Мой памятный День Победы

Александр Жгутов
 На фото автор рассказа через два-три года после того как "побывал трактористом".               


Начало в рассказе  "День Победы начинается с утра
                или
                Как я хотел стать трактористом."



    Этот памятный на всю мою жизнь долгий День Победы продолжался...               
    А в это самое время, все колхозники дружно пахали, сеяли, всеми силами   восстанавливая послевоенную мирную жизнь и укрепляли могущество страны Советов. И им, Победителям в этой самой ожесточенной войне с фашизмом, за это, практически, ничего не было.
 За тяжелый 10-11-ти часовой день, колхозникам ставили "галочку"-трудодень.  В конце года за эти самые заработанные "палочки-галочки"  труженикам причиталось примерно по 1-4 копейки на трудодень и плюс к тому, по 300-400 граммов какого-нибудь зерна.

      
      К вечеру, возле конторы на лужайке, под  тополями, источавшими  весенний  аромат своих молодых, липких смолистых листочков, были составлены столы.
      Каждый из сельчан  принес и выложил на стол, что было  в доме из еды: ржаной хлеб, испеченный  наполовину  с картошкой  и лебедой, вареную картошку,  зимовой лук.  Вскладчину купили  три бутылки клюквенного вина для женщин,а мужикам водки, из расчета по 250 граммов на человека.
     За вином в Чаромскую  сельповскую лавку Геннадий Бурницов, ещё загодя, послал  Тольку Клубова, за ним увязался и я.
       Продавщице, которая не хотела его отоваривать, Толька сказал, что за вином его послал  Бурницов.
       Продавец, Тоня Ганюличева, строго поглядела почему-то на меня, а не на Тольку, и спросила:
- Не врете?.
      Я  ответил:
 – Нет, не врем.

         Бутылки с водкой были запечатаны красными сургучными печатями.
Клюквенное вино было по цене 18 рублей «сталинскими» деньгами, а водка 21 рубль 20 копеек. Цену я запомнил, так как оказался свидетелем  этой  покупки.
        На сдачу Толька ещё прикупил лично себе пачку папирос «Север»  или «Красная звезда».
Тогда ему было около семи лет, а дымил он уже как паровоз.
      Это о нём люди в деревне говорили, что пить, курить и говорить он начал одновременно. Односельчане  про Тольку, смеясь, судачили,что он, ещё лежа в люльке-зыбке, постоянно требовал  только две вещи:
 - «Матка! Дай титьку", или - "Матка, дай «курьва».   
      Мне же Толька выделил горсточку «ландрину» (леденцов) из купленных для общего чаепития. Эту щедрость ко мне он проявил исключительно только потому, чтобы я не проболтался мужикам о купленных им папиросах. Об этом он меня недвусмысленно «предупреждал» пока мы шли от Чаромского до Ступнова. 

       Вот так, смолоду, Толькиными кулаками, меня жизнь приучала хранить тайны людские и государственные.  А потом, всю свою военную жизнь, свято  исполнял, единожды  данную Родине-СССР присягу, хранил и оберегал государственные тайны, за скромное денежное  содержание военнослужащего. Считай – «за щепотку ландрина-монпансье». Вот только сейчас вам первым и рассказал об этом. Не вру, ей богу.
И рассказал-то вам обо всём  этом только исключительно потому, что срок давности истек, ведь более 60 лет с тех пор минуло.

                ***

        Большинство за общим  столом   сидели бабы.
Мужиков-победителей  на весь наш колхоз  насчитывалось  всего-то до десятка трудоспособных. Среди них в этот раз присутствовали: Бурницов Геннадий, Цветков Павел, Клюсов Леонид, Краснобаев Тимофей, его брат Красноваев Василий.
 На трех баб за столом, наверное, сидело от силы по одному мужику. А всего на праздничный ужин собралось человек 15-17. Возраст всех пирующих был около 30-35 лет, но мне они тогда казались уже пожилыми.
 
