«…Я выбираю один лишь способ, удовлетворяющий
Мою особь. Способ не лишенный измены, но
Отклоняющий вскрытые вены. А так же полеты с
Высотных зданий и на мыльной веревке
Удушливых зависаний. Хватит! Достаточно времени
Было, что бы жить красиво. Два часа до обрыва...».
гр. «Дубовый Гай»
1.
В дверь опять постучали. Я закрыл ее изнутри сразу же, как вошла Ксюша. На некоторое время гримёрка превратилась в бордель. Что же поделать. Всегда любил немного расслабиться перед концертом. Это наименьшее из зол. К примеру, наш барабанщик все время нюхает порошок. Выходя на сцену, выдает сумасшедшие супер скоростные барабанные партии. За это мы его прозвали «Роботом». Что же, наркота его когда-нибудь убьет. Но это не мое дело…
Пока моя группа накачивала себя алкоголем и наркотиками, я оккупировал это помещение. Получая удовольствие, крепко сжимал зубы. То ли от полноты ощущений, то ли от того, что ненавидел эту девушку каждой клеткой своего организма. Опять стук, и какие-то невнятные проклятия.
- Пошли на хрен! – Говорю. – Открою, когда закончу.
Ксюша еще сильнее застонала. Тварь, как же я тебя ненавижу. Ее хрупкое тело я накрепко привязал, аккурат напротив зеркала. Типа с намеком: «Посмотри на себя». Вряд ли ее куриные мозги поняли весь смысл злой иронии. В кого ты превратилась. Мерзкая подстилка. Возможно, ты ей была всегда?
Есть в этом что-то прикольное. Я видел ее рожу на протяжении всего действия. Как же тебе это нравится. Сучка. Трахаться в гримерке крутого Питерского рок - клуба, с вокалистом популярной группы. Конечно, это круто. Будешь потом понтоваться перед подругами. Такими же мышами, как и ты…
Я давно знал эту девушку. Еще несколько лет назад был по уши в нее влюблен. Но, ничего не выходило. Неразделенные чувства добивали меня. Особенно, когда в этих глазах читалось безразличие. Бывает такое, видишь человека и понимаешь – кроме нее тебе никто не нужен. По телу бегают мурашки, только от одного ее прикосновения. Голос ласкает слух. Ты превращаешься в раба, преданного пса, готового на все ради нее.
Помню, как она засыпает на моем плече. Я слушаю ее дыхание, чувствую прилив нежности (раньше не замечал за собой такого). Просто глажу по волосам, нежно целую в лоб. Боюсь потревожить сон, этого дорогого мне человека. Я только что сказал «неразделенные», и тут же говорю о ночи вместе. Уверяю вас, это не то, о чем вы подумали. Если бы вы знали, что я тогда чувствовал.… Позже, я выразил это в стихотворной форме. Стихотворение, написанное на открытке моей кровью. Подарок влюбленного психа. Очень готично…
Она была в моем городе, не успела на последний автобус в Ростов-на-Дону. Само собой, я рад был оставить ее у себя. Мог бы даже воспользоваться положением. Но верите, не стал. Просто думал о другом. Тогда, я поймал себя на мысли, что хочу каждую ночь вот так засыпать с ней. Хотел показать – мне нужен не только секс. Мне нужно твое тепло. Просыпаясь утром, видеть это милое, заспанное лицо. Жить ради нее. Быть тем человеком, что всегда окажется рядом. Как же я глуп тогда был. Никчемная сентиментальность.
Прискорбно, но ослепленный приливом чувств, я не мог трезво оценивать обстановку. Бывает, люди присваивают своим возлюбленным качества, которые хотят в них видеть. Но так ли это на самом деле? Я могу одеть «серую мышку» в вещи, которые желал бы на ней видеть, однако это изменит лишь внешний вид, сделает ее более привлекательной для меня. Но человек не в силах изменить то, что внутри. Личные качества, приоритеты, свои мысли не всунешь в чужую голову.
