ИЗАБЕЛЛА
Изабелла была совсем юной, когда, наделив свою дочь красотой, умерла её мать, покорившая в своё время сердце Стояна Бончева. Они жили в живописном оазисе недалеко от Мёртвого моря – известной достопримечательности еврейского государства. Девочка росла, не знала ни в чём отказа. Каждый её каприз удовлетворяли многочисленные работники, состоявшие на службе у отца. Целая армия учителей и воспитателей давали Изабелле основы грамоты, этики и многое другое, что могло бы пригодиться будущей женщине-матери в жизни. И надо отдать ей должное, Изабелла была способной ученицей. Отец пророчил дочери блестящую карьеру. Но даже самые лучшие педагогинаставники не могли дать Изабелле материнского тепла. И хотя отец очень любил дочь, баловал иногда вещами довольно дорогостоящими, но заменить мать не мог.
Сколько помнит своё детство Изабелла, отца подолгу не бывало дома. Он никогда не распространялся о своей работе. Оставаясь одна, несмотря на большое окружение прислуги, Изабелла всё чаще и чаще чувствовала себя одинокой. Может быть, в силу этой причины она увлеклась конным спортом и особенно музыкой. Общение с лошадьми, этими удивительными и умными созданиями, давали юной леди удовлетворение, а музыка уводила её в сказочный мир грёз. Она часами могла сидеть за фортепиано, играть полюбившиеся мелодии, пыталась импровизировать и сочинять собственные произведения.
Когда ей исполнилось двенадцать лет, отец отправил её в далёкую Англию продолжать учёбу в престижном колледже. Новая среда, однокурсники, девчонки её возраста несколько скрашивали одиночество, но спартанские условия пребывания в колледже не способствовали формированию у неё доброты, сострадания, самопожертвования, порядочности, любви ко всему окружающему.
При редких встречах отец замечал отчуждённость у своей дочери, пытался всячески развлечь её, знакомя с многочисленными достопримечательностями Туманного Альбиона. Изабелла теплела, но ненадолго. Тепло улетучивалось сразу после отъезда отца.
Однажды в один из приездов, отец поведал дочери о каком-то загадочном человеке, родившемся вполне взрослым и, самое главное, умным и талантливым. Сейчас это чудо двадцать первого века строит по его заданию в далёкой России завод самой современной технологии. Но более удивительно то, что это чудо природы ростом меньше самого маленького лилипутика.
– Папа, о ком ты говоришь? Такого не может быть! – воскликнула поражённая услышанным Изабелла.
– И тем не менее, доченька, это так. Кстати, наши газеты в своё время писали об этой сенсации.
– Прости, папа, но я не понимаю, как можно родиться сразу говорящим и тем более взрослым? – чувствовалось, что Изабеллу заинтриговало сообщение о загадочном человечке.
– Это уникальный и, наверное, единственный случай за всё время существования человечества. Пусть учёные ищут разгадку, а мне одному из пер-вых удалось заполучить и воспользоваться талантом маленького гения, – Стоян, сам не зная почему, поведал дочери тайну, узнав о которой в России, ему грозила тюрьма. Но слишком далеки друг от друга берега Англии и российский город Цыбулёвск. У него надёжная крыша, непререкаемый авторитет и, кроме того, он не собирался держать Митяя у себя в “Бастилии” всю жизнь. Как профессиональный разведчик, к тому же процветающий бизнесмен, завладев строящимся заводом, он переправит его в Израиль. В этом Стоян ничуть не сомневался.
– А кто его мама? – любопытство у Изабеллы нарастало.
Вспомнив Цыбулёвск, Стоян широко улыбнулся:
– Его мать, доченька, вполне нормальная женщина. Хотя как мать она тоже необычна. Ты не поверишь, но она в сроки, не отвечающие ни одному научному постулату, родила восемнадцать детей. Одного за другим, через шесть месяцев. И все мальчишки, все на одно лицо.
– Не может быть!!! – подскочила Изабелла.
