Много лет тому назад в мои руки совершенно случайно попала старая потрёпанная общая тетрадь. Мне отдал её на сохранение сосед по дому дядя Саша. Мы жили с ним на улице Старых Большевиков в пятиэтажной «сталинке». На её просторной обшарпанной лестничной клетке мы часто сталкивались с ним. Со временем у нас возникли дружеские отношения. Не знаю, почему это случилось, ведь с соседом у нас была большая разница в возрасте, но ко мне он проникся доверием.
Несмотря на то, что дядя Саша частенько появлялся на людях небритым и имел густую шевелюру, внешности он был приятной. За маской нарочитой небрежности в нём скрывался очень добрый отзывчивый человек.
В то время я был молодым человеком, и сосед по дому казался мне пожилым грузным мужчиной, хотя в ту пору ему вряд ли было больше 50 лет. Это был очень милый улыбчивый человек с добродушным лицом, который всегда приветливо здоровался с соседями. При встрече он застенчиво улыбался и отходил в сторону, как будто извиняясь за то, что опрометчиво оказался у вас на пути.
Некоторые жильцы дома, которые недолюбливали дядю Сашу, называли его марксистом. Такое прозвище он получил ещё в молодые годы. Старые жильцы дома знали, что в начале пятидесятых годов прошлого века сосед состоял в подпольной марксистской группе, которую раскрыли органы МГБ (Министерство государственной безопасности) ещё в сталинское время. Всех членов этого тайного общества арестовали и приговорили к различным лагерным срокам. Дяде Саше удалось избежать такой печальной участи. В тюрьме он провёл всего лишь несколько месяцев.
На допросах у следователя юного дядю Сашу долго пытали, применяя к нему физические методы воздействия. Ему тогда едва исполнилось восемнадцать лет. Молодой и неопытный он попал в жестокий совершенно непривычный для него тюремный мир. Не выдержав многомесячных издевательств со стороны сотрудников МГБ и уголовников, он начал на себя наговаривать, что стало совершенно очевидно.
Опытный следователь пожалел молодого студента, и отправил его на экспертизу в психиатрическую клинику. Там ему поставили диагноз шизофрения и долго лечили. Организаторы этой группы получили большие срока, а дядя Саша всего лишь отделался «лёгким» испугом.
С тех пор прошло много лет. Дядя Саша политику бросил. Ни в какой политической деятельности с тех пор он замечен не был, поэтому никто из правоохранительных органов им долго не интересовался. Жил он тихой обычной жизнью, никого не трогал, и вёл себя, как говорят, тише воды и ниже травы. Отца у него не было, и проживал он в квартире со своей старенькой мамой. Жили они, поживали, никакого лиха не ожидали, да не зря говорят в народе - от тюрьмы, да от сумы не зарекайся.
Все в нашем доме были крайне удивлены, когда соседа вдруг снова арестовали. А случилось это уже в начале восьмидесятых годов. И вот как это произошло. Начну я немного издалека. Как раз с той самой тетради.
Однажды, встретив меня на лестничной клетке, дядя Саша поздоровался со мной и тихим заговорщицким голосом обратился ко мне:
- Здравствуй, Серёжа, возьми эту тетрадь на сохранение. Меня скоро снова положат в больницу, и может быть, мы с тобой больше никогда не увидимся.
- Почему, дядя Саша? - спросил я его.
Сосед подозрительно посмотрел вниз лестничного проёма, прислушался, а затем затих. На мгновение он посмотрел мне в глаза, и приложил указательный палец к губам. Потом, опустив голову вниз, он неуверенно сунул мне в руки тетрадь, и ничего не ответив, украдкой быстро побежал по лестничным ступенькам вниз.
Я проводил его взглядом до выхода из подъезда, а потом сразу отправился к себе в квартиру, чтобы ознакомиться с содержимым тетради. Мне было любопытно узнать, что там было написано, но прочитать тетрадь сразу оказалось не таким простым делом. Рукопись была написана таким мелким неразборчивым почерком, что занятие это я отложил до лучших времён. А на следующее утро вот что случилось.
Помню, как в то хмурое осеннее утро я сидел за кухонным столом. Погода была отвратительная, и день не предвещал ничего хорошего. За окном накрапывал мелкий дождик, от чего настроение моё было под стать погоде. Сидя на старом шатком стуле я пил чёрный грузинский чай, обдумывая планы на день. В коридоре тихо звучало радио.
