Если все профессии пишутся с маленькой буквой, то
профессия учителя всегда с большой буквы – Учитель.
(Русский писатель и исследователь Востока Николай Рерих)
Хусноро и Гулоро вышли из дома Садафмох, учительницы математики кишлака Воиздашт, с тяжелым сердцем и мокрыми глазами. Они чувствовали себя полностью разбитыми - такой тяжелый след оставили в них причитания и плач Садафмох по безвременно умершему сыну. Она плакала кровавыми слезами, словно обрезанная весной виноградная лоза, беспрерывно истекающая соком. Как пылающая свеча, как раненная лань, охрипшая от криков, она рыдала так, что каждый ее душераздирающий возглас заставлял красавицу Гулоро плакать вместе с ней. Слезы градом текли по щекам Гулоро, и она, не успевая утереть их платочком, продолжала безудержно рыдать.
Недалеко от дома, где был траур, несколько молодых людей в черных и зеленых тюбетейках топтались около китайских маршрутных машин со странным названием «Тангем» и вели душевный разговор, присущий всем водителям. Ждать им пришлось недолго. Мужчины и женщины, пришедшие выразить соболезнование Садафмох, толпою выходили из двора и спешили к маршруткам.
Хусноро и Гулноро со знакомой женщиной из Хуфа и ее дочерьми, с болью в сердце и тяжелыми головами, сели в «Тангеме» на заднее трехместное сиденье, прижавшись друг к другу. Передние сиденья заняли мужчины. Внутри машины было холодно и воздух был тяжелым.
Снаружи летали редкие снежинки. Первый месяц зимы был почти без осадок. В горах бытует поговорка «Чиллаву чил пархак» (Выпавший в декабре снег не устойчивый»). Снег шел в Рушане всю ночь, посыпал все вокруг и теперь лежал тонким слоем, словно просеянная мука, но был недолговечен. В горах же его выпадало больше, и он залеживался, превращаясь в ледник.
Машина шла в сторону Хуфа и Пастева. Вокруг все было бело от снега, приграничная река Пяндж была маловодной, и берега то тут, то там покрыты льдом. Хусноро, глядя в окно машины, за которым взору открывалась панорама зимних гор, задумалась, мысли увели ее во времена ее молодости...
Была зима. Она была единственной студенткой четвертого курса русской филологии из Ишкашима. В студенческом общежитии она жила вместе с тремя девушками из Бадахшана. Аввалмох и Мохджон были из Рушана, а Сафарбегим - из шугнанского Спинзора. Двадцатого декабря у Хусноро был день рождения. Ее подружки спозаранку начали приготовления на общей кухне общежития. Мохджон готовила праздничный торт, а Аввалмох - плов. Сафарбегим все время хотела ей что-то сказать, но каждый раз начинала смущенно смеяться и проходила мимо Хусноро, бросив на нее многозначительный взгляд.
Во время трапезы в комнату вошел брат Сафарбегим - Дидорбек. Он был один, серьезен как никогда и держал в руках букет благоухающих роз. Когда Дилдорбек вручал свой букет имениннице, девушки еле сдерживали свой смех. Хусноро побледнев от волнения, дрожащими руками взяла розы и, по-девичьи смутившись, даже не поблагодарила Дилдорбека за подарок.
Дилдорбек иногда приходил в их общежитие навестить сестру. По словам Сафарбегим, ее брат был лучшим студентом института. По ночам он работал охранником в каком-то научно-исследовательском институте. Его сестра Сафарбегим всегда была обеспечена деньгами и продуктами, а одевалась по последней моде, не хуже дочерей министров.
Подруги после каждого визита Дилдорбека в общежитие хвалили его перед Хусноро.
- Мои однокурсницы говорят только о Дилдорбеке. Для большинства из них он - рыцарь на белом коне, - говорила Аввалмох.
- Мужчина, настоящий мужчина. Говорят, что в институте никто не получает такую стипендию, как он, - подтверждала слова Аввалмох Мохджон.