      Так, на закате дня, они и начали пировать, отмечая День Победы.
Женщины после первой же рюмки клюквенного вина откровенно  заплакали о своей  одинокой бабской доле.
      Мужики после второй стопки водки запели фронтовую: « Кто в Ленинград пробирался болотами…»,  а затем - « На позицию девушка…».
      Женщины, попросили  меня подпеть им, и мы, в ответ мужикам, дружно проревели «Тонкую рябину».
      Потом, все в разнобой, дружно перебивая друг друга, начали вспоминать о войне и лишениях. Помянули не вернувшихся с войны.

        От души все обхохотались, когда Геннадий Бурницов, с серьезным видом и присущим ему юморком, рассказал  захмелевшим застольникам  о сегодняшних кадровых изменениях в колхозе, то есть, о «зачислении» меня в  списочный состав колхоза.
       О том, как я отличился сегодня и вымазался сам и измазал в нигроле новую рубашонку со звездой, помогая трактористам  "ремонтировать"  трактор.
       Особенно красиво он рассказал, как  маманя устроила  Василию и Емельяну, спровоцировавших меня "на участие в ремонте", кросс вокруг пруда и  отметелила их  клюшкой.

       В это время, я был  откровенно горд матерью, и,  где-то в глубине  души, чувствовал себя тоже немножко  «героем»,  ну не  минувшей войны, конечно, но сегодняшнего дня Победы, точно.

      Потом, когда Ким Хмелев заиграл на гармошке под «драку», началась всеобщая пляска.
      Когда  мужики допили всю водку, а заодно и  остатки клюквенного вина, они наперебой стали  спорить  о том, кто из них больше всех «герой войны».

       Когда Краснобаев Василий опрометчиво упрекнул своего брата Тимофея, что он всю войну в плену только "немок щупал", о чем сам же Тимоха и хвастал неоднократно мужикам по пьянке, спор быстро перерос в ожесточенную  драку, до крови. Бабы с ревом   бросились яростно разнимать драчунов.
       В этой общей свалке, из-за затаенной  ревности и других обид, женщины тоже начали откровенно таскать соперниц  за волосы и царапать лица, выплескивая  скопившуюся  неудовлетворенную женскую страсть, зависть и кривые усмешки-издевки, к тем, имеющим по ночам мужскую ласку.
    Наконец, к  полуночи, шум и гвалт местного значения постепенно утих, все   угомонились. Умыли кровь  бойцам. Дошло дело  и до заглаживания причиненной обиды  взаимными целованиями с потерпевшими. Всеобщий колхозный  пир  благополучно закончился общей  мировой. Так как вина больше не было, вскипятили большой ведерный самовар и за мир во всем колхозе «Пограничник»  стали пить  морковный чай со смородиновыми почками-листиками  и «ландрином».

         А тем временем, кто-то, с кем-то начал незаметно куда-то исчезать.
Но мы, ребятня, всевидящее деревенское око, доглядели какие парочки огородами и по задворкам, крадучись, с оглядками, пробирались к своим домам или сеновалам.
       Примерно даже предполагаю, но не скажу, у кого и от кого в начале следующего года родился  мальчик, как плод, вспыхнувшей страсти этой майской ночью.

      Над деревней повисла теплая ночь….
На ночном небе  ярко  светились, подмигивая друг другу, веселые  звезды.
Полная луна, казалось, неслась по небосводу между редкими тучками, резво подгоняемых весенним ветром.
В пруду неистовствовал на разные лады  квакающий лягушачий хор.
         В зарослях ивовых кустов около пруда начинал робко распеваться  соловей. Это была его первая проба-прелюдия к началу  соловьиных ночей в тот год.

         На завтра, бригадиром  Зоей Майоровой, уже всем  колхозникам был дан наряд о выходе в поля на  посевные работы.

        Вот так и прошел самый  долгий праздничный день моей жизни, который  навсегда остался у меня в памяти как ДЕНЬ ПОБЕДЫ.

        На следующую весну, "как причисленный к лику колхозников", я, сидя верхом на  лошади по кличке «Военная»,  вывозил со скотных дворов на телеге-одноколке навоз на колхозные поля.

http://www.proza.ru/2017/01/07/1344