В первых числах апреля к нам в клинику привезли нового пациента. Это был высокий мускулистый мужчина лет 30-ти. У него были редкие волосы, шершавая неприятная на ощупь кожа, но совершенно удивительные светло-зеленые глаза.
Несмотря на внешнюю массивность, мужчина был слаб и очень податлив. Возможно, его привезли в тот момент, когда он уже был накачен наркотиками.
В два часа ночи вся клиника проснулась от диких криков, совершенно звериных воплей. Это был тот самый мужчина.
- Элла? Что это?
- У Алекса, ну, у новенького, кластерные головные боли. Ему сейчас совсем ужасно.
- Кластерные боли? – я первый раз столкнулась с таким медицинским термином.
- Детка, тебе лучше даже не знать, что это. Он употреблял чрезмерное количество кислоты, алкоголя, еще и курил. А теперь его накрывает от этих безумных болей.
Крики словно передавали мне боль Алекса. По телу ровными рядами пробегали мурашки. Минут 40 спустя боль отступила, и он уснул. Но меня сон не мог одолеть до самого утра. Я просто лежала, слушала какую-то неестественную тишину, изредка перебиваемую пьяными подростками, и смотрела в потолок. Мысли мои плавали у двух очаровательных островов, имена которым – Дакота и Натали. Как мне хотелось их видеть прямо сейчас! Обнять и не отпускать больше никогда в жизни, переживая вместе с ними и удачи, и поражения. О, Дакота! Как безумно я скучала по ней каждый день своей жизни…Как я скучала по нашим долгим разговорам, по чаю, которым она поила меня, по ее всегда уместному умничанию, по ее крепким настоящим объятиям…Мне совершенно остро не хватало друга. Никакие таблетки и терапии не могли бы дать такой эффект, как простое общение с другом. Так, с застывшим морем размышлений, я уснула около пяти утра и проспала до восьми – время подъема.
День шел легче, чем обычно, но избавиться от навязчивой мысли - накуриться до смерти, было все еще очень трудно. Всё текло как обычно: таблетки, еда, физкультура, свободное время, еда, таблетки…Но всю эту будничность и мою дальнейшую жизнь в целом, резко поменял один внеплановый случай.
После обеда, когда большинство пациентов разошлось по комнатам, а некоторые (преимущественно женщины) пошли в общую комнату для просмотра любимого сериала, я пошла в маленькую галерею.
Галерея эта находилась прям на территории клиники. В ней были собраны благотворительные картины художников, известных в очень узких кругах. Мне нравилось ходить по ней и долго смотреть на уже выученные наизусть картины. А еще мне нравился тот факт, что галерею никто не охранял, и можно было хоть ненадолго почувствовать мнимую свободу. Обычно я бродила по ней одна, но в этот раз меня ждал сюрприз.
Возле большой и весьма уродливой репродукции Боттиччели «Оплакивание Христа» стоял тот самый новенький Алекс.
- Привет. – я остановилась в проходе. – Я не помешаю?
- О, ну что ты. – мужчина повернулся ко мне лицом. Несмотря на слабость и тяжелую болезнь, лицо его было светлым и красивым, а глаза сияли как хризолиты, залитые солнцем.
Я подошла к нему и ответила на его улыбку.
- Что ты думаешь? – он указал на картину.
- Весьма уродливая фальсификация. – я пожала плечами.
- Да, она не красива, но и оригинал не особо впечатляет.
- Что ты?! Тебе не нравится Боттиччели?
- Нет.
- Ну и почему?
- Он всю жизнь летал в облаках, прозрачных, как одеяния Муз в его «Весне». Ну посмотри на этого Иисуса...Посмотри на скорбящих женщин, которые фанатично обхватили его…Всё это так…призрачно…Хотя, впрочем, они, вероятно, любят его. – он повернулся ко мне. – А тебя кто-нибудь любит?
- Да. – я ответила, даже не задумываясь.
- Откуда ты знаешь?
- Я просто…просто знаю.
- Значит, когда ты умрешь, кто-то будет скорбеть по тебе?
- Что? – его вопросы были неожиданными и странными.
- Будет кому-то грустно, когда ты отправишься к Нему? – он махнул головой на картину.
- Я пока не горю желанием встретиться с Ним.
- Но ты же не знаешь, когда Он захочет увидеться с тобой. Думаю, ему там совсем скучно.
- Скучно?
Зеленые глубокие глаза Алекса сверкнули.
- Ну да…Он смотрит на нас, наблюдает, изучает, проверяет, а потом, найдя нечто интересненькое, протягивает руки и забирает к себе.
- И что потом?
- Ну как что, усаживает в огромное белое кресло в своем гигантском белом кабинете, подпирает голову руками и задает вопросы.
- Какие?
Мужчина посмотрел на меня как на душевнобольную.
- Откуда же я знаю? Всё, что взбредет в Его патлатую голову, то и спрашивает.
- Ты знаешь, каждую минуту в мире умирает огромное количество людей. Что же, они в очереди стоят к Нему на разговор?
- Как тебя зовут?
- Николет.