– Но это действительно так. Никто иной, как англичане, занесли этот феноменальный случай в Книгу Рекордов Гиннеса. Кроме того, мать этих мальчиков, её зовут Анна Евдокимовна, очень богатая женщина, владелица всего движимого и недвижимого имущества города. Это по её приглашению я занимаю солидную должность главного архитектора и строителя. С моей помощью и непосредственно при моём участии русские из провинциальной деревни построили великолепный город.
Изабелла никогда не обращала внимания на акцент, с которым говорил отец по-русски. У себя на родине они общались на иврите, а здесь – на английском. Но отец, готовя будущее дочери, обучал её и русскому языку. И сейчас, повествуя о далёком Цыбулёвске, чудо-гении и чудо-матери, он говорил по-русски, но явно с акцентом непонятного ей языка.
– Папа, а что у тебя за акцент, когда ты говоришь по-русски?
Стоян удивился наблюдательности дочери. Он знал свою агентурную кличку "Грузин", знал и то, что её он получил именно за свой грузинский акцент, корни которого уходили в прошлое.
Тогда их семья жила в болгарском городе Пловдив, населяли который, в основном, болгары и русские. Но была среди них и грузинская диаспора. Поскольку грузинам постоянно приходилось общаться с местным населением, славянорусский язык вошёл в их обиход. Вот тогда-то он, Стоян Бончев, и перенял привычку грузин говорить по-русски с национальным акцентом. Всё это в двух словах отец объяснил дочери, естественно, не намекая на свою агентурную кличку.
Всё, что услышала Изабелла от отца в Лондоне, настолько поразило её воображение, что она воспылала желанием побывать в далёком российском Цыбулёвске и, если не познакомиться, то хотя бы повидать ставшую известной всему миру многодетную мать, а главное – чудо-человечка.
Приближались каникулы, которые она обычно проводила у себя на родине. Почему бы не провести их в России? Она присела отцу на колени, ласково обвила его шею руками:
– Папулечка (так называла его, когда надо было выпросить что-то хорошенькое), а нельзя ли мне провести каникулы у тебя в России?
Стоян нисколько не удивился просьбе дочери, хотя никогда не вынашивал такой мысли. Проблем с оформлением визы и прочих, необходимых для формальности документов, не было. Может, для неё и лучше будет – хоть как-то поразнообразит свой досуг и к тому же всё это время она будет рядом с ним. А как агент он рассуждал: семейная идиллия как ничто лучше обеспечит его надёжность от сыщиков Тарасова.
Внутренне он дал согласие, но на всякий случай (очень не хотелось лишних хлопот!) попытался разубедить дочь:
– Изабелла, доченька, а тебе не скучно будет в необычной обстановке? Русские люди, конечно, неплохие люди, но они живут по своим законам, таким, которые расходятся с нашими представлениями.
– Ну, папа, папулечка, – Изабелла пустила в ход все свои аргументы, – ты ж ведь уживаешься с этими русскими!
– Уживаюсь… хотя иногда и вопреки своим убеждениям.
– Вот и я уживусь! – парировала дочь. – Да ты не беспокойся, я не буду ни в чём тебя утруждать. Я уже большая и самостоятельная.
– Ну, не во всём. (Изабелла почувствовала в голосе отца нерешительность).
– Папулечка! Единственный мой! Ради бога возьми меня с собой, ведь я так люблю тебя! Мне надоело все каникулы проводить среди наскучивших людей, – последние слова она произнесла почти плачущим голосом, чем окончательно обезоружила отца. Стоян любил красавицу-дочь, постоянно баловал её, почему бы не исполнить и эту её прихоть.
– Ладно, ладно… не плачь… договорились, – погладил Изабеллу по кудряшкам. – Но при условии никаких самостоятельных действий не предпринимать. Запомни: там другое государство, другие законы.
– Конечно, конечно, папулечка! Я всё буду делать, как ты велишь, – радости Изабеллы не было предела.
Разрешив своей дочери встречаться с Митяем, отец строго-настрого проинструктировал её, о чём можно с ним говорить. После каждой встречи Изабелла должна была информировать отца. Только на таких условиях ей разрешалось бывать у главного архитектора стройки – маленького, но необычайно талантливого человечка.
