НЕОБЫЧНЫЕ РОДЫ
В отведённый природой девятимесячный срок никто не родился. Никакими окружностями, присущими беременной женщине, Анна Евдокимовна не выделялась, хотя всей своей плотью ощущала, что внутри её чрева зародилась живая душа. Подтвердила это и ультразвуковая диагностика. Правда, плод был необычно малых размеров, но развивался вполне нормально. Гинекологов и акушеров удивляло то, что материнский организм не ощущал никакого дискомфорта, а ещё то, что молочные железы не претерпевали никаких изменений.
Давно прошло положенное время, но тот, кто прилично устроился в материнской утробе, не торопился на свет.
По настоянию лечащего гинеколога собрался консилиум светил акушерской науки. Бедную мать замучили многочисленными тестами, анализами, пропустили через новейшую аппаратуру. Все показатели были в норме. Самое впечатляющее заключалось в том, что своё, так сказать, "послеродовое" развитие плод продолжал в материнском организме. Есть чему здесь удивляться.
Большая часть учёных предлагала извлечь ребёнка хирургическим путём. Смелое предложение высказал молодой профессор, доктор медицинских наук Абрам Иосифович Моше:
– Уважаемые коллеги, давайте не будем торопиться и прибегать к крайним мерам. Организм нашей роженицы, судя по всему, не вписывается в прокрустово ложе медицинской науки. Её организм выдержал надёжное испытание, подарив человечеству семнадцать жизней, причём все они родились в шестимесячный срок, что также противоречит устоям науки. А что, если и в данном случае мы имеем дело с непознанным феноменом? Что я предлагаю. Поскольку наша уважаемая Анна Евдокимовна, хозяйка города, как мать не испытывает болезненных страданий, то давайте повременим, естественно, при самом пристальном и профессиональном за ней наблюдении. При первых симптомах примем решение, к какому методу прибегнуть.
– А что на этот счёт думает сама мать? – поинтересовался один из членов консилиума.
– Если это нужно для науки, я согласна подождать, только убедительно прошу сохранить всё до поры до времени в тайне.
– Конечно, конечно, – поддержали светила. – Мы в этом сами заинтересованы.
На том и порешили…
По-своему осмысливал ситуацию отец будущего ребёнка. Каким-то непонятным чутьём Роман ощущал, что он на пороге нового открытия.
Не раз и не два ему снился один и тот же сон, парадоксальный, но не такой уж утопический: якобы сгусток энергии, отражающий всё его мозговое пространство, воплощался в образе совершенно нормального человека, но очень малых размеров. И что самое интересное, этот энергетический человечек вёл с ним, Романом, вполне взрослые рассуждения, часть из которых помогли академику в реальной жизни.
Вот почему Роман поддержал любимую жёнушку в решении не торопиться с родами. Он максимально оградил Анну от назойливых врачей-гинекологов, договорившись, что обследование она будет проходить один раз в полгода, если другого не потребуют обстоятельства. Докторов это не устраивало, но кто же будет возражать академику, да к тому же отцу семнадцати детей, и не простых, а клонированных…
Шёл третий год, как Анна Евдокимовна не могла разрешиться. Медики сходили с ума. Прогноз профессора Моше подтверждался. Последнее обследование показало, что в чреве матери живёт плод, физическое и умственное развитие которого соответствует вполне взрослому человеку. И при всём том он, этот плод, ничем не беспокоит материнский организм и, что совсем непонятно, – не увеличивается в размерах. Не растёт.
25 января, в Татьянин день, когда в семейном кругу читались стихи Высоцкого, так любимого всеми Кузнецовыми, Анна Евдокимовна вдруг остро ощутила толчок изнутри в нижнюю часть живота. Через пару минут толчок повторился, но уже настойчивей. И как показалось матери, внутренний голос произнёс: "Маманя, мне пора". присутствующий при этом Роман уловил изменение в настроении жены.
– Аннушка, тебе плохо? – обеспокоенно спросил он.
– Кажется, пришло.
– Да ты что! – не сдержал своего волнения Роман.
– Он торопится. Вызывай Степаныча…
РУСИЙ
Акушерка, принимавшая роды, внезапно оторопела. Оттуда, откуда во все времена появлялись новорождённые, слышался отчётливый голос:
– Эй, тётка, чего резину тянешь. Не видишь – я задыхаюсь!
Акушерка посмотрела во все стороны – никого рядом не было. Неужели померещилось?!
– Шевелись побыстрей, рохля! – голос явно исходил из чрева.
Акушерка испуганно закричала:
– Люди! Сюда!