Тогда мы сильно поссорились. Просто накопилось много негатива. До последнего момента я не верил в реальное положение вещей. А потом стало просто все равно. Девушка, которая просто не нагулялась. Переехав от родителей, хотела вести яркую и насыщенную жизнь. Ее не интересовала преданная дружба, искренняя чистая любовь, уважение. Это заменяли всевозможные концерты, пьянки в компаниях неформалов, секс, как с мальчиками, так и с девочками. Осознание этого ударило по моей башке стальной кувалдой. Я стал обращать внимание на любую мелочь в своей жизни. Прав был бессмертный Эрик Дрейвен: «Мелочей не бывает». В то же время, словно гора упала с плеч. Ощущение свободы, и одновременно одиночества…
Зачем тогда нужен был весь этот маскарад? Не могу описать, как на меня действовали ее слова; благодарность, за то, что я, такой как есть, преданный, готовый лечь за своих друзей. Особенно приятно было слышать это из ее уст. Похоже, действительно ее любил. К черту. Все это в прошлом.
И вот сейчас я наблюдаю ее привязанную в гримёрке, обнаженную, пьяную от алкоголя и наркотиков. Яркая и насыщенная молодость? Ты этого хотела, сука? Интересно, сколько еще «рок-звезд» делали это с тобой. Рядом лежал гитарный шнур. Как же мне хотелось перетянуть им эту мерзкую шею. Погасить свет в ее глазах, навсегда.
Со временем искренняя любовь сменилась столь же искренней ненавистью. В тот момент я с головой окунулся в беспорядочные половые связи. Ни к чему не обязывающий секс. Девушки на одну ночь. Концерты, всевозможные party. К сожалению, пришлось заплатить за это слишком дорогую цену…
Она продолжала стонать. Мои кольца-когти уже изрисовали всю ее спину. Местами выступала кровь. Продолжая входить в нее снова и снова, я рассматривал отражение в зеркале. Черно-белый грим на лице, тело, покрытое татуировками, кольца в сосках, ненавидящий взгляд. Дополнением к образу служила черная одежда: тяжелые ботинки, кожаные штаны, «шипастый» ремень. Мне нравиться черный цвет. Со временем моя душа (если она, конечно, есть) окрасилась в такой же оттенок. Сказал бы мне кто-нибудь, лет в двенадцать, кем я стану – хрен бы поверил.
Эта мышь закатывает глаза, ее тело начинает сотрясать дрожь. Раньше я так этого хотел, а теперь внутри ничего не шевелиться. Просто очередная кукла, которую я грубо имею.
- Твою мать! Заканчивай, на хрен! Нам на сцену пора! – Это голос моего гитариста. – Объявили уже…
Я вытаскиваю свой орган, подхожу вплотную к ее голове и отправляю туда весь «заряд». Подавись, сука. Странно, но ей нравится.
- Может, развяжешь? – Игриво улыбается она, пошевелив привязанными руками. – Я хочу видеть выступление.
Мой взгляд остается таким же холодным, только на лице появляется презрительная ухмылка. Сейчас она узнает страшную правду.
- Если у тебя есть справка, что ты не больна СПИДом – можешь ее выкинуть.
Надев балахон и взяв рюкзак, я открываю дверь. Видимо, Ксюша пыталась понять: шутил я или нет. Узнаешь, когда начнут проявляться признаки. Рядом уже столпилась кучка неудачников, выступавших перед нами.
- Там народу тьма. – Говорит один из них. – Реально, весь зал забит!
- Идите, расслабьтесь. – Киваю в сторону привязанной девушки, она смотрит на меня круглыми глазами. – Только предохраняйтесь, мало ли чего…
2.
СПИД. Чума двадцатого века, мать ее. Раньше это казалось чем-то не реальным. Абстракцией. Тем, что может случиться с кем угодно, но только не со мной. Конечно, люди живут с такой болезнью. Приспосабливаются. Но я так не смогу. Чувствую себя трупом, который вот-вот начнет разлагаться. Непередаваемое ощущение. Полное отрешение от мира, обреченность.
Когда я еще был студентом, по технарю ходила байка, подсаживающая всех на измену.
- Ты идешь в толпе или едешь в автобусе. – Говорит мне одногрупник. – Чувствуешь, что тебя чем-то укололи. А потом голос рядом: «Теперь ты один из нас».
Смысл состоял в следующем: группа инфицированных типов совсем слетела с катушек, и они надумали заразить СПИДом как можно большее количество народу. Ублюдки брали иголку, втыкали в себя, а потом в какого-нибудь прохожего. Смешно, но в нашем мире может произойти и такое. Тогда, в подобное верил каждый второй слушатель.