Первые впечатления от России, Цыбулёвска, а особенно от маленького гения Митяя нисколько не охладили её чувств, а наоборот возбудили ещё больший интерес к ним.
Не остался равнодушным от первой встречи с Изабеллой – девочкой из-за границы – и Митяй-Русий.
ДЕЛА СЕРДЕЧНЫЕ
Русий, хотя и родился человеком необычным во всех отношениях, но анатомически ничем не отличался от собратьев Гомо сапиенс. Как и у всех людей, у него было сердце – маленькое, пропорциональное его телу. Но чувства, присуще этому органу, ему не были чужды. Вдали от семьи в условиях пребывания, навязанных ему похитителями, Русию пришлось работать в исключительной обстановке. И хотя его мозг горел от миллионов разных решений, сердце оставалось холодным. Так продолжалось до тех пор, пока он не познакомился с Изабеллой. Она понравилась ему сразу. Может, потому, что до сих пор не приходилось встречаться с лицами женского пола такого возраста.
В родительском доме его окружали братья и женщины в лице матери, бабы Кшыси, поварихи Фёдоровны и прочей прислуги женского рода.
Красота Изабеллы поразила Русия. Его крошечное сердце забилось в маленькой груди. Русий почувствовал, как краска заливает лицо. Впервые за всё время существования он устыдился своего роста и не знал куда деться – так было неловко перед удивительно красивым творением Природы. Тогда, при первой встрече, они обменялись немногословными фразами, хотя больше говорила Изабелла. Она ввела Русия-Митяя в загадочный мир своего детства. От неё он узнал, что где-то далеко-далеко, за семью морями есть страна Израиль и Англия. Девочка тепло отзывалась о своём отце, который для Русия являлся Хозяином и в то же время Похитителем.
Русий работал на её отца как автомат, запрограммированный на сверхмощную нагрузку, и получал от этого полное удовлетворение. Его проект строящегося завода близился к завершению. Хозяин ничем не обижал его, обходился с ним вежливо, а условия для работы создал идеальные.
Всецело отдавшись проектированию завода, Русий ни на минуту не забывал о родителях, обдумывая варианты, каким путём дать весточку о себе. Сложность заключалась в том, что он не располагал индивидуальными средствами связи. Всё, что проходило через компьютер, чётко фиксировалось и лично проверялось Хозяином. Выходить за пределы Центра управления строительством ему запрещалось. Сам Хозяин ни о чём, как о будущем заводе, с Русием разговоры не заводил. Полнейшая изоляция от людей!
С появлением Изабеллы у Русия возникла мысль выйти через неё на связь с родителями. Он ещё не решил, как это сделать, а самое главное не мог ввести понравившуюся ему девчонку в курс событий своего затворничества. Во-первых, неизвестно с какой целью эта красавица приходит к нему, а во-вторых, если Изабелла искренна и пришлась Русию по душе, как можно подвести её, посвятив в свою тайну! Вот почему при первой встрече ему пришлось на многие её вопросы, в том числе и о своём рождении, отвечать уклончиво.
Но с каждой новой встречей Изабелла была всё настойчивей. Недомолвки не устраивали её, тем более от отца она знала, что мать Митяйчика – известная в Цыбулёвске женщина. Её так и подмывало напомнить маленькому гению про этот факт, но строжайший наказ отца всякий раз сдерживал любопытство.
Русию нравилась эрудированность Изабеллы. Она подолгу рассказывала ему об искусстве, литературе, мировых достопримечательностях. Но с особенным упоением говорила о музыке. По её настоянию в кабинете Русия отец установил музыкальный центр. Она часами рассказывала о различных направлениях в музыке, о многих знаменитостях. Самой же больше нравилась классическая музыка. Надо сказать, что в лице Митяйчика она нашла тоже почитателя этого направления.
