha-ha! – Макатома оглушительно заржал, потом вдруг осекся, с видимым сожалением, посмотрел в окно, и трогательно приобнял меня, потерся своим лбом о мой лоб - Увы! Мой друг! Я должен идти!
На прощание, мой новый друг, неугомонный весельчак и остроумец, под истерический хохот зрителей, шарахнул меня источником знаний по привыкшей уже к книгам голове, и с криком: «Perestroika! Breznev!» словно горный антилоп, ловко  выскочил на остановке. Он некоторое время бежал по перрону за вагоном и трогательно махал мне рукой. При чем тут «Брежнев»? – невесело подумал я. 
- Вот хохмач! Правда, ведь? – отирая рукавом непрошенные слезы, спросил меня другой чернокожий юморист, занимая место моего друга.
- Да уж! – согласился я, слегка отодвигаясь от него, с чувством глубокого удовлетворения отметив, что хоть этот юморист был без книжки.

11.

Однажды, сидя на бетонном парпапете бухты Плэтбум, я зачарованно любовался одиноким парусом, белеющем в тумане голубого   безбрежного океана. Вдруг, откуда ни возьмись, из кустов выбежал встревоженный чернокожий мужичок в потрепанном рубище и в вязаной шапочке набекрень.
- Бабун с сумкой здесь не пробегал? – спросил он, тяжело дыша.
- Нет. Я не видел никакого бабуна. – ответил я.
- Будьте осторожны, сэр! – предупредил меня мужичок. - Он где-то здесь бродит. Сумочку у дамы вырвал и убежал, скотина такая!
Он с досадой сплюнул и побежал дальше – бабуна искать. Я, конечно, рюкзак свой покрепче за лямки взял. Мало ли, что придет на ум этому неведомому бабуну. Подошел мой автобус, и я пошел к нему. Как вдруг откуда-то слева раздались крики, затем показалась обезьяна размером со второклассника, которая вприпрыжку, на карачках бежала прямо на меня. Кривая ухмылка исказила ее безобразный лик, обнажив неровный ряд белых клыков. Глаза излучали ярость и досаду.  За ней, визжа и улюлюкая, бежали африканские пацаны, и что-то гневное бросали ей в спину. «Бабун! Бабун!» услышал я знакомое слово. Так вот, какой ты – бабун! Я остановился, как вкопанный. Честно говоря, я испугался, что в панике, преследуемая ребятней обезьяна, бросится на меня и укусит. Но в последнюю минуту бабун изменил курс и скрылся в придорожных кустах. Стаи бесстрашных и бесшабашных бабунов водятся в этих местах. Их никто не трогает, потому что они несъедобны. Некоторые, самые наглые выходят к людям и промышляют грабежом и собирательством объедков.

Животные в ЮАР вообще живут припеваючи. В национальных заповедниках, священных для африканцев местах, живут вольные львы, к которым можно запросто подъехать на машине вплотную, и если не трогать их руками, то и они тебя не съедят. Жирафы, обезьяны и антилопы не боятся людей, не бегут от них прочь сломя голову. И даже тюлени, и те спокойно выходят на берег, погреться на камнях у причала. Трогательные парочки влюбленных африканских пингвинов косолапо и серьезно топают по песчаному пляжу, словно маленькие человечки. Они привыкли к людям, машинам и воспринимают их как движущуюся часть пейзажа. В городских парках живут дикие гуси, утки, по деревьям скачут белки. Они едят у отдыхающих прямо с рук на радость детишкам. Красота! Ну, почему, почему мы, русские, не можем жить в таком же согласии и единении с природой? А потому, друзья, что Африканцы относятся к своей земле и к природе, как к родимой Матушке, не мусорят, не вредят и называют они ее нежно - Мама Африка!
 
РУССКИЕ ИДУТ

Россиян в ЮАР довольно много. Как они сюда попадают? По разному. Одни сюда приплыли на волне перестроечной эмиграции, других привели сюда криминальные разборки, побег от долгов. Третьи живут здесь нелегально. Многие россиянки живут здесь в качестве жен. Проституток русских нет. Своих некуда девать. Но есть даже такие, кто работает тут легально, по приглашению компании! У меня на лице написано, что я русский, поэтому русские сами ко мне походили поболтать за Россию. Так мы познакомились с Олей, ученым-химиком из Минска. Она го работает тут в химической компании и не жалуется. Но русские здесь практически не общаются.
- Здесь они какие-то настороженные и замкнутые. – рассуждает русская девушка Оля, работающая здесь по приглашению, - Их условно можно поделить на несколько категорий. Богатые русские, которые имеют здесь бизнес. У них своя компания. Криминальные группы. Эмигранты тоже между собой не очень объединены. Тут нет как такового землячества.  Досуг весьма однообразен. Туризм, спорт. Тут поневоле станешь заниматься фитнесом, потому что вечером не особо погуляешь по театрам и кино! Есть, конечно, какие-то клубы по интересам. Но там интернациональная компания.
В Кейптауне я познакомился с русским путешественником из- Нью-Йорка Александром Мумжиу. Основное его занятие в этой жизни – путешествовать по миру на велосипеде. Дети у него взрослые, сам он на пенсии, а велосипед - складной. Отчего не путешествовать?
- У меня уже не осталось места на карте, где бы я не был, - огорченно жалуется он мне.  – Не знаю, прямо, что теперь и делать.