Наблюдая через кухонное окно за происходящими во дворе событиями, я заметил, как к нашему подъезду подъехала серая «Волга». Автомобиль уверенно припарковался у палисадника и изо всех его четырёх дверей синхронно вылезли четыре человека в тёмных костюмах. Они быстро безо всякой суеты вошли в подъезд.
Мне стало любопытно. Я бросил пить чай, и поспешил к входным дверям, чтобы послушать, куда эти люди направляются? На лестничной клетке послышались тихие уверенные шаги, которые проследовали куда-то наверх. На четвёртом этаже шаги смолкли, и раздался еле слышный звонок в дверь.
Сверху послышалось: «Александр Николаевич?». «Да»; прозвучал тихий ответ.
Как оказалось, это была квартира дяди Саши, который жил прямо надо мной. В подъезде всё стихло, а минут через десять в моей квартире раздался входной звонок. Я открыл дверь. На пороге стояли двое мужчин, которые незадолго до этого так элегантно выпорхнули из «Волги».
- Доброе утро, - вежливо обратились они ко мне.
- Доброе утро, - ответил я.
- Мы из комитета госбезопасности. В квартире есть ещё кто-нибудь? – поинтересовался один из них.
- Нет. Я один. Больше никого нет, - испуганно ответил я.
Мужчины немного замялись. Мне показалось, что они собрались уже уходить, но после небольшой паузы тот же самый мужчина всё же обратился ко мне:
- У вас есть паспорт?
- Да, - ответил я.
- Тогда мы вас попросили бы подняться с нами. У ваших соседей сверху производится обыск. Нам нужны понятые. Будьте добры пройти в шестнадцатую квартиру.
От предложения отказаться было невозможно, и я, взяв с собой паспорт, последовал за мужчинами. Мы поднялись на четвёртый этаж. В коридоре у дяди Саши уже стояла соседка с верхнего этажа Татьяна Спиридоновна. Она незаметно в опущенных натруженных руках теребила какой-то потрёпанный серый платочек.
Проходя мимо её, я тихонько поздоровался, но соседка на моё приветствие никак не отреагировала. Она стояла в уголке отстранённо, делая вид, что со мной совершенно не знакома. На её лице не читалось никаких эмоций. Татьяна Спиридоновна стояла бледная как манекен, не двигаясь. Сам дядя Саша, его мать, и сотрудники КГБ, находились в зале.
Через несколько минут меня с Татьяной Спиридоновной, разъяснив нам процедуру обыска и наши обязанности, усадили на старый диван. После небольших формальностей сотрудники молча приступили к обыску спальной комнаты. Они стали рыться в вещах дяди Саши, тщательно просматривая многочисленные обрывки бумажек.
Сначала они делали всё молча. В воздухе витала тягостная напряжённость. Происходящее напоминало сцену с картины Репина «Арест пропагандиста». Уж очень был похож сосед своими растрёпанными волосами на революционера.
Младший из сотрудников, порывшись в бумажках, медленно окинул взглядом комнату. Он опустил свой взор на пол, подошёл к кровати и засунул под неё голову. Ухватившись рукой за что-то тяжёлое, он торжествующе медленно стал тащить оттуда старую печатную машинку.
- Это ваша машинка Александр Николаевич? – вытащив её, спросил он у стоящего рядом соседа.
- Да, - ответил тот.
- А где вы её взяли? – строго прозвучал вопрос.
- Нашёл в развалинах старого дома, - тихо пробормотал дядя Саша.
- Интересно. Не подскажите, где такие развалины находятся, на которых валяются печатные машинки? – язвительно спросил его сотрудник.
- Тут, совсем недалеко. Она была поломана. Я её починил, - неуверенно пояснил сосед.
- Ну, ладно. Нашёл, так нашёл. Проверим, - прервал их диалог старший сотрудник.
Обыск продолжался в тишине до тех пор, пока среди вещей дяди Саши младший из сотрудников не заметил фото обнажённой женщины. Это была небольшая вырезка из какого-то цветного западного журнала. Совершенно невинное эротическое фото красивой обнажённой женщины, вид сзади. Повертев её в руках с напускным негодованием, сотрудник обратился к матери дяди Саши:
- Клавдия Петровна, что же вы разрешаете сыну такое безобразие?
Старенькая мама растерялась. Она долго не могла подобрать нужных слов. Чуть не заплакав, она вдруг собралась, и попыталась защитить своего сына:
- Я же его одна ращу. А он смирный и хороший сын. А эти фотографии? Так зачем же их печатают? Он же их не сам делал.