- Николет, какие еще очереди? Ты разве не знаешь, какой Он шустрый. – Алекс рассмеялся. – Ха! Создал весь наш огромный мир всего за 7 дней! Ему хватает секунды, чтобы понять – стоит человек его внимания или нет. А из тысяч умерших по-настоящему внимания достойны единицы…
- И что с людьми происходит потом? – я задавала ему такие вопросы, на которые никто не знает ответа, но он говорил уверенно и ясно.
- Ну как что, потом они отправляются к Единому Богу, который вытаскивает души, а тела выбрасывает на огромную небесную свалку.
- Что за свалка такая?
- Ну, вероятно, отдельная огромная комната.
- А когда комната заполняется до краев, куда тела отправляются?
- Ну Николет, как же куда?! Во вселенский мусорный бак, конечно.
- Это еще что?!
- Ты задаешь совсем глупые вопросы. Вселенский склад мусора – черная дыра. Тебе пора уходить, Николет.
- Но почему, я ведь только пришла! – мне хотелось дальше слушать его странности.
- Сейчас у меня начнутся боли, а когда со мной это происходит – я не совсем вменяем.
- Давно это у тебя?
- Пять лет уже.
- А что случилось? Как это началось? – вопросы лились из меня бурлящим потоком.
- Всё было прекрасно, я жил со своей женой, по воскресеньям ходили в гости к моим родителям и младшему брату, регулярно посещали церковь и вообще вели тихую семейную жизнь. А потом родители и брат погибли. Никакая любовь мне не помогла. Я был зол на Него, я ненавидел Его. Начал пить, моя Линда ушла от меня, потом удобно присел на кислоту. Удивительно, как я до сих пор жив. Видимо, я Ему совсем не интересен. – Алекс ухмыльнулся. Вдруг лицо его исказилось болезненной судорогой, он быстро повернулся ко мне и взял меня за руки. – Но ты…Ты никогда не отворачивайся от веры, потому что он знает, что делает, Николет…он знает…Я так много пропустил, а мог бы всё исправить. – Его, словно молния, ударила еще одна судорога. – Николет, по мне некому скорбеть, потому что истинная скорбь она от любви, а нет в мире человека, который любил бы меня так, как они любят Иисуса. – Алекс снова посмотрел на картину и задержал на ней взгляд.
Мужчина сжимал и разжимал кулаки. Было видно, что он терпит и борется.
- Николет, сколько бы трудностей ни было, ты не должна никогда сдаваться…Слышишь? Никогда! Чёрт! – Алекс закричал от пронизывающей боли, я отскочила назад, но сразу вернулась обратно. Он посмотрел в небо и ухмыльнулся. – Ну дурак я, да! Но неужели такой неинтересный дурак, а?!
- Алекс… - я дотронулась до его плеча.
Мужчина смотрел вверх и беззвучно шевелил уже побелевшими губами.
- Николет…Это для тебя… Запомни каждое слово…Слушаешь?
- Да, да!
- Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше…
- Я…я не понимаю…Алекс?
Его лицо становилось все белее и только глаза не теряли своего живого цвета.
- Мои страдания переходят в утешения…я чувствую…я передал это тебе и это самая счастливая минута за последние пять лет…теперь и у тебя это есть…не потеряй, Николет, береги это возле сердца…
И снова крик…И только сейчас в этом вопле я услышала не столько боль физическую, сколько боль душевную – совершенно неизлечимую. Алекс впился ногтями в мою руку, упал на пол и потащил меня за собой. В следующую секунду мужчина резко выпрямился, глаза его сверкнули и из них потекли слезы. Он улыбнулся. Еще одна судорога пробежала по всем закоулкам его тела, и он мёртвый упал на мои колени. В это же мгновение в решетчатые окна галереи тонкими струйками повалил солнечный свет, а вместе с ним и врачи с охраной. Лучи накрыли бездыханное тело мягким светом, а врачи – холщовой простыней.
Когда его уносили, я снова взглянула на уродливую репродукцию и тут, совершенно неожиданно для самой себя, заметила невероятное сходство между Алексом и мертвым Иисусом. Из моих глаз покатились слезы.
Элла пришла за мной, чтобы отвести в комнату. Я была рада видеть ее. Она обняла меня, увидев слезы.
- Это ничего, Ники…Ведь он очень мучился…он…
- Кем он был, Элла?
- Ну, до наркотиков он преподавал рисование в хорошей частной школе, а потом стал дешевым фальсификатором. Так вот же его полотно. – Элла указала на ту самую репродукцию Боттиччели.
После слов Эллы мои руки сами сложились в молитвенное положение, которое было для меня совершенно непривычным, а из глаз неслышно текли слезы, падая и растворяясь на одежде. Я не знала молитв, но слова, пусть одни и те же, являлись передо мной бегущей строкой. Я простояла возле его картины около часа. И мои злость и непринятие превратились в любовь. Я искренне скорбела по человеку, которого знала полчаса, но которого полюбила всей душой, потому что он сыграл одну из самых важных ролей в моей жизни. Благодаря этой галерее, уродливой репродукции, и, конечно же, зеленоглазому художнику Алексу, моя душа проснулась от долгого неприятного сна, стряхнула накопившуюся пыль и приготовилась к полному возрождению путем переживания страданий и накопления любви.