Лидия Кобеляцкая
ВЬЮГА
Внезапно поднявшийся сильный порывистый ветер покрыл ясное предрассветное небо тяжёлыми низкими взлохмаченными тучами; стал падать мелкий снег, скоро превратившийся в бурную метель. Гнулись, раскачиваясь во все стороны, осыпаемые снежными хлопьями верхушки высоких сосен, ломались ветви хрупких клёнов, скрипели старые дубы и вязы в обширном парке, окружающем большой двухэтажный дом усадьбы Николая Павловича О.
У окна детской, раздвинув тюлевые занавеси, стояли худенькая, лет восьми, с длинными белокурыми косами, девочка и её брат, - дети владельца усадьбы.
За окном бушевала вьюга; хлопья снега, взметываясь и крутясь, белыми пушистыми взлётами скрывали от взоров детей широкую, идущую к выездным воротам аллею и стройные силуэты обрамляющих её высоких елей.
Танюша, так звали девочку, сосредоточенно смотрела на эту крутящуюся непроницаемую пелену, а её брат Вова, моложе её на два года, с детским любопытством разглядывал причудливые узоры, расцвеченные морозом на стёклах двойных рам окна, между которыми лежала белая вата с воткнутыми в неё пучками красных ягод рябины.
- Смотри, Танюша, какие белые звёзды приклеил на стёкла дедка Мороз... Жаль, что нельзя дотронуться, а вот здесь он нарисовал много деревьев и большой пруд и много, много островков... - говорил он, водя по стеклу похолодевшим пальчиком, не обращавшей никакого внимания на его болтовню сестре. - А вот там горы... высокие-высокие... там скачут с большими, как ветки, рогами быстрые, не лошади, не коровы... как называют... Танюша? Я забыл совсем... Дедушка говорил, что их в санки впрягают... Ну, скажи, Танюша.
Шалун тянул свою молчаливую сестру за юбку...
- Олени, - ответила недовольным тоном девочка. - Как ты не устанешь болтать, Вова...
- Танюша, Танюша, смотри, как интересно! Там леса... - продолжал фантазировать мальчик. - Наверно там бродят медведи и воют волки... А вот, Танюша, Дед Мороз сделал дорогу, и она ведёт прямо в лес... По такой дороге едет домой наша мамочка? Но ведь снег покрыл её... Помнишь в сказке? Няня рассказывает - заблудились, и на обед в берлогу медведя попали? «А скарлы, скарлы, скарлы, да на липовой ноге, да на берёзовой клюке», - так пел медведь... А мамочка наша не встретит медведя, а Танюша?
Танюша вздрогнула. Она даже побледнела и закрыла лицо руками...
- Какие гадкие вещи ты говоришь, Вова! И тебе не стыдно?
- Но ведь медведь Скарлы, Скарлы не съел же мальчика, а накормил его морошкой, малинкой, мёду дал ему и прикрыл своей тёплой шубой до самой весны... Помнишь?!
- Ты что же, хочешь, чтобы мамочка осталась у медведя до весны, - возмущённо воскрикнула Таня, - уйди, уйди от меня - я не буду никогда больше играть с тобой...
- Ну что же, Танюша, ведь это я про мальчика из сказки... а наша мамочка приедет сегодня до первой звезды. Мамочка малиновых тянучек привезёт...
При воспоминании о тянучках Вова зажмурил глаза и облизнул пухлые губы.
- И много, много игрушек - мне лошадь большую. А тебе куклу, и кукла будет закрывать и открывать глаза и пищать, как мышонок...
- Какой ты, Вова! У тебя на уме игрушки, да малиновые тянучки - ты даже не боишься за мамочку, как она едет в такую метель!
- А ты трусиха - папа говорит, что все девочки трусихи. Одна только мамочка храбрая и ничего не боится: ни волков, ни медведя Скарлы-Скарлы, ни метели и скоро приедет!!
- Ну и стой один, если я трусиха... Противный, - сказала с обидой Таня. Отойдя от брата, она забралась с ногами на широкий диван и стала рассеянно перелистывать детский журнал.
Мальчику стало скучно стоять одному, - он украдкой посмотрел на сестру, вздохнул, тихонько покачался на одной ножке и сел на ковёр, раздумывая: чем бы ему заняться. Взяв с этажерки коробку с оловянными солдатиками, он принялся расставлять их на ковре.