- Что же вы мамаша такое говорите? По-вашему получается, это мы такие вещи печатаем? – возмутился младший по званию.
- Васильченко, хватит разглагольствовать. Отдайте мне эту мерзость. Я сам её выброшу. Какое безобразие! – сказал, рядом стоящий следователь, но с какой то бережливостью засунул её холеными ручками к себе в картонную папку.
Что имел в виду этот господин, я тогда не понял. То ли ему не понравилась женщина на фотографии, то ли он имел в виду моральную нечистоплотность моего соседа?
- А вам мамаша следовало бы лучше воспитывать сына, тогда не пришлось сейчас краснеть за него, - добавил он.
- Да, простите вы его. Он же у меня совсем наивный. Может, кто-то дал ему, а он и взял, - попыталась оправдать сына мама.
- Ага, наивный? А эти тетради ему тоже друзья подбросили? Вы их читали? Читаю и удивляюсь, как же такое можно писать? Это же сплошная клевета на наш советский строй, - стал возмущаться следователь.
Он перелистывал одну из тетрадей и осуждающе качал головой. Дойдя до интересного места, как ему показалось, он начал читать: «Как явствует из реакции польских властей на непрекращающиеся забастовки профсоюза Солидарность, они в скором времени должны будут применить силу в отношении польских рабочих. Этот факт уже не подлежит сомнению. Так происходило в Венгрии, в Чехословакии, так в скором времени, по всей вероятности, будут развиваться события в Польше».
- Это что? Написано рукой вашего сына? Это же явная антисоветчина. Мягкий и наивный! Вот получит срок, тогда станет мягким, как шёлковый. В армии служил? – обратился он к дяде Саше.
- Нет, - тихо ответил сосед.
- Оно и видно. Отрастил волосы. Ты что, хиппи? У тебя сын мог быть уже солдатом. Взрослый человек, а занимаешься, чёрт знает чем. Работаешь?
- Нет, меня на работу не берут. Я больной, - защищаясь, ответил дядя Саша.
- Чем же? Молчишь? А я тебе скажу. Болезнь твоя называется ленью. Не хотите вы работать. Конечно, у матери на шее сидеть куда как удобней. Пусть другие работают, а вы на всём готовеньком припеваючи жить будете. Такие как вы сами разлагаетесь и других разлагаете, как гнилая картошка. Таких людей надо изолировать от здорового общества. Ничего, в тюрьме тебя вылечат, - заключил старший.
Все вокруг замолчали. В квартире опять воцарилась тишина. Дядя Саша стоял с опущенной головой и чему-то глупо улыбался. Скорее всего, это была нервная реакция на происходящее. Его ухмылки заметил Васильченко.
- Александр Николаевич, что вас так забавляет? Может, поделитесь с нами? Мы тоже с удовольствием посмеёмся с вами, - сострил он.
Дядя Саша молчал и продолжал ухмыляться. Ему явно не удавалось убрать с лица неуместную улыбку. Видно было, как он пытался это сделать, но у него не получалось. Трагикомичная сцена раздражала следователя, и он зло заметил:
Ну, смейся, смейся. Посмотрим, как ты будешь потом смеяться?
Я не смеюсь, - после небольшой паузы, взяв себя в руки, выдавил из себя сосед.
- Андрей Львович, посмотрите, - обратился Васильченко к следователю, показывая ему работу В. И. Ленина «Государство и революция» всю исписанную синими чернилами.
Майор внимательно пролистал брошюру, делая для себя какие то выводы. В некоторых местах он недовольно морщился.
- Вы что же, Александр Николаевич, изучаете труды Ленина? – удивлённо спросил он.
- Да, изучал. Я же в молодости на историческом факультете учился, - совершенно спокойно ответил сосед.
- Вот оно как! Оказывается сын то ваш великовозрастный не такой уж и наивный! Совсем не наивный. Тут получается совсем иной расклад. Похоже, что это очень даже серьёзно мамаша, - многозначительно произнёс майор.
- Да, простите вы его. Он сам не знает что делает. У него и справка есть из больницы. Нездоровый он, - срывающим голосом говорила мама.
- Разберёмся мамаша. Воспитывать надо было сынка как следует. А справку мы проверим. Кто ему её выдал и зачем? Похоже, что притворяется ваш сыночек. Болезнь его носит совсем не медицинский характер, - заключил майор, засовывая все найденные бумаги в одну толстую папку.
