Приняв эстафетную палочку из рук благодатного лета, Осень с опьяняющими чарами постучала в дверь Кухистана. Мучительно долгое время слушала эти нерешительные «околокалиточные» стуки Природа Кухистана. Убедившись в том, что за дверью стоит Осень, Природа оживилась. Словно скатерть-дастархан, она выстлала свой подол под ее ногами с возгласом: «Добро пожаловать в наши края, Осень-чародейка! Пируй и господствуй до истечения срока! Ты и меланхолия, и жатва, и раздумье, и веселье! Ты и «припасиха», и «невеста золотая!»
Потеряв голову от похвальных слов, «голубушка Осень» радовалась до такой степени, что ее округлившиеся золотистые щеки чуточку зарумянились. Как любящая мать, она подходила к каждой травинке, ласкала каждый куст, навещала каждое дерево. Вольготно гуляла она около нор лисиц и гнезд птиц. Ее не пугали ни логова волков, ни берлоги медведей. Почувствовав себя полноправной хозяйкой в здешних местах, Осень с упоением наблюдала, как с ее появлением в высокогорье ожиревшие сурки уходят в спячку в норы-лабиринты под сопками. Не ускользнули от ее взора и слегка «озолотившиеся» листья памирских берез-дегз. Недалеко от березовых рощ готовили себя к зиме тополиная и ивовая рощи. Подготовка листопадных растений к зиме не похожа ни на что. Это не спешка и беготня человеческая. Скорее всего – это невидимый растительный Разум или, говоря устами эволюционеров - это долгий, предварительно взвешенный процесс, в ходе которого растения, как бы прощаясь с «хламом», при слабом дуновении ветра освобождают себя от листьев. Под конец «бесстыдно оголившиеся» дерево и вовсе выбрасывает всю ненужную «желтизну-желтуху».
В Кухистане каждое дерево по-своему наряжается в осеннюю одежду. Листья тутовника сразу же желтеют и опадают. Вишневый сад, наоборот, краснеет, будто пожарище. Черешни-гиганты преображаются в желто-оранжевый окрас. А вот листья облепихи приобретают совсем иной цвет: они становятся темно- серебристыми. При наступлении первых сильных холодов кусты облепихи выбрасывают мелкую листву, оголяя ветки с желто-оранжевыми ягодами. До конца многоснежной зимы ягоды будут висеть над кустами, становясь превосходным кормом для кекликов и ворон, уларов и сорок. Темно-зеленые листья и плоды груши кайон к осени буреют. Листья яблони себрахт становятся бледно-желтыми, ломкими и легкими; танцуя и кувыркаясь, они с ветром разлетаются повсюду. Кухистанцы - млад и стар, вооружившись длинными метлами, убирают опавшую листву и сушат ее под навесами и на плоских крышах домов. Зимой сухие листья вместе с соломой идут на подстилку в хлевах для крупного рогатого скота. Скотина кухистанцев давным-давно вернулась с летовок и теперь флегматично жует сочный корм в кормушках. Собранный урожай хозяйственных кухистанцев уже находится в подвалах и амбарах.
Будто невеста-красавица Осень расхаживала по всему Кухистану. Глядя вокруг себя и удовлетворившись увиденным, Золотая Осень громким голосом воскликнула: «Как все рады видеть меня снова: и люди, и животные, и растения. Короткие мои дни - благодатные, а длинные мои ночи - чудесные. Я - Осень благоухающая! Я - королева всех времен года! Я любима и любвеобильна! Я - Осень!»
Хвастаясь своей грацией и красотой, опьянев от внезапной эйфории, Осень вдруг начала громко смеяться:
- Ха-ха-ха!
Раскаты эха от смеха Осени-хвастунишки доносились далеко-далеко. Немного погодя эти гулкие звуки прекратились, и неизвестно откуда до Осени донеслись жалобные звуки и стоны:
- И-и-и!
- Ай-ай-ай!
- Ой-ой-ой!
Это был плач! Точно, плач! Горестный и естественный, а не искусственный и артистичный. Осень забеспокоилась, занервничала. Она сразу же помчалась туда, откуда доносились стоны.
Стонало дерево грецкого ореха. На вид дереву было больше ста лет. Дерево было крупное, с толстым прямым стволом. Ветки, веточки и побеги этого огромного дерева образовали раскидистую крону, которая давала прохладу и тень путникам и караванам, идущим по дороге в ущелье. Неприхотливое дерево росло среди огромных, покрытых лишайниками, камней, под висячим деревянным арыком-канавкой, искусно вмонтированным над обрывистой скалой. Из боковых стен канавки кое-где струилась вода, и на своем пути, образовав борозды, она стекала прямо к дереву. Диву далась Осень, увидев это терпеливое дерево, больше века живущее в Богом забытом ущелье. Непонятно для Осени было одно: отчего дерево горевало?
Подкрадываясь к нему, пестрохалатная Осень мелодично и понимающим голосом сказала:
- Добрый день, Орешек! Отчего ты такой грустный, милый ты мой? Все рады видеть меня, а ты наоборот - грустишь и стонешь. Это тебе не к лицу. Ты такой сильный, выносливый, а воля у тебя слабее бледнолицей и изнеженной березы.
- Ох, если бы кто-нибудь знал, как плохо мне.
- Орешек коренастый! Не мучай меня. Поделись со мной своим горем, ведь это я – Осень золотая!
- Осень золотая! Ты мила и добра. Ты не суровая, как зима и не жгучее, как лето. Ты прекрасна, но...