«Городская легенда» оказалась настолько живучей, что многие ростовчане тряслись от страха, шагая по улице. Впечатлительные люди. Избегали толп, за версту обходили большие скопления народу. Я слышал, что в администрации даже собрание проходило, посвященное этой проблеме. В итоге они объявили – не зафиксировано ни одного случая. Все это слухи. Разумеется, некоторые люди получают сатанинское наслаждение, запугивая дураков до полусмерти.
Сам не знаю, зачем ее заразил. Заслуживала она такого или нет? В любом случае – уже поздно об этом думать. Ненависть раздирала меня изнутри. А теперь успокоилась. Почему тогда ты вела себя так? Почему теперь сама прыгаешь мне на шею? Дело в популярности, в деньгах, в повышении статуса. В том, что, видя меня, будешь тыкать пальцем и говорить: «Я его давно знаю, это мой друг».
Случайно встретил ее в Ростове, в одном из клубов. Сучка подлетела ко мне, повисла на шее. Ага. Рада меня видеть, куда я пропал. Сразу же вспомнилась наша последняя встреча. В тот момент звучали совсем другие слова. Мы поговорили. Сказал ей, что зовут в Питер. Конечно же, она примчалась сюда.
На самом деле, не особо люблю вспоминать то время. Теперь я другой. Назад дороги нет, и не будет. Этот концерт станет последним для меня. Нужно завершить его достойно.
Сам не понимаю, как мы добились успеха так быстро. Возможно, даже быстрей, чем недоноски-андрогины из «Токио Борделя». Глупое сравнение. Не походим мы на них ни капли. Зайдя сегодня в этот клуб, немецкие петушки нагадили бы в свои дорогие штаны. Мы жестче, брутальней. Музыка для агрессивно-депрессивной молодежи, блин. На концертах обычно собирается разная публика. От готов до футбольных хулиганов. Выкладываемся мы на полную...
Выхожу на сцену. Народу действительно немерено. Никак не поприветствовав публику, подхожу к микрофону и застываю в героической позе. Я долго вбивал в голову своей группе: не поднимать руки и не делать другую гламурную дрянь. Даже доиграв последнюю песню, они бросали инструменты и, резко развернувшись, уходили со сцены. Смотрелось это реально круто. Робот обычно швырял в кого-нибудь палочки. Я разбивал микрофон. Публика приходила в безумство.
Наш «драммер» часто начинал концерт с затяжной барабанной партии. Сегодня он угомонился быстрей, и грянули первые ноты нашей «Давай начнем войну». Жестокая песенка. Я написал текст в состоянии алкогольного опьянения во время приступа злобы. Не помню уже, что так вывело из себя. Но песня получилась жутко эмоциональная. Почти сразу же она стала нашей визитной карточкой.
Куплет кончился, и я перехожу с приглушенного «замогильного» вокала на выкрики. Публику заводит такая перемена, перед сценой моментально образуется свалка из бесящихся тел. Басист остервенело трясет «хаером», в то время как Робот вновь начинает безумствовать.
Почти сразу же я понял то, что вокалист должен быть немного актером. Публика всегда чувствует неуверенность. Поэтому внешний вид не всегда спасет дилетанта. Раскованность, жестикуляция, черный капюшон на лице. Каждое мое движение отточено, вид суров. К последней песне я буду голый по пояс. Пока же, для этого еще рано.
Когда гитарист пилит резкое соло, я запрокидываю голову. Изо рта вырывается красная жидкость (типа кровь). Она бьет фонтаном. После же я медленно опускаю голову, делая злые глаза. Теперь, кажется, будто бы я перегрыз кому-то горло. Высовываю язык, демонстрируя пирсинг. С него капает кровь. Простой трюк. Но со сцены смотрится жутко.
Впервые я увидел его в исполнении Джина Симанса, вокалиста группы «Kiss». В тот момент мелькнула только одна мысль: если может он – значит, смогу и я. На деле это оказалось совсем не сложно, хотя, поначалу трудности возникали.
Позднее я продемонстрирую, как вскрываются вены. Опять же кровь фонтаном. Не на самом деле, конечно. Просто под рукавами балахона кое-что спрятано. Когда я его сниму на руках не буде ни шрама. Элемент театральности должен присутствовать всегда. Это был залог нашего успеха. Кому захочется наблюдать музыкантов, у которых начинают трястись колени, при виде большого скопления народа? Раскованность, работа с публикой. Демонстрация своих психических отклонений. Вам ведь это так нравится…
Далее звучит соло на басу, пропущенное через «дисторшн». Басовые партии приобретают резкий, не свойственный данному инструменту звук. Робот выходит вперед, берет факел и начинает дышать огнем. Он двести раз объяснял мне, как это делается. У меня почему-то не выходит. Каждому - свое, как говориться.