Люди, а это была дежурная бригада, появились моментально:
– Что случилось?
Акушерка, вся трясясь, показала на чрево:
– Там… там кто-то кричит.
И действительно, глас не заставил себя ждать:
– Ну, чего вылупились! Первый раз, что ли, роды принимаете.
Ахнула вся бригада. Такого в своей практике никто не помнил. А роженица лежала как ни в чём не бывало, не испытывая никаких мучений, присущих этому процессу, и даже, похоже, улыбалась.
Тут и врачу стало не по себе. А тем временем то, что кричало, без особых потуг вдруг выскользнуло наружу и хряпнулось на пол. Это был вполне полноценный человек со всеми развитыми членами, большими доверчивыми карими, с сумасшедшинкой, глазами, но такой малюсенький, чуть больше рукавички.
– Всё-таки прозевали, ротозеи, – было первой фразой новорождённого. – Уставились как на икону.
Присутствующие онемели, а медсестра-акушерка потеряла сознание.
Постепенно действительность возвращалась к принимавшей роды. А мальчик-с-пальчик, прикрыв своей ручонкой мужское отличие, грубоватым голосом произнёс:
– Вы что, первый раз мужика голого видите?
– Да как вам сказать, – вступил в разговор врач, – всякое видели, но такого, извините, не приходилось…
Доктор убежал звонить академику, приказав акушерке не показывать матери её народившееся чадо:
– Алло, алло! Роман Романович?!
– Да. А почему такой взволнованный голос? Что случилось?
– Ваша жена родила!
– Как, уже?! И кто же?
– Сын! У вас родился сын, поздравляю! Но он какой-то…
– Что значит "какой-то"?
– А вы приезжайте и сами всё увидите, – доктор повесил трубку.
Бросив все дела, Роман помчался в роддом. А там галдёж неимоверный. Говорили о каком-то странном существе, появившемся на свет от самой Анны Евдокимовны. Не вникая в суть разговоров, Роман вбежал в палату, где лежала его Аннушка. Откуда-то раздался мужской голос:
– А вот и батяня! Привет, папаша!
– Кто это? – удивился Роман.
– Как кто? Ваш сын.
– Да где же он?! И почему он говорит? Разве младенцы говорят?
– Говорят, батя. Да ты не туда смотришь, вот я!
Только сейчас, повернув голову на голос, Роман заметил крошечного человечка, стоявшего на прикроватной тумбочке.
– Ты! Ты – мой сын?! – радостно и удивлённо воскликнул отец, беря новорождённого в руки.
– Спокойно, папаня! – охладил его пыл сынок. – Поспеши обрадовать маманю. Чую, она от радости слух потеряла – никакой реакции.
– Да, малыш, в самом деле… сейчас обрадуем маму, – он спрятал сына в ладонях и, подойдя к Анне, поцеловал в щеку и дипломатично сказал:
– Аннушка, милая, поздравляю тебя с рождением сына!
Увидев любимого человека, Анна потянулась к нему.
– Лежи, лежи, тебе пока нельзя, – успокоил её Роман.
– Я родила! Рома, я родила от нас… Рома, кого я родила? Девочку? Где она? Попроси принести её.
– Ты плохо слышишь? Ты родила мальчика! – смущаясь, как бы не растрогать супругу, Роман протянул ладони со спрятанным в них сыном. Анна, не поняв его движения, произнесла:
– Ромка, не шути! Где малыш?
– Маманя, да вот же я! – не выдержал новорожденный. – Ты что, не видишь?
– Роман, я, конечно, понимаю – ты академик, на всякое способен, но не городить же всякую чепуху. Что это за кукла? Где ты её взял?
– Аннушка, да я не шучу! – улыбнулся Роман. – Вот наш сынуля, – и он поднёс к глазам роженицы её ребёнка. А тот:
– Эх, мама Аня! Обидела ты меня. "Кукла"… Какая я тебе кукла?! Ты не смотри, что я такой маленький. Просто батяня, когда проводил моё зачатие, думал не обо мне, а о клонировании. Сама знаешь, сколько мальчишек народила с его подачи, а вот я – исключение. Так что принимай, мамулечка, меня таким, как есть.
– Да, да, Аннушка, это наш сын, кровинушка наша, приятное исключение из практики деторождения, – Роман очень бережно передал в руки жены ребёнка.
– Сыночек, кровинушка моя родная! – любовно поглаживая русую головку, тискала она в своих больших ладонях маленькое тельце. – Спасибо всевышнему за такой подарок. – Она принялась ласкать и целовать сына.
