Нынче о вере говорить открыто не принято - в крайнем случае в сочетании с ложным стыдом. Совсем не так говорили о ней, например, в «Братьях Карамазовых». И еще, часто боятся сказать, по незнанию, в этом вопросе какую-нибудь неправду. Это уже богобоязненность, это хорошо. Есть люди, готовые только поязвить о любом разговоре о Боге; мое повествование - не к ним. Мне и самому непросто было решиться рассказать о том, о чем я расскажу ниже. Но мой возраст, опыт, доставшиеся мне знания и само наше время побудили меня на этот рассказ, абсолютно без вымысла.
Это было 2 августа 1999 года, в Ильин день. Вечером мой брат, я и мой приятель решили «посидеть за столом», а у меня имелось домашнее ягодное сухое вино. Вино сделала жена, ночью ей должны в областном центре провести хирургическую операцию. Я переживал, ждал исхода. Мы устроились в «красном углу» моей избы, под божницей, за старым дедовским столом с перемычками между ножками у самого пола.
«Собутыльники» мне достались «аховые»: брат уже безвыходно зависел от зеленого змия, а приятель мог даже по нескольку дней терпеть, но, попав за стол, выпивал мало, тут же пьянел, ему нужен был небольшой отдых перед следующим стаканом. Я же никогда не похмелялся, никогда не употреблял по нескольку дней подряд, за столом любил «бесконечные» разговоры и песни, с утра брался за работу, но, получается, тоже «употреблял», возноситься не буду.
Осилив по стакану, мои визави «на готовенькое» тут же расписались: брат залез «ненадолго» на печку, приятель почти лег на диван. А говорить мы начали о «жизненном», о судьбе, о прочих не зависящих от нас вещах, а так же о различных бытовых обстоятельствах каждого. Но разговор не состоялся, не развился. Говорили они уже лениво, скорее едва отвечали на мои посылки, а я настроился на диспут и дискуссию. Почувствовав это торможение в беседе, я решил оставить гостей и покурить на крыльце, в уединении, не то успокаивая, не то довершая свои мысли. Уже покурив, я остался сидеть на крыльце и почему-то не спешил возвращаться в избу. Тогда и произошло Это.
Чуть передо мной висела лампочка, умеренно высвечивая двор из-под крылечного козырька-навеса. А еще чуть дальше, метрах в двух от меня, на дворовой тропинке лежал старый дедовский жернов от ручной мельницы, собранный мной из трех расколотых частей и уложенный между других камней. На этот расколотый жернов многие обращали внимание, останавливались. Примерно над ним и было Это.
Упаси Бог списать всё Это на лампочку или «пьяные грёзы», как много позднее заявил приятель при очередной нашей ссоре, «заспал» и т. д. Лампочка находилась между нами на одинаковом расстоянии, только и всего, а содержание произошедшего я подробно записал следующим же вечером. И будет видно, что придумать такое я не мог.
На том месте, где явилось Это, я вдруг увидел множество маленьких вертикальных иголочек в общей форме столбца, какой образуют летние мошки или комары, на высоте человеческой груди от земли. Эти иголочки-искорки переливались сияюще и начали распространяться за периферию этого «столбца», но как бы затухая постепенно, чем дальше от «эпицентра». И было ощущение, что весь двор если уж не залит, то занят ими.
Одновременно со всем этим, я стал в мыслях и чувствах отрешаться от дворовых «окрестностей», от вида двора, от всего мне тут принедлежащего и мной сделанного и «обласканного». Я стал переходить в доселе неведомое состояние «души»: вечное блаженство, странный зов к какому-то великому счастью, полное отсутствие земных забот и всеохватная м о я любовь к Этому. Этот свершающийся переход я смог сознательно отметить и даже подвергнуть факт моего сознания рефлексии. И мое состояние оставалось прежним. Для «проверки» я даже взглянул на хлев, перед которым лежали некогда злободневно знакомые предметы, но теперь они были абсолютно безразличны мне.
Я весь, всецело был поглощен Этим, и сознавал и ощущал, что бесконечно рад. А передо мной на том месте была уже светящаяся фигура, но тоже без четких границ: их размывало свечение. В рост человека и в форме человека. Угадывались голова, руки. Я смотрел в «лицо» Этому, успевая углядывать малейшее движение «рук». Признаться, в какой-то момент мелькнула пугливая мысль: смогу ли, успею ли вернуться к прежнему состоянию. Потому что за "спиной" светящейся фигуры на несколько мгновений открылась уходящая вдаль и ввысь темная пустынная перспектива, в которую меня как бы начало вовлекать, и я был бесконечно рад этому, но в то же время сознавал, что это может быть "навсегда". Странная это была "тёмность", в которой всё видно, и себя, и ощущаешь всеместное присутствие Любви, которую наличием прописной буквы совсем не выразишь.