От подобной атмосферы я всегда получаю кайф. Концерт для меня – это как ритуал для оккультиста. Непередаваемое ощущение. Даже с моими прошлыми группами такого не было. В который раз я завожусь сам, видя, как бесится публика. Ничего, подождите. Сейчас мы вас еще сильнее подогреем.
Когда на сцену выходят две ассистентки, и начинается стрип-шоу, мужская часть присутствующих двигается ближе к сцене, где их ожидает ограждение и злобные секьюрити. Все под контролем. Девушки тоже, не совсем трезвые. Если честно, в первый раз их вижу. Каждый раз на эту роль подбирают новых. Какие-то местные «прошмандовки», скорее всего. Ради прикола запускаю одной пятерню в шорты. Из зала мне что-то кричат. Не слышно ничего.
Клип на эту тему считается скандальным. «Порви меня на части» - это порнография в стихотворной форме. Видеоряд весь состоит из постельных сцен, в которых я, то мучаю свою жертву, то отправляю на седьмое небо. Цензура вырезала несколько кадров, однако оригинальную версию можно было посмотреть в интернете. После такого, наш диск стал одним из самых продаваемых, в этом стиле. Да и вокальная партия в этой песне специфическая. Подобным тоном я могу говорить в двух случаях: либо я пою эту песню, либо занимаюсь сексом.
3.
Как-то я задумался – почему публика так любит сцены насилия и садомазохизма. Я, конечно, могу выйти на сцену и зачитать им что-нибудь из Есенина или Блока. Но их больше заводят выкрики, стоны, сквернословие. Возможно, люди оставляют свой негатив здесь, глядя на меня. Я кричу за них. С моих губ слетают их мысли. Мои руки делают то, что им не позволяет гнилая псевдо-мораль.
Следующая песня, «свет через дисторшн». Вспоминаю, как из-за этой композиции церковь пыталась перекрыть нам кислород. Запретить концерты в нескольких городах. Скандал – лучшая реклама. Так называемый черный пиар. Да и не жалую я духовенство. Продолжая петь, рву библию в клочья и выбрасываю в зал. Советую использовать ее вместо туалетной бумаги. Толпа разрывает оставшиеся листы в клочья. Что это для вас? Осознание моего протеста, или стадное чувство, подкрепляемое алкоголем? Может быть, мода на все плохое и бунтарское.
Вновь барабанная партия. Мать твою, да когда же ты выдохнешься? Вскрываю бутылку с пивом, и начинаю пить прямо на сцене. Это не реклама. Просто в горле пересохло. А это ненадолго утоляет жажду.
Мой выход. Песня о суициде. Я должен прочитать небольшое стихотворение, под аккомпанемент клавиш и акустической гитары. Затягиваясь сигаретой, начинаю. Слова выходят из меня, вместе с синим дымом. В свете софитов, он тоже кажется красным.
Своими черными крыльями ночь укутает меня.
Скроет пеленой глаза, не любя, и не виня.
Из слез и боли сделает мне коктейль.
Вновь заставит забыть мрачный холод потерь.
Унося мою душу в холодную пустоту.
И очистит от грязи холодный труп поутру.
Оставляя на нем лишь кровавые слезы.
Они вмиг разобьют печаль, страхи и грезы.
И останутся рядом лишь холодные тени.
Я уже не увижу их прекрасных явлений.
Их озарений и метаморфозы.
И уронит свеча парафиновые слезы…
Все тот же замогильный голос замолкает. Идет красивая музыка. Гитарные переборы, клавишник демонстрирует свое мастерство. Вступаю я. Когда композиция подходит к концу, из зала раздаются аплодисменты. Заметьте – не крики. Это тоже кое о чем говорит. Народ услышал текст, понял его. И, что самое важное, оценил. Обычно в такие моменты становиться приятно. Только не сегодня. Песня напомнила о многом: боль, страдания, предательства, СПИД. Выхода нет. Момент моей смерти неизбежен. Может завтра, а может через три года. Кто знает. Но я не хочу так. Молча сидеть и ждать, когда придет эта абстрактная старуха с косой. Если такой персонаж и существует – ко мне ему лучше не соваться. Буду его метелить, пока не отвалятся руки.