– Ну, ну! – отбрыкивался тот. – Только без телячьих нежностей. Я всё-таки взрослый человек, а не какой-то там сосунок.
– Да, да, конечно, – соглашалась мать.
Между тем малыш, видя большое скопление присутствующих, обратился к отцу:
– Батя, почему они уставились на меня, словно на чудо света? Они что, никогда не видели голого мужика?
– Они не видели тебя, – успокоил его отец. – Ты ещё многого не знаешь. А вот принять современное обличье тебе не помешает. – Роман укутал малыша своим шарфом, поместил во внутренний карман куртки, попрощался с Аннушкой, поблагодарил дежурную бригаду, сказал главному врачу:
– Попрошу вас до времени не давать никакой информации о рождении мальчика. Никому!
– Понимаю вас. Я сейчас же проведу беседу со своими…
– И ещё. Когда выпишите Анну Евдокимовну?
– Думаю, что не раньше недели. Всё-таки случай исключительный и первый за всю историю акушерства…
В служебной машине академика было тепло и даже жарко. Роман почувствовал шевеление в кармане: сынок пытался высунуться наружу:
– Ну, батя, ты даёшь… запрятал как в баню.
– Прости, сынок, – Роман бережно вынул его из кармана.
– Совсем другое дело! – сразу отреагировал сын. – Слушай, батяня, насколько я знаю, люди имеют имена и фамилии. Догадываюсь, что я – Кузнецов. Но должен же я иметь имя!
– Конечно, сынок, конечно. Как же без имени. А тебе какое нравится?
– Ну, вначале давай определимся, в какой стране я родился?
– Родился ты в России. Значит, она и есть твоя родина.
– Россия… Рос… Русик… Росий… – стал перебирать новорождённый. – Можно ещё Русий…
– Русий… Русий! – воскликнул отец. – А что, неплохое имя! Значит, и быть тебе Русием!
– Замётано, – подвёл итог мальчуган, теперь уже Кузнецов Русий Романович.
В пути шофёр подозрительно оглядывался назад, на академика. В машине они вдвоём, а он всю дорогу с кем-то разговаривает. Да не по "сотику". Уж не чокнулся ли мужик? Мало что академик. Академики тоже люди и вполне, как и все, могут с ума сходить.
– Эй, водила, за дорогой смотри! Не дрова везёшь! – потребовал чей-то голос.
От неожиданности водитель резко затормозил, Романа прижало к спинке сиденья. Неведомый голос прозвучал более резко:
– Гони его, батяня, к чёртовой бабушке! Как он тебя ещё не угробил!
"Что за чушь! Уж не я ли сам свихнулся",- подумал водитель.
– Степаныч, ты не волнуйся, езжай спокойно. Это балагурит мой сын. – И, обратившись к малышу, сказал: – Русий, хотя тебе от роду всего несколько часов, прошу тебя вести в обществе прилично. А то ещё не успел вылупиться, всю бригаду разнёс. Хорошо, что не обматерил.
Степаныч ничего не понял: какой сын, когда они в машине вдвоём? Теперь уже знакомый голос произнёс более дружелюбно:
– Извини, Степаныч, я ещё только учусь жить.
Видя, что его водитель находится в полной прострации, последствия которой трудно предугадать, академик решил раскрыть тайну третьего лишнего:
– Да успокойся, Степаныч, среди нас действительно присутствует ещё один пассажир – мой сын. Он появился на свет совершенно взрослым и разносторонне развитым человеком. Весь секрет в том, что уж больно он маленький, меньше самого маленького лилипута и вполне помещается в кармане моей куртки.
– Сынуля, поздоровайся с шофёром.
– Моё почтение, уважаемый Степаныч! – авторитетно поприветствовал Русий и, взобравшись на подлокотник водительского кресла, протянул руку.
– Оч-чень приятно… бу-будем знакомы, – Степаныч примирительно подал свою руку, которая, словно совковая лопата, поглотила малюсенькую ручонку Русия.
Тут же, в машине, между отцом и сыном состоялся такой диалог:
– Слушай, От… можно я буду тебя так называть – От! Коротко и ясно.
– Ну, если тебе так нравится, называй.
– Скажи, От, зачем ты меня родил?
– Как "зачем"? Ты – моё продолжение, мой помощник.
– Ладно… Слушай, ты совсем не первой свежести. В твою плешь можно смотреться, как в зеркало. А худющий какой! И это при зарплате академика?! А круги под глазами? И ты хочешь, чтобы я стал твоим продолжением? Таким же хлипаком?.. Скажи честно, устаёшь?
– Если честно, то да.
– Мозг всё время на пределе?
