Близнец гл. 2

               
                ГЛАВА 2

    Ранним утром, даже не  подумав, какой будет эффект, я надеваю выходную  одежду Жени  и  направляюсь  в   городской   собор.  Нищие перед входом, увидев меня, с  испугом  крестятся, но, здороваясь, приветливо говорят:

– Давно вас не было видно, Евгений! Да благословит вас Господь!

– И вам милости Божией! –  отвечаю я, думая объясниться  с ними позже. Уже за спиной слышу, как пьяная нищенка  громко говорит подруге:

– Нет, надо же, а! Видела,  кто ходит спозаранку?

     Ее слова дают мне  возможность понять, как я выгляжу в глазах постоянных прихожан.  Поэтому я не удивляюсь тому, что  чопорная  пожилая женщина за стойкой церковной лавки,  как только  я здороваюсь с ней, вместо ответного приветствия накладывает на себя крестное знамение  со словами:

– Нет, точно  Господь сегодня меня призовет! Ночью покойница матушка снилась,  воды испить  просила. Теперь, еще  явление!
 
– Я   близнец Жени,  его брат,  Анатолий Иванович! –  я решаю, что  пора представиться.

– Тамара, – сообщает  свое имя женщина, и недовольно  бурчит, – по мне, хоть близнец, хоть тень отца Гамлета! Настоятель в храм входит, а ты стоишь к нему  задом! Оборотись, кто б ты ни был,  прими благословление  у отца  Мефодия! Вдругорядь со мною лясы точить будешь!

    Под воздействием ее приказного тона я выполняю то, о чем она просит, и с максимально   возможной скоростью. От этого голова кружится, и  я едва не падаю. Настоятель,  крупный высокий мужчина с кустистыми бровями и  бородой, терпко пахнущей ладаном, поддерживает меня своей широкой  ладонью, и, убедившись, что я  встал ровно, рассматривает мое лицо. Наверное, нищие  ему уже что-то наговорили.

– Я ж тебя сам отпевал! – наконец говорит он, то ли так мрачно шутя, то ли  на самом деле находясь в недоумении. Я опять  называюсь, и   слышу от него, –  Анатолий Иванович, говоришь? Х–м… и  зачем ты к нам пожаловал, Анатолий Иванович?

– Помогать на службе,  хотелось бы… – мямлю я,  переминаясь с ноги на ногу под его колючим  взглядом.

– Помогать, говоришь? – задумчиво произносит настоятель,  гулким басом заполняя   притвор, – ну, хорошо,  иди  в алтарь! Посмотрим, из  какого   теста ты слеплен!

    Смущенный приемом, я захожу в алтарь,  кладу положенные при входе  поклоны,   и растерянно озираюсь: что мне делать дальше? Словно прочитав мои мысли,  о. Мефодий показывает пальцем, и  я  направляюсь  в место  для прислужников алтаря. Там стоит штатный алтарник, худенький мужчина лет пятидесяти. Чтобы он не упал в обморок,  я  сообщаю ему, кого он видит перед собой.
 Переведя дух,  алтарник сказывается Сергеем Алексеевичем. Далее мы общаемся, как это  умеют лишь служивые люди с большим жизненным опытом: тихим шепотом, при почти сомкнутых губах.  Так  я узнаю, как зовут других священнослужителей    в алтаре. Это  о. Андрей, священник лет под сорок,  о. Наум, его друг и одногодок,   о. Онисий, батюшка  ближе к шестидесяти,  и стоящий отдельно от всех    дьякон  о. Димитриан, молодой человек меньше тридцати. Из всех перечисленных только о. Андрей   меня не видит, он занят проскомидией.  Поэтому,  увидев, как  я  подаю дьякону разожжённое кадило, о. Андрей теряется.  Настоятель решает  пояснить  ему   появление нового человека в алтаре,  и отрывисто  произносит:

– Все в порядке, я благословил! – чем еще сильнее запутывает бедного о. Андрея, который, судя его глазам, понимает так, что о. Мефодий благословил   умершего Евгения Ивановича  воскреснуть.