В одну из встреч Изабелла сообщила Русию, что через пару дней её каникулы заканчиваются, и она должна вернуться в колледж. При этой новости сердчишко Митяя затрепетало: эта девчонка крепко запала ему в душу. Он понимал, что с её отъездом потеряет то немногое, что разгружало его мозг, давало ему усладу и умиротворение. Наконец, с её отъездом он теряет возможность выйти на связь с родителями. Он не знал, как поступит с ним Хозяин после сдачи завода. Скорее всего, его пустят по рукам дальше.
Обдумав и взвесив все "за" и "против", Русий решился. Он поведал Изабелле всю предысторию своего заключения. И попросил её сообщить о месте своего пребывания родителям. Даже то немногое, что поведал о себе Митяйчик, так она не единожды обращалась к Русию, произвело на Изабеллу эффект разорвавшейся бомбы.
– Как же так, выходит, что ты находишься в плену? В плену у моего отца? Но зачем? Почему?! – эмоции захлёстывали девочку.
– К сожалению, это так, – промолвил Русий.
– И твои родители не знают об этом?!
– Я пытался заявить о себе, но похитители забрали меня и скрылись.
– Но почему?! Почему отец прячет тебя и держит как пленника?!
– А разве ты не догадываешься – почему?
– Не вижу никакого смысла.
Русий выдержал паузу, сказал:
– Моя голова, а значит и я, способны делать многие вещи, которые стоят больших, очень больших денег. Насколько я понял, ты ни в чём не нуждаешься, потому что у твоего отца есть много, очень много денег, а с пуском завода их у вас будет ещё больше.
– Но ведь отец очень хороший человек. Я… я попрошу его вернуть тебя домой, родителям. И уверяю, ради меня он сделает это. Я же хочу и дальше поддерживать с тобой отношения, хотя бы по переписке, если ты, конечно, не возражаешь.
– Да я!.. да я!.. – расчувствовался Русий. – Я… я, ну, конечно же, согласен!
В этот момент вошёл Хозяин. Впервые на его лице не было спокойствия. Оно выражало угрозу. Он бесцеремонно взял дочь за руку и, выходя, бросил Русию:
– Я предупреждал, дорогой…
Надежда на свободу провалилась. Нервы Русия, а они, естественно, как и у всякого человека, у него тоже были, не выдержали – и он заплакал. Но не так, как плачут все, а неподражаемым внутренним голосом, в котором были и тоска, и глубокая боль…
"ВЕЧЕРНИЙ ЦЫБУЛЁВСК"
"Вечерний Цыбулёвск" был элитным рестораном, недоступным простому люду. Входной билет в него стоил сто долларов, не говоря уже о ценах и услугах, которые там царствовали. Коренных цыбулёвцев в нём почти не бывало. Основными завсегдатаями были иностранцы, местные бизнесмены и власть имущие.
Под сводами высокого зала при интимном варьете в "Вечернем Цыбулёвске" встречались богатые и очень богатые бизнесмены и предприниматели. В цокольном этаже действовало незарегистрированное казино. Через рулетку здесь прокручивались астрономические суммы. Проигравших никогда не выпускали через входные двери. Их изуродованные трупы потом находили в канализационных колодцах, в тёмных аллеях парка или на городской свалке. Похоже, что кто-то из авторитетов был настоящим хозяином ресторана. Формально же директором его числилась дама, приятная во всех отношениях Глафира Семёновна Грудастая. К слову сказать, Глафира вовсе не была пышнотелой. Наоборот, многие завсегдатаи, познакомясь с ней побли-же, отмечали у неё как недостаток отсутствие этой женской прелести.
Курящая с пелёночного детства, она употребляла только табак и не просто та-бак, а самый что ни на есть злющий – вергун, от запаха которого у окружающих глаза на лоб лезли. Своему шефу, который её уважал за собачью преданность и который брезгливо отворачивался, когда она что-то ему говорила, объясняла свою приверженность к крепкому куреву верностью заветам деда. Тот четыре года кормил вшей в окопах первой империалистической, а перед смертью наставлял её никогда не пользоваться дворянским штучками: сигаретами и вином. Только самокрутка и только “самогоныч”, потому как только они дают жизненную силу!