– Работаю над очень серьёзной проблемой, поверь, тут не до отдыха.
Машина остановилась у особняка на самой окраине Цыбулёвска. Это было семейное пристанище академика.
– Вот мы и дома, Рус. Прошу пожаловать в наши апартаменты.
Встретившая их у крыльца домработница, поздоровавшись, спросила:
– Как там Анна Евдокимовна, когда ожидается семейное пополнение?
– Родила Анна Евдокимовна. А ты чего уставилась? – раздался совсем близко чей-то грубый голос, но явно не академика.
– Сынок, – поспешил успокоить женщину Роман, – так можно напугать любого. Тебя же не видят. Да и повежливей надо со взрослыми. Это Фёдоровна, наша домработница. – И, обращаясь, к ней: – Родила. Вот он, наш сын… Русий. – Роман показал ей сына. – Прошу любить и жаловать.
– Это… это… это ваш сын? – замахала руками и зазаикалась бедная женщина.
– Я – его сын! Насколько я понял, Фёдоровна будет меня кормить. Если так, то мы обязательно подружимся. Я и сейчас не отказался б от котлетки… Признаться, малость подзамёрз. У мамани в утробе было хотя и тепло, но темно и неуютно. Фёдоровна, ты чего заикаешься?
– Я… я…
– Понял. Ты ожидала увидеть богатыря, а я – видишь, ростом не вышел.
– Ладно, – спохватился От. – Скорей в дом, в тепло. Поближе к кухне!
– Проходите, проходите, – засуетилась Фёдоровна. – Мигом всё устрою.
В доме их встретила орава мальчишек – все шустренькие, красивенькие, волосёнки золотистые, вьющиеся:
– Ура, папа пришёл! – Облепили его со всех сторон.
– Спокойно, спокойно, – урезонивал их Роман. – Радуйтесь, в нашей большой семье пополнение.
– Девочка?!
–На этот раз тоже братишка, – разочаровал их отец. – Но какой!
– Где же он?! – заверещали наперебой мальчишки.
– Не орать! – вдруг возник на ладонях отца Русий. – Вот я – ваш восемнадцатый братан. Похоже, вы не очень меня ждали, а?
Орава разинула рты.
– Что? Испугались? Чую, скучать мне с вами не придётся…
Через какую-то секунду мальчишки давай тянуть руки к Русию:
– Он такой малюсенький, а говорит как взрослый.
– А я и есть взрослый! – отозвался Русий.
– Считать умеешь… до десяти? – с ехидцей спросил Павлик.
– За кого меня принимаешь! – обиделся малыш. – Ваш батя закладывал меня как хороший компьютер, так что считать, мелюзга, я могу и не только считать.
– Это мы-то мелюзга?! – возмутился Оська. – Мы ребята дружные, один за всех, все за одного.
– Можем и того… – угрожающе произнёс Сашка.
– Братишки, – сделал шаг к примирению Русий, – извините, если кого-то обидел. Я вовсе этого не хотел. Просто по сравнению со мной вы все великаны. А сам я вроде мальчика-с-пальчика. Тем не менее, повторяю – я взрослый человек и могу решать взрослые проблемы. Надеюсь, вы в этом скоро убедитесь.
– Да, дети, – заступился за Русия отец. – Он действительно взрослый. И я думаю, вы подружитесь с ним.
– Как тебя зовут? – спросил Павлик.
– Русий я.
– Ру-сий, – протянул Каин. – Это что за имя? Еврейское? Может, ты шпион?
– Да не слушай ты его, Рус! – отмахнулись ребята от Каина. – Он всех доводит. А где ты спать будешь?
– У меня в кабинете, – сказал отец.
– А нас в кабинет не пускаешь, – упрекнул его Афанасий.
– У вас у каждого есть своя комната. А в кабинете Русию поставлю коечку. У нас часто могут быть с ним деловые разговоры, вам понятно?
– Куда как понятно! – ответствовал Каин. Родившийся шестым по счёту, он сильно отличался от братьев. У всех волосы золотистые и вьющиеся, а у этого они с серебристо-чёрным отливом. Собственно, именно по этому признаку Роман не путал его с остальными детьми. Он не знал, как объяснить феномен Каина; видно, на какой-то стадии клонирования в структуре ДНК сработал нетрадиционный механизм – и появился своего рода мутант.