Хусноро, подняв голову, посмотрела на Аввалмох. Ее охватило удивление: «Какой смысл имеет этот неожиданный подарок Дилдорбека?», - думала она про себя. «Все понятно. Дилдорбек отдал тебе свое сердце. Не отвергай такого смелого и решительного влюбленного». Загадочные взгляды Аввалмох и Мохджон делали бедную Хусноро еще более смущенной и взволнованной.
Рассмеявшись, Дилдорбек коротко и приветливо сказал:
- Хусноро, с днем рождения. Дай Бог, чтобы ты всегда была такой же счастливой, как в этот день.
- И такой смущенной тоже? – вклинилась в его монолог Аввалмох.
- Ладно, пусть будет смущена, лишь бы счастливая была.
- Брат Дилдорбек, вы не сказали вместе с кем!
- О том, что и так видно, необязательно говорить. Или я не права, подруги? - бросила реплику Мохджон.
Летом того же года Дилдорбек послал сватов в дом Хусноро. Свадьбу сыграли в кишлаке. Дилдорбек и его молодая жена вернулись в город, чтобы закончить учебу. Администрация политехнического института в срочном порядке выделила новой семье смежную, двухкомнатную, обставленную квартиру. Через год молодая чета с успехом окончила институт и вернулась в родные места. Хусноро стала преподавать русский язык в школе, а ее муж работал в городе, инженером в строительной фирме.
Хуфские пассажиры высадились в кишлаке Пастхуфе. В машине теперь ехали только Хусноро и Гулоро. Молодой водитель, голубоглазый и сладкоречивый, часто оборачиваясь к ним, спросил:
- Уважаемые учительницы вам не холодно? Я давно включил обогреватель.
- Нет, сынок. Не холодно. Спасибо за заботу. Дай Бог тебе долгих лет жизни!
- Муаллима (учительница) Хусноро! Сестра Гулоро! Сейчас проедем через лавиноопасную дорогу Пастева, дальше дорога безопасна.
- Сынок эти лавины Пастева спускаются в феврале и марте, а не в декабре.
- Вы правы, муаллима. Но иногда эти беспощадные «убийцы» могут спуститься и в декабре.
- Знаю, сынок. В любом случае веди свою машину осторожно. Говорят же: «Береженного Бог бережет».
Не доезжая до Пастева, машина издала громкий звук и остановилась как вкопанная. Водитель вышел из машины и ударил ногой по шинам, будто пытаясь таким образом хотя бы приблизительно узнать об их состоянии. Потом, надев грязный, промасленный комбинезон, с боку влез под машину. Через некоторое время он, весь в снегу и с почерневшими от масла руками, заглянул в салон «Тангема» и грустно сказал:
- Дела плохи. Сломался рессор машины.
- Сынок, нет возможности исправить?
- Нет, муаллима. Придется поехать в Спинзор и купить у автомеханика, брата Афзалбека, новый рессор.
- Сынок послушай меня. Мы почти приехали. До Спинзора осталось не больше трех километров. Мы с Гулоро пойдем пешком до кишлака. Скажу о твоих проблемах моему двоюродному брату Афзалбеку. Если у него есть рессор, то я пришлю тебе его со своим внуком и двумя учениками. На этой разбитой дороге не оставляй свою машину без присмотра.
- Хорошо, муаллима. Вы идите. Я буду ждать ребят внутри «Тангема». Здесь теплее.
Хусноро и Гулноро вышли на дорогу. С трудом прошли полкилометра пути.
- Смотри, какое невезение, Гулоро. Ни одной попутной машины со стороны Рушана, чтобы мы могли доехать до кишлака.
- Да муаллима. Зимой в нашем горном районе машины на весь золото… - Хусноро не договорила до конца - неожиданно громкий сигнал машины, испугав учительниц, заставил их разбежаться в разные стороны дороги.