После этого, сотрудники долго ещё проверяли все углы и закоулки в квартире. В конце обыска в их руках оказался большой список вещей, которые напрямую к антисоветской деятельности отношения не имели, но при богатом воображении их можно было использовать в целях шпионажа. К таким вещам относились: бинокль, коротковолновый радиоприёмник «Grundig», старый англо-русский словарь с пометками, маленькая Библия на английском языке, декларация прав человека и стопка западных журналов.
Все журналы были тщательно осмотрены сотрудниками, по всей видимости, на предмет порнографии. Это я заключил из того, как тщательно они задерживались над каждой мало-мальски эротической картинкой в журнале.
Что творилось у сотрудников в голове, один Господь Бог знает. Толкая один другого локтём, они вероятно мысленно общались: «Нет, эта картинка под статью не подпадает, больно уж невинная. Листай дальше. О, эта ничего себе! О, хо, хо! А вот эта, за эту я бы привлёк!».
Кого, и за что они хотели привлечь, непонятно? Уж не авторов ли, которые напечатали эти журналы? А может бедного дядю Сашу за то, что взял у кого-то их? Между тем, такие журналы тогда можно было найти у каждого десятого, если не у каждого второго подростка в СССР. Сегодня такое нездоровое рвение к наготе и политической ереси, может вызвать лишь снисходительную улыбку, но тогда люди, проводящие обыск, действовали совершенно серьёзно, и на их лицах даже не появилось ни одной улыбки.
Размышляя с высоты прожитых лет, я сейчас никак не могу взять в толк, что же они пытались найти крамольного в этих картинках? Почему они с таким нездоровым азартом смаковали их? Их действия и поведение чем-то напоминали мне средневековых инквизиторов, которые во всякой наготе искали происки дьявола. Как инквизиторы в каждом человеке видели одни пороки, так советские правоохранительные органы априори рассматривали каждого советского гражданина потенциальным политическим еретиком. Страшно даже помыслить, если бы в журналах соседа они нашли фото обнажённых мальчиков. Участь дяди Саши в этом случае была бы куда более страшной.
Я вспомнил, как майор обрушивался тогда на дядю Сашу с гневной тирадой на его реплику об отсутствия свободы слова в СССР. После длительного перечисления благ, которые давало советское государство своим гражданам, он вдруг заметил соседу: «Свобода слова у нас гарантируется конституцией. Тебе никто не возбраняет говорить всё, что хочешь. Но зачем это говорить при людях? Пойди, закройся в туалет и говори себе о чём вздумается. Никто тебе этого не запрещает. Так нет, ты все свои вредоносные мысли хочешь публично высказывать! Мало того, ты ещё норовишь всё это напечатать. Естественно этого мы тебе никогда не позволим».
Мне показалось, что результатами обыска майор всё же оказался не очень доволен. Он всё время цокал языком и приговаривал: «Ищите, ищите лучше».
Уж сколько лет прошло, а у меня в ушах всё стоит эта фраза – ищите, ищите лучше!
Помню, как увозили дядю Сашу на серой волге. Он долго не появлялся во дворе. Потом я переехал со двора, менял адреса и много путешествовал по миру.
Вернулся обратно в свой город лет десять назад. Заходил в старый двор к знакомым, которые ещё там остались. Рассказывали мне, что дядя Саша всё ещё жив, только ни с кем не общается. Говорят, совсем плох стал. Сидит только на лавочке перед подъездом, улыбается и иногда невпопад отвечает – голубь мира я!
Зачем? Почему? А Бог его знает? Мне тоже посчастливилось увидеть дядю Сашу на лавочке. Подошёл к нему, попытался поговорить, но тщетно. Он лишь улыбался и ничего не отвечал. Шевелил губами. Радовался тёплым солнечным лучам, но молчал. Возможно, он забыл меня, а может, просто не хотел отвлекаться от интересных мыслей. О чём он мог думать?
Спросил его ещё раз - Как дела дядя Саша? Как жизнь твоя? Помнишь меня?
А в ответ тишина. Он лишь хитро улыбался и молчал. Потом вдруг показалось, что вспомнил он что-то, но нет. Молчал как невозмутимый Будда, зная какую-то сокровенную тайну, но не разглашал её.
Я уже стал уходить, а он мне в ответ совершенно неожиданно – Голубь мира я!
Вздрогнул я, повернулся, а потом, уходя, ответил ему - Будь здоров, дядя Саша.
Вспоминал я про ту самую старую тетрадь, которую отдал мне на сохранение дядя Саша. Куда запропастилась она? Надо бы было найти её, да где её теперь найдёшь? А может ещё сыщется?