Однако самое интересное заключалось в том, что Каин не уживался с братьями. Он конфликтовал со всеми. Непонятно почему считал себя умнее всех. На почве высокомерия и заносчивости в казалось бы дружном мальчишеском коллективе по вине Каина постоянно возникали ссоры. Мания величия и неприятие его сверстниками развили в Каине зависть и мстительность. Он стал чужим среди своих, отверженным. Не единожды он оплачивал обидчикам не открытой и честной схваткой, а интригами и всякими подленькими делишками. Честно говоря, и родители недолюбливали это ди-тя. Вполне понятно, что появление в их доме говорливого всезнайки Русия, этого серого мышонка, обострили в Каине чувство зависти и злости. Уже при первом знакомстве вредный мальчишка, воспользовавшись суетой, умудрился ущипнуть Русия за ногу. К чести последнего тот не придал этому значения, сохранив, как и положено взрослому человеку, спокойствие и посчитав инцидент за детскую шалость.
А между тем настал час обеда. В большой столовой все сидели за одним столом в виде буквы "П". В самой середине восседал хозяин, то бишь Роман Романович Кузнецов. По правую руку от него на особом возвышенном помосте сидел Русий, одетый в красивый и опрятный костюмчик, который успела сшить ему Фёдоровна. Он держал в руке маленькую ложку, перед ним стояла крошечная тарелочка и такой же крохотный стаканчик. По левую руку от отца пустовал столовый прибор, принадлежащий Анне Евдокимовне, их матери и хозяйке. Рядом с пустующим местом сидел Каин. За какие заслуги ему отвели видное место за столом? Наверное, чтобы постоянно находился в поле зрения родителей.
Выполнив установившийся в их семье обеденный ритуал, Роман Романович благословил детей на трапезу и пожелал им приятного аппетита. Тотчас же дружно застучали все восемнадцать ложек. В этом ложечном хоре едва различимым дискантом выделялся такт Русия. Ну и, конечно, по-мужски, с достоинством и неторопливо вела свою партию ложка самого Романа Романовича.
Вредный мальчишка Каин не преминул и здесь подстроить новоявленному братцу небольшую подлость. Когда тот отвернулся, отвечая на чей-то вопрос, Каин протянул руку через стол и сыпанул в его тарелку пол-ложки соли. Афанасий и Максим засекли это действо и бросили на него суровые, презрительные взгляды.
– Няня! – позвал Максим. – Смени блюдо Русию. Оно пересолено.
– Опять Каин, – покачал головой отец. – Никак не может без гадостей.
Вдоль семейного стола тенью скользила Фёдоровна и время от времени подливала просящим добавку. Борщ был сварен по особому рецепту, и ребятня уплетала его за обе щеки.
МАТЬ
Дав миру восемнадцатого ребёнка, причём не клонированного, а зачатого исключительно по любви да к тому же не совсем обычного, Анна Евдокимовна не сочла нужным оставаться в роддоме ни одного дня. Врачи настаивали на необходимости комплексного обследования в связи с уникальным случаем, доселе не известным медицине, но Анна Евдокимовна наотрез отказалась и позвонила Роману, чтобы он прислал Степаныча.
Молва о рождении Хозяйкой города гениального ребёнка, заговорившего уже в утробе матери, с быстротой ультразвука разнеслась по всему Цыбулёвску. Мобильники не переставали трезвонить, поздравления сыпались ото всех и вся. Такая назойливость ей порядком надоела. Больше всех проявляли настырность журналисты. Им непременно хотелось сразу и срочно взять интервью у мировой знаменитости, а особенно запечатлеть ребёнка-вундеркинда. Подобный материал, выходящий за рамки сенсации, мог обогатить кого угодно.
Толпа пишущей братии и просто любопытных осаждала роддом. А сама знаменитость, сильно подуставшая, не хотела никого видеть и ни с кем встречаться. Счастливая мать мечтала об одном – скорее добраться до семьи и оказаться в кругу любимых мальчишек и мужа. Но пройти через кордон толпы и остаться незамеченной не представлялось возможным. Предварительно договорившись со Степанычем, ей пришлось выбираться через чёрный ход. Жаждущие сенсации остались с носом. Но не все.
Четвёртая власть, коей величают прессу, вездесуща и нахальна. Известный в городе собственный корреспондент газеты "Жёлтый Цыбулёвск" Фёдор Подстрочкин, видя бесперспективность запечатлеть первую леди при выходе из роддома, помчался туда, куда она непременно должна явиться – к её родному очагу. Но и прибыв на место, он оказался далеко не единственным. Ему оставалось только удивляться пронырливости своего брата-папарацци.
Усадьба академика охранялась как особо засекреченный объект. Высочайший забор на все четыре стороны. Въездные ворота, являвшиеся составной частью забора, ничем не выделялись из него. Бетонная дорога упиралась в забор. Никакого намёка на проходную. Здесь и поджидали машину с Хозяйкой.