Зная своё место, которое её кормило, одевало и обеспечивало всеми благами жизни, Глафира умела ладить с любой клиентурой. Особенным чутьём, характерным для женщин её породы, она угадывала грозящую заведению опасность и всегда опережала события. Никакая проверка, а их в ином году бывало не счесть, не заставала Грудастую врасплох. Может, потому, что на верхнем ярусе ресторана была довольно вместительная кабина, лично принадлежавшая Стояну Бончеву – известному в городе авторитету. Никто и никогда не знал, что делается за тяжёлыми занавесями, и никто, кроме самой Грудастой, не знал, что Стоян был спонсором и покровителем "Вечернего Цыбулёвска".
Вот сюда-то с некоторых пор и зачастил журналист "Жёлтого Цыбулёвска" Фёдор Подстрочкин. Он сразу установил тёплые отношения с хозяйкой ресторана. Как мужчина далеко не пенсионного возраста, он был непрочь пофлиртовать с Глафирой. И та, непонятно из каких соображений, а может, по чьему-то наущению, отвечала ему взаимностью. Она сразу поняла, что с жёлтой прессой отношения лучше не портить.
Однажды вечером за стол к Подстрочкину подсел мужчина, в котором журналист безошибочно узнал капитана Егорова, хотя гражданская маскировка не выдавала в нём чекиста, опытнейшего работника ФСБ. Да и кому до этого посетителя дело в шумно гулящей и пьющей толпе!
Новый посетитель волновал только Подстрочкина. Увидеть здесь, за своим столом человека, который не единожды допрашивал его по делу Кузнецовых, не предвещало ничего хорошего. Капитан Егоров заказал подлетевшему официанту самый минимум еды и питья. Он пришёл по делам службы, а на служебные деньги особо не разгуляешься. Мягким, даже ласкающим голосом приветствовал журналиста:
– Моё почтение, уважаемый Фёдор Фёдорович! Рад нашей встрече. Приятного аппетита!
По имени и отчеству к Подстрочкину обращались впервые. Это было приятно. Значит, считают за человека. Не то, что его главный редактор: иначе как унизительным "Хвёдор", не называл.
– Очень рад, – не совсем внятным голосом ответил Подстрочкин. Волнение выдавало его, о чём опытный сыщик сразу догадался.
Успокоившись и осушив сходу бокал виски (в "Вечернем Цыбулёвске" водку не подавали), Подстрочкин решил играть на опережение:
– За Фёдора Фёдоровича благодарю, но не за тем же вы пришли, чтобы рассыпаться в любезностях.
– Разумеется, нет, – Егоров тоже не хотел затягивать разговор.
Подстрочкин продолжал:
– Вы же меня обработали, не оставив, как говорится, живого места. И сейчас какими-то новыми данными я не располагаю. Что вы от меня хотите? – уже с некоторым раздражением спросил журналист.
Теперь на опережение пошёл Егоров:
– Нам стало известно, что у убитого Лёхи исчезла большая сумма денег. Вы были первым и единственным, кто оказался у трупа. Что вы на это скажете, Фёдор Фёдорович?
Подстрочкин поперхнулся. Он не мог сообразить, блефует капитан или действительно располагает фактами.
Молчание затянулось.
– Так как же, господин Подстрочкин?
"Уже в господа попал, – пронеслась мысль, а голова продолжала соображать. – Если действительно узнали, то мои дела плохи. За умышленное похищение улики можно и клетку получить. А если, всё-таки, блефует? Что делать? Что делать?.."
Капитан не торопил. Затянувшуюся паузу он принял за то, что попал в цель. Если так, то надо добивать:
– Успокойтесь, Фёдор Фёдорович. Я помогу вам. – Егоров достал фотографии кутежей Подстрочкина в ресторане, покупок им дорогих вещей и мебели.
Фёдор догадался, что его поймали как глупого мышонка. "Не мог подождать года три-четыре, куда бы делись зелёные… Спрятаны были надёжно…" Он явно недооценил профессионализм чекиста.