  Под сильнейшим  впечатлением от чуда  о. Андрей  мешает дьякону  кадить, от чего   на ковровое покрытие, которым устлан алтарь,  выпадает горящий  уголек с дымящимся  ладаном.    О. Андрей наступает на него и  ходит,   оставляя на ковре черные следы, но  не знает об этом. Увидев, что происходит,  о. Мефодий  горлом  издает звук, похожий на стон, и  властным голосом приказывает  прекратить   беспорядок.

    Виновника происшествия находят быстро: им оказываюсь я.   Меня ставят на  корточки  и заставляют чистить   испачканный ковер,  что я с показным энтузиазмом и делаю, когда «северная»  дверь  открывается, и в алтарь заходит   благообразный мужчина в подряснике.    С   необъятной талии мужчины  свисает пояс, который  застревает  в позолоченном  декоре двери   и с жутким треском  отрывает  его от основы.

– Ну, все! Теперь начнется! – говорит о. Наум, взявшись за голову.  Я  понимаю, что он имеет в виду, когда о. Мефодий  резким тоном  просит  всех покинуть алтарь «на пять минут». Настоятель хочет наедине   поговорить с  мужчиной  в подряснике.

     Священнослужители выстраиваются на солее, а я   направляюсь к   хору (который с любопытством  разглядывает меня), где  знакомлюсь с его регентом,  молодой симпатичной женщиной, которую зовут Маргарита. Я    передаю ей  распоряжение  о. Мефодия  о  замедленном чтении утренних молитв.  Конечно, о том, что это  необходимо настоятелю, чтобы  устроить кое–кому разнос в алтаре, я умалчиваю. Впрочем, Маргарита об этом и  сама догадывается.

– Апостол  вы будете читать? – неожиданно спрашивает у меня стоящий рядом с Маргаритой  рыжеволосый,  атлетически сложенный мужчина, которого певчие называют Василием Михайловичем.

–  Это вряд ли, да у меня и не получится хорошо. Так,  как  брат, я церковнославянский не знаю. – Отвечаю я.

–    Тогда, пожалуйста, узнайте у настоятеля, кто будет читать, и  сообщите нам. – Говорит Василий Михайлович, добродушно улыбаясь.

– Хорошо! –  отвечаю  я, и иду  в алтарь, куда уже вернулись все священнослужители.

    В алтаре ситуация  такая: о. Мефодий тяжело дышит,   священники красны лицами, Сергей Алексеевич  стоит по стойке «смирно».   С  ними резко контрастирует полный мужчина. К моему изумлению, он со спокойным лицом  стоит у  ризницы, держа в руках     Апостол.  «Ага! Понятно,  кто будет читать послания!» – думаю  я.  Мне становится интересно, как толстяк избежал настоятельской кары, и я собираюсь спросить об этом у Сергея Алексеевича, но тут о. Мефодий, грозно шевеля густыми бровями, спрашивает меня:
–     Ты почему  пришел в алтарь  с пустыми руками? Выйди – ка, и зайди, как положено пономарю!

  Я выскакиваю обратно в храм, где  растерянно осматриваюсь. Что означает это замечание настоятеля, про пустые руки? Мне на  глаза попадается канун с бутылками кагора.  Но, к сожалению, входя  в алтарь, я гремлю ими так, как это бывает   в пункте приема стеклотары.

–  Что ты  покойного  Евгения Ивановича близнец, мы от тебя уже  слышали   неоднократно.  Но почему ты умолчал, чадо, что,  в отличие от него, ты  идиот? –  спрашивает меня о. Мефодий,  огорченно вздыхает,    и, отвернувшись,    произносит    начальный возглас  литургии.

  Сергей Алексеевич, схватив за локоть, оттаскивает меня  в угол алтаря  и  шепчет:

– Зачем  ты принес  кагор, да еще столько? Верующие  скажут, что батюшки  на службе пьют!  В  причастную чашу от силы   нужно триста граммов  вина, и  его  на проскомидии уже  налили!

– Да я, чего-то… как-то… – невразумительно  лепечу я.

– Ладно, беги    в лавку за  записками, некогда болтать! – Сергей отсылает меня туда, куда я на самом деле должен был сходить.