Чёрный мерседес с тонированными стёклами появился настолько неожиданно и на большой скорости, что никто из присутствующих не успел опомниться. В стене забора образовалась брешь, и машина пулей влетела в неё. В считанные доли секунды ворота закрылись – отлично сработал хитроумный механизм. Фёдор Подстрочкин выругался непечатной фразой. А что ему оставалось?
Тем не менее, в вечернем номере "Жёлтого Цыбулёвска" была напечатана его статья "Счастливая мать в кругу семьи", естественно, написана она была в пикантном духе и исключительно на основе фантазии журналиста.
В родной стихии Анна Евдокимовна окончательно пришла в себя. С каким упоением она провела поимённую перекличку сыновей! Все восемнадцать мальчишек оказались в наличии – чистенькие, опрятные и сытые – заслуга Фёдоровны и бабы Кшыси, являвшейся дальней родственницей Анне Евдокимовне и по-матерински принявшей участие в судьбе Романа. По обоюдному согласию ей предложили место в семье на правах няньки-воспитательницы.
– А где же наш новорождённый? – оглядываясь по сторонам, спросила мать.
– Кто? Русий? – хором спросила ребятня.
– Так вы его уже и окрестили?
– Конечно!
– Русий… А что, вполне приличное имя. Так где же наш Русий?
– В кабинете у отца. Они там химичат, – ехидно заметил Каин.
– То есть как "химичат"?
– Не знаем. Батяня нас в кабинет не пускает, – с обидой высказался Гриша, старший из братьев.
– Ну, сейчас мы разберёмся какой-такой химией они там занимаются…
Оставив детей на попечение Кшыси, Анна направилась к Роману. Осторожно постучав (так было у них заведено) и, получив согласие, она вошла в просторный зал, именуемый кабинетом.
Хозяин восседал в глубоком кресле, опутанный проводами. На его голове, словно по широкому полю, туда-сюда сновал её новорождённый сын. Половина головы мужа представляла совершенно гладкую поверхность, а на второй, ранее бывшей такой же, явно выделялся волосяной покров. Анна невольно оторопела.
– А, маманя, привет! – весело поприветствовал Русий. – Ты посиди покедова, мне осталось немного.
– Да, Аннушка, – вставил Роман, – потерпи немного. Сынок решил обволосить меня. Ссылается на то, что лысые академики нынче не в моде. Похоже, у него получается.
– Ещё как получается! – воскликнула мать. Она удобно расположилась в кресле напротив и стала наблюдать за процессом.
Процесс восстановления шевелюры заключался в следующем. На первой стадии Русий подготовил раствор, состоящий из кристаллов морской соли и нескольких капель уксусной кислоты. На второй, мучительной, стадии лекарь вырывал из груди академика по две-три волосинки, обрабатывал их корни соляноуксусным раствором и раздавливал. Этим же раствором смазывал и участок лысины, потом сильным нажатием вдавливал клетки корней волос в кожу головы. Засаженный таким образом участок накрывал полиэтиленовым пакетом... Собрав наскоро упрощённый аппарат для электрофореза, включал ток низкого напряжения. Дело оставалось за временем. И как убедилась мать, механизм восстановления волос работал с гарантией.
– Ну и ну! – восхитилась она. – Это ж надо! Тебе, сынок, цены нет!
– Спокойно, маманя, для меня это семечки. Мой мозг, должен заметить, с вашей закваски, способен на большее.
Закончив операцию, Русий попросил разрешения пообщаться с братьями.
– Конечно, сынок, иди к ним, поучи их уму-разуму, – единодушно согласились родители.
РОДИТЕЛИ
Оставшись в кабинете одни и, обменявшись любезностями, как и полагается в порядочной семье, Анна Евдокимовна и Роман Романович решили обсудить своё будущее в связи с рождением Русия.
– Аннушка, мне никак не верится, что судьба подарила нам сына, очень маленького, но с выдающимися способностями. Только что ты сама убедилась в его гениальности – моя голова тому наглядный пример.
– Да, Русий большая умничка! – согласилась жена.
– Я думаю, – продолжал академик, – привлечь его талант к работе в моём Институте. Тема, которую разрабатываю по заданию Российской Академии наук, настолько интересна и перспективна, что порою дух захватывает. Но в её решении столько много лабиринтов, столько много ранее неизвестного науке! Здесь нужны нетрадиционные способы мышления. Насколько я догадываюсь, мозговая закваска Русия такова, что может капитально облегчить поиски в моих исследованиях.
