III.
… - нет, Ал, это невозможно; общество, сколь оно бы ни было свободным, никогда не избавится от диктата или тирании. Роды будут враждовать друг с другом, добиваясь власти, сочинять законы для себя, любезных. Общества справедливы не для всех, общественные деятели, философы, писатели и поэты будут искать пристанища в чужих странах, иногда возвращаясь, чтобы быть нужным родине, и в их стилосе, в их речах, в их песнях – та же борьба, борьба за справедливость.
- Да, у каждого своё оружие в борьбе. Но общество должно созреть, как плод, чтобы быть достойным справедливости, и абсолютной справедливости не существует; удел человека – творить, и своей жизнью, своим творчеством влиять на общество. И если творец намного обогнал общество в своей борьбе за его справедливость – то горе этому борцу! Не каждому дано творить. В жизни случается многое, и люди не всегда виноваты в своих заблуждениях, гуманизм когда ещё найдёт дорогу к сердцам правителей, так что же ждать от нас, простых смертных? Дорога к истине - вечная человеческая дорога, она не для всех, скажу более: это - удел избранных.
- А тебе часто удавалось достучаться… до н а с..?
- Не ставь между нами различий; ты – одна из нас, и уже давно, и ты стучишься в открытые двери. Думаю, наше будут помнить; тем или иным образом мы будем входить в их дома. Убери одного из нас – обрушится пирамида, будет нечто иное, будет более… с е р о е. Твоя участь – в твоих словах, ты будешь жить вечно; если тебя помнят – ты жива, и эстафету памяти о тебе будут передавать до тех пор, пока будет жить человечество.
- Не думаю, Ал; всё проходит, пройдёт и это. Войны сжигают память, нашествия устанавливают свои порядки, законы, обычаи, языки; нужны ли будут наши обычаи, верования, устремления для новых людей, для людей с иными запросами и идеалами? Не забросят ли наше на свалку истории, не объявят ли пустой тратой времени читать нынешнее? Какому-нибудь умнику придёт в голову назвать наш мир древним, нас – ещё как-нибудь почище, а там, глядишь, и в современных гимнасиях будут изучать историю древнего мира, разбирать по косточкам, кто прав, кто виноват… бр-р-р-р-р! – холод-то какой!
- Со, надеюсь, что-то от нас останется, и останется столько и такое, что не в силах возможно будет воспроизвести потомкам. Я верю - жить надо без оглядки, жить так, будто этот день – последний, совсем последний. Для нас с тобой это и будет самым правильным ответом будущему.
Оглянись, посмотри, как заходит солнце. Представь на мгновение, что для тебя оно больше не взойдёт. Что бы ты сделала, если бы знала, что жить осталось до заката?
Я ставил этот вопрос для себя, долго думал. Что с нами будет после нас?
Тьма?
Пропасть Аидова?
Или что-то ещё?
Есть примеры; в основном людей забывают, и забывают навсегда. Да и при жизни редко кого помнят, даже родственников. Ч е м я стану потом? Но всё же как-то приятно осознавать более молодым родичам, что их знаменитых предков общество ещё не забыло, ещё ценит, несмотря ни на что, ни на какие войны и землетрясения, и так долго, как существует их род. Выбор за человеком, за каждым конкретным человеком.
Когда-нибудь, много веков спустя, когда и камня от камня не останется от множества государств, крепостей, храмов, когда исчезнут неоспоримые сейчас законы современного общества и иные уродства нашего мира, когда свобода станет мерилом ценности жизни человеческой, хотелось бы знать, что тогда будет жить из нынешнего? Живёт Идеальное, именно оно вечно, там не подправишь, не изменишь, не украдёшь. Нынешние обычаи рухнут, троны сметутся восставшими, падут тираны, а слова в их первозданном виде - какими были, такими и останутся, и сила их - в них самих. Тут всё – и музыка, и отточенность форм, и соль времени, если слова настоящие, выстроенные, вымученные, выстраданные, только такие и остаются на века. И ты будешь жить в них, в словах, в музыке своей, пока существует язык, пока есть люди, которым Это интересно, и они, твои проводники в мир людей будущего, пишут, переводят, хранят слова, мои, твои, иных...