 
ДЯДЬ! ДАЙ ДЕСЯТЬ РАНДОВ!

- Криминальная ситуация в ЮАР сложная, спору нет, - просвещал меня пресс атташе российского посольства Александр Курицын – Но, все относительно. Белому человеку появляться в африканских кварталах Йоханнесбурга столь же опасно, как и африканцу гулять по улицам того же Бибирево. Так что говорить о большой разнице в этой позиции между нашими странами, думаю, можно с большими оговорками. Есть страны гораздо опаснее, Бразилия, Иран.  Но соблюдать осторожность здесь я вам все-таки рекомендую. Не стоит дразнить судьбу. Могут убить без всякой мотивации. Здесь у вас не будут спрашивать мобильник.

Меня уже не раз пытались убить в разных странах (и в России тоже), за имущество, за деньги, из ревности, из зависти, и просто так, из необъяснимой ненависти. И вот я в очередной раз думаю: откуда в нас,  в людях такая неистребимая ненависть друг к другу, брат к брату? Ведь мы все созданы по образу и подобию Бога.
И тут вдруг осознаю: А ведь и Бог жесток. Почитайте на досуге промозглым осенним вечерком, Библию, сидя у камина, в теплых шерстяных носках, закутавшись в плед. И у вас волосы дыбом встанут.
Например Книга пророка Иезекиля. Суть такова:
Бог явился Иезекилю и поставил его смотрящим на земле Израиля. Но прежде Бог заставил его съесть книжный свиток. Иезекиль покорно съел этот свиток, а куда денешься! (Глава 3) И Богу эта жестокая покорность, видимо, понравилась.
«И сказал мне: сын человеческий! Съешь, что перед тобой, съешь этот свиток, и иди, говори дому Израилеву.»

Но это пол-беды! Дальше Бог вот что обещает:
«Когда я скажу беззаконнику: «смертью умрешь!», - а ты не будешь вразумлять его и говорить, чтобы он жив был, то беззаконник тот умрет в беззаконии своем, и Я взыщу кровь его от рук твоих»

Нет! Это не гуманный Бог Христианства, призывающий возлюбить врагов своих, и подставить правую щеку, если тебя ударили по левой. Если не с Богом Иудеев, то тогда тебе – Смерть! Другого выхода нет!

С другой стороны, мне такой Бог люб.
Он ведь в своих заповедях ничего сверхъестественного не требует (жрать книгу он заставляет не всех! Только избранных! ). Будь хорошим и добрым, не убивай никого, не трогая жены ближнего и осла его не трогай! Своего осла трогай сколько хочешь а чужого – оставь. Взяли моду – чужого осла трогать! И если ты все-таки тронул осла – то получи за это в пятак от Бога! В виде простуды, триппера, геморроя, свинки!
Если ты сегодня тронул осла моего и тебе ничего за это не було, то ты ведь будешь всегда моего осла трогать! За что ты его трогаешь, гад! Хватит трогать моего осла! Но ты, человек, не поймешь, потому что ты не был наказан. А когда у тебя появилась молочница, ты подумаешь сразу, за что это меня Бог покарал? Проанализируешь, и поймешь: Это тебе за моего осла досталось по заслугам! И перестанешь трогать моего осла. Навеки.

А если внимательно вчитаться в главу 4, то начинает слегка подташнивать.Сами посудите!

Глава 4. 12.

«И ешь, как ячменные лепешки, и пеки их при глазах их на человеческом кале. (это Бог так Иезекилю говорит)

14. Тогда сказал я (Иезекиль): о, Господи Боже! Душа моя никогда не осквернялась, и мертвечины, и растерзанного зверем я не ел от юности моей доныне: и никакое нечистое мясо не входило в уста мои.

15. И сказал Он мне: вот Я дозволю тебе, вместо человеческого кала, коровий помет, и на нем приготовляй хлеб свой.