- Что, но? Ты что-то не договариваешь, Орешек столетний.
- Прости меня, Осенюшка, но, если честно признаться, все мои страдания связаны с твоим приходом.
- С моим приходом? Что за вздор?
- Осенюшка, так оно и есть. Я не преувеличиваю, но каждую осень я живу как в кошмарном сне.
- О, Орешек! Богатырь и красавец! Не мучай меня и расскажи мне, пожалуйста, да побыстрей, в чем я провинилась пред тобою.
Тяжело вздыхая, Орешек грустным тоном начал свой рассказ:
- Лет сто десять тому назад сорока-воровка в своем клюве принесла мое созревшее ядро из таджикского кишлака Буни в афганский кишлак Шедуж. Сначала сорока хотела полакомиться мной в кишлаке, но, передумав, почему-то принесла мое ядро сюда и зарыла под почвой. Никто не знает, почему она так поступила. Может быть, она была сыта, а может, она припасла меня на « черный день». Во всяком случае, позабыв про меня, она дала мне жизнь, за что я ей очень благодарен. Вырос я не болезненный, благо родниковая, животворная вода орошала почву вокруг меня. Летом здесь паслись стада овец. В жару эти немые животные спали под моей тенью. Мне было весело, когда симпатичные овечки отдыхали вокруг меня. Увидев мое одиночество, благодарные овцы удобряли меня навозом. Так я мирно жил, пока не начал плодоносить. Однажды осенью мальчишки-пастухи увидели мои только что созревшие плоды. Пастухи были маленькими и не могли достать орехов с веток. Эти глупые дети начали кидать в меня камни. Большие и маленькие камушки не попадали в цель и этим вызывали смех и раздражение у пастушат. Измученный и израненный, я не мог остановить мальчиков, потому что они не понимали мое страдание и мой язык. С тех пор прошло много лет, и вот я – Орех, проживший больше века на земле, каждую осень страдаю от рук пастухов-озорников. Наверное, я смирился бы со своей судьбой, если бы в один из прекрасных осенних дней не услышал разговор двух иностранных туристов. Туристы-альпинисты облюбовали здешние горы. А спускаясь с них, они отдыхали под моей тенью. Увидев вокруг меня массу поломанных веток, кусков недозрелых околоплодников и зеленых листьев, один из них с отвращением сказал:
- Варвары, эти афганцы! Орех еще не созрел, а они поспешно их уже собрали и как?! Ты только посмотри, Мишель, на землю, устланную побитыми ветками и зелеными листьями на длинных черешках. У нас, в Италии, орехи собирают тогда, когда они полностью созревают. Затем их сортируют, обрабатывают, а уж потом пускают в продажу.
- Тото, итальянские садоводы правильно поступают, потому что они не пережили такую жестокую и долгую войну, как афганцы. Вы – итальянцы, живете припеваючи, а не в нищете, как бедные афганцы.
- Ужасно! Это так ужасно, когда видишь такую сцену. Будто это не дерево, а убитое живое существо.
С тех пор я плачу ежедневно. Плачу от того, что я дикорастущий. Местные люди меня не сажали, не подкармливали, а ждут от меня хорошего урожая. Я так завидую ползучей повилике. Был бы я без корней и имел бы усы-присоски как у повилики, я давным-давно бы пересек границу и перебрался на свою родину. Отсюда до Таджикистана не такое большое расстояние: переплыть речку, а там рукой подать, и ты дома. Мне здесь одиноко и грустно. Самое страшное то, что вытворяют со мной осенью парни-пастухи. Самые смелые из них забираются на меня до самой вершины и длинными палками бьют меня прямо по макушке. Не щадя молодых побегов и ветвей, они этими палками ударяют там, где спрятаны спелые орехи. С того дня, как я услышал разговор туристов, места себе не нахожу. Горе мне, горчайшее! Был бы я молодым саженцем, я бы попросил добрых людей выкорчевать меня отсюда и пересадить где-нибудь в Италии. Там я чувствовал бы себя живым и полезным растением. А здесь? Каждый год, когда приближаешься ты, в моей жизни наступает черная полоса. Весь израненный осенью, я только весной прихожу в себя. Летом я немного подкрепляюсь, но осенью опять со мной происходит то, что бывает каждый год. Вот почему я не симпатизирую тебе, Осень золотая!
- Не горюй, Орешек многострадальный. Где родился, там и пригодился. Я уверена, придет время, и тебя больше никто камнями и палками не будет бить. Еще я более чем уверена, что придет время, когда твои плоды будут собраны добрыми руками в корзины.
Оптимистично настроенная Осень напевала Ореху стихи таджикской поэтессы Зебунниссо:
Навмед набояд шудан аз гардиши айём, (Безнадежным не должен ты стать от круговорота мира)
Хар шом ки ояд зи паи он сахаре хаст. (За каждым закатом обязательно придет рассвет)
- Спасибо тебе, Осенюшка, за добрые слова. Я больше не буду ненавидеть тебя. Ты не виновата. Нищие пастухи и бедные дехкане тоже не виноваты. Виноваты война и те, которые ее начали. Не было бы войны, не было бы этой ужасающей нищеты, воцарившей в этих краях.
- Я люблю тебя, Орешек! Жизнь прекрасна! Я верю в то, что когда-нибудь Афганистан станет Бихиштистаном (страной-раем).
- С Богом, Осенюшка!
- С Богом, Орешек!