Я подслушивал иногда, как ты пела, наслаждался звуками голоса твоего; я счастлив уже тем, что живу в одном отрезке времени с тобой. Мир несовершенен… Ах, как несовершенен мир! Если капля какая от нас дойдёт до будущего, уже тем и запомнятся потомки наши, роды наши, мир наш, созданный нами, а она дойдёт, просочится, верю в это.
- Спасибо, Ал, я не думала… так… Не смела думать… Спасибо.
- Не за что, Со, не за что. Что-то мне сегодня нездоровится; слишком ясно небо, слишком ровен закат, слишком приятна беседа с тобой - так долго длиться не может.
Но солнце заходит, нам пора расставаться. Не беспокойся. На этот раз - до завтра. Захочешь беседы - пошли служанку в мой дом, только не посылай после обеда, лучше утром. Эти новые праздники… сколько шума! Великим Дионисиям - великие шумы; участвовать в состязаниях… и у поэтов уже принято состязаться; о, время, время!.. Иначе нельзя – прослывёшь несовременным, ретроградом. Наша публика – это наша публика, другой нет, и не будет. Где-нибудь, в степях диких, на огромных просторах севера, если туда и попадёт наш человек, что он донесёт до кочевников? Кем скажется? Что о нас подумают? А о нас подумают, и нас будут осуждать за нашу дикость.
- Дикость? Откуда, Ал?
- Вот и ты тоже. Упрашивал твоего моряка раскрыть тайну – отчего ему не сидится на месте? Знаешь, что ответил? НАМ прислуживают рабы, а ему неинтересно жить в обществе с рабами, и потому он свободнее всех нас, там, в море, свободнее всех мечтателей, песенников и поэтов, мы же не можем обойтись без рабских услуг, мы - господа, мы обладаем рабами, и я, и ты в том числе, а его друзья – сильные, свободные люди, такие же, как и он сам.
А тебе я завидую. Пишешь – как поёшь, ничто тебя не стесняет; я бы даже уточнил – не музыка слов – музыка чувств плескается в виршах твоих. Тебе даже не надо задумываться, и песня уже готова, но только песня без музыки. Так случается и со мной иногда – если надо запомнить первую строфу, начало стихотворения, я вспоминаю песни твои… нет! - пристраиваю одну из твоих песен под выползшую неизвестно откуда ритмичность и сладкозвучие слов. И не притворяйся, пожалуйста, не кокетничай со мной – тебе давно известна цена собственных песен - я же тебя насквозь вижу.
Но идём, дай руку.
Женщина в белой накидке усмехнулась одними глазами; поняв, что опыт не удался, смирено позволила оказать ей помощь. Темнело быстро, на каменную гряду с песчаной прибрежной косы ещё подниматься и подниматься, и уже, наверное, зажглись светильники в лампадах, и укладывают детей, рассказывая на ночь чудесные мифы о богах, и матери гладят свои сокровища по головам, и тяжелеют детские веки.
Кажется, ещё недавно и её также укладывали спать, и приходили сны, и боги поднимали её в белых одеждах наверх… ох уж эти боги, какие озорники!
Сверху, под луной, море блестело, как рыбья чешуя под солнцем, и уже рождался новый мотив, но как запомнить его, когда тебя крепко держат за руку, когда тепло затянувшегося рукопожатия мешается всячески, волнуя кровь!
Не стоит посылать завтра служанку, разобраться бы спокойно, без раздражающих мелочей в сегодняшнем. Какое мне дело до того, что скажут о моём творчестве десятки веков спустя? Но его интересует, что там, за тем горизонтом, что недоступен разуму. Возможно ли провести какие-то аналогии с тем, чего пока не существует? Но сегодняшний вечер действительно слишком хорош и тих… и вспомнить бы завтра мотив вечерний, только бы не забыть этот мотив…
- - -
… как ты будешь жить без меня, Со? Петь о всепоглощающей любви всего и вся ко всему, без рангов и различий? Но тебя же первую обвинят потомки, даже не вслушавшись в слова твои. Какую кару они придумают острову, нашей родине, чтобы только оклеветать необъяснимое, воспетое тобой? Каждое благое чувство проходит и через розы, и через шипы, и у каждого чувства есть собственник его, и он будет бороться за обладание им. Только тебя не коснулся серый прах человеческих предрассудков, любовь твоя всемерна и божественна. Не отступайся от неё, и не отступай…