То есть: кушай лепешки из говна, сын мой, созданный по моему подобию.

Кстати, Франциск Асизский тоже заставлял своих учеников, уличенных в употреблении ненормативной лексики жрать говно!
Взяли моду, говном кормить грешников! Так вот привыкнут и будут все жрать какашки. Собаки ведь едят, и ничего! Нравится! И блевотину они свою едят! За милую душу! Братья наши меньшие.

Но все-таки: Заставлять пророка есть говно, это не есть акт гуманизма.

А за то, что сыны Израилевы не исполняли закон Божий, Господь пообещал произвести над ними суд:
Глава 5. 10.
За то отцы будут, есть сыновей среди тебя, и сыновья будут есть отцов своих… (ничего себе пирушка. авт!)
13: И совершится гнев Мой и утолю ярость мою и удовлетворюсь: и узнают, что я Господь, говорил в ревности моей, когда свершится над ними ярость моя.

И еще обещал покарать всех вероотступников и их потомков до седьмого колена. Простите: но я-то в чем виноват, если какой-то мой пра-пра-пра- прадед хулил Бога или поклонялся идолам? (А икона, кстати, – не есть ли тот же идол?) Но я тоже буду наказан! И дети мои буду наказаны! За дедушкину промашку! Страх-то какой! Где тут справедливость? А в сущности, мы все наказаны! Потому что человек изначально создан грешником. Святыми становятся только в старости и в затворничестве, когда не с кем грешить.
Апостол Павел – был страшным грешником, мытарем, до преображения.
Да и Франциск погулял не слабо. Люди не сразу приходят к Богу.

Лев Толстой, великий богоискатель, и тот в молодости девчат дворовых шшупал всласть, в охотку! А потом стал уже искать истину!!! Для этого надо пережить и страдания, и падения, и болезни, и пропасть порока, чтобы осознать, что есть другая жизнь, чистая и безгрешная. Она не лучше и не хуже той, безрассудной и порочной, она просто другая. И в ней тоже есть свой кайф! Я уж попробовал жить безгрешной жизнью. Я не бухал, не обманывал, не курил, не тешился забавами кутежей, а лишь только упорно работал, писал целыми днями бескорыстно, как Лев Толстой, оставив себе для утехи лишь только блуд с чужой женой. Мне понравилось. Но меня хватило года на три. Я уже видел нимб над своею головой. А потом вновь бросился в пучину порока. Там тоже классно!

После такого безобидного богохульства хочется добавить в бочку дегтя немного меду. За свою жизнь я убедился в том, что все что Бог ни делает: все к лучшему!
Мое детство прошло без семьи, в казенных заведениях. Но зато никто не оказал на меня никакого влияния, и я развивался сам по себе и по неведомому Божьему Пути. Папа мой, царство ему небесное – человек военный, пьющий, и оттого не страдал от неуемного интеллекта. Если бы он оказал на меня влияние, результат мог оказаться плачевным.

Мама моя – женщина. Следовательно, я бы мог стать женственным под ее влиянием. Но этого не произошло. Я рос сам по себе.
Сам выбирал свою дорогу в жизни. Сам поступил в мореходное училище. Сам закончил. Никто не помогал.
Потом меня выгнали из университета. Я переживал. А тех отличников и комсомольцев-активистов, кого не выгнали, распределили по окончанию университета в районные и многотиражные газеты! Там они осели, обзавелись хозяйством, коровами, женами, детьми, да так там и живут.
А я, чувствуя себя исключенным из социальной жизни, решил доказать самому себе, и особенно, тем преподавателям, доцентам, коммунистам, которые исключили меня из университета, что я что я еще чего-то стою. Стал им жестоко мстить таким вот странным образом: Я засел за книги. В те далекие времена меня можно было найти толко в двух местах: в пивной и в библиотеке!
Экстерном сдал за два курса. Но главное: почувствовал свою силу, и неизлечимо заболел литературой. Тяжелой формой словофилии.

И много чего еще плохого было в жизни, которое оказалось впоследствии необходимым, для достижения состояния осознания счастья.
А недавно у меня украли деньги. Чтобы восполнить потерю я вынужден теперь работать в два раза интенсивнее. И еще по выходным подрабатывать. Это хороший стимул для повышения производительности и продуктивности труда. А так ведь, хрен заставишь себя писать! Спасибо тебе Гоподи, что ты позволил какому-то мерзавцу заставить меня работать!