В просторной детской было тепло и уютно - в белой изразцовой печи весело трещало яркое пламя; перед образом Богородицы теплилась голубая лампада; белые кисейные занавеси на высоких окнах; две детские кроватки, покрытые голубыми атласными одеялами, с наброшенными на подушки кружевными накидками; синий мягкий, пушистый ковер; широкие низкие этажерки с игрушками; журналы и книги в небольшой белого дуба библиотеке; столик для завтрака, перед которым стояли два покрытых голубым кретоном стула; небольшой, детский, с круглым зеркалом туалет у стены, на которой висел портрет матери.
Скоро мальчику надоело играть «в войну».
- Ну, бука, довольно дуться, - хитро улыбаясь проговорил он, - и ты храбрая, как мама - я подразнить тебя только хотел...
- Я не сержусь больше - садись, будем вместе картинки смотреть.
Вова сел рядом с сестрой и снова стал без умолка болтать, спрашивая у неё объяснение каждой картинки и тут же давая волю своей фантазии. А вокруг дома продолжала бушевать вьюга, и каждый порыв ветра, бьющий с ожесточением в стёкла окон, заставлял болезненно сжиматься маленькое сердечко Танюши.
Дверь тихо отворилась. Вошла няня. Танюша закрыла журнал.
- Няня, мамочка скоро придет?
- Скоро, скоро, деточка, - ласково ответила няня. - Ты не беспокойся так - ведь вёрст двадцать с хвостиком надоть мамочке от города ехать, а это не шутка.
Подойдя к образу Богородицы, широко перекрестясь, няня начала оправлять фитиль лампады, шепча слова молитвы; затем снова перекрестилась и подошла к печи. Пошевелив кочергой уголья, она подбросила новые поленья.
Заметив на ковре разбросанных солдатиков, она по¬добрала их и, аккуратно сложив в коробку, поставила на этажерку.
- Няня, неужели сегодня мы не увидим Рождественскую Звезду? - спросила, с печалью в голосе, Танюша.
- Бог даст, увидим - увидим, дорогая моя барышня, - уверенно ответила ей няня. - Звезду в Сочельник нельзя не увидеть - за стол нельзя будет сесть - кутью с мёдом и взваром кушать... Сподобит Бог, и мамочка скоро домой приедет, и всё будет хорошо... - говорила няня, продолжая тщательно наводить порядок.
- А вот ёлку Егор не везёт. Обещал срубить... А барыня завсегда желает, чтобы ель свежая была, не стояла в амбаре, а как с лесу - так и в дом. Тогда ель духом лесным весь дом пропитает... А крест для ёлки Савелий уже раньше сбил - накануне сбивать его не ладно - плохая примета - к смерти. Крест сбит, а Егор не пошевеливается с елью - прости его Господь.
Няня подошла к окну и, приоткрыв занавеси, стала смотреть. Из-за метели ничего не было видно. Завыванье ветра, скрип деревьев, крутящиеся в бешенной пляске белые хлопья снега, сугробы... В душу няни закрался, вполз жуткий страх, страх за «её Сонюшку», которую она нянчила ещё с колыбели.
- Господь, Царица Небесная, спаси и сохрани в такую хвиль Сонюшку. Вишь метелица-то как разыгралась?
- Гляди-ка деточки, - внезапно взволнованным голосом произнесла она. - Как будто зачернело вдали что...
- Это мамочка, мамочка едет, - разом закричали Таня и Вова и, быстро подбежав к окну, встали рядом с няней.
Но после нескольких минут томительного ожидания дети печально отошли от окна и снова сели на диван. Няня продолжала уже рассеянно убирать и без того чисто прибранную комнату и подкладывать дрова и в без того наполненную и жарко топившуюся печь, шепча старческими бледными губами слова молитвы за «её Сонюшку».
Полдень. Танюша всё более волнуется. Мама должна была быть дома в 10 часов. Вдруг Таня уловила лёгкий серебристый звон... и вся замерла. Да это - звон! Он то замолкал, то снова врывался в шум метели...
- Няня, Вова! Мамочка по-настоящему приехала, я слышу звон бубенчиков. Вскочив с дивана, она стремительно подбежала к окну, впиваясь взглядом в заметённую, едва видную аллею. Няня и Вова подошли к ней.