– Было дело, что тут отпираться. Но войдите в положение бедного журналиста…
– Да бог с ними, этими долларами, – успокоил его капитан. – Нас интересует не кража. Можете не сомневаться, что мы не станем из-за этого раздувать дело. Мёртвому деньги не нужны, тем более зелёные. Пусть они останутся на вашей совести. Мы рассчитываем на вас, как опытного журналиста, причём известного далеко за пределами города.
Поняв, что гроза миновала, Подстрочкин окончательно успокоился:
– Чем могу служить?
– Для начала посмотрите этот список. Не найдёте ли в нём знакомые фамилии? – Егоров протянул бумагу.
Подстрочкин протёр очки и медленно стал изучать список. Время от времени он делал какие-то пометки. Капитан бегло пробежал фамилии, отмеченные журналистом. Однако фамилия Бончева осталась необозначенной. Это удивило Егорова. Неужели пронырливый журналист никогда не писал об известном цыбулёвском авторитете! Он был так уверен в своём предположении, что другие лица, упоминавшиеся в списке, его не интересовали.
– Хорошо, Фёдор Фёдорович. Мы с вами обменяемся мнениями по каждому из известных вам людей. Попозже и у нас. Не беспокойтесь, конфиденциальность гарантируем. А теперь внимательно прослушайте запись одного голоса – знаком ли он вам? – Егоров включил мобильник.
С первой же минуты Подстрочкин узнал голос человека в чёрном в том злополучном тоннеле. Как и тогда, у него затрепыхалось сердечко. Он на всю жизнь запомнил зловещий грузинский акцент: "Всё, что касается семьи Кузнецова и особенно его последнего сына, для тебя лично и для твоей газеты должно стать запретной темой. Любая информация, исходящая от тебя на этот предмет, может стать последней в твоей жизни." С тех пор журналист часто пытался вспомнить, где он раньше слышал этот голос. Но ведь слышал же! Где?! Где?!
Запись закончилась. Как ни пытался Подстрочкин не выдать своего волнения, Егоров чутьём прожженного сыщика догадался, что снова попал в цель.
Подстрочкин не спешил с ответом. Мысли одна за другой проносились в его голове. Сказать? Не сказать?.. Если сказать, то надо говорить и о деньгах, которые дали ему за молчание. Да и как знать, такие, как тот в чёрном, пойдут на всё, а жизнь-то одна. А если не сказать? А вдруг его проверяют и сыщикам всё известно?! Конфиденциальность хоть и гарантируют, но…
Егоров догадывался, почему журналист медлит с ответом. Он понимал, какие чувства обуревают им. Зная, кому принадлежит этот голос, Егорову не нужны детали. Ему важны всего два слова: "да" или "нет". Поэтому он пошёл навстречу Подстрочкину:
– Судя по вашей реакции, уважаемый Фёдор Фёдорович, вы узнали этот голос.
Сам не зная почему, скорее против собственной воли, Подстрочкин выдавил:
– Да.
– Вот и славненько. – Егоров был доволен. – Спасибо.
Сказав "да", Подстрочкин тысячу раз проклял себя за то, что не сдержался. Но слово не воробей. Уж не ему ли, журналисту-профи, тем более представителю жёлтой прессы, не знать смысла этой пословицы.
Егоров попросил более подробно обрисовать портрет владельца голоса. Каково же было его удивление, когда он узнал, что все приметы носят исключительно поверхностный характер. Высокий, во всём чёрном, в больших чёрных очках. Хотя и в таком фотороботе чекист узнал Стояна Бончева. Заслуживал внимания и намёк Подстрочкина на то, что где-то он уже слышал голос таинственного грузина, но сколь не пытался, не мог выяснить – где. На этот раз Егоров почему-то поверил журналисту, попросив напрячь свою память, ибо всякая дополнительная информация могла стать решающей в деле Кузнецова-младшего.
Подстрочкин пообещал и тут же напомнил о конфиденциальности. Кто его знает, может, сцапают таинственного незнакомца. Его так и подмывало написать статью о том, свидетелем чего ему пришлось быть. Но тут же всплывала угроза: "Любая информация, исходящая от тебя на этот предмет, может стать последней в твоей жизни".
А он ну никак не хотел, чтобы она стала последней в его жизни!