И я не дразнил судьбу. Но раз на раз не приходится. Однажды в одном из клубов в районе Sea Point я заслушался голосом удивительного африканского музыканта Звели, забыл о пространстве и времени и покинул клуб уже около 11часов. Я шел в тишине ночного Кейптауна, и мне казалось, что звуки моих шагов слышны даже в Москве.
- Дядь! Дай 10 рандов! – услышал я вдруг за спиной ломающийся юношеский голосок. Рядом со мной, словно из под земли, бесшумно возник африканский подросток, с меня ростом, но с дредами на голове.
- Нету, мальчик, ничего! – буркнул я, чеканя шаг.
- Ну, дай! Я не ел шесть дней! Да-а-а-ай! – клянчил мальчик. Я почувствовал, как голодный пацан тянет меня за сумку, ухватившись в нее мертвой хваткой, и одновременно краем глаза увидел, что меня окружают еще человек пять голодных тинейджеров. Такое количество африканских ночных мальчиков представляло реальную угрозу моей сумке с видеокамерой внутри, и моему хрупкому здоровью. Я резко ударил неучтивого пацана по руке, вырвал сумку и задал великолепного стрекача, с удовлетворением обнаружив в себе нереализованные задатки спринтера.

В другой раз, в парке в центре города я, в результате четких и слаженных действий, героически предотвратил дерзкий грабеж. Был жаркий полдень, и некоторые туристы нежились под солнцем прямо на нежной травке в городском парке. Я тоже разлегся. Время от времени по аллеям парка проезжали конные полицейские. Все вроде было спокойно в этом мире. Все да не все. Невдалеке от меня дремала супружеская парочка толстячков. Группа подростков несколько раз прошла мимо них, и, убедившись, что они не открывают глаз своих, посовещавшись, двинулась на штурм. Однако я разгадал их маневр и заорал на них русским матом. Парочка от мата испуганно подскочила и стала дико озираться. Пацаны резко свернули на аллею. Один из них, самый невоспитанный хам, обернулся и показал мне средним пальцем «фак».
 
Покидал я ЮАР с самыми прекрасными, нежными чувствами. Здесь, на южной окраине Земли, я нашел много новых друзей и чернокожих и белых.  Расставаясь, мы обменялись телефонами, адресами и обещали друг другу снова встретиться через пару лет. Здесь, на этой прекрасной и пока еще чистой Африканской земле, не оскверненной гигантскими индустриальными преобразованиями, где львы равнодушно посматривают в твою сторону, а стаи антилоп мирно пасутся, не ведая страха перед человеком.


ЗДАВСТВУЙ, ОТЧИЗНА!

Я возвратился на Родину, целый и невредимый. Написал сериал о выборах в ЮАР. Но славы не снискал. А даже снискал некую иронию, сарказм.
- Ну, ты, здорово устроился, Мешков, - сказал мне в коридоре мой суровый и, с виду, не веселый шеф, - Мотаешься по миру за счет редакции. А люди тут пашут и пишут…
- Да я вообще-то за свой счет съездил в ЮАР, - несмело возразил я.
- Все равно ты – бездельник! – констатировал он.
И я в чем-то согласился с этим не очень приветливым человеком. Мне стало невыносимо стыдно. Краска стыда бросилась мне и в лицо, и в зад, и в пах. Если быть объективным, то «Комсомолка» действительно, позволила мне посмотреть мир. И не только посмотреть, но и попробовать пожить в разных человеческих ипостасях. Я вроде бы был в командировках, и в тоже время наслаждался жизнью во всей ее красе. В командировках было все и вино и девочки. Попутно, в перерывах между разнузданными, целомудренными вакханалиями, я снимался в кино, пел песни в кабаках и на улицах, работал на плантациях, развозил аттракционы, переплывал океаны и моря, бесславно, но с чувственной радостью участвовал в порно-фестивалях, беззаботно ночевал с блудницами в шикарных отелях, и в жалких притонах, а порой, на улицах трущоб, под кустами. В то время, как страна строила заводы и фабрики, плавила сталь, наполняла закрома урожаем зерновых, запускала космические корабли, танцевала балет, пела рэп и шансон.
И я отчетливо понял, что многолетняя история моих забавных путешествий подходит к логическому концу. Страна менялась на глазах. Менялись люди, подстраиваясь под страну. Они больше не нуждались в забавных приключениях. Менялась работа газеты. Менялись журналисты. Я не менялся. Не мог и не хотел.
Я получил  много радости,  работая в «Комсомолке». Она меня не обижала. Но пришла пора, когда она перестала нуждаться в моем творчестве. Я это понимал, и был готов тихо уйти, «в обитель тайную трудов и сладких нег», где нет обязанностей и обязательств, тревог и сомнений. А есть покой и воля. Но хотелось «на посошок» сделать, что-то яркое, необычное. И я уже, знал, что….

(Окончание следует)