– Рома, я всё это прекрасно понимаю, но меня настораживает последствие такого решения. Не слишком ли рано подключать совсем малолетнего ребёнка к такому непривычно напряжённому труду?
– Ну, во-первых, понятие "ребёнок" к Русию неприменимо, а во-вторых, его мозг запрограммирован к такому непривычно напряжённому труду. Ему нужна непрерывная работа и чем она сложнее, тем для него лучше.
– Да он всего без году неделя в семье, откуда такое убеждение? – бросилась на защиту сына мать.
– Дорогая жёнушка, поверь мне, отцу ребёнка, а главное – академику: я слишком много размышлял над феноменом нашего Русия и пришёл к однозначному выводу: основной его пищей должна стать работа, и не просто работа, а высокоинтеллектуальная работа!
– Дорогой мой академик, – Анна обняла голову мужа, – если ты считаешь, что для Русия такое воспитание самый подходящий вариант, что ж, я согласна. Только при всей его загруженности в твоём Институте пусть он находит время и на общение с братьями.
– Конечно, конечно, дорогая! – академик ласково прижался к рукам супруги. – Как я рад, Аннушка, что ты меня поняла. Даю слово, что и для Русия буду достойным отцом.
– Не сомневаюсь.
Успокоив своё волнение, академик перешёл к следующему волновавшему его вопросу:
– Что меня беспокоит, Аннушка. За Русием нужен глаз да глаз. Его нельзя оставлять без присмотра ни на минуту. А что, если нашего сына из-за непривычно малого роста, из-за его исключительного ума могут похитить? Тебе, как Хозяйке большого города, некогда заниматься семейными делами, а изолировать Русия от общения с братьями, сама понимаешь, – дело противоестественное. От одного Каина, способного на любые пакости, можно ожидать чего угодно, да и за ним самим, этим ненормальным ребёнком в нашей семье, нужен строгий присмотр. – Роман на секунду замолчал и, глубоко вздохнув, продолжил. – Предлагаю, взвесив все "за" и "против", тебе, многодетной и всеми уважаемой матери, отказаться от высокой должности мэра и полностью посвятить себя семье. К тому же материально мы ни в чём не нуждаемся.
В кабинете наступила тишина. Судя по всему, Анна Евдокимовна думала уже об этом, но чтобы так сразу…
– Милый мой академик, вопрос серьёзный. Да, наше положение резко изменилось. Мы дали новую жизнь Цыбулёвску, о нас знают в мире. Всё это, конечно, мне дорого. Но что все наши заслуги по сравнению с той ответственностью за детей, которую возложил Всевышний на женщину! А у нас с тобой вон сколько ребятишек и всех их надо вырастить, воспитать, обучить, вывести в жизнь. Так что решение моё окончательное и обжалованию не подлежит. Я оставляю свой пост, – на такой патетической ноте закончила свою речь Анна Евдокимовна.
– Ну, Русия не считай за ребёнка, он вполне взрослый и самостоятельный.
– Как это "не считай"! Я его родила, значит, он для меня и для тебя тоже – ребёнок.
– Хорошо, хорошо, восемнадцать так восемнадцать, – безропотно согласился Роман. После минутной паузы он обратился к жене: – Теперь перейдём к третьему пункту семейного диалога. Нашему сыну надо определить гражданство и узаконить рождение. Представляю, какой переполох это вызовет в ЗАГСе, но от этой процедуры никуда не денешься. Очень не хотелось бы шумихи. Хотя мы с главным врачом и договорились, всё равно журналистская братия каким-то образом пронюхала, а этот проныра Подстрочкин успел дать статейку в своей "желтушке".
– Да, да, – поддержала супруга Анна Евдокимовна, – я постараюсь договориться с Вероникой Иосифовной – мы с ней давние подруги, – чтобы зарегистрировать нашего сына тайно. Хотя, честно говоря, Русию надо выписывать не свидетельство о рождении, а паспорт – как полновозрастному гражданину.
– Ну, вот и прекрасно, дорогая. Перейдём к следующей теме. – За время твоего отсутствия в твой адрес пришла гора писем. Не хочешь узнать их содержание? – он протянул ей одну из пачек.
Анна развязала тесьму, вытащила наугад конверт, вскрыла его и стала читать вслух (от любимого мужа у неё секретов не было):
"Многоуважаемая Анна Евдокимовна!