Да, я далеко не ангел. Но почему все-таки я? Почему не умирают действительно плохие люди? Почему не сдохнет террорист, насильник детей, серийный маньяк? Почему в мире столько грязи, которая никак не вымрет?
Бог, ты там? Куда, блин, смотришь? Возможно, ты просто в отпуске или подох давно. А может тебе просто накласть на нашу «факин» Землю. Почему же ты разрешил такой твари как я испортить всю жизнь такой твари как Ксюша? Катись-ка ты к черту. С нетерпением жду встречи с тобой. Нам будет о чем поговорить.
Звучит последняя песня. Моя ПОСЛЕДНЯЯ песня. Называется она «прощай». Гневно выдергиваю микрофон из стойки, ненадолго захожу за кулисы. Мой рюкзак стоит там, где я его оставил. Черный, кожаный, в виде гробика. Обычно, такие таскают девки. Только мне наплевать. Нравится, и ничего с этим поделать не могу. Я беру его с собой и возвращаюсь к публике. Звучит композиция. Этот концерт долго не забудут. Я прославлю парней. И сам уйду красиво.
Микрофон вновь у лица, я осыпаю весь мир проклятиями. Пою о том, что не хочу жить. Что, умирая, заберу с собой пару падонков, восстанавливая справедливость. Воспользовался случаем и выплеснул в зал очередную порцию богохульств. Всем нравится. Они поднимают руки, размахивают ими в такт, что-то кричат. Я продолжаю. Несмотря на свою агрессивность, песня трагическая. Этот текст в точности выражает мое внутреннее состояние. Я труп, пока еще живой. Машинально произнося его, понимаю – слова пророческие. Как давно я их написал? Как же тогда все угадал…
«... Я ухожу из мира, все забыв.
От ваших рук сердце навек закрыв.
Взамен оставив тело на три дня.
Все, меня нет. Не вспоминай меня
Земля, которую топтал я и не знал,
Что шаг за шагом свою гибель приближал.
Что с каждым вздохом приближал блаженства миг:
Шаг в пустоту, и перед смертью долгий крик...».
Пою и чувствую, как слеза прочертила линию по щеке, устремившись к подбородку. Упала на пыльную сцену. Благодаря подобной перемене в образе вокалиста заключительная композиция получается еще более эмоциональная. Публика пребывает в шоке от увиденного. Моя группа тоже. Слезы придали голосу трагически-обреченный оттенок. Тот лег на музыку и, кажется, вот-вот половина зала последует моему примеру.
«... Время не укроет слезы памяти.
Эти мысли, словно гвозди в гроб,
На руках оставят раны рваные.
Я останусь среди этих строк...».
Я задел какую-то струну в вашей гнилой душе? Сам вижу, как вы напряглись. Это хорошо. Именно эмоции делают жизнь человека яркой и насыщенной. Я рад, что хоть кто-то еще не разучился чувствовать, в этом е….м мире.
Это самое лучшее наше выступление…
Из-за кулис я притащил стул. Теперь сел, поставив его задом наперед. Открыл рюкзак, взял одну вещь и засунул ее сзади за ремень. Я смотрел в эти лица. Они светились радостью, старались подпевать. Концерт принес им массу удовольствия. Теперь они разойдутся по своим делам. Кто-то поедет отсыпаться, кто-то продолжит пьянку, кто-то примется трахать свою подружку (или хуже того – дружка). В первых рядах я заметил Ксюшу. Похоже, парни наигрались и освободили пленницу. Что бы ты сдохла. Впрочем, ты и так сдохнешь…
Робот снова начинает мучить барабаны. От палочек во все стороны летят щепки. Обычно, он берет с собой на сцену несколько комплектов. Интересно, сколько штук он поломал за этот вечер?
Парни принялись крушить свои гитары, ломая комбики, разнося все в пух и прах. В зале стоял неимоверный грохот. Перед сценой продолжался слэм. Разбитые локти и носы, падающие на пол люди. Краем глаза замечаю, как Робот швыряет палочки в зал (они пролетают сантиметрах в десяти от моего уха), и пинает ногой свою установку. В это время я, впервые, говорю:
- Спасибо всем! Вы самая лучшая публика. Прощайте!
Пистолет перекочевал из-за ремня в мою ладонь. Немного поводив дулом из стороны в сторону, направляя его на зрителей, я засовываю его в рот и нажимаю на спуск.
Game Over.