Итак, я был прикован своим вниманием и всем своим существом к Этому. Между нами начался диалог, который не был выражен словами. Я каким-то образом сказал, что я с о г л а с е н , п р и з н а ю и с ч а с т л и в быть в таком «плену» и жду любой «команды». Он явственно, но непереводимо похвалил и согласно покачал головой. Вы заметили, что я стал говорить «Он»? Так продиктовали мне события.
Потом Он что-то говорил мне, и я согласно кивал, всё понимая, но вербально не запоминая. Потом я спросил, что мне делать, как жить, правильно ли я в жизни в настоящий момент поступаю? В ответ Он протянул в мою сторону свою «левую руку» и утвердительно, одобряюще, согласительно-мягко поводил ею вверх-вниз /с небольшой амплитудой/. Что-то успокаивающее «прозвучало» в этом ответе. Я уже как бы освоился со своим новым положением и хотел перевести «разговор» на что-то конкретное /может, на болезнь жены; может, на текущие какие-то намерения/, но тут явившийся образ стал постепенно таять, затухать и растворился.
Я оглянулся и понял, что окрестности вернулись ко мне, а я - к ним. И только в сознании явственно оставалось происшедшее со всеми деталями, бессловесно, но всецело убедительно. Придя в себя, окончательно «опомнившись», я быстро встал и пошел в избу - огорошить преступно-беззаботно спящих.
Приятель уже лежал на диване /а он при случае любил щегольнуть «знанием о церкви»/. Я растолкал его и с жаром сообщил, что было «видение». «Как?! Что?!» - «Понимаешь?!.. Веришь?!..» - Я пересказал происшедшее. Он встрепенулся, ощутив неординарность случая, и стал подчеркивать великость того, что со мной произошло. Мы пали пред образами и стали громко хвалить Господа и креститься. Потом разбудили, подняли и брата и рассказали ему. Вот что было в тот вечер.
А что же это было? Мне представлялось, что Это было каким-то высшим существом мужского пола. Поэтому я стал называть его «Он». Но кто - «Он»? Ангел? Архангел? А может быть, демон? Из царства Света или Тьмы явился Он мне? Я думал и думаю: из царства Света. Почему Он явился мне? Зачем? Какие обязанности возложены сим на меня? И когда я расшифрую эту обязанность в конкретное указание? И нужно ли расшифровывать? Может быть, всё в подсознании влито в меня и соответствующим образом неминуемо проявится? Во всяком случае, я не имею права забыть наш «диалог», а должен делать всё возможное для богопочитания. Не Святой Илья ли это был? Или пусть это будет просто "образ" - слово мужского рода.
Моя бабушка по отцу родилась в 1881 году 2 августа, в такой же Ильин день. До пятнадцати лет я жил под ее духовной опекой и любовью. Не ее ли это забота в трудную для меня минуту? Но ведь это был «Он»! Если же это был злой демон /о возможности этого мне сказала одноклассница, дочь известной у нас знахарки и костоправа/, то с Божьей помощью я буду жить и поступать так, чтобы скверные замысла мои разрушились, а остались бы добрые. Не по Божьему ли расписанию приходит и искуситель? Бог испытывает нас, зовя и готовя к спасению.
И все-таки нет: явился ко мне Свет! Ибо ничего плотского во мне не оставалось, но я весь отрекался в пользу чего-то вечного и высшего. Блаженного! Мне как бы дали попробовать йоту высшей Любви, открыли глаза и зазвали сердце. Чтобы я не забывал прекрасность этого высшего и служил только ему! И чтоб я укрепился в вере, презрев всё земное.
А жена моя через две недели вернулась домой, выздоровела.
Если в «памяти глаз» может отразиться пленяще-темное и пленяще-светлое, то в «памяти сердца» может отразиться только Свет. Я верю в это. Потому что единственная наша забота з д е с ь - вера. Как бы ни истолковать этот случай, он подчеркивает значение Веры. Вера - это самое трудное, и самое неотложное: на том и поставим точку.
P.S. Родился я 9 июля - в день явления /чествования/ Тихвинской иконы Божьей Матери, укрепительницы от врагов. Тихвин - близ Новгорода, а мы в этой деревне все - из под Новгорода /в начале XVII века/. Не бывает случайных совпадений, бывает безверие, и тогда ты брошен на произвол судьбы /в порядке «испытания»/. Моя упасительница - Тихвинская икона Божьей матери. Не покинет Святая Дева людей и все их ответвления, которым она в свое время явилась в упасение их. И Богомладенец на руках Святой Девы-Матери - со свитком в левой руке. Вот и я всю жизнь не выпускаю из рук бумагу и карандаш. И жду, что роль моя и дело мое прояснятся!..
\