Коричневая «Тойота» с затемненными окнами остановилась около них. Бледнолицый, с узкими глазами, коренастый водитель и его пассажир - молодой человек с черными очками на голове, - смеясь, пригласили их сесть к ним в машину.
- Дай вам Бог здоровья, сыночки! Пусть всегда ваша лепешка будет горячей, а вода холодной. Мы уже не чувствуем ног.
- Куда идете тетя? - слизывая пивную пену с горлышка «Балтики», спросил юноша с очками на голове.
- До Спинзора едем, сынок, - тихо, с опаской сказала Хусноро.
- Понятно, - надменно поморщившись, ответил водитель
Он то и дело поглядывал в зеркальце над лобовым стеклом, в котором отражалась Гулоро. Молодой человек с очками на голове тоже не сводил глаз с девушки, обернувшись назад и вытянув голову, как утка.
Серьезный, представительный вид Хусноро удерживал молодых людей от разговора. Наконец водитель не вытерпев, спросил у Хусноро:
- Тетя, откуда путь держите?
- Из Воиздашта, сынок. У одной учительницы, нашей коллеги, случилось несчастье. Мы поехали к ней помянуть усопшего.
- Неужели вы от Воиздашта идете пешком?
- Нет, сынок. До половины пути ехали на машине моего ученика Саъдоншоха. Разве вы не встретили на дороге его «Тангем»?
- Видели его, твоего непутевого, придурковатого Саъдоншоха., - ответил парень с очками на голове. - Он, тетя, просил нас помочь, но у нас не было запасного рессора. Ваш глупый ученик, отправляясь в путь, не берет нужных инструментов и запасных частей. В следующий раз, когда стая воющих волков под покровом ночи окружить его «Тангем», тогда поумнеет.
- Мой ученик – не провидец. Потому он и не виноват.
- Эх, тетя, тетя!
После этих слов Хусноро недовольно приподняла брови и переглянулась с Гулоро. Девушка виновато, как будто извиняясь за поведение парня, улыбнулась своей учительнице и сказала еле слышно:
- Не обращайте внимания, муаллима.
- Тетя, а вы разве учительница?- повернувшись к Хусноро, спросил с акцентом водитель.
- Да, сынок.
- Ваша спутница тоже учительница?
- Почему не спросите у нее самой?
- Кажется стеснительной ваша молодая красивая учительница.
- Стеснительность - корона на голове женщины.
- Стеснительная… кто знает, - многозначительно сказал другой.
Неуместные слова молодых людей постепенно стало нервировать Хусноро. От досады заныло сердце. Она сжала кулаки от злости. Губы начали незаметно дрожать, и она внимательно посмотрела на Гулоро.
Маленькая Гулоро была лучшей ученицей Хусноро. С Орифшохом училась в одном классе. Педагогический институт тоже закончили вместе. После окончания института вернулись в кишлак, сыграли свадьбу и обе начали преподавать. Три года назад, после рождение их дочки Зайноро, Орифшох с заявлением в руках зашел в кабинет Хусноро, бывшей тогда директором школы. Он был смущен и опечален:
- Муаллима, я больше не могу. Нашей с женой мизерной зарплаты да еще пенсии моих старых родителей не хватает на жизнь. Поэтому я вынужден...
- Поехать в Россию работать, - сурово, с нотками сожаления в голосе оборвала его Хусноро.
- Да, муаллима, - не глядя ей в лицо, тихо ответил Орифшох.
- Сынок, я разрешу тебе уйти с работы, но там тоже тебе будет нелегко. Это же ведь другая страна и никто там с распростертыми объятиями не ждет. Не оставайся там больше двух лет. «Любишь, когда видишь», - говорят у нас. Твоя молодая жена остается одна с грудным младенцем. Вы с Гулоро любите друг друга, и я уверена, что разлука с тобой будет очень тяжела для нее. - Тяжело вздохнув, Хусноро замолчала.