    Подойдя к Тамаре, я вижу, что она  окружена родителями с новорожденным, которых  Тамара   записывает   на крещение.

–  Нет точно, Господь меня сегодня  приберет! – при этом  привычно повторяет  она, –  такое  количество младенцев у нас в храме, я не припомню!
Я   требую  записки от нее записки, наверное, в излишне  резкой форме.  От этого  Тамара недовольно кривится, и  многозначительно смотрит на меня.
Когда возвращаюсь в алтарь,  Сергей Алексеевич  протягивает мне стихарь со словами:

– Надевай, настоятель благословил. А то носишься по храму,  как  поросенок  по базару, никакой в тебе торжественности! Со свечей  ходил когда-нибудь?

– Ходил,  в детстве. А что? – спрашиваю я, облачаясь.

– Зажигай, пойдешь! –  говорит  Сергей и вручает мне  свечу.

– А сам-то,  чего? –  измученный суетой, раздраженно спрашиваю я.

– Ногу вчера повредил, –  определенно  ёрничая,  говорит Сергей, –  будь снисходителен ко мне, калеке!

    Едва я направляюсь со свечой к двери,  за мной тут же  идут все священнослужители. К ним пристраивается  и  мужчина в подряснике.

– Ты куда это? – спрашивает его  о. Мефодий, останавливаясь, хотя почти вся процессия  уже вышла на солею.

– С вами! – искренне изумившись его вопросу,  говорит мужчина.

– Оставайся там, куда я тебя поставил! –  сердито  произносит настоятель. Мужчина с безразличным выражением лица отходит обратно к ризнице. Однако из-за заминки    я   начинаю нервничать, несмотря на то, что повода  вроде бы  нет. Поэтому, входя в алтарь   по окончании малого  входа,  я неожиданно  для себя спотыкаюсь на ровном участке пола  и  сильно обливаюсь парафином  от  свечи, что несу.

– Тысячу поклонов  тебя заставить класть, мало!– с горечью говорит о. Мефодий, разглядывая желтые пятна стеарина  на моем стихаре.

–  После службы  сведу! – обещаю я.

– Нет, сейчас! – говорит настоятель и смотрит на Сергея Алексеевича. Тот сразу включает  утюг  и достает бумажные салфетки.

    Пока    алтарник помогает мне очиститься,   наступает время  чтения Апостола. Мужчина в подряснике,  держа святую книгу  над головой,  подходит к настоятелю, но вместо того, чтобы  благословится,  вдруг заявляет:

– А я не умею читать Апостол. Я  церковнославянский не знаю!

     Плавность службы нарушается, возникает непредвиденная пауза. Все присутствующие в алтаре, и я в том числе,  страшась гнева  о. Мефодия,  опускают глаза.

– Пошел вон отсюда! И чтобы я тебя больше никогда не видел! Доколе  я благочинный,  ты рекомендацию на дьякона не получишь,  и священнослужителем не станешь! –   взрывается криком настоятель так, что в храме, до этого гудящем  людскими голосами, устанавливается тишина.

–  А вот это, мы еще посмотрим! – дерзко отвечает мужчина и  уходит,  нарочно громко топая.

–  О. Мефодию теперь  придется туго! – шепчет мне Сергей Алексеевич, – этого  человека благословил  рукополагаться   сам митрополит!

    Я собираюсь спросить, зачем  митрополиту понадобился  этот  странный  толстяк, однако  тут настоятель  говорит Сергею Алексеевичу:

– Иди, читай!

– Я очки дома забыл! – с  такой искренностью признается Сергей Алексеевич, что ему  хочется верить, – простите, батюшка, не могу!

–  Вы что,  специально издеваетесь надо мной, что ли? –   раздраженно спрашивает  настоятель, и интересуется у меня, – а ты, умеешь? Брат читал!

– Да, приходилось… – туманно говорю я, не желая  отказывать  о. Мефодию.

–  Тогда иди, читай! –   пока  я не придумал, как увильнуть,  благословляет  настоятель.