Простите меня за столь сумбурное послание. Я был приятно удивлён, узнав, что Вы явили на свет ещё одного сына, теперь число Ваших мальчиков достигло восемнадцати. Для нашей многострадальной России, переживающей демографический кризис, Ваш благородный поступок на этой почве нельзя расценивать иначе, как героический…"
Анна не стала дочитывать панегирик в свой адрес и вынула другое письмо:
"… Анна Евдокимовна, я очень не хотел бы получить от Вас отказ на моё предложение стать приёмным отцом Ваших детей. Дозвольте мне видеть и ласкать их…"
– Что за чушь! – удивилась Анна. – Все в мужья набиваются. Как ты смотришь на это, дорогой мой супруг?.. Ну-ка, ну-ка, дай-ка мне это письмецо ещё раз. Что-то уж больно знакомый почерк… Так и есть! Рома, да это ж почерк цыбулёвского учителя Ивана Савича. А сам же писака, наверное, никто иной, как Сёмка Скороходов. Вот язва! Он давно ко мне клин подбивал, ещё со школьной скамьи. Поди Савич сочинил ему послание за бутылку самогонки. Запился мужик окончательно. А какой был учитель!.. Рома, давай определим его к нам в сторожа или в садовники, по этой части он раньше считался специалистом. Всё-таки биологию преподавал.
– Посмотрим, – спокойно отреагировал Роман.
Она стала дальше перебирать письма. На конвертах мелькали китайские, французские, американские, английские, африканские и прочие адреса. Больше всего было писем из России. "Вот как далеко зашла слава о простой деревенской женщине!" – подумала Анна и отложила послания в сторону:
– Пойду к Фёдоровне, надо обсудить кухонные проблемы.
– А я ещё поработаю…
С понедельника начиналась масленичная неделя. А какая масленица без блинов.
Блины в семье Кузнецовых любили все. И простые, и фаршированные, и с маслом, и с вареньем, и с мёдом, а особенно со сметаной.
– Как же без блинов, – рассуждала хозяйка кухни Фёдоровна. – Традиция есть традиция. Но, уважаемая Анна Евдокимовна, уж больно трудоёмкая эта блинная возня. Ладно бы на нормальную семью. А у нас сколько одних детей, да нас – всей прислуги – десять человек, да охранников двенадцать душ. Получается, что на котлодовольствии сорок ртов. Тут и без образования ясно, что даже если по четыре блина на душу, то потребуется около двухста штук. Так это если по четыре, а аппетит у каждого тянет в пару-три раза больше. Вот такая арифметика. Полдня работы.
– Согласна с тобой, Фёдоровна. Но масленицу не отменишь, сама говоришь – традиция. Ну, ничего, я дам тебе пять-шесть помощников,– успокоила кухарку Анна Евдокимовна.
– Если так – проблем не будет, – заверила Фёдоровна.
Дверь приоткрылась – и в кухню не столько вошёл, сколько влетел Русий.
– Всем привет! – весело поздоровался он. – Какие проблемы?
– Сынок, ты очень кстати. Фёдоровна ломает голову над тем, как ускорить процесс выпечки блинов.
– Какая тут проблема! Дело пустяковое. Подумаешь – печь блины…
– Не скажи, Русик, – вступила в разговор Фёдоровна. – Попробуй наштампуй их на сорок душ да ещё на двух сковородках. Это сколько времени нужно! А надо ещё много чего по кухне поделать.
– Ну, ну, изобретатель, – подзадоривала мать, – может, поможешь Фёдоровне усовершенствовать технологию блинопечения, чтобы на всё про всё ушло не больше дух-трёх часов?
– Да вы что, Анна Евдокимовна, да разве такое возможно? – усомнилась Фёдоровна.
– Ну, маманя, ты даёшь!.. Хочешь знать, эта задача намного легче, чем восстановление шевелюры на голове батяни. Поясняю для несмышленых. Возьмём два пустых валика из тонкой нержавейки. Установим их друг к другу так, как подобные валики (там правда резиновые) устанавливаются для отжима воды из белья в стиральной машинке. Освободим их от резины, а внутрь пустим раскалённый газ. Ну а затем подадим в зазор между ними блинное тесто. Понятно, что с обратной стороны будет выходить бесконечная блинная лента – хоть с километр, насколько теста хватит. А чтобы не крутить валики вручную, приведём их в движение маломощным мотором. Такой механизм в мастерской батяни слесарь сварганит в два счёта.
– Так просто?! – оторопела Фёдоровна.
Русий:
– Проще некуда.
– Ну, Русик, ну и молодец! Возьми яблочко, ты заслужил его.
– Бери, бери, сынок, – поддержала мать. – Сейчас же закажем твой блинопёк.
Русий взял яблоко, чуть меньше его самого, и исчез так же неожиданно, как и появился:
– Я пойду других проведаю, может, и ещё кому понадоблюсь…