- У меня нет выхода,- оправдываясь, пробормотал Орифшох, вцепившись в спинку стоящего перед ним стула, словно тот был виновен в случившемся и должен ответить за все...
– Муаллима, сколько вы получаете в школе? - Неблагозвучный голос молодого человека в очках, прозвучал в ушах Хусноро словно вой шакала.
- Почему ты, сынок, спрашиваешь о моей зарплате? - удивленно подняв брови, спросила она.
- Просто так. Вспомнил анекдот об одной учительнице, поэтому и спросил, - сказал он с ухмылкой, оглянувшись на них вполоборота.
- Так расскажите нам этот анекдот, братец, - робким голосом попросила Гулоро, чтобы как-то разрядить обстановку.
- Помолчи Гулоро. Что, если его анекдот будет из тех циничных и вульгарных. Что за время! Прежде люди сочиняли анекдоты о мулле Насреддине, теперь же об учителях. Какая жалость! Первую колыбельную ребенок слышит от мамы, а первую букву от учителя. К сожалению, уважение и почитание женщины-матери в нынешнем обществе уменьшается день за днем, как и статус учителя.
- Муаллима не беспокойтесь. Анекдот моего друга не из тех... как вы сказали... не из пошлых, - сказал водитель.
- Так что слушайте, уважаемые учительницы, - начал свой рассказ парень в очках. - Однажды голодная лиса пришла в кишлак охотиться на кур. С трудом, после тысячи ухищрений вошла в курятник одного дехканина и съела жирную курицу. Не насытившись одной курицей, стала нападать на других. Дехканин, услышав кудахтанье, зашел в курятник. В конце концов, мужчина с трудом, но все же поймал лису и посадил ее в железную клетку, а на другой день отвез ее на перекресток дорог. Так случилось, что в тот день все мужчины кишлака были на собрании в мечети. А после собрания толпа любопытных юношей и мужчин подошла к дехканину, понесшему ущерб. Попросил он тогда у соседей совета, как ему наказать лису. И вот один добрый человек, обращаясь к нему, сказал: «Наказанием для лисы-воровки будет, если мясник сначала убьет её, потом выпотрошит ее, а ты набьешь ее шкуру соломой и повесишь ей на шею колокольчики. Затем нужно прибить тело этой хитрой воровки к столбу на окраине кишлака. От дуновения ветра колокольчики на шее лисы будут звенеть, и другие лисы, увидев, что стало с воровкой, никогда больше не подойдут и близко к курятнику».
Другой сказал: «Нужно выколоть у лисы один глаз и отрезать ей уши. Потом освободить ее, чтобы вернулась в свою нору. Увечья лисы будут уроком для ее сородичей. Они ужаснутся и поймут, что люди никогда не прощают воров, и больше не придут воровать кур, несмотря на голод».
Третий сказал: «Выбейте этой лисе зубы, чтобы мы, владельцы кур, спали спокойно».
Четвертый сказал: «Украшением этой лисы является ее красивый хвост. Прекрасный пол, лишившись своего украшения, умрет от горя».
Каждый из собравшихся предлагал кто легкие, кто тяжкие наказания для лисы.
В это время мимо мужчин случайно проходила одна учительница. Узнав о случившемся, она была ошарашена и пожалела бедную лису. Она сняла свой платок и подошла к лисе. Без опаски надела свой платок лисе на голову и сказала: «Бедная лисица! Она обездоленнее и бесправнее нас, учительниц! Подарю свой платок лисице, чтобы мужчины сжалились над ней и освободили ее из плена». – Закончив рассказ, парень неприлично громко, во весь рот расхохотался. – Муаллима, не обижайтесь на мой анекдот.
- Нет. Ваш анекдот был очень содержателен и еще раз доказывает нынешнее состояние образования. Только женщина может прощать грехи. Мягкости и прощению мужчины должны научиться у женщин. Ведь не зря в народе не говорят «чего хочет женщина, того хочет Бог».
- Муаллима, не обижайтесь на меня. Я знаю, что у вас большой стаж. И все-таки, если не секрет, сколько вы получаете? – с издевкой в голосе, ехидно спросил он вновь.
- У нас, учителей, нет тайн от окружающих и нет тайного богатства, скрытого от государства. Если хочешь знать мою зарплату - то я получаю шестьсот пятьдесят пять сомони.
- Ох, черт! Ну и ну! И как же вы, муаллима, остались в живых с такой зарплатой? Фуркат, я никак не могу этого понять. Смотри, только вот этот маленький магнитофон в твоей «Тойоте» стоит двести долларов, а зарплата учителей не дотягивает до ста сорока…
- Сынок, я всегда благодарю Бога, за то, что моя профессия помогла мне и на хлеб заработать, и заслужить доброе имя, - оборвала его Хусноро.
- Эх, тетя, не будь простушкой. Если бы я был на твоем месте, с такой зарплатой, никогда не подошел бы даже к воротам школы, - заносчиво сказал он, глотнув из бутылки пиво.
- Что же теперь, по-твоему, мы, учителя должны оставить нашу профессию?! – почти закричала она.
- Конечно же! Вы даже немного запоздали, - с сарказмом добавил он.
- Я не ожидала услышать это от таких, как вы. Если бы это сказал мой единственный сын Шахбозхон, я бы согласилась в свои пятьдесят пять лет уйти с работы. Знаете почему? Не знаете? Хорошо. Я объясню. Потому что, если его мама уйдет с работы, мои внуки не будут неучами. Я буду учить их дома. Но вы... лучше оставьте! Если я не ошибаюсь, вы оба женаты?
- Да, муаллима, - коротко ответил водитель.
- Сколько детей у тебя?
- Один сын, ждем второго.
- А ты? – грозно спросила Хусноро у другого.
- Две дочки, - буркнул недовольно второй.
- Хорошо. Допустим, мы с Гулоро оставим работу в школе. Другие учителя тоже. Тогда ваших детей, будущее поколение кто будет учить? Или вы хотите вернуться в феодальный строй? Или хотите, чтобы обществом руководили одни неучи и невежды? Вы хотите такое общество? – не унималась Хусноро.
- Нет, муаллима, - оробев, сказал водитель.
- Постой сынок, ты откуда и чьим будешь?
- Я, тетя, из Даштака. Мы выросли в Джиликуле. Мой покойный отец когда-то был директором общество потребителей города Курган-тюбе. Мама из ферганских узбеков... После гражданской войны приехали сюда.
- Ах вот что! Я сразу же поняла по твоему акценту, что ты не здешний. К сожалению, твое детство и юношество не прошло не на родине отца. Мало ты пил воды из горных источников. Мало ел памирскую ячменную лепешку. Мало сидел на собрании старейшин. Поэтому и твое поведение, и мышление другие.
- Муаллима, вот мы и добрались до нашего Спинзора! - Восклицание Гулоро прозвучало для Хусноро как пение соловья.
- Остановите машину около школы.
Хусноро вынула из кармана джемпера две купюры по пять сомони и сердито бросила к ногам водителя, сказав:
- Это плата за проезд бедных учительниц. Спасибо, что привез нас домой.
От волнения и злости щеки Хусноро покраснели, и она спешно вышла из машины. Водитель вышел следом и, догнав ее, насильно вложил деньги ей в руку, а потом голосом, полным сожаления, произнес:
- Муаллима, вы простите нашу невоспитанность. Ради Бога, возьмите свои деньги!
- Не возьму. Не дай Бог, я или другие бедные учительницы сядем в твою «бесплатную» машину. Мне не понравилась ни твоя беседа, ни то, как вы смотрели на Гулоро. Знайте, что Гулоро не из тех легкомысленных и ветреных девушек, которые смотрят на владельцев дорогих машин с затемненными окнами.
- Муаллима...
- Прекрати. Я не твоя учительница, и у меня нет таких невоспитанных учеников...
- Фуркат! Фурик иди уже. Что ты как женщина, пришедшая к источнику и учинившая разборки! Кто она такая, что ты умоляешь ее? Всего лишь учительница. Бедная учительница без денег.
Хусноро со злостью бросила в его сторону скомканные деньги, затем немного помедлив, произнесла: «Астагфуруллах» (Прости меня Аллах) и, пошатываясь, поспешила к своей спутнице.
Водитель, опасаясь, что его друг, будучи нетрезвым, может устроить скандал, усадил его в машину, затем поспешно сел за руль, нажал изо всех сил на газ и, тронувшись на большой скорости, в мгновение ока скрылся из виду.
Учительницы в состоянии, близком к обмороку, стояли друг против друга и молчали. Выйдя из оцепенения, Гулоро проворно подняла деньги с заснеженной земли и хотела незаметно положить их в карман Хусноро. Та, глубоко дыша, дрожащим голосом сказала:
- Гулоро, дочка. Послушай меня. Отец твоего ребенка далеко. Через месяц будет Новый год, на эти десять сомони купи от меня подарок для дочки. Если откажешься, я обижусь на тебя.
- Хорошо муаллима. Не переживайте. Не обращайте внимания на слова каждого невоспитанного дурака.
- Не могу Гулороджан, не могу...
Неожиданно для Гулоро ее уважаемая учительница начала плакать и, захлебываясь слезами, сказала:
- Я и твой дядя Дилдорбек окончили институт с красным дипломом. Он стал инженером-строителем, а я учительницей. Он гордится построенными им домами в городе и центре района, а я своими учениками-отличниками. Посмотри, эти две, беспутные, далекие от знаний и воспитания, хотят, чтобы я стыдилась своей профессии. Я им в матери гожусь. На свои грязные деньги от продажи наркотиков купили машину и меня... меня... учительницу... отличника образования учат уму разуму.
Слова Хусноро опять закончились протяжным плачем. Гулоро, незаметно вытерев слезы, сказала взволнованным голосом:
- Муаллима, люди увидят, не хорошо...
- Где люди? Где? Никого нет же! Даже если сейчас кто-то увидит мои слезы, мне все равно. Разве я мало плакала в доме покойного, что еще и эти невежды заставили меня плакать!
- Если даже нет людей, все равно не хорошо это - плакать на дороге, муаллима.
Уставшая, голодная Хусноро беспомощно села на скамейку у дороги и сказала сдавленным голосом:
- Гулоро дочка. Давай посидим немного. Давление подскочило, голова сейчас лопнет. Смотри как безлюдно сегодня на улице. От холода никто не выходит из дома. Кроме нас с тобой. Меня... отличника образования... оставь свою слабовольную учительницу. Я поплачу, мне станет легче, а потом пойдем домой.
Гулоро ничего не сказала и села рядом со своей учительницей. Хусноро, впервые встретив такое неуважение по отношению к себе, не вытерпела, она положила голову на плечо Гулоро опять начала горько плакать.
- Не печальтесь, муаллима. Будет свет и в конце тоннеля. Вот увидите, когда-нибудь в нашей стране опять будет почёт и уважение к сфере образования. Как в горах почитают хлеб, так же вновь будут почитать школу. Профессия учителя будет уважаемой, и мы, учителя, станем опять уважаемыми людьми, - поглаживая свою учительницу по голове, тихо сказала Гулоро.
- Я ничуть не сомневаюсь в этом.
Хусноро хотела добавить еще что-то, но сдавливающие горло рыдания снова захлестнули ее.
На холодной остановке учительницы, положив головы друг другу на плечи, плакали. Сильный ветер, качая снежинки, запорошил их с головы до ног, и траурная черная одежда и синие платки учительниц постепенно становились белыми...
Перевод с таджикского Нуриниссо Ризвоншоевой