    О. Димитриан  берет с мраморного подоконника  оставленный  мужчиной Апостол, и торжественно вручает мне. Дьякон широко улыбается и поигрывает бровями,  предвкушая  ожидающей меня конфуз. « Толстяк отказался, а я,   нюня, не смог! Ой, что сейчас  будет!» – думаю я, направляясь к двери, которую Сергей Алексеевич, пряча   взгляд, с  нарочитой любезностью  отворяет для меня.

  Дождавшись, когда я займу положенное для  чтеца место,  дьякон красиво и четко подает возглас.  Мне уже нужно приступать к чтению, но я чувствую,   что из-за  паники, вызванной отсутствием  необходимых знаний, голова опять кружиться.
 
  В этот напряжённый момент ко мне подходят  Маргарита  и Василий Михайлович.  Они помогают мне  открыть нужную страницу, и шепотом подсказывают текст, который я   громко повторяю.  Для меня является неожиданностью то, как хорошо звучит мой голос под сводами огромного, с 5–ю  престолами, собора.

     Под руководством  моих помощников  я благополучно справляюсь с задачей, что поставил мне настоятель, и,  возвращаясь в алтарь,  ожидаю, что меня,  если не похвалят, то, по крайней мере, наградят добрым словом. Прекрасное настроение портится, как только   я вижу, что священники, глядя на меня,  подавляют в  смех, а дьякон, по молодости еще не научившийся себя сдерживать, откровенно хихикает.

– Может быть, ты мне  после службы объяснишь, что  это за такое, апостольское послание Павла, писанное  к   факирам?–  с горечью спрашивает меня настоятель. Расстроено покачав головой,  он  берет с престола Евангелие, и, возложив на правое плечо,  отправляется  на солею.

–    Чего  опять  не так, какие еще факиры? – спрашиваю я, отойдя в сторону, у Сергея Алексеевича.

–  Тебе виднее, ты же к ним послание читал. – Отвечает, ехидно улыбаясь, алтарник. 
      
– Да?!..  – обескураженный, шепчу я, и пытаюсь оправдаться, – наверное, вам тут послышалось. О. Наум  ходил по солее,  звенел бубенчиками на кадиле!

– Ничего нам не послышалось! – отмахивается от меня  Сергей Алексеевич, – ладно, забудь пока,  чтение Евангелия уже заканчивается, беги   за оставшимися записками. И не забудь панихидный листок прихватить! Конечно,  сегодня не положено панихиды, праздник, но Тамара все равно  листок  пишет, она на своей «волне».  Ей,  ничего не докажешь!

    Верующих в храме набралось уже порядком, и   мне приходится пробираться к  церковной лавке  сквозь приличную толпу. Тамара,  издалека заметив меня,  берет  записки наизготовку, но не отдает, а, показывая   рукой, говорит:

–  Вон, на тумбочке, казачьи шашки возьми, и отнеси  их   на освящение!

– Шашки, да в алтарь? Ты чего, Тамара? Знаешь, что настоятель со мною за это сделает?

– Не бойся, с ним договорились! Казаки должны были  шашки спозаранку принести, но  опоздали.  Да  кто же с ними ссориться из-за такой мелочи  будет? Ты на себя такой грех возьмешь? – с ехидцей интересуется Тамара, глазами показывая на    решительных мужчин в казачьей форме.

    Я тяжко вздыхаю, и с трудом  поднимаю тяжелые шашки. Тамара  всовывает мне между пальцами записки,  под мышку впихивает  панихидный листок,   а между губами  вставляет уголок  полиэтиленового пакетика с золотыми крестиками, которые свисают ниже моего подбородка.

–  Вот так,  хорошо! – говорит она, любуясь тем, как я выгляжу.

  В алтаре  я не выдерживаю нагрузки, и со страшным грохотом  роняю несколько шашек на пол.  Под их весом одна из мраморных плиток трескается. Настоятель  долго  смотрит на меня  и   громко спрашивает голосом, полным  страдания:

–    Почему ты выглядишь, как клоун в цирке? И ответь, зачем, зачем ты храм божий рушишь?

    В храме  вновь устанавливается  тишина. И я готов поклясться, что   слышу в ней ядовитый смех Тамары, которая  из церковной лавки    ведет подрывную   деятельность  против пономарей.