- Это тебе тоже причудилось, как и мне намедни, Танюша, - сказала няня, обнимая девочку. - Перекрестись – видишь: нет никого.
- Нет, нет, няня, не причудилось, послушай, - говорила готовая расплакаться девочка, - неужели ты не слышишь... и ты Вова - неужели?!
Вова отрицательно покачал кудрявой головкой.
- Вот видите: я права, - через несколько минут радостно воскликнула девочка, - смотрите!
Но сквозь белую плотную пелену снега, с трудом двигая ногами, в высоких валенках шёл Егор, ведя под уздцы лошадь с розвальнями, на которых лежала вся запорошенная снегом большая ель.
Танюша тихо заплакала.
- Ну, что ты, сестрёнка, - покровительственным тоном взрослого сказал ей Вова, - надо радоваться, а не плакать... Ёлку привезли, да такую большую... а мамочка наша вслед за ёлкой приедет!
- Посидите теперь, деточки, тихонько и смирененько, а я выйду к крыльцу - посмотрю, чтобы веток не поломали. В сарай её к стенке притулить надоть, снег-то сам с веток сползёт, а как она обсохнет, так и в залу...
Няня ушла, но даже то, что Егор, несмотря на метель, привёз елку, не смогло рассеять тревоги девочки.
- Где-то теперь ты, моя дорогая мамочка... по какой дороге едешь... наверно снег засыпал всю твою шубку... и холодно тебе, и пальчики твои замёрзли и носик...
Она снова подошла к окну, прижимаясь лбом к холодным стёклам.
В детскую вошла бабушка, Надежда Андреевна, мать владельца усадьбы.
- Танюша, милая, не стой так близко у окна, - с тревогой в голосе сказала она девочке, - из форточки надуть может, отойди, милая.
- Ну детки, все приготовления к празднику я окончила, теперь надо только, чтобы мамочка поскорее приехала. Вот, уже няня вынула из шкафа твоё розовое новое платьице и банты к плечикам пришила. Ты бледненькая, Танюша, и глазки заплаканы - с Вовкой поссорилась?
- Нет, Бабуня.
Танюша нежно прижалась к руке бабушки.
- Я - я боюсь за Мамочку - помнишь, как в прошлом году на Егора волк напал?
- Не бойся, родная, Боженька сохранит её, а лошадь Яшма сильная, не бойся.
- Бабуня, так лошадь Яшма наверное сможет бежать, и снег не занесёт сани? Скажи, родная, да?
- Да, да, моя девочка, сможет, - сказала Надежда Андреевна, сама сильно волнуясь.
В эту минуту в детскую вошёл отец.
Танюша с немой мольбой взглянула на него.
- Папочка, дорогой, мама скоро приедет?
- Да, да, - ответил он, обнимая дочь и целуя её бледные щёчки, - не волнуйся.
Но от Танюши не скрылось, что отец был озабочен и расстроен.
- Я должен что-то сказать бабушке по секрету, займитесь чем-нибудь, детки.
- Я знаю! Это нам суприз к ёлке, - воскликнул Вова, - идём, не надо сейчас о нём слышать.
Он потянул за руку Танюшу.
- Пойдём, встанем у печи, будем смотреть, как огоньки танцуют...
- Вовочка, только не суприз, а сюрприз, - поправила шалуна бабушка.
Разговор отца с бабушкой был короткий, Танюша заметила, что бабушка ничего не ответила, а лишь наклонила голову, нервно прижимая руку к груди.
Николай Павлович, поцеловав детей, быстро вышел из детской.
- Бабуня, родная, скажи, отчего папочка такой скучный - он тоже боится за мамочку, да?
Надежда Андреевна не успела ответить, как Таня подбежала к окну и раздвинула занавес. Она видела сквозь лёгкую пелену уже начинавшей стихать вьюги спины трёх удаляющихся всадников...
- Бабуня, бабуня, - в восторге воскликнула она, - папа мамочку поехал искать? О, как это хорошо! - Я так молилась об этом Пресвятой Богородице.
- А я знаю, почему папа поехал: он не хочет, чтобы волки и Скарлы-Скарлы...
- Полно тебе болтать глупости, Вова, - с упрёком прервала мальчика Надежда Андреевна. - Бог поможет, папа с мамой скоро приедут.
- Метелица-то не гуляет больше так, хвиль-то как будто стихает - значит, к морозу скоро, - говорила вошедшая няня. - Сегодня утречком заря-то на небесах, что полымя костра играла - такая заря завсегда к морозу была - а вот поди - тучи ветер нагнал...
В полуотворенную дверь детской проскользнул рыжий кот Мурка, любимец мальчика.
- Мурка, Мурка, кис, кис, кис, - позвал Вова кота, - иди скорее - молока дам тебе.
Мурка вскочил на диван и, мурлыкая, стал, подняв свой пушистый хвост, ласкаясь, тереться о плечо Вовы.
Выпив молоко и вдоволь наигравшись с Муркой, мальчик прилёг на диван, около него свернулся калачиком кот, и под его тихое мурлыканье Вова заснул безмятежным сном.
- Надежда Андреевна, может, вы взглянете, как Агафья сварила взвар. Да и груздей довольно ли в винегрет накрошила... Что-то, мне думается, мало, а вот рыжиков много, но спорить не хочу в св. Сочельник, но вы попробуйте и тогда ей скажете.
Няня и Надежда Андреевна вышли из детской, оставив детей одних - Вова продолжал крепко спать, Танюша снова подошла к окну. Снег больше не падал, и лишь ветер поднимал иногда с сугробов мелкую снежную пыль.
Таня, сев на диван, глубоко задумалась...
Детское воображение рисовало ей огромные, как белые горы, сугробы на равнине... Кучер Василий напрасно старается проехать по ним... Лошадь с санями проваливается так, что голов их не видно... а метель вьётся и вьётся, засыпая и покрывая всё плотной пеленой... А в сугробе мамочка старается делать дырочку в снегу, чтобы дышать...
Или видит она высокую стену окутанных снегом елей большого дремучего леса... стоит лошадь Яшма, не может тащить сани - устала... Из леса выходит с красным высунутым языком, щёлкая зубами, огромный серый волк... Василий замахивается на него кнутом, мамочка сидит в санях, вся белая от снега, - а волк подходит всё ближе и ближе.
Сердце девочки затрепетало...
- Мамочка, дорогая, любимая, - прошептала она. Крупные слезы катились по её худеньким побледневшим щёчкам... Вдруг сквозь слезы, туманившие её глаза, блеснул лик Божией Матери, освещённый тихим светом голубой лампады... Внезапно её осенила мысль: «Я должна хорошенько помолиться за Мамочку Пресвятой Богородице... Няня всегда говорит: «Царица наша Небесная Богородица, Заступница наша во всех напастях наших и бедах»...
Быстро сойдя с дивана, Танюша опустилась на колени перед иконой Божией Матери, шепча сквозь слёзы:
- Пресвятая Богородица, помоги мамочке приехать домой... Не дай погибнуть ей... Спаси её и от злых волков, и от медведей, и от сугробов снега…
Слёзы Танюши переходили в рыдания. Склонив головку перед образом и прижимая к груди свои худенькие детские ручки, она молилась с горячей верой и надеждой на небесную помощь Богородицы.
В детскую вошла Надежда Андреевна и, увидев внучку на коленях перед образом, тихо опустилась рядом с нею.
- Бабуня, родная, помолимся вместе за мамочку, - шептала Таня, обнимая бабушку и прижимаясь к ней своей белокурой головкой.
- Помолимся, Танюша!
Обе встали успокоенные.
- Теперь, детка, сядем на диван - я расскажу тебе и Вове о Рождестве Христовом.
Разбуженный сестрой, Вова долго тёр пухлыми кулачками карие глазки.
- Не зевай так, Вова, Мурку проглотишь. Нам бабуся про Рождество Христово рассказывать будет.
- Я не сплю! - оживился сразу Вова.
- Бабуся, милая, говори!
- Ну, слушайте, детки... Тихая и глубокая ночь спустилась над Вифлеемской долиной, - начала проникновенным голосом Надежда Андреевна свой рассказ. - На тёмно-фиолетовом небе, разлетевшись по его бесконечному простору, искрились бесчисленные звёзды...
Мирно лежали на земле стада волов и овец; около них, с длинными посохами в руках, сидели пастухи. Красота неба, тишина ночи, царившая вокруг, умиляли их простые, незлобивые сердца, и они славили Творца вселенной, благословляя Его мудрость.
Вдруг всё вокруг них засияло, и в лучах сверкающего света они увидели в белых, блистательных одеждах Ангела...
В трепете и испуге пастухи закрыли руками лица, но голос Ангела коснулся их душ:
- Не бойтесь, я возвещаю вам великую радость. Ныне в городе Давидовом родился Сын Божий, Спаситель мира! Идите и поклонитесь Ему. И вот вам знак: там, в пещере Вифлеемской, в яслях сияющий Младенец, это - Христос-Господь!
И вдруг небо покрылось бесчисленными сонмами Ангелов. Они спускались до земли и возносились в беспредельную небесную высь. Весь свод небес всколыхнулся от славословия Божиих Ангелов, Архангелов, Херувимов и шестокрылых Серафимов!
«Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение».
Когда ангелы перестали быть видимы, и небо померкло, пастухи долго молчали, переживая эту Божественную весть. Затем они встали и тихо, опираясь на свои длинные посохи, пошли к знакомой им Вифлеемской пещере.
На небе, над пещерой, освещая её голубым светом, ярко сверкала дивной красоты неведомая звезда! С благоговейным трепетом проникли пастухи в пещеру, и их восхищённым взорам предстала дивная картина: Сияющий Младенец в яслях, склоненная над Ним Дева Мария - Дева Мать и вблизи, с отражением счастия и благоговения в глазах, Иосиф!
В великой радости пали ниц пастухи, воздавая славу Божественному Младенцу, о рождении Которого так чудесно возвестили им Ангелы.
В это же время во мраке ночи медленно двигался караван верблюдов, ища место, где должен родиться Божественный Младенец.
Из стран дальнего востока, ведомые появившейся на небе новой звездой, возвещавшей им рождение Спасителя мира, многие месяцы шли путники по выжженным солнцем долинам, по песчаным безводным пустыням к далёкой Иудее, чтобы поклониться рождённому Богу-Христу. Вот и перед ними пещера - над ней стоит неподвижно ведшая их звезда.
Всадники в богатых одеждах сошли с верблюдов, на их красивых, но изнурённых лицах видны следы тяжёлого и длинного пути. Взяв дары, они прошли в пещеру. Их было трое - три мудрых царя далёких стран, три волхва, посвятивших себя познанию Божественной мудрости.
Сияние Божественного света, исходящего от Младенца в яслях, коснулось их, и неземное счастие отразилось на их благородных лицах. Трепетом веры зажглись их сердца, и со славословием на устах они склонились перед Божественным Младенцем - перед Богом-Христом, сложив к ногам Его священные дары: золото, ладан и смирну.
Золото - как Богу Царю, властителю жизни; ладан, как Сыну Бога - Искупителю греха мира; смирну, как воскресшему Богу - Победителю смерти...
Дети, не сводя восхищённых глаз с бабушки, внимательно слушали рассказ.
Особенно ярко переживала его Таня.
- Как хорошо, бабуня! Так хорошо, что жалко, что я не жила в то время, - тихо сказала она, целуя бабушку.
Присмиревший шалун Вова смотрел на голубую лампаду перед образом Пресвятой Богородицы.
*
Всадники, один за другим, медленно двигались по заметённой вьюгой лесной дороге. Ноги лошадей глубоко вязли в рыхлом снегу, а колеблющийся покров метели бил в глаза. Николаю Павловичу казалась бесконечной эта лесная дорога, и он в душе негодовал на себя, что при первых же порывах метели не выехал на встречу жене... Его душу стал охватывать страх. Скорее ехать нельзя, - а надо достигнуть равнины и дороги, ведущей из города, до наступления сумерек!
Ветер почти стих, когда Николай Павлович и его двое спутников выехали, наконец, из леса на холмистую равнину. Снег падал редкими хлопьями с начинающего уже освобождаться от туч вечернего неба. Перед ними открылась покрытая сугробами равнина... Вьюга сравняла и покрыла своей пушистой пеленой признаки дороги и кусты, росшие по её обеим сторонам! Что делать, как ориентироваться! Раздумывать нельзя! Придётся ехать наугад!
- Господи, помоги, помоги, - шептал он, крестясь.
Его спутники следовали его примеру. Глядя на небо, все истово и набожно крестились.
- Ну, с Богом, трогай!
- Небось, барин, найдём барыню! Смекаю я, надоть направить лошадей влево - там дорога загиб крутой у Гришухина делает... Дай-ка я первой поеду, - сказал Егор. И тронул свою лошадь.
Николай Павлович пристально вглядывался в каждый сугроб, - но нигде не было признаков застрявших саней с лошадью. Если даже снег их глубоко покрыл, то ведь не с головой же лошади?!
- Гляди-ко, барин - словно шест! Никаких их на поле никто не ставил! Уж не барыня ли твоя знак нам показывает?
- Верно, Егор! Это Василий Яшму отпрёг, а оглобли саней вверх поднял - молодец парень! Едем скорее!!!
Но быстрее идти лошадям было невозможно. Шаг за шагом приближались всадники к указанному Егором месту. Николай Павлович буквально горел от нетерпения... ему казалось, что каждый миг грозит гибелью его любимой жене.
Наконец, они были в нескольких шагах от сугроба. Не в силах сдерживать себя, Николай Павлович соскочил с лошади, но тут же завяз в рыхлом снегу. С усилием он снова сел на лошадь и стал кричать.
Никто не откликался. Что это значит? - быть может, поздно, и жена задохлась под снегом. Отчаяние готово было захлестнуть всё его существо, как из сугроба показался Василий. Голова его была завёрнута в башлык, и в узкие щели едва-едва были видны его глаза.
- Господи, Царица Небесная, Владычица, не допустила умереть, спасла! Барин! - Барыня-то под сугробом, сидит, и такая белая, ровно помирать хочет… - простонал он.
- Савелий, Егор, живо лопаты!!!
Когда дружными усилиями они откопали сани, в которых полулежала, почти в обморочном состоянии, жена Николая Павловича, его «ненаглядная Соня», он, рыдая, стал согревать её холодные бледные руки своим дыханием, тереть её щёки и очищать её от снега.
Через несколько минут она открыла глаза; увидя мужа, слабо улыбнулась, ещё не понимая, что с ней...
С большим трудом 4 лошади цугом тащили по рыхлому снегу вытащенные из сугроба сани, в которых сидела, склонившись на плечо своего мужа, нежно и бережно её поддерживающего, уже почти совсем пришедшая в себя Соня.
- Это истинное чудо - помощь Бога, - тихо говорил он ей, - опоздай я на час!
- Да, - прошептала она, - милость Пресвятой Богородицы, в святой Сочельник.
- Что ты вынимаешь из мешка, что приторочил к седлу? Я видел: ты свёрток бросил ужо один, а теперича зенькаешь по сторонам, чтобы спустить другой. Что ты надумал, а? - спросил Савелий Егора.
- Для зверья - волкам на ужин. У Липова-то, объездчик говорил давеча, стая их появилась, а Липово-то всего в пяти верстах отсюда буде, а волку, что пять вёрст - ровно один шаг... Видишь, морозить сильно зачало. Ежели наст ляжет на снегу, то так они и пойдут с голодухи-то по полю и по лесу рыскать. Так я у резала-то, у мясника деревенского, всю несъедобу взял от убойны, что он к празднику приготовил, почти с семи телят, да со свиней тоже. Теперича ежели волк-вожак в поле покажется - дух убоины почует и завоет - и своим воем всю стаю соберет... а стая-то зачнет грызню с голодухи, а мы за эфто время уже далече! Ружьё-то што, - сказал он, показывая на ружьё, висевшее у него за плечами. - Ружьё ещё осечку даст, а дух несъедобы без промаха...
Когда, наконец, сани остановились у дома - был уже вечер. На ясном морозном небе не было ни одного облачка. Ветер стих.
Окно в детскую не было закрыто ставнями, и через тюлевые занавеси была видна белокурая головка.
- Танюша ждёт тебя, - сказал Николай Павлович.
Не успел он взяться за ручку двери, как она широко распахнулась, и Танюша в одном лёгком платьице с криком: «Мамочка, мамочка, родная! Это Богородица спасла тебя», - бросилась к матери…
Над запорошенными снегом елями аллеи теплилась, как небесная лампада